Часть 2

Уэстморленд (ныне Камбрия), май 1612 г.

Законы подобны паутине: маленькие мухи застревают в них, а большие – прорываются.

Сэр Фрэнсис Бэкон

Глава 10

Та ночь выдалась ветреная и дождливая, Джеймс сопровождал меня до самого Готорп-холла, и, войдя в дом, я сразу поднялась в свою спальню и заперла дверь на ключ. Она оставалась запертой весь следующий день и ночь, и постепенно я привыкла к тому, что Ричард время от времени громко колотил в нее, но все мои мысли уже поглотила царившая во мне пустота. Благоразумие, Справедливость и я пребывали в ожидании, сами не понимания смысла нашего ожидания, однако к вечеру второго дня, когда я уже серьезно подумывала о необходимости разведения огня и какой-то еде, одна из горничных подошла к моей двери и сообщила, что прибыл посланец от моей матери.

Через замочную скважину я велела ей передать ему, что не желаю никого видеть, а когда она вернулась, то уже более страдальческим тоном представила мне какого-то мужчину.

– Госпожа Бартон, – произнес незнакомый мужской голос, – просила меня сообщить вам, что у входа в Готорп вас ожидает карета.

Я молча ждала продолжения.

– Она настаивает, чтобы карета не трогалась с места, пока вы не сядете в нее.

– Тогда она будет стоять там, пока не сгниет, – ответила я.

Мужчина смущенно прочистил горло. «Интересно, – подумала я, – кто еще там молчаливо стоит рядом с ним?»

– Госпожа Бартон приглашает вас пожить с ней в Киркби-Лонсдейл. Она подумала, что вы, возможно, захотите сменить обстановку. – Почтительно помолчав, он добавил: – Я обязан ждать здесь, пока вы не будете готовы уехать.

Я вернулась в постель и, закрывшись одеялом, покрутилась в ней довольно продолжительное время.

– Ричард, вы там? – наконец сдавленно спросила я.

– Госпожа, кроме меня, здесь никого нет, – помедлив, ответил посланец.

Неимоверным усилием воли я заставила себя опять дотащиться до двери и припала к замочной скважине. Однако увидела через нее лишь полу какого-то камзола и шпагу в ножнах на перевязи. Даже проведя в уединении больше суток, я не сумела постичь весь масштаб предательства. Оно началось с моей кровати и расползлось до самой пивоварни, посылавшей ей пиво, до кабинета, где наш преданный слуга Джеймс доверял чернильным записям любые персональные затраты. Оно добралось и до «Руки с челноком», где, как я догадывалась, Алиса и услышала о нем. Оно просочилось даже в мое прошлое, запятнав мое и без того лишенное сентиментальности детство. И это стало едва ли не самым страшным ударом: Ричард прятал любовницу в доме моего детства, он достался ему вместе с приданым в день нашего венчания, поскольку он знал, что мне никогда не захочется туда вернуться.

Именно тогда меня вдруг осенила здравая мысль: уж не знала ли моя мать об этой темноволосой особе с округлившимся животом? Всю вторую половину дня этот вопрос, точно назойливая муха, жужжал у меня в ушах, и вдруг из-за двери до меня донесся обиженный лай Пака. Он царапался и скулил там, и я со стыдом осознала, что, поглощенная собой, совершенно забыла о бедняге. Я опустилась на колени около двери.

– Пак, – тихо попросила я, – перестань скулить, Пак. Я же здесь. Я здесь.

Он начал завывать еще громче, и по лицу моему невольно заструились слезы, его вой, казалось, разрывал мое сердце, и как бы я ни уговаривала его, он не желал умолкать. Мной овладела неудержимая потребность обнять его, и когда я повернула ключ, он ввалился в комнату, опрокинув меня на пол. Его огромный язык тут же принялся слизывать слезы с моих щек, и я не удержалась от смеха, когда он, скуля и пыхтя, с чистейшей радостью разлегся на мне. Когда он полностью успокоился, мне удалось сесть. Посланец стоял в отдалении за дверью, замерев в почтительном ожидании.

– Я согласна поехать только на моих условиях, – заявила я.

Он изящно поклонился и выпрямился, излучая предельное внимание.

– Я возьму с собой свою собаку. И по дороге мы заедем в одно место.

– Не прикажете ли прислать слуг, чтобы упаковали ваши вещи? – спросил он.

– Я все сделаю сама.

* * *

Во время нашего путешествия на север мы с Алисой придумали план. Чтобы Роджер не смог найти ее, она отказалась от службы в «Руке с челноком», сообщив хозяину паба, что ее больной отец нуждается в постоянном уходе. Я ждала ее в карете на одной из ближайших улиц, чтобы нас не заметили. Мы обе нервничали и спешили, поскольку она, в сущности, тайно сбегала… и я спросила, не нужно ли ей что-то забрать из дома, но она лишь покачала головой. Когда знакомые места остались позади, мы решили, что к моей матери она приедет в роли моей компаньонки Джилл, так звали, сказала она, ее мать.

– Не хочешь ли ты перекусить? – спросила я.

Ожидая, пока возчик сменит лошадей, мы застряли на очередном постоялом дворе, откуда доносились соблазнительные ароматы жареного мяса и готовящегося ужина. Стоял приятный майский вечер – теплый и безветренный – и мы, скрываясь от посторонних глаз, сидели за задернутыми занавесками в карете, прислушиваясь к суматохе, царившей снаружи, стуку лошадиных копыт и досужим разговорам знакомых людей, обсуждавших дела своих обычных жизней.

Алиса покачала головой.

– Ты говорила, что твоя мать была повитухой, – вспомнила я, – так она до сих пор…

– Она умерла.

– Ой, извини.

– Уже давно, много лет назад.

Алиса сидела очень прямо; у нее была хорошая осанка, даже без корсета.

– Отчего она умерла?

– От лихорадки, – помолчав, ответила Алиса, – она долго болела, и болезнь унесла ее в другую жизнь. Я ничем не смогла помочь.

– Наверное, именно она научила тебя разбираться в лекарственных травах?

– Она выращивала их в саду… – кивнув, сказала она и, помолчав, добавила: – Вернее она называла его просто своим кухонным огородом. Она выращивала там всякие овощи и приправы для еды… Я старалась поддерживать его в порядке, помня, как она любила копаться на грядках. Она говорила мне, как называются все полезные травки. Иногда мы ходили гулять, и она показывала мне разные лесные растения, объясняя их лечебные свойства. Говорила, что женщинам это полезно знать, ведь жена и мать должна поддерживать здоровье целой семьи в этом мире. Ей нравилось думать, что у меня тоже будет семья, – тихо заключила она.

– Где же она сама выучилась акушерству? – спросила я.

– А где вообще могут учиться простые женщины? Наверное, их учит сама жизнь. Она и ее подруга Кэтрин вместе занимались этим ремеслом, ходили везде, где были нужны. Кэтрин прозвали Канительщицей, потому как она делала все очень долго и старательно, пока не убеждалась, что все в порядке. Она все делала с особой тщательностью, даже если мама уже начинала громогласно взывать к Небесам. – Алиса улыбнулась каким-то личным воспоминаниям. – Даже огонь Кэтрин разводила так медленно, словно собиралась разводить его до Второго пришествия.

– И ты тоже ходила с ними?

Алиса кивнула.

– А сколько детей родилось с твоей помощью?

– Не знаю… Двадцать? Может, и больше.

Такой ответ удивил меня… я считала ее более опытной, но раньше-то я не спрашивала. Немного погодя, я спросила, не будет ли ее отец скучать без нее? Обдумав мой вопрос, она покачала головой.

– Нет. Возможно, ему будет не хватать моей заботы, но не меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я же готовила еду. Ухаживала за курами. Убиралась в доме. Зарабатывала деньги, – монотонно перечислила она.

– А ты никогда не думала выйти замуж, обзавестись собственным домом?

Ее лицо помрачнело на такой краткий миг, что я даже подумала, не показалось мне это. Она явно погрузилась в размышления, но в итоге сказала:

– Да ведь нет никакой разницы. Будь ты дочь или жена, жизнь все одно одинакова… Просто разные мужчины велят тебе делать то, что им надо.

– Наверное, ты права. Но у тебя могли бы появиться свои дети. Любая женщина хочет их; таково уж наше женское предназначение.

Она потупила взгляд.

– Дети не стоят всех тех сложностей, которые нужны, чтобы из вырастить.

Странный ответ, особенно для повитухи. Наконец кучер забрался на свое место, нас слегка тряхнуло на сиденьях, и карета покатила дальше.

Алиса продолжала задумчиво молчать, и я даже подумала, что могла чем-то обидеть ее, но через пару миль, уже начав задремывать, я услышала ее тихий голос.

– Мне еще не приходилось ездить в карете, – сказала она, словно сама себе.

До Киркби-Лонсдейла мы доехали в сгустившихся сумерках. Собственно манор возвышался где-то посередине поросшего густой рощей холма, дорога так круто поднималась по склону, что пришлось упереться ногами в расположенное напротив сиденье, чтобы не соскользнуть на дно кареты. Парк усадьбы тянулся до самой долины, где поросшая вереском каменистая осыпь встречалась с небом. Пак спокойно спал, как и Алиса. Хотя сон ее выглядел странно настороженным, она сидела прямо, напряженно вытянув шею, лицо ее хранило такое невозмутимое выражение, словно она не спала, а всего лишь закрыла глаза.

Карета наконец остановилась, и я выбралась из нее, уставшая, как собака, после второго долгого путешествия за последние несколько дней. Следом за мной выпавший на землю Пак уже зевал и потягивался, а за ним спустилась и Алиса. Генри выгрузил мой дорожный сундук, и тут же на крыльце открылась большая входная дверь, залив светом нашу странную компанию и обрисовав четкий силуэт моей матери, стоявшей в дверном проеме.

– Флитвуд, – прозвенел ее тонкий голос в вечернем воздухе, – я уж боялась, что ты никогда не приедешь.

Я ободряюще глянула на Алису, и мы вместе поднялись на крыльцо.

Моя мать жила в доме, принадлежавшем семье Шаттлвортов, пару десятков лет тому назад его приобрел дядя Ричарда в качестве пристанища для отдыха или охоты по дороге в Шотландию. Я заезжала сюда только один раз, когда моя мать слегла с сильным кашлем и Ричард уговорил меня навестить ее.

Я решила, что лучше сразу прояснить главный вопрос. Мой дорожный сундук еще не коснулся каменных плит входного холла, а я уже пристально взглянула на мать.

– Вы знали о любовнице Ричарда?

– Разумеется, знала, Флитвуд. Давайте-ка заходите в дом, пока вы не свалились от изнеможения.

Хотя она всего лишь подтвердила мои подозрения, тем не менее мне показалось, что она пронзила меня шпагой и тут же вновь вытащила клинок.

Алиса, подхватив меня под руку, едва ли не дотащила меня по вымощенным каменными плитами коридорам до небольшой, идеально убранной, но скудно обставленной комнаты. Там не было никаких книг, ваз или графинов, только чистые пустые поверхности, словно ждавшие возвращения вещей после чистки. В быту Мэри Бартон неизменно руководствовалась строгими принципами кальвинизма, но они не противоречили замене ковра, чистке камина, мытью окон. Она присела у камина и жестом предложила мне занять место напротив – даже кресла были старыми и потертыми. Я подумала, что за двадцать лет, прошедших со времени покупки этого дома дядей Ричарда, мебель здесь вряд ли обновляли. Но в комнате было тепло, в камине горело немного угля. Правда, в воздухе стоял какой-то не слишком приятный запах горелого жира, и я не сразу догадалась, что он исходит от свечей: вместо восковых мать предпочла более экономные масляные.

– Для моей акушерки нужен стул, – заявила я.

Пристально посмотрев на меня, мать смерила Алису быстрым взглядом и, поднявшись с кресла, стремительно вышла из комнаты. Алиса, не проявляя ни малейшего интереса к обстановке, с отсутствующим видом взирала на старый ковер под ногами. Мать вернулась в сопровождении слуги, притащившего крепкий жесткий стул, который он поставил возле стены, после чего, отвесив поклон, удалился и тихо закрыл за собой дверь.

Сидя в полной тишине, мы обе ждали, кто первым заговорит. Мне не понадобилось много времени, чтобы дать выход своему возмущению.

– Из-за вашего приглашения мне пришлось протрястись пятьдесят миль, а теперь вам нечего мне сказать? – резко произнесла я.

Несмотря на мою грубость, лицо моей матери осталось непроницаемым. Оно побелело как мел, и я заметила также вокруг ее глаз и губ новые морщины, которых не видела во время ее последнего визита в Готорп.

Глубоко вздохнув, она закрыла глаза.

– Я надеялась, что этот день не наступит… – тихо пробормотала она.

– Неужели вы думали, что я так ничего и не узнаю?

– Да, – лаконично ответила она.

– Почему? Почему же вы ничего мне не рассказали, если сами знали? Ричард предал меня, он разбил мне сердце и разрушил нашу семейную жизнь, а вы знали и молчали. Моя родная мать!

– Я старалась уберечь вас, – медленно возразила она, ее взгляд помрачнел.

– Как же я теперь смогу верить вам? Я же не смогу больше верить никому! Ни одному человеку.

«Кроме Алисы», – добавил прозвучавший в моей голове голос.

Я заплакала, и мать посмотрела на меня с таким ужасом, что я предпочла закрыть лицо руками.

– Я ненавижу вас! – в отчаянии воскликнула я, и мой крик разнесся по маленькой комнате, отражаясь от стенных панелей. – Ненавижу вас обоих! Вы оба предали меня.

Она дала мне время прийти в себя, и я откинулась на спинку кресла, вновь почувствовав себя замкнутым обиженным ребенком. Мое дыхание выровнялось, и я вяло вытерла мокрое от слез лицо.

– Вы будете жить здесь, – в итоге сказала моя мать.

– Долго ли? До тех пор, пока она не родит ребенка? – спросила я.

– Какого ребенка?

Внезапно лицо матери озарилось пониманием. Сжав своей белой рукой подлокотник, она еще больше побледнела.

– Неужели она…

– Да, она ждет от него ребенка, – закончила я.

– Какое безумие, – закрыв глаза, прошептала она.

Я не поняла, к чему относилось ее замечание.

– Но вы знаете, что она живет в Бартоне?

Мать кивнула. С рассеянным видом она согнула палец со своим простым золотым обручальным кольцом. Я поняла, что она напряженно обдумывает эту новость. Краем глаза я заметила молчаливую и совершенно недвижимую фигуру Алисы. Мать так и не поинтересовалась, как зовут эту девушку, практически не воспринимая пока ее присутствия.

– Вы знаете, кто эта женщина? – наконец спросила я.

– Джудит Торп.

– Как вы узнали о ней?

– Не важно.

– А для меня важно.

– Для вас сейчас важно успешно выносить этого ребенка, чего вам не удавалось раньше.

– Почему? – внутренне сжавшись, подозрительно спросила я.

– Флитвуд, послушайте меня внимательно, – проведя языком по зубам, выразительно произнесла мать, – она победит, если вы не произведете на свет живого наследника.

Ее уверенный голос прозвенел в комнате, и мы пристально взглянули друг на друга, возможно, впервые в жизни, достигнув взаимопонимания. Мне вдруг стало ужасно холодно.

– Но она же не жена ему, – внезапно подала голос Алиса, удивив нас обеих.

– Незаконнорожденный ребенок – тот же наследник, – мрачно заметила моя мать, – такие дети не имеют права прямого наследования, но отец может завещать своему бастарду все, что угодно: поместья, земли, права собственности. Особенно если у него нет других детей. Побочный ребенок может быть узаконен, если его родители поженятся, – пренебрежительно добавила она.

Перед моим мысленным взором всплыла запись Джеймса: Уильяму Андертону за доставку разрешения на брак из Йорка.

Я закрыла рот рукой.

– Он намерен жениться на ней. Он знает, что я умру.

– Умрешь?

Я сообщила матери о письме доктора Дженсена и о заказе разрешения на брак, обнаруженном в нашем гроссбухе. Меня начала бить дрожь.

– Флитвуд!

Мать в ужасе смотрела, как я тряслась и дергалась.

Внезапно рядом со мной появилась Алиса.

– У вас есть настойка шиповника? – спросила она мою мать.

– Что-что?

– И еще бренди с корицей. Прикажите сделать настой для нее, он поможет.

Мать выбежала из комнаты, а Алиса завладела моей рукой: розовая плоть на фоне бледно-серой. Вскоре мать вернулась в сопровождении слуги с подносом, на котором стоял оловянный кубок. Алиса взяла его и вручила мне, и я с трудом выпила содержимое, стуча зубами об оловянный край. Напиток обжег мне горло и согрел внутренности, и постепенно дрожь унялась до легкого подергивания. Мать поставила кубок обратно и велела слуге принести еще хлеба и вина.

– Госпожа, – тихо ответил он, – белый хлеб у нас закончился, есть только ржаной.

– Несите все, что есть, – отрезала мать. Потом посмотрела на Алису новым, заинтересованным взглядом. – Как тебя зовут?

– Джилл, госпожа.

Мать кивнула разок, одновременно выказывая как одобрение, так и то, что разговор закончен, и опять заняла место в кресле напротив меня.

У меня в голове крутилось множество мыслей. Я почувствовала, как шевельнулся в животе ребенок, словно решив напомнить, что он еще жив. Его шевеление показалось мне даже отчасти приятным, нечто подобное чувствуешь, когда карета ныряет с крутого склона и тут же выезжает наверх. Я сложила руки на животе и, согревая, мягко помассировала его, одновременно вспомнив каракули письма доктора, слова которого я выучила наизусть: «Ее земная жизнь завершится».