Глава шестнадцатая

Эва

Июль 1915

Через десять дней кайзер будет мертв. Так говорила себе Эва.

– Пошевеливайся! – понукала Лили, резво взбираясь на холм. У Эвы взмокшие волосы липли к шее, а Лили будто не замечала жары – подхватив юбки и сбросив шляпу на спину, она только прибавляла шаг. – Копуша!

Удобнее перехватив скатанное одеяло, Эва поднажала. Здешние окрестности Лили знала как свои пять пальцев.

– Господи, до чего же хорошо прогуляться тут днем, а не тащиться в темноте с проводниками, с ног до головы перемазавшись в грязи! Ну, осталось чуть-чуть…

Лили припустила вверх по склону. Обливаясь потом, Эва чувствовала, что два месяца жизни впроголодь сказались на ее выносливости, но забыла об усталости, забравшись на вершину холма. На небе ни облачка, яркое солнце золотило зелень пригорка. До Лилля рукой подать, но такое впечатление, будто выбралась из-под мрачной тучи немецких указателей и немецкой солдатни. Хотя и здесь жизнь далека от райской. Местные фермеры тоже испили свою чашу голода и безнадежности – продовольственные отряды оккупантов реквизировали мясо, масло, яйца. Однако сейчас, на макушке невысокого холма, можно было вообразить, что ненавистные захватчики сгинули.

Возможно, скоро так и будет. Если британская авиация сделает свою работу.

Одинаково сложив руки на груди, Эва и Лили разглядывали железнодорожный путь в сторону Германии. Через десять дней по нему проедет кайзер. Всего десять дней, и мир может стать другим.

– Я осмотрела местность. – Лили кивнула на железную дорогу. – То же самое сделали Виолетта и Антуан. (Из всех агентов шпионской сети Эва только их и знала – Виолетту и Антуана, обманчиво смиренного книготорговца, который изготавливал агентам фальшивые документы на все случаи жизни.) Мы сошлись во мнении, что этот участок – самый удобный для бомбежки. – Лили задрала подол и стала развязывать нижнюю юбку. – Но кто знает, примет ли начальство наше предложение.

– Давай расстелем одеяло, мы же на пикнике, – напомнила Эва.

Официантка и ее подруга белошвейка решили угоститься скудными бутербродами на лоне природы – это была их ширма на случай встречи с немцами. Эва расстелила старенькое одеяло, но Лили даже не взглянула на еду. Разложив юбку на траве, она достала грифель и стала быстро зарисовывать карту местности.

– С бумажками перейти границу теперь все сложнее. – Не прекращая сосредоточенной работы, Лили усмехнулась: – Но эти козлы даже не представляют, сколько информации умещается на нижней юбке.

– Я-то зачем тебе здесь? Виолетта хорошо знает местность, от нее толку больше.

– Она свое дело сделала. Но ценное сведение раздобыла ты, маргаритка, и заслуживаешь участия в операции. – Молниеносными штрихами Лили наносила на карты возвышенности, тропинки, деревья. – Выслушав мой доклад, дядя Эдвард приказал доставить тебя к нему.

– Меня?

– Он хочет выдоить из тебя как можно больше деталей. В столь важной затее рисковать нельзя. Едем через два дня.

Против ожидания, перспектива скорой встречи с капитаном Кэмероном отнюдь не согрела душу. Он был так далеко, словно в другом мире. Мысль о разделявшем их расстоянии взволновала гораздо сильнее его ласковых глаз.

– Я не смогу поехать в Фолкстон. Мне никак нельзя не выйти на работу.

– В такую даль ехать не придется. – Лили спокойно закончила набросок карты. – Дядя Эдвард будет ждать нас в Брюсселе. За день обернемся.

– Мое заикание слишком п-п-приметно. Я тебя подставлю.

Стань она причиной ареста Лили, ржавой бритвой отсекла бы свой неуклюжий язык.

– Ничего! – Лили взъерошила ей волосы. – Говорить буду я, мне не привыкать льстивой болтовней пробивать себе дорогу. Твоя задача хлопать ресницами, строить из себя невинную простушку, и тогда все пройдет как по маслу. Интересно, при чем тут масло? Странные у вас, англичан, выражения.

Эва видела, что веселость ее наигранная. Балаболя, Лили натянула нижнюю юбку, грифелем превращенную в карту.

– Пожалуйста, будь осторожнее, – сказала Эва, собирая несъеденные бутерброды. – Тебе всё шуточки. Смотри, досмеешься до расстрельного взвода.

– Пускай! – Лили махнула исхудавшей, почти прозрачной рукой. – Ясное дело, когда-нибудь я попадусь, ну и что? Хоть послужила отчизне. Пока есть время, надо спешить совершать подвиги.

– Времени-то м-м-мало, – причитала Эва, спускаясь с холма. – Через два дня в Бельгию… Как же я отпрошусь с работы?

– Уж сочини какой-нибудь предлог, – на ходу сказала Лили и бросила взгляд искоса: – Как там твой сволочной ухажер?

Думать о нем не хотелось. С той ночи, как Борделон проводил ее домой, Эва старалась не попадаться ему на глаза. На работе уносила тарелки, наливала шнапс и слушала. Ей удалось составить донесение о немецком асе Максе Иммельмане. Борделона она обходила стороной, но тот подавал знаки, что ждет ответа. Иногда безмолвно смотрел на ее шею, до сих пор помнившую прикосновение его языка. Или перед закрытием предлагал допить вино из бокала со следами жирных губ. Что же это за мир, в котором полуголодная отчаявшаяся девушка должна воспринимать угощение чужими опивками как шикарный жест кавалера?

– Не отстает, – наконец ответила Эва.

Лили заправила выбившуюся прядь за ухо.

– Поволынить его удается?

– П-пока что.

А есть ли в ее жизни что-нибудь, кроме «пока что»? Встреча с капитаном Кэмероном через два дня и приезд кайзера через десять – все это в одном сером мареве. Есть прошлое и есть «пока что». Все остальное неопределенно. И нереально.

В тот вечер в «Лете» было как-то особенно шумно – немцы реготали, обнимая истерически хохотавших женщин.

– Лярвы, – прошептала Кристин. Они с Эвой стояли у стены, ожидая, когда какой-нибудь гость вскинет палец: официантка, ко мне! – Вон та, что в новом шелковом платье липнет к офицеру, это Франсуаза Понсо. Знаешь, для этаких сучек булочник печет особый хлеб – он мочится в тесто, перед тем как его раскатать…

– Так им и надо. – Эва кивнула, хотя в животе у нее возникла противная пустота.

Франсуаза улыбалась, но в глазах ее была тревога, когда тайком от кавалера она прятала булочки в сумку. Наверное, дома ее ждали голодные рты, а в награду за свое унижение кормилица семьи получала оскверненный хлеб и поношенье. Однако было безопаснее согласиться с Кристин, выражавшей мнение большинства горожан.

Рене Борделон поглядывал на своих официанток, в глазах его мерцали блики горящих свечей. Смотри на Кристин, – мысленно взмолилась Эва. – Вон какая – блондинка, видная, литая, чего тебе еще? Однако разливать послеобеденный бренди он поманил Эву и одобрительно улыбнулся, наблюдая за ее неторопливыми изящными движениями.

– Пусть кто-нибудь другой отнесет бухгалтерскую книгу наверх, – в конце смены упрашивала она официантов, но те лишь смеялись:

– Нет уж, делай свою работу сама, Маргарита! Когда гроссбух приносишь ты, у хозяина поднимается… настроение, а нам это на руку.

Зубоскальство коллег означало, что взгляды, которые Борделон бросал на Эву, не остались незамеченными.

– Какие же вы с-свиньи, – буркнула Эва и поплелась к лестнице на второй этаж.

Книксен. Сухие пальцы скользнули по ее руке, принимая книгу.

– Вы спешите, мадмуазель Ле Франсуа? – Борделон оглядел аккуратные строчки на листе.

– Нет, мсье.

Борделон неторопливо перелистал страницы. Спасаясь от духоты летней ночи, он был без пиджака, набриолиненные волосы его сиянием не уступали лаковым туфлям. На манжетах белоснежной рубашки горели запонки, рубиново-красные в золотом ободке.

– Стекло арт-нуво, – сказал Борделон, перехватив взгляд Эвы на эти яркие пятна. (От него ничто не укроется?) – В духе Густава Климта. Вы о нем слышали? Перед войной мне посчастливилось побывать на выставке его картин в Вене. Впечатление невероятное. Там была и мифологическая Даная, которую Зевс посетил в облике золотого дождя… Климт изобразил женщину на пике наслаждения в тот момент, как золото льется меж ее ног.

Эве отнюдь не хотелось говорить о наслаждении, живописном и любом другом.

– Нет, я о нем н-н-не слышала.

– Это вызов. – Сняв запонки, Борделон выронил их в подставленную ладонь Эвы и завернул рукава рубашки, открыв бледные гладкие предплечья. Стараясь на них не смотреть, Эва уставилась на запонки, под светом переливавшиеся оттенками багрового цвета. – Вызов в золотом обрамлении. Многие считают это неприличным, ну и что? Бодлера тоже называли похабником.

Эва осторожно положила запонки к бюсту поэта и, глянув на грубое мраморное лицо, подумала: он был противен своей любовнице так же сильно, как Борделон – мне?

– Могу я попросить вас об одолжении, м-мсье?

– Об одолжении? Это уже интересно.

– Нельзя ли мне взять отгул? Подруга попросила вместе с ней навестить ее дядюшку, а живет он далековато.

Это была чистая правда. С Борделоном Эва старалась меньше лгать и больше недоговаривать.

– То есть вы хотите прогулять работу, – задумчиво сказал Борделон. – А ведь есть много желающих занять ваше место и работать без всяких отгулов.

– Я знаю, мсье. – Эва изобразила умоляющий взгляд. – Я надеялась, вы мною д-довольны, и п-п-п-п….

Борделон дал ей побуксовать на слове, потом отложил гроссбух.

– Ну хорошо. Можете взять выходной, – наконец сказал он, и от радости Эва чуть не обмякла.

– Спасибо вам…

– Уже поздно, – прервал ее Борделон. – Вы не забыли свой пропуск? Или вас опять проводить? – Он распустил галстук-бабочку. – Пожалуй, я провожу вас в любом случае. Мне бы хотелось развить наше знакомство, Маргарита.

Борделон назвал ее по имени, однако пренебрег обращением «мадмуазель». Едва он развязал галстук, как стало ясно, что выходить он никуда не собирается. Развитие знакомства произойдет здесь и сейчас.

Потому что я попросила об одолжении.

Эва усиленно сглотнула, чтоб было видно, как дрогнуло ее горло. Борделону понравится ее волнение.

Он бросил галстук на подлокотник кресла.

– Вы обдумали мое давешнее предложение?

Эва не стала притворяться, будто не поняла.

– Оно меня удивило, м-мсье.

– Вот как?

– Я, простая официантка, не пара мужчине со вкусом. У меня ни красоты, ни м-манер, ни светского опыта. Так что вы меня сильно удивили.

Борделон поднялся из глубокого кресла и неспешно подошел к столику атласного дерева, уставленному хрустальными графинами. Один откупорив, плеснул светлой искристой жидкости в бокал, мерцающий гранями, точно бриллиант, и подал его Эве:

– Отведайте.

Эва сделала глоток, поскольку выбора не имелось. Горло ей ожгло нечто приторно-сладкое и очень крепкое с едва уловимым цветочным ароматом.

– Ликер из цветков черной бузины. – Борделон оперся локтем о каминную доску. – Меня им приватно снабжает один винодел из Грасса. Чудесные там места, пьянящий воздух насыщен тем же цветочным ароматом, который вы почувствовали в ликере. Напиток уникален, в ресторане я его не подаю. Немцам сойдут бренди, шнапс и шампанское, а этот ликер я приберегаю для себя. Надеюсь, он вам понравился?

– Да. – Эва не стала врать, когда в том не было нужды. – Но зачем угощать меня, если вы д-дорожите такой уникальностью?

– Потому что вы тоже уникальны. Вы, Маргарита, обладаете хорошим, я бы даже сказал, очень хорошим вкусом, только совершенно неотесанны. Как Ева в Эдемском саду.

Непонятно, как Эва не подскочила, услышав свое настоящее имя. Но как-то удержалась и вновь пригубила бокал.

– В своих партнершах я всегда ценил изящество и хороший вкус, – продолжил Борделон. – Прежде, выбирая между сырым материалом и готовым изделием, я всегда отдавал предпочтение последнему, но сейчас в Лилле почти не осталось элегантных женщин. Голод вкупе с патриотизмом превратили всех моих давних знакомиц в мегер. И тут меня осенило: если я хочу надлежащую партнершу, я должен, подобно Пигмалиону из греческого мифа, сотворить ее сам. – Длинным пальцем он отвел прядь со лба Эвы. – Вот уж не думал, что процесс созидания настолько меня увлечет. Так что вам тоже удалось меня удивить.

Эва не знала, что на это сказать. Но Борделон, похоже, и не ждал ответа.

– Еще? – кивнул он на бокал.

– Да.

Борделон вновь плеснул щедрую порцию. Он хочет меня напоить, – подумала Эва. – Семнадцатилетняя Маргарита не привычна к крепким напиткам. Бокал-другой сделают ее покладистой и ко всему готовой.

На дне фужера она как будто видела железнодорожный путь, по которому проедет кайзер, коменданта Хоффмана и его свиту, за шнапсом выбалтывающих секреты, радостное лицо Лили, получившей от нее первое донесение. А в ушах звучал голос наставницы: «Сучья работа, верно?»

Да, – опять согласилась Эва. – Но кто-то должен ее делать. Так почему не я, если у меня получается хорошо?

Она осушила бокал. Борделон придвинулся ближе. Эва ощутила тонкий запах дорогого одеколона. Сейчас поцелует? Эва отогнала видение капитана Кэмерона, на пустынном берегу обучающего ее стрельбе из пистолета. Борделон склонился к ней.

Не отпрянь.

Рене втянул ноздрями воздух и, чуть скривившись, выпрямился.

– Пожалуй, вам стоит принять ванну. Моя туалетная комната к вашим услугам.

Нетронутые губы Эвы недоуменно дрогнули. Она опустила взгляд и увидела, что манжеты ее платья, несмотря на всю аккуратность в работе, слегка забрызганы соусом бер-блан и красным вином. А потом еще вспомнила утреннюю прогулку с Лили, на которой вся взмокла. Я воняю, – подумала Эва и от унизительности чуть не расплакалась. – От меня несет застарелым потом и дешевым мылом. Прежде чем лишить девственности, меня надо хорошенько отмыть.

– Мыло для вас я выбрал сам, – буднично сказал Борделон, расстегивая воротничок рубашки. Он явно ждал благодарности.

– Спасибо, – выдавила Эва и пошла к указанной ей двери.

В туалетной комнате царила та же неприличная роскошь: черно-белый кафель, огромная мраморная ванна, зеркало в золоченой раме. На полке лежал целехонький брусок мыла, наверняка реквизированный во время обыска у какой-нибудь дамы. Вспомнились слова Борделона об аромате ландыша, который подошел бы Эве – нечто легкое, душистое, юное.

В голове промелькнули наставления Лили о способах ублажения мужчины, и Эва почувствовала, что сейчас ее вырвет, однако сумела перебороть тошноту. Наблюдай за ним и подчиняйся его желаниям, – сказала наставница. Глянув на мыло, Эва поняла, что от нее требуется не только пахнуть ландышем, но быть легкой, душистой и юной. Что ж, спасибо за подсказку.

Мстительно не жалея горячей воды, Эва наполнила ванну и, охнув, опустилась в жаркую благодать. Уже больше двух месяцев она мылась над раковиной, вытираясь крохотным полотенцем. От тепла и двух бокалов ликера голова ее поплыла. Так и лежала бы целую вечность, но дело не ждет.

И лучше покончить с ним поскорее.

Не желая облачаться в ношеное белье и платье, Эва оставила их на полу и завернулась в белоснежное банное полотенце. Глянув в зеркало, она себя не узнала. И виной тому были не обозначившиеся скулы, памятка о скудном рационе последних месяцев, но выражение твердой решимости. Маргарита Ле Франсуа не могла выглядеть этаким кремнем, и Эва усиленно поработала над мимикой: приоткрыла рот, затрепетала ресницами.

– О, вот так-то лучше, – улыбнулся Рене Борделон, оглядев ее с босых ног до головы с распущенными каштановыми волосами.

– Благодарю вас. – Эва понимала, что от нее ждут признательности. – Я так давно не принимала горячую ванну.

Борделон запустил руку в ее влажные волосы и поднес их к носу.

– Прелестно.

Стройный и далеко не урод, он выглядел элегантно в дымчатом шелковом халате, сменившем его костюм. Длинные прохладные пальцы его проскользнули по волосам и замерли на горле Эвы, почти сомкнувшись. Теперь он ее поцеловал, медленно, мокро, умело. Глаза его оставались открытыми.

– Вы проведете здесь всю ночь, – проговорил он, через полотенце оглаживая ее бедро. – Рано утром я встречаюсь с комендантом Хоффманом – он хочет обсудить прием в честь аса Макса Иммельмана, который теперь будет отвечать за безопасность воздушного пространства над городом. Но я не прочь прийти на встречу слегка не выспавшимся.

Вот ради этого она и была здесь. Борделон чуть расслабился и выдал сведения, которые наверняка заинтересует британских авиаторов. Эва отложила информацию в памяти. От ужаса и решимости сердце ее билось еле-еле.

– Ну, покажитесь. – Борделон улыбнулся и тронул полотенце возле ее груди.

Пройди через это, – приказала себе Эва. – Потом этим воспользуешься. Ты сможешь, точно.

Она позволила полотенцу упасть к ногам и подставила губы для нового поцелуя. И что теперь, ничего не делать, раз страшно?