Глава 12

Два письма прибыли одновременно: одно для меня, второе для моей матери, оба от Ричарда. И хотя это были всего лишь сложенные бумажные листы, у меня возникло ощущение, словно он сам прибыл к нам в дом, ворвался нежеланным гостем. Его наклонный почерк всегда выглядел торопливым, даже если он уделял написанию полное внимание, и сейчас в каракулях на внешней стороне письма также с трудом угадывалось мое имя. Моя мать тут же развернула послание и начала читать, а я просто убрала его в сумочку.

Алиса отправилась в лес. Она занималась там поисками растений для выращивания в кухонном огороде, и я частенько, выглядывая в окно, видела, как она копается там на коленях, подобрав юбки, и как ее белый чепец мелькает среди зелени. Через пару дней после того, как кожа у меня начала чесаться, я заметила, как она вошла из сада в дверь кухни с горсткой каких-то плоских зеленых листочков, а потом принесла их ко мне в комнату. Она велела мне втирать их в кожу там, где она будет чесаться, и вскоре почесуха прекратилась, и моя кожа вновь стала молочно-белой.

– Когда мы ехали сюда, ты говорила, что дети не стоят тех сложностей, которые требуются, чтобы их вырастить.

Я стояла поблизости, наблюдая, как Алиса копается в земле. Даже лицо испачкала. Разгоряченная от усердия, несмотря на прохладу весеннего дня, она выпрямилась, сев на пятки, и тыльной стороной ладони смахнул грязь со щеки.

– А теперь ты сажаешь растения, чтобы помочь вырасти тому, кто еще даже не родился, – задумчиво продолжила я, – и мне вдруг подумалось, не боишься ли ты заводить детей, осознавая, как много тебе приходится трудиться ради их появления. Обычно повитухи бывают уже старыми женщинами, давно пережившими детородный возраст, по крайней мере, раньше я видела только таких.

– Возможно.

Она выглядела задумчивой и рассеянной одновременно. Я заметила, как она принялась вырывать какие-то травки и бросать их в корзину, но когда уже собралась уходить в дом, поежившись от холодного ветра, Алиса вдруг спросила:

– Сколько детей вам хотелось бы иметь?

– Двоих, – ответила я, обхватив себя руками, – тогда им никогда не будет так одиноко, как мне в детстве.

– Мальчика и девочку? – спросила она.

– Двух мальчиков. Никакой девочке я не пожелала бы нашей жизни.

* * *

Письмо Ричарда по-прежнему оставалось в сумочке, и хотя я забыла о нем, два дня спустя моя мать решила, что настало уместное время для обсуждения его посланий. Я поняла, что такой разговор вот-вот начнется, глядя на ту решимость, с какой она отложила ложку; я даже видела, как она пробует на вкус его имя.

– Флитвуд, – начала она, – вы подумали о том, когда хотите вернуться в Готорп?

– Нет.

– Вы вообще не думали об этом?

Я мельком взглянула на Алису, она сидела прямо напротив меня, смущенно размазывая мед по своей тарелке.

– Не думала.

– Тогда посвятите меня, – моя мать вновь взяла ложку, – о чем же вы думали?

До этого момента я не замечала, что рядом с ее рукой на столе лежит Библия короля Якова. Увидев мой взгляд, она взяла ее и открыла на заложенном лентой месте.

– «Вкушая нашу земную пищу, давайте подумаем о евангельской проповеди Луки: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете». – положив книгу рядом с тарелкой, она вновь взялась за ложку. – Что вы думаете об этой цитате, Флитвуд?

Изобразив глубокую задумчивость, я провела языком по зубам.

– Я думаю, как замечательно то, что благодаря изданной Библии наш король теперь может проникнуть в любой дом, на каждую книжную полку. Он побуждает нас не осуждать других, однако сам, очевидно, поступает несколько иначе. Преследуя папистов, ведьм…

– Флитвуд, не король же написал Библию. Это слово Господне. Король пишет о ведьмах в своем собственном трактате.

– Правда?

Она встала, вышла из столовой и быстро вернулась с тонкой книжицей, переплетенной в черную телячью кожу, которую и вручила мне. Отодвинув тарелку, я открыла мягкую обложку. На титульном листе крупными буквами отпечаталось слово «Демонология», а над ним зловеще темнело изображение дьявола. Его тело с раскинутыми за спиной крыльями лизали языки пламени. Я посмотрела на свою мать, которая жестом велела мне читать вслух.

– «Написана высокочтимым и владетельным королем Яковом», – огласила я авторство.

Алиса недоуменно взирала на книжку в моих руках, и я вспомнила, что она не умеет читать. Перевернув страницу, я пробежала глазами первые строки королевского трактата.

– О чем там говорится? – спросила Алиса.

– «Пугающее изобилие в настоящие времена в этой стране сих отвратительных рабов дьявола, ведьм или чародеев подвигло меня, возлюбленный читатель, прислать почтой следующий мой трактат…» Он написал книгу о колдовстве? – спросила я у матери, пролистывая этот, видимо, весьма обстоятельный труд.

– Говорят, лет двадцать тому назад, ведьмы прокляли корабль, на котором он возвращался в Шотландию. После чего началось множество судебных процессов над ведьмами, их обвиняли в измене. Суды над ведьмами там проводятся по двадцать раз за год. Не так давно казнили дальних родственников нашего конюха; здесь в Уэстморленде, Флитвуд, мы живем недалеко от границ. И, кстати, ваш друг Роджер Ноуэлл, шагает в ногу со временем.

Перед моим мысленным взором промелькнул листок с тонким неразборчивым почерком в старческой руке Ника Баннистера: «…Алиса Грей оттуда же».

С момента прибытия в дом моей матери мы с легкостью забыли об этом, по крайней мере, я. Но сейчас мне подумалось, живет ли еще та девочка Дженнет в Рид- холле?

– Но распознают ведьм теперь по новым приметам, – заметила Алиса, взглянув на мою мать. – Эти тихие и мирные люди продолжали спокойно жить, как жили столетиями. Вот только с восшествием на трон этого короля многие стали бояться собственной тени. Разве вам ни разу не требовалась помощь знахарок?

В глазах моей матери загорелся огонек приглушенной враждебности.

– Как смеешь ты в моем собственном доме обращаться ко мне в столь наглой манере? С каких пор простые акушерки пытаются оспаривать дела влиятельных государственных деятелей?

Заметив, как покраснело возмущенное лицо Алисы, я бросила на нее предостерегающий взгляд.

– Джилл просто имела в виду, что не все обвиняемые в колдовстве на самом деле виновны, – быстро вставила я.

Шея моей матери покрылась яркими пятнами, свидетельствующими о ее ярости.

– Неужели вы пытаетесь защищать пособников дьявола, использующих кровь, кости и волосы для проведения их злодейских колдовских обрядов? Разве так ведут себя тихие, мирные люди? Они вопиющие безбожники.

Алиса скромно потупила взгляд – она поняла, что зря высказала свое мнение.

– Достаточно досужих разговоров, – заключила моя мать и, расправив салфетку на коленях, строго посмотрела на меня, – давайте вернемся к насущному делу: когда вы собираетесь вернуться в Ланкашир к своему мужу? Вы достаточно пожили вдали друг от друга, и сейчас по всей справедливости вам уже пора бы вернуться. Вы же законная жена, а жены живут дома, а не с их матерями.

– А что, если Ричард привез в наш дом ту любовницу?

– Он не стал бы делать ничего подобного.

– Тогда, полагаю, она будет продолжать жить в нашем доме?

– А где же еще вы хотели бы, чтобы она жила? К тому же она не из вашего прихода и не будет путаться у вас под ногами. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.

Я швырнула на стол королевский трактат.

– Нет, она как раз сердечно волнует меня. Возможно, вам и нечего волноваться, ведь не ваш муж завел любовницу. Но как вы можете защищать ее? И его? Если он, по-вашему, такой ангел, то почему обставил ваш дом так, словно вы жена бедного йомена?

– Я довольна своей участью, что и вам советую, – сухо ответила она, – именно ваш дурной нрав, несомненно, и побудил его искать утешения на стороне.

– К поискам на стороне побудило его желание наследника и то, что его жена до сих пор не способна подарить ему такового.

Мои глаза наполнились жгучими слезами, к горлу подступил комок.

– Флитвуд, неужели вы думаете, что Ричард стал первым мужчиной, посмевшим завести любовницу и бастарда?

Внезапно опять почувствовав легкий зуд, я запустила пальцы в прическу и почесала затылок.

– Сейчас вы сообщите мне, что и мой отец завел пару десятков.

– Ничего подобного. Хотя мой отец завел.

Я пристально посмотрела на нее.

– Мой отец жил с тремя женами, и к моменту венчания каждая из них имела от него детей. Когда первые две жены умерли, очередной набор уже был готов. Я тогда еще не родилась, – быстро добавила она, – однако у меня было много братьев и сестер. Отцовское завещание насчитывало десять страниц – каждому из нас он завещал свою долю.

– То есть вы хотите сказать, – медленно произнесла я, – что, если я умру, эта любовница легко займет мое место, привезя с собой своих детей, и никто уже даже не вспомнит обо мне?

– Вы сами понимаете, какие глупости говорите?! – возмущенно воскликнула моя мать. – Я говорила совершенно не об этом. Пока вы способны иметь детей, ваше место в семье незыблемо. Если вы успешно родите наследника, то никто даже и не вспомнит о других женщинах, точно так же, как никто не задумывается о множестве других женщин и их внебрачных отпрысках, живущих своими домами по всей стране.

Половицы жалобно скрипнули под ножками ее стула, когда она резко отъехала от стола и, поднявшись, гордо удалилась из столовой. Подождав, пока в коридоре затихли звуки ее шагов по каменным плитам, я швырнула в стену королевский трактат.

Однако позже в тот же день «Демонология» оказалась на кровати Алисы. И когда она вернулась из сада с грязными руками, я спросила, зачем ей понадобилась эта книжка.

– Я думала, что ты не умеешь читать.

– Не умею, – подтвердила она, наливая воды из кувшина в миску на комоде, – мне захотелось посмотреть ее. Или, может, вы почитаете ее мне? Интересно узнать, о чем он он там пишет. Король.

– Зачем это тебе?

Она смывала землю с рук и запястий, и побуревшая вода плескалась по краям чаши.

– Пожалуйста, – попросила она и, помолчав, добавила: – Я сегодня неуместно встряла в ваш разговор с матерью. Мне не следовало проявлять такую дерзость.

– Не думай об этом. Я лично уже забыла. – Я устроилась в изножье выдвижной кровати Алисы и, взяв «Демонологию», пролистала трактат. – Понятия не имею, зачем ему взбрело в голову писать книгу в форме диалога. – Алиса непонимающе глянула на меня, и я пояснила: – Ну диалоги, к примеру, ведут персонажи в драмах.

– Я никогда не видела драм.

Я открыла третью главу. «Эпистемон говорит: «Я прошу вас также не забыть рассказать о том, что есть дьявольские рудименты».

– Рудименты?

Пропустив непонятные мне строки, я попыталась читать дальше:

– «Эпистемон говорит: «Я имею в виду также того рода заклинания, кои пользуют обыкновенно глупые жены для очищения от колдовства, для убережения от зла… при изгнании глистов, исцелении лошадей… открытии тайн, или речения бесчисленных заговоров, о коих непрошено, супротив того, что пользуют истинные лекари».

– И что все это значит?

– В общем, по-моему, он пишет про всякие заговоры, способные сделать что-то без всяких лекарств или процедур. О насылаемых проклятиях, – пояснила я, – или об исцелении или порче, производимых издалека. Даже не верится, что король нашел время написать все это, пока правил Шотландией.

– А я не понимаю, зачем ему вообще понадобилось сочинять такую книгу. Но, с другой стороны, если бы я могла написать книгу про лекарственные травы, то, возможно, написала бы, – сказала Алиса.

– Ты? – Я рассмеялась. – Написала бы книгу? Женщины не пишут книг. Кроме того, сначала тебе пришлось бы научиться читать.

– Если вы умеете писать письма, то почему бы не написать книгу?

– Видишь ли, Алиса, – мягко ответила я, – у нас это не принято, – у меня появилась интересная мысль, – а ты когда-нибудь видела, как пишется твое имя? – Она покачала головой. – Хочешь увидеть?

Она кивнула, и тогда я вытащила письмо Ричарда, по-прежнему перевязанное тесьмой, и принесла с письменного стола, стоявшего в углу комнаты моей матери, перо и чернила. Я устроилась рядом с девушкой на выдвижной кровати. На четвертинке бумаги, ограниченной тесьмой, я написала имя «Алиса» и, подув на чернила, передала ей. Она с улыбкой взяла его и поднесла к свету, может, чтобы посмотреть, как поблескивают на свету чернильные буквы.

– А что это означает? – спросила она, показывая на надпись над красной тесьмой.

– Здесь написано мое имя.

– А почему оно выглядит длиннее моего, хотя произносится одинаково быстро? Флитвуд. Алиса.

– Нет, ты не понимаешь. Каждая из этих закорючек обозначает букву. А-л-и-с-а. Каждая из них звучит по-разному, но если произнести их вместе, в одно слово, то оно тоже будет звучать уже по-другому, – на четвертинке справа я написала буквы ее имени по отдельности и передала ей перо, – давай, попробуй написать их сама.

Она так старательно зажала перо в кулачке, что я не удержалась от улыбки.

– Нет, возьми его в пальцы, вот так.

Я показала ей, как правильно держать перо. Дрожащей рукой она вывела в новой четвертинке букву «А», а потом остальные четыре буквы. Я прыснула от смеха, увидев, что у нее получилось.

– Что-то не так? – спросила она.

– Ты слишком далеко написала букву «А», поэтому написанное слово читается как «лиса».

– Какая лиса?

– Если ты напишешь «А» отдельно он остальных букв, то вместо твоего имени получится слово «лиса».

– Как это?

Она скорчила такую смешную рожицу, что я невольно расхохоталась. Она тоже улыбнулась, и через мгновение мы уже обе тряслись от смеха, точно две глупые молочницы, пока из глаз у нас не покатились слезы.

– Напиши сначала большую букву «А», – велела я, – и сразу за ней остальные буквы.

В тот вечер, переодевшись в ночную рубашку, я заметила на письменном столе это письмо и лежащее рядом с ним перо. Письмо Ричарда осталось нераспечатанным и непрочитанным, и последняя свободная четвертинка бумаги заполнилась множеством разбегавшихся по бумаге имен «Алиса», словно лисы оставили свои следы. Следы Алисы. Я невольно улыбнулась ее старательности.