Вечером после встречи с Чезом Эндрюсом на причале у Скока Киа сидела за кухонным столом, при уютном мерцании керосинки. С недавних пор она вновь начала стряпать и на этот раз ужинала печеньем на кислом молоке, репой и фасолью пинто, а за едой читала, но с каждой строкой все глубже погружалась в мысли о завтрашнем пикнике с Чезом.

Киа встала из-за стола и вышла в ночь, под бледный свет убывающей луны. Болотный воздух, мягкий и шелковистый, ласкал голые плечи. Лунный свет причудливо пробивался сквозь ветви сосен, и тени ложились на землю правильным узором. Киа двигалась словно во сне; из воды вынырнула яркая луна, она поднималась все выше и выше, будто взбиралась по ветвям дубов. Илистый берег лагуны заливало сияние, лес мерцал тысячами светлячков. Киа в белом струящемся платье с чужого плеча вальсировала под стрекот кузнечиков и леопардовых лягушек. Ладони ее скользили вдоль шеи, ласкали тело, спустились к бедрам. Она видела Чеза Эндрюса. Представляла, что это он касается ее. Грудь ее вздымалась. Никто еще не смотрел на нее так, как он. Даже Тейт.

Киа танцевала, а вокруг, над посеребренным луною илом, кружились поденки, трепеща бледными крыльями.

Утром, обогнув полуостров, Киа увидела катер Чеза у самого берега. В горле у нее тотчас пересохло – вот он, живой, настоящий, ждет ее. Она причалила, вытащила лодку на берег, днище прошуршало по песку.

Чез подплыл к ней:

– Привет!

Киа оглянулась через плечо, кивнула. Чез выпрыгнул на берег, подал ей руку – длинные загорелые пальцы, раскрытая ладонь. Киа растерялась: коснуться кого-то значит отдать часть себя, безвозвратно.

И все же она вложила руку в его ладонь. Опираясь на него, шагнула на корму, села на мягкую скамью. День выдался погожий, и Киа в наряде, подсмотренном у других, – в белой блузке и обрезанных джинсах – выглядела в этой лодке вполне уместно. Чез сел рядом, слегка задев ее рукавом.

Лодка повернула в океан. На большой воде качало сильней, чем в плавнях, и Киа знала: стоит катеру чуть накрениться, и они заденут друг друга плечами. В ожидании прикосновения Киа избегала смотреть на Чеза, но не отодвигалась.

Но вот катер подкинуло на большой волне, и рука Чеза, теплая, мускулистая, встретилась с ее рукой. Отодвинулась, снова встретилась, и так с каждой набегавшей волной. А когда под самым днищем катера взбух гребень, они соприкоснулись и бедрами. Киа перестала дышать.

Они шли вдоль берега на юг, одни в пустынном море, и Чез прибавил скорость. Десять минут спустя показался белый песчаный пляж, растянувшийся на несколько миль, закрытый от остального мира стеною леса. Где-то далеко впереди белоснежным веером вдавался в море мыс Пойнт-Бич.

Чез, кроме “привет”, еще ни слова ей не сказал, молчала и Киа. Он причалил, достал корзину для пикника, пристроил на песке, в тени борта.

– Пройдемся?

– Да.

Они шли вдоль кромки воды, ноги вязли в мокром песке, вода у щиколоток завивалась крохотными воронками.

Чез не пытался взять ее за руку, но их пальцы то и дело встречались. Иногда оба опускались на колени полюбоваться раковиной или причудливо извитой морской травой. Чез был улыбчив, с озорными голубыми глазами, дочерна загорелый, как Киа. Они были красивой парой, оба высокие, статные.

Киа знала, что Чез в университет не пошел, остался работать у отца. В городке он звезда, местная знаменитость. Киа тревожилась: вдруг и она для него очередной пляжный трофей, как ракушка, – повертел в руках да и швырнул на песок? Но продолжала идти с ним рядом как ни в чем не бывало. Хватит с нее любви, ей нужно лишь заполнить пустоту внутри, покончить с одиночеством. Но сердце она никому больше не откроет.

Примерно через полмили Чез с шутливым поклоном предложил сесть на песок. Они устроились, привалившись спинами к коряге, зарыли ноги в белоснежные кристаллики песка.

Чез выудил из кармана губную гармошку.

– Ой, – удивилась Киа, – ты умеешь играть?

Язык во рту ворочался с трудом – она отвыкла говорить.

– Да я не особый мастак. Но если есть слушатель и сидит рядом, на песке возле коряги…

Прикрыв глаза, он заиграл “Шенандо”, пальцы его трепетали, точно билась о стекло птица. Мелодия была нежная, печальная, как воспоминание о далеком доме. Вдруг Чез прекратил играть, подобрал ракушку чуть побольше монеты, кремового цвета, в красно-лиловую крапинку:

– Смотри!

– А-а, это морской гребешок, Pecten ornatus, – объяснила Киа. – Мне такие попадались считаные разы. Представителей рода здесь много, но этот вид водится южнее, в наших водах для него слишком холодно.

У Чеза глаза на лоб полезли. Каких только слухов о ней не ходило, но никто не говорил, что Болотная Девчонка, не способная правильно написать даже слово “кот”, знает латинские названия моллюсков и где они обитают, – ну и дела!

– В этом я ни бум-бум, – сказал он, – но смотри, какие у нее завитушки. – Крохотные “крылышки” по бокам раковины изящно закручивались. Чез положил ракушку на ладонь, перевернул. – Вот, держи. Это ты у нас любительница раковин.

– Спасибо. – Киа спрятала ракушку в карман.

Чез сыграл еще пару-тройку песен, закончив исковерканной “Дикси”, а потом они вернулись к лодке и корзине с припасами, устроились на клетчатом пледе и принялись за еду – холодную жареную курицу, соленую ветчину, печенье, картофельный салат, маринованные огурцы с укропом и слоеный торт с толстой карамельной глазурью, все домашнее, завернутое в вощеную бумагу. Чез откупорил бутылку с колой, разлил в картонные стаканчики. Ни разу в жизни Киа не пробовала газировку, она дивилась и роскошному угощению, и аккуратно сложенным полотняным салфеткам, и пластиковой посуде. Были даже крохотные оловянные солонка и перечница. Еду ему, скорее всего, мама собирала, подумала Киа, наверняка не знала, что у него свидание с Болотной Девчонкой.

Они негромко беседовали о морских птицах – о пеликанах, о песочниках, – не касались друг друга, почти не смеялись. Киа указала на пеликанов, летевших неровной цепочкой, Чез кивнул и придвинулся ближе, слегка задев ее плечом. Когда Киа подняла на него взгляд, он взял ее за подбородок и поцеловал. Нежно коснулся шеи, пальцы легко, точно перья, соскользнули к груди. Обнимая и целуя ее все настойчивей, он откинулся на плед, увлек за собой и Киа. И, подмяв ее под себя, коленом раздвинул ей ноги, одним движением задрал блузку. Киа мотнула головой, вывернулась, черные, полуночные глаза яростно сверкнули. Она одернула блузку.

– Тише, тише. Успокойся.

Волосы разметались по песку, лицо разрумянилось, алые губы приоткрыты – одно слово, красотка. Чез осторожно потянулся к ее лицу, но Киа вскочила, как дикая кошка, выпрямилась.

Она задыхалась. Накануне вечером, вальсируя в лунном свете на берегу лагуны, среди роя поденок, она воображала, будто готова. Думала, что в деталях изучила процесс размножения, насмотревшись на голубей. Никто никогда не говорил с ней о сексе, весь ее опыт сводился к ласкам Тейта. Но подробности она знала из учебников биологии, а спаривающихся животных перевидала столько, сколько большинству из нас за всю жизнь не увидеть, – и они не просто “терлись брюшками”, как говорил Джоди.

Но Чез слишком торопился – пригласил Болотную Девчонку на пикник и тут же на нее набросился. Даже у птиц самцы ухаживают за самками – распускают яркие перья, строят шалашики, исполняют затейливые танцы и серенады. Верно, Чез прихватил отменное угощение, но за жареную курицу ее не купишь, да и “Дикси” на серенаду не тянет. Ей следовало предвидеть, что этим кончится. Самцы млекопитающих обхаживают самок только во время гона.

Молча смотрели они друг на друга, тишину нарушал лишь рокот волн. Чез сел, потянулся к ней, но Киа отдернула руку.

– Прости меня. Не обижайся. – Он встал.

Разумеется, он все это затеял, чтобы заполучить ее, стать у нее первым, но ярость в ее глазах заворожила его. И он снова попытался уболтать ее:

– Да успокойся же, Киа! Говорю же, прости меня. Давай просто забудем. Я отвезу тебя к твоей лодке.

Вместо ответа Киа развернулась и двинулась по песку в сторону леса, покачивая стройными бедрами.

– Ты куда? Пешком отсюда не дойти, это же много миль.

Но Киа уже скрылась за деревьями, она бежала к своей лодке коротким путем – сначала в сторону от моря, потом через полуостров. Места были ей незнакомы, но, следуя за черными дроздами, она нашла дорогу через болото. Пробиралась через торфяники и промоины, преодолевала вброд ручьи, поднимая фонтаны брызг, перелезала через поваленные стволы.

Обессилев, она остановилась, отдышалась и рухнула на колени, извергая давно забытые ругательства. И пока она сыпала бранными словами, заплакать не получалось. Но от жгучего стыда и острой, болезненной тоски никуда было не деться. Привела ее сюда лишь надежда на близость, на ласку, на чье-то прикосновение. Но Чез не касался, он лапал; эти руки ничего не давали, они норовили заграбастать.

Киа прислушалась, не бежит ли он следом, она не знала, хочет ли, чтобы он пробрался сквозь чащу, обнял ее, молил о прощении. Ее переполняла злость. А потом, измотанная, она встала и поплелась к своей лодке.