Глава двадцать восьмая

Эва

Октябрь 1915

Если уж арест неизбежен, самый подходящий для него день – воскресенье, когда закрыта даже декадентская «Лета». Отпрашиваться с работы не пришлось, вечером Эва вернулась в Лилль.

– Маленькая удача, – проговорила она вслух, выдохнув облачко пара.

В выстуженной комнате ничего не изменилось – узкая кровать, в углу саквояж с двойным дном, в котором был спрятан «люгер», – но она казалась опустевшей. Уже не протопают тяжелые башмаки Виолетты, костерящей безрассудных проводников. Уже не впорхнет Лили с рассказом о том, как на пропускном пункте она подкупила часового контрабандной колбасой. Эва оглядела унылую комнатку, вспомнила вечера с подругой и едва не захлебнулась в накрывшей ее волне отчаяния. У нее задание, и она его выполнит, но мгновений радости больше не будет. Впереди работа в «Лете» и ночи в постели Борделона. Отныне она единственная обитательница этой комнаты.

Разве что появится Антуан, – подумала Эва. – Можно разработать новую схему действий. Флегматичный Антуан знал контакты сети, для которой изготавливал фальшивые документы, и мог бы заменить Лили. Надо что-нибудь придумать. Эва сдалась усталости и, не снимая пальто, легла. Весь день она ничего не ела, и ее замутило, но не от голода, а от мысли о завтрашней неизбежной встрече с Борделоном. Почудился запах его дорогого одеколона. Эва уткнулась в подушку, стараясь вспомнить аромат чая и шершавость английского твида.

– Кэмерон… – прошептала она, на миг ощутив мягкость его волос и нежное прикосновение губ. Наверное, он сожалеет о том, что было сегодня. И проклинает ее за то, что сбежала от него сонного. Но, может быть…

Измученная переживаниями этого дня – ужас ареста, любовное томление, – Эва ухнула в темную бездну сна.

Утро выдалось холодным и ясным. К вечеру Эва, по глаза укутавшись шарфом, отправилась на работу. Обычно к ее приходу в ресторане уже кипела жизнь: официанты стелили скатерти и раскладывали столовое серебро, в кухне гремели посудой и переругивались повара. Однако сегодня зал был темен, а кухня тиха. Озадаченная, Эва медленно расстегнула пальто. На входе не было никаких объявлений, да и Рене, жадный до выручки, просто так не закрыл бы ресторан. И тут сверху донесся его голос:

– Это ты, Маргарита?

Возник соблазн притвориться, что она ничего не слышала, и выскользнуть на холодную улицу. Нервы подали сигнал тревоги, но сбежать нельзя – навлечешь подозрения.

– Я, – откликнулась Эва.

– Поднимайся.

В ярко освещенном кабинете шторы на окнах были задернуты. По комнате, застеленной узорчатым ковром, разливал тепло зажженный камин, на стенах играли цветные блики изделий от Тиффани. С книгой в руках Борделон расположился в кресле, подле него стоял бокал бордо.

– А, вот и ты, дорогуша, – сказал Рене.

Эва изобразила озадаченность.

– Ресторан не откроется?

– Сегодня нет. – Борделон пометил страницу вышитой шелковой закладкой и отложил книгу в сторону. Улыбка его была приветливой, но Эва почувствовала, как по спине ее пробежал холодок. – Я приготовил тебе сюрприз.

Беги, – шепнул внутренний голос.

– Правда? – Заложив руки за спину, Эва нащупала дверную ручку. – Новая поездка в выходные? Вы говорили, что хотели бы отправиться в Г-грасс…

– Нет, сюрприз иного рода. – Борделон неспешно прихлебнул вино. – Теперь ты удивишь меня.

Эва крепко ухватила ручку. Рывок – и она на свободе.

– Вот как?

– Да.

Из щели меж сиденьем и подлокотником кресла Рене достал пистолет. На Эву смотрел девятимиллиметровый «люгер», в точности как ее собственный. С такого расстояния меня уложат, прежде чем я приоткрою дверь, – подумала Эва.

– Садись, дорогуша. – Борделон кивнул на стул.

Усаживаясь, Эва заметила и узнала крохотную царапину на стволе, которую всякий раз пыталась зашлифовать, когда чистила пистолет. Это был ее «люгер». Она вдруг вспомнила, как вчера ей почудился запах французского одеколона в ее комнате, и страх сшиб ее, словно грохочущий товарняк.

Борделон обыскал ее квартиру. И нашел пистолет. Что еще он знает?

– Поведай мне, Маргарита Ле Франсуа, – начал Борделон таким тоном, словно изготовился к своему любимому рассуждению об искусстве, – кто ты на самом деле.

– Почему вы мне не верите? – Эва заикалась и дрожащей рукой терла глаза, призвав на помощь весь арсенал растерянной простодушной девицы. – Это пистолет моего отца. Я держала его при себе, наслушавшись историй о том, что немцы вытворяют с французскими девушками…

Рене буравил ее взглядом.

– Тебя задержали вместе с женщиной, у которой были шесть разных паспортов. Что у тебя общего с явной шпионкой?

– Мы незнакомы! Разговорились на вокзале, она забыла п-пропуск дома. Я предложила ей свой. – Слова опережали мысли, Эва судорожно цеплялась за любую мало-мальски достоверную отговорку. Она и подумать не могла, что Борделон узнает об ее аресте. Чистая случайность – приятель-немец, рассказывая ему о задержании шпионки, походя упомянул заику по имени Маргарита. Придурковатая девица оказалась ни при чем, ее отпустили.

Не всплыви ее имя, Борделон так и остался бы в полном неведении. Но оно всплыло, у него тотчас возникли подозрения, и он отправился к ней на квартиру, где нашел только «люгер», – дома Эва не хранила шифры и донесения. Но и пистолета было достаточно, чтобы состоялась эта сцена допроса.

– Ты, моя милая, не такая дура, чтобы отдать свой пропуск незнакомке, – покачал головой Рене.

– А что в том плохого? – Эва безуспешно пыталась выжать из себя хоть слезинку.

Но после вчерашней истерики перед полицмейстером и плача по Лили глаза были сухи, как пустыня. Взамен она опустила взгляд и сказала себе: Ты выкарабкаешься. Сумеешь.

Однако Рене не опустил пистолет и не сводил с нее глаз.

– Как ты вообще оказалась на вокзале? Где ты была вчера?

– Ездила в Т-т-турне на первое причастие племянницы.

– Ты не говорила о родне в Бельгии.

– Так вы и не с-спрашивали!

– Ты вправду заикаешься? Или только прикидываешься дурочкой? Весьма хитрый ход.

– Конечно, вправду! Думаете, мне это нравится? – крикнула Эва. – Я не ш-шпионка! Что такого подозрительного вы нашли в моей комнате?

– Вот это. – Борделон постучал стволом пистолета о резной подлокотник. – Почему ты его не сдала? Немцы запрещают населению иметь оружие.

– Я не смогла с ним расстаться. Это пистолет м-м-моего…

– Прекрати заикаться! – вдруг рявкнул Борделон, и Эва вздрогнула непритворно. – За дурака меня держишь?

Вот чего он боится всерьез – выставить себя дураком, – подумала Эва. – Наверное, вспоминает, о чем болтал в постели? Или прикидывает, что с ним будет, после того как немцы узнают о его любовнице, сливавшей военные секреты англичанам? Пожалуй, первое для него страшнее. Плевать он хотел на расположение немцев, тут задета его гордость. Он привык считать себя умнее всех, и ему невыносима мысль, что какая-то сопливая девчонка обвела его вокруг пальца.

К несчастью, сейчас Эва не чувствовала себя хитрой и умной. Все подавил страх.

Ты выкарабкаешься, – мысленно повторила она, ибо о других вариантах не хотелось и думать. Но что потом? Даже если она убедит Рене в своей невиновности, с «Летой» все кончено. И с Лиллем тоже, невзирая на приказ Аллентона. Это провал. Но если удастся бежать, ее, возможно, направят в другое место. Мелькнула еще одна сладкая мысль: больше никогда не будет постели с Борделоном.

Видимо, глаза ее вспыхнули, ибо Рене резко подался вперед.

– О чем ты думаешь? Почему ты…

Он был совсем близко. Эва хлестко ударила ногой по стволу «люгера», хотя еще секунду назад не собиралась этого делать. Удар вышел скользящим, однако пистолет отлетел к камину. Подбирать его было некогда, Эва кинулась к двери. Если удастся выскочить из ресторана, есть шанс затеряться на городских улицах. Вокзал отпадает, но можно пешком перейти бельгийскую границу. Мысли эти градинами простучали в голове, пока ноги несли ее по роскошному ковру. Эва ухватилась за дверную ручку, отдраенную до ослепительного блеска. Ты выберешься.

Но и Рене не тратил времени на пистолет. Он тоже бросился к двери, бюст Бодлера описал в воздухе короткую дугу и с силой обрушился на пальцы Эвы.

Звучно хрустнули раздробленные фаланги, руку ожгло дикой болью. Эва рухнула на колени, хватая ртом воздух. Перед лицом ее покачивался мраморный бюст, сияющие туфли Рене переместились ближе к двери.

– Твою душу мать… – сквозь стиснутые зубы простонала Эва, подхватив раненую руку.

Лишь услышав, как осеклось тяжелое дыхание Борделона, она сообразила, что невольно выругалась по-английски. Рене присел на корточки, теперь их лица были на одном уровне, и в глазах его читались страх, сомнение и безумная ярость.

– Ты шпионка, – выдохнул он.

В голосе его сомнения уже не слышалось.

Вот так. Она выдала себя с головой. Так долго этого боялась, а все вышло до смешного просто. Наверное, дело в том, что она понимала: нынче ей не обмануть Борделона. Тогда почему не сознаться?

Рене взял ее за горло, длинные пальцы его почти сошлись на ее шее. В другой руке он все еще держал мраморный бюст, которым в любую секунду мог проломить ей висок.

– Кто ты?

В жесткой хватке Эва задыхалась. Она стиснула зубы, не позволив вырваться зревшему крику, и выдавила кривую ухмылку. Не пытаясь высвободиться, посмотрела мучителю прямо в глаза. Наконец-то можно не притворяться пугливой дурочкой.

Вероятно, в этой теплой роскошной комнате она и умрет. Однако перед тем скажет, как лихо облапошила ее хозяина. Пусть это глупо, по-детски, но удержу ей нет.

– Меня зовут Эва, – выговорила она, слова скользили, точно шелк. – Я – Эва, а не дурацкая Маргарита. Да, я шпионка.

Борделон застыл. Эва перешла на немецкий:

– Знай, трусливый барыга, я свободно говорю по-немецки и все это время слушала разговоры твоих драгоценных клиентов.

В глазах Борделона отразились ужас, неверие, злость. Эва опять усмехнулась и закончила по-французски:

– Я не вымолвлю ни слова о своей работе, о моих товарищах и о женщине, вместе с которой меня арестовали. Но вот что я скажу, Рене Борделон. Ты наивный дурак. И паршивый любовник. А я ненавижу Бодлера.