Кладбище Баркли-Коув затерялось в тени высоких дубов. С ветвей длинными прядями свисал испанский мох, и под их сенью, будто в пещере, темнели старые надгробия, раскиданные как попало – тут семья, там одинокая могила. Узловатые корни, словно чьи-то кривые пальцы, выворотили надгробия из земли, именами вниз. Жизнь брала верх над смертью. Мрачное место, а вокруг сияющая, звенящая синь: море и небо.

Еще вчера здесь, как неутомимые муравьи, сновали люди – рыбаки, лавочники и прочие, кто пришел хоронить Шкипера. Они сбивались в кучки в неловком молчании, а Тейт слонялся среди знакомых горожан и незнакомой родни, переходил от группы к группе. С тех пор как шериф разыскал его на болоте и сообщил о смерти отца, Тейт жил и действовал будто не по своей воле – делал что скажут, шел куда поведут. Из вчерашнего он ничего не помнил и сегодня вернулся на кладбище один, проститься.

Все эти месяцы, когда он тосковал по Киа, а потом добивался свидания в тюрьме, отца он почти не видел. И теперь сокрушался, корил себя. Занятый своими чувствами, он не заметил, что отец болен. Незадолго до ареста Киа как будто стала оттаивать – подарила ему экземпляр своей первой книги, поднялась на борт посмотреть в микроскоп, даже поиграла в “поймай кепку”, но с началом судебного процесса отдалилась как никогда. Тюрьма еще не то творит с человеком, думал Тейт.

Даже сейчас, направляясь к свежей могиле с коричневым пластмассовым ящиком в руке, он поймал себя на том, что думает о Киа, а уж потом об отце, – и клял себя за это. Он приблизился к холмику, темневшему под дубами, будто свежий шрам, и бросил взгляд на бескрайний океан вдали. Отца похоронили рядом с матерью, чуть поодаль – могила сестры, и все три обнесены невысокой стеной из булыжников и цемента, в стену вделаны ракушки. И для него тут места хватит. Он чувствовал, что отец где-то не здесь. “Надо было тебя кремировать, как Сэма Мак-Ги”, – прошептал Тейт, по губам его скользнула тень улыбки. Он снова посмотрел на океан. А что, если у отца в том, другом мире, тоже есть лодка? Красная лодка.

Пластмассовый ящик – проигрыватель на батарейках – он пристроил подле холмика, поставил пластинку на семьдесят восемь оборотов. Дрогнула и опустилась игла, и зажурчал над деревьями серебристый голос Милицы Корьюс. Тейт сел между могилой матери и усыпанным цветами холмиком. Странно, но влажная земля пахла не смертью, а жизнью.

Глядя в землю, Тейт вслух попросил у отца прощения за то, что так мало уделял ему времени, и тут же понял: Шкипер простил. Вспомнились слова отца: настоящий мужчина не стыдится слез, чувствует поэзию и оперу и способен защитить женщину. Шкипер понял бы того, кто ищет любовь, пусть даже в болотной грязи. Тейт посидел, положив одну руку на могилу матери, другую – на могилу отца.

Наконец, еще раз коснувшись холмика на прощанье, Тейт вернулся к машине и поехал на городскую пристань, где был пришвартован его катер. Надо погрузиться в работу, в жизнь крохотных мельтешащих созданий. На пристани его обступили рыбаки, и он с неловким видом слушал столь же неловкие соболезнования.

Пряча взгляд, спеша исчезнуть, надеясь ни с кем больше не столкнуться, Тейт вспрыгнул на корму катера. Шагнул к штурвалу и тут заметил на мягком сиденье буроватое перышко. Он сразу понял, чье оно – самки кваквы, голенастой пугливой ночной цапли, что обитает в одиночку в самых непролазных уголках болот. Как оно очутилось здесь, рядом с морем?

Тейт огляделся. Нет, вряд ли она здесь, слишком близко город. Он завел мотор и взял курс на юг – через море, в сторону болота.

Сквозь плавни он шел не сбавляя хода, низко нависшие ветви хлестали катер по бортам. Под беспокойный рокот воды Тейт свернул в лагуну и пришвартовался рядом с лодкой Киа. Над трубой хижины весело клубился дымок.

– Киа, – позвал он. – Киа!

Скрипнула дверь веранды, девушка вышла к дубу. Длинная белая юбка и бледно-голубой свитер – цвета птичьих крыльев, темные волосы рассыпались по плечам.

Он ждал, когда она подойдет, взял ее за плечи, привлек к себе. Отстранился.

– Я люблю тебя, Киа, но ты и так это знаешь. И всегда знала.

– Ты меня бросил, как все.

– Больше не брошу.

– Знаю.

– Ты меня любишь, Киа? Ты никогда не говорила мне этих слов.

– Я всегда тебя любила. С самого детства, сколько себя помню, я тебя любила.

Киа отвернулась.

– Посмотри на меня, – сказал он нежно.

Киа все прятала глаза.

– Киа, я должен знать, что игра в прятки окончена. Теперь можно любить без страха.

Она подняла лицо, посмотрела ему прямо в глаза и повела его сквозь лес к поляне, на которой они когда-то играли в перья.