Глава пятнадцатая

Чарли

Май 1947

Мать вела себя осторожно, точно я была ощетинившейся кошкой, готовой задать стрекача. То и дело она касалась моей ладони или плеча, словно проверяя, что я никуда не делась. Наскоро расправившись с завтраком, заказанным в номер (кофе и сухие тосты), она, неумолчно щебеча, принялась паковать мои вещи.

– После Процедуры поедем в Париж и купим тебе что-нибудь новенькое. Этот розовый костюм уже никуда не годится…

Я раздраженно клевала свой тост. После бессонной ночи я была неразговорчива и, кроме того, уже отвыкла от светской болтовни за завтраком. Похмельная Эва до полудня лишь мрачно зыркала, из Финна не вытянешь слова в любое время суток. Разве что в три часа ночи.

Чарли, голубушка…

– Не горбись, милая.

Я выпрямилась. Рассеянно улыбаясь, мать подкрашивала губы. Вчера, когда она чуть не плакала и порывисто меня обнимала, я ее просто не узнавала. А сегодня она успокоилась и с каждым мазком помады как будто возвращалась к своему обычному гламурному «я». Наконец она завинтила тюбик, и я коснулась ее руки:

– Давай еще немного посидим и закажем какой-нибудь еды.

В кои-то веки Маленькая Неурядица изголодалась и не мучила тошнотой. К черту сухие тосты, я хотела английский завтрак Финна: бекон, хлеб, яйца всмятку…

– А кто будет следить за фигурой? – Мать усмехнулась и огладила свою талию. – Хочешь не хочешь, красота требует жертв.

– На кой мне сдалась твоя красота? Я хочу сожрать рогалик.

Мать опешила:

– Где ты набралась таких выражений?

От одной сумасшедшей карги, чуть не пристрелившей меня. Странно, я скучала по Эве.

– Перекусим в поезде. – Мать захлопнула чемодан. – А то еще опоздаем.

В дверях уже маячил коридорный. Я доела тост, мать смахнула крошку, прилипшую к моей губе, и поправила мне воротничок. Ну почему с ней я всегда чувствовала себя ребенком?

Ты и есть дите, – шепнул противный голосок в моей голове. – А потому не готова стать матерью. Ты ничего не знаешь.

Кто бы говорил, – возразила Маленькая Неурядица.

Перестань со мной разговаривать, – приказала я животу. – Мне надоело себя чувствовать виноватой. Ничем не могу тебе помочь. Я не гожусь в матери. Все так говорят.

А сама-то что думаешь? – спросила Маленькая Неожиданность.

Я промолчала, ощутив здоровенный ком в горле.

– Шарлотта!

– Иду. – Вслед за матерью я прошла к лифту и с трудом выговорила: – Может, перед отъездом позвоним папе? – Мать пожала плечами. – Он же, наверное, беспокоится, – сказала я и подумала, станет ли отец вообще со мной разговаривать. Может, и после Процедуры он будет считать меня шлюхой? Ком в горле разбух еще больше.

– Между прочим, я ему не сказала, что ты как ненормальная сорвалась в Лондон. – Мать посмотрела мне в глаза. – Зачем его волновать?

– Но теперь-то скажешь? – Следом за ней я вошла в лифт. – Мы уже на неделю выбились из графика и к намеченному сроку домой не вернемся.

Коридорный внес наш багаж, мать изготовилась нажать кнопку.

– Просто меньше побудем в Париже. Домой приедем вовремя, не дав никаких поводов для беспокойства.

– Сразу домой? Ты обещала, что после Веве мы займемся Розой. Съездим в Лимож…

– Об этом поговорим дома. – Мать улыбнулась, лифт поехал вниз. – Выберем удобное время.

– Удобное? – Я уставилась на мать. – А чем неудобно сейчас? Мы уже здесь.

– Милая… – Мать глазами показала на коридорного, заинтересованно слушавшего непонятную английскую речь.

Мне это было безразлично.

– Нельзя просто вернуться домой, когда я уже кое-что выяснила.

– Это не наша забота. Всем займется твой отец.

– Почему? Я провела большую работу не хуже, чем…

– Это неудобно, – рявкнула мать. – Нам некогда гоняться за призраком. Обо всем позаботится отец. Я его попрошу. Позже. Когда вернемся домой.

Позже. Вечно «позже». Во мне закипала злость.

– Ты же обещала.

– Да, знаю…

– Пойми, для меня это важно. – Я пыталась пробиться к матери. – Не сдаваться, пока…

– Никто не сдается, милая.

– Что-то не похоже. Ты обо всем забудешь, едва мы окажемся по другую сторону Атлантики. – Я повысила голос. – Когда не надо будет так легко дать и тотчас нарушить обещание.

Лифт прозвонил, двери разъехались. Мать ожгла взглядом коридорного, который подхватил наш багаж и устремился к стойке портье.

– Так что? – наседала я.

– Здесь не место для дискуссий. Прошу тебя, хватит этой мельтешни, ступай за мной.

– Мельтешни? – Я двинулась следом. – Ты считаешь это мельтешней?

Мать резко обернулась, одарив меня натянутой улыбкой.

– Послушай, тебе мало неприятностей с отцом? У меня они тоже будут, если мы не вернемся к сроку. Поэтому перестань скандалить, пожалуйста. Идем.

Я смотрела на мать. Смотрела молча. Моя красивая самонадеянная матушка кусала идеально накрашенные губы, беспокоясь о возможных неприятностях с мужем. Она не осмелилась сказать ему, что я сбежала в Лондон. И боялась уведомить, что мы на неделю запоздаем. Она готова на все, лишь бы запихнуть меня в поезд до Веве. Точно девчонка, которая врет напропалую, стараясь избежать трепки. Если мать не доставит меня домой вовремя и с плоским животом, у нее возникнут неприятности.

С ней я всегда себя чувствовала ребенком. Но теперь, глядя на нее, ощутила себя взрослой.

– Значит, ты не собираешься искать Розу. – В тоне моем не было вопроса.

– Потому что она умерла! – выкрикнула мать. – И ты это прекрасно знаешь!

– Возможно. Даже скорее всего. – Я злилась, но хотела быть справедливой. – Однако предположений мне мало, и ты обещала, что мы обо всем дознаемся. Хотя бы ради моего душевного покоя. – Я помолчала. – Если отец не захочет возобновить поиски, ты надавишь на него? Скажи честно.

Мать шумно выдохнула.

– Пойду расплачусь за номера. А ты возьми себя в руки.

Цокая каблуками, она сердито засеменила к стойке. Я осталась возле нашего багажа, чувствуя себя разбитой вдребезги. И тут в другом конце холла увидела Розу. Не настоящую, конечно, а угрюмую прыщавую девочку, которая, привалившись к широкому подоконнику, дожидалась родителей, оформлявшихся в отель. Лицо ее читалось неясно из-за ореола над светлыми волосами, сотворенного солнечным лучом, и на секунду я поверила, что это она, Роза, смотрит прямо на меня и покачивает головой.

Ты не ребенок, Чарли, – услышала я ее голос. – И не трусиха.

Она-то всегда была храброй. Даже если боялась одиночества, как в тот день, когда нас забыли в прованском кафе. Храбрость никогда ей не изменяла. Оказавшись в моем нынешнем положении, она ужаснулась, однако не уступила родителям, предлагавшим «все уладить». Как бы ни было страшно, она родила и одна поднимала ребенка.

Вы-то чего хотите? – эхом прозвучал вопрос Финна из давешней ночи.

Хочу быть смелой, – подумала я.

Знаешь, что сделай? – посоветовала Маленькая Неурядица. – Составь и реши уравнение: Х на Х равняется храбрости.

Мать защелкнула сумочку и отшагнула от стойки. Мне стало нехорошо. Я же ничего не знаю о младенцах. Маленькие и беспомощные, прожорливые и хрупкие, они жутко пугали. Особенно тот, что во мне. Я к нему не готова. Совсем.

Подошла мать. Я набрала воздуху в грудь.

– Я не поеду в Швейцарию.

Выщипанные брови матери изогнулись дугой.

– Что?

– Процедуры не будет.

– Шарлотта, не начинай. Обсуждение закончено. Ты согласилась…

– Нет. – Голос мой был как чужой. – Я не избавлюсь от ребенка. Я его сохраню.

Казалось бы, должно накатить облегчение типа катарсиса. Ничего подобного. Тошнота и страх. А еще хотелось есть. Зверски. Сейчас я тебя покормлю, – на пробу сказала я Маленькой Неурядице.

Идея, похоже, ей понравилась.

Бекон, – откликнулась она.

Пожалуй, надо придумать ей имя, а то что это – М.Н.?

– Шарлотта, мы обе знаем, что другого варианта нет, поэтому…

– Другие варианты есть. – Впервые в жизни я перебила мать. – Ты выбираешь тот, который сулит наименьшие неприятности тебе. Меня вычистят, и отцу не придется краснеть перед деловыми партнерами, а тебе – перед партнерами по бриджу. Я знаю, вы желаете мне добра, но ваш вариант далеко не единственный, и я не обязана на него соглашаться.

От ярости мать всю перекосило.

– И как ты собираешься жить, неблагодарная потаскушка? – злобно прошипела она. – Ни один порядочный мужчина не женится на девке с ублюдком. На что ты рассчитываешь?

– Деньги у меня есть. Не только те, что на счете, но и мною заработанные. Я сумею о себе позаботиться. Я не беспомощна, – сказала я упрямо, ибо так оно, черт возьми, и было, хоть голосок в моей голове неустанно твердил: неудачница, неудачница, неудачница. В денежных делах я разбираюсь лучше матери, поиск Розы организую лучше отца. Пусть не вышло спасти Джеймса, но это не значит, что я неудачница во всем. – Я справлюсь.

– Черта с два! Как ты собираешься растить ребенка?

– Видимо, предстоит научиться. – Гора ожидавших меня новых знаний пугала до ужаса, но это не означало, что я не сумею ее покорить. – Я почти полный профан в младенцах, однако в запасе еще шесть месяцев, чтоб поднакопить знаний. А еще я знаю, что прямо с этой минуты займусь поиском Розы.

Я взяла свой баул. Мать вцепилась мне в руку.

– Если сейчас уйдешь, дорога домой тебе закрыта навсегда.

Меня словно ударили под дых. Но я вскинула подбородок и ответила:

– Когда я была дома, ты меня даже не замечала. Теперь вряд ли что-нибудь изменится.

Я потянула к себе баул, мать вцепилась еще крепче.

– Ты никуда не пойдешь, Шарлотта Сент-Клэр, кроме как на вокзал! – завопила она. – Ты несовершеннолетняя, я имею право тебя заставить!..

Бедная моя мать, всегда так озабоченная тем, что о ней подумают окружающие, орала, как базарная торговка. На нас смотрели все, кто был в гостиничном холле. Я тоже заорала:

– Ты меня отшвырнула! Я никуда с тобой не поеду!

Я попыталась выдернуть руку, но мать не отпускала.

– Не смей так со мной разговаривать, Шарлотта!

За моей спиной раздался тихий сердитый голос. Тихий сердитый голос с шотландским выговором.

– Вам докучают, мисс?

– Ничуть. – Мне удалось вырваться из маминой хватки. Я обернулась – Финн с сумкой через плечо, в руке ключ от «лагонды». Видимо, они с Эвой съезжают из гостиницы. – В вашей машине найдется местечко для меня?

Он ухмыльнулся и взял мой баул.

Мать уставилась на его мятую рубашку с закатанными рукавами и подбородок в темной щетине.

– Кто это… – начала она, но тут появилась Эва и проскрежетала:

– Надо же, опять америкашка.

– Она едет с нами, либо вы остаетесь, – сказал Финн.

– Ты служишь у меня!

– Но машина-то моя.

В животе у меня екнуло и потеплело. Я хотела ехать поездом, но при мысли, что опять заберусь в чудесную «лагонду»… Я полюбила эту машину! Теперь она мне роднее дома, из которого меня только что вышвырнули. Я взглянула на Финна и булькнула «спасибо».

– Так и знала, что от тебя не избавиться. – Как ни странно, в голосе Эвы не слышалось досады, только одобрение. – Американцы, они хуже бородавок.

– Кто эти люди? – Матери удалось вклиниться с вопросом.

Эва ее оглядела. Ну и пару они собою представляли: изящная дама в модной шляпке и безупречно белых перчатках и побитая жизнью старуха с руками-клешнями, одетая в затрапезное платье. Эва не отводила хищного властного взгляда исподлобья, пока мать не сморгнула.

– Ты, стало быть, ее мамаша, – сказала Эва. – Не вижу никакого сходства.

– Как вы смеете…

Я их перебила:

– Эва, я хочу отыскать свою кузину, и во всей этой неразберихе есть человек, которого вы боитесь. По-моему, надо выяснить, жив он или мертв. Давайте объединим наши усилия.

Сама не знаю, почему я это сказала. Эва с ее пистолетом и перепадами настроения все только осложняла, одна я бы двигалась быстрее. Но вот нынче я, хоть было жутко, стала храброй и теперь желала придать храбрости Эве – вернуть ее к той, кто беззастенчиво обдурил ростовщика и помог мне заложить жемчуг, кто выудил ответ из лавочницы, до смерти ее ненавидевшей. Я не хотела, чтоб она залегла в своей берлоге на Хэмпсон-стрит. Почему-то казалось, это ее принизит.

А еще был личный мотив. Я хотела узнать, что с ней случилось в оккупированном Лилле – не только с ее руками, но и с душой.

Я поискала красноречивые доводы, однако ничто не пришло на ум, и тогда я просто сказала:

– Я хочу услышать вашу историю.

– В ней приятного мало, – ответила Эва. – И нет эпилога.

– Так допишите его теперь. – Я вызывающе подбоченилась. – Вы вечно на взводе, но отваги вам не занимать. Ну что? Да или нет?

– Кто они такие, Шарлотта?!

Я даже не посмотрела на мать. Прежде она мною управляла, а теперь выпала из моей жизни. Но Эва смерила ее взглядом.

– С мамашкой я не поеду. Уже через тридцать секунд в ее обществе я поняла: она бесит еще больше тебя. День пути вместе, и я ее пристрелю.

– С нами она не едет. – Я взглянула на мать. В душе перемешались злость и любовь к ней. На секунду возник и тотчас угас порыв исполнить ее желание. – Прощай.

Наверное, надо было что-нибудь добавить. Но что тут скажешь?

Взгляд матери метался с Эвы на Финна и обратно.

– Ты не можешь взять и уехать с… этими…

– Финн Килгор, – вдруг представился Финн. Он протянул руку, и мать машинально ее пожала. – Недавний заключенный тюрьмы Ее величества Пентонвиль.

Мать разинула рот и отдернула руку, точно ужаленная.

– Упреждая ваш вопрос, – вежливо добавил Финн, – скажу, что сидел по статье «тяжкие телесные». Я сбросил в Темзу докучливых американцев. Хорошего дня, мэм.

Он закинул мой баул на плечо и пошел к выходу. Закурив, Эва двинулась следом, но обернулась:

– Так ты хочешь услышать мою историю, америкашка?

Я бросила прощальный взгляд на мать. Она смотрела на меня, но как будто не узнавала.

– Я тебя люблю, – сказала я и вышла на людную улицу.

Кружилась голова. Подташнивало. Переполняла радость. Ладони взмокли, в голове царил сумбур, сквозь который пробилось одно четкое желание.

– Завтракать, – сказала я, когда Финн подогнал «лагонду» с опущенным верхом. Я забралась на сиденье и погладила старушку по приборной доске. – Лимож подождет, сперва я наемся до отвала. Малышка просит, чтоб ее покормили.

– Почему это – малышка? – спросила Эва.

– Она сама сказала.

Как много нынче я узнала. И сколько всего еще предстояло узнать.