Убер лежал на койке, смотрел в полотняный потолок. Иногда потолок словно начинал шевелиться от сквозняка. Над станцией гулял ветер. Нэнни говорила, что это от того, что на Кладбище создают тягу, для крематориев, поэтому тянет даже отсюда. Но если это правда, над «Обводным» иной раз поднимался такой воздушный поток, что палатки начинали трепетать, словно стояли на склоне горы, на поверхности. И словно собирался ураган…

«Уходи, странник, пока можешь… нам уже поздно», – крутились в голове слова Мамеда. И тот дикий танец. Раз! Раз!

«Дракон, он везде». Светлана, жена мэра. Убер вздохнул. Почему-то неприятно вспомнился сон, и мокрые собачьи морды тычутся в затылок…

«Марту… обещали дракону». Нэнни.

– Похоже, действительно надо мне отсюда валить, – подумал Убер вслух. – Мамед прав. Но куда? Или, может, кого?

И как оставить тут Мику с Нэнни?

Насчет ухода два варианта – по поверхности и под землей. Под землей легче, конечно. Мэр сказал, что на «Звенигородской», на «Звоне», карантин. А это значит, что путь перекрыт. Но вдруг… Убер помедлил. «Я знаю о чуме только со слов мэра». Политики врут. Это часть их природы. Они думают, что своим враньем изменяют мир под себя.

Надо бы проверить.

Убер выпрямился.

Бешеной собаке семь верст не крюк.

А уж скинхеду…

На путях расположился патруль. У них огнемет, с удивлением отметил Убер. Вот это да. Солдаты были со знаками различия Большого метро и с санитарными повязками. Серьезный кордон. Командовал ими военмедик – в халате поверх военной формы. Молодой, бодрый. Когда Убер прошел мимо него, он что-то писал в блокноте – судя по мечтательному выражению лица, явно не инфузорию какую-то описывал. На кармане халата бейдж. «…емиров», прочитал Убер.

– Куда прешь?! – грубо закричал молодой солдат, увидев скинхеда. – Жизнь надоела?

Убер остановился.

– Есть такое дело, – согласился он. – А как у вас?

– Че?! – Солдат оторопел, заморгал. Скинхед мотнул головой в сторону туннеля на «Звенигородскую».

– Что там? – спросил Убер. Резкий солдат поднял автомат, навел на Убера.

– Чума, не знаешь, что ли?! Стой!

– Убери железку, а то порежешься, – процедил Убер. Он не любил, когда на него наводили оружие.

– Там Черный Санитар, парень, – тихо сказал второй стражник, постарше. – Не советую. Думаешь, нас просто так здесь поставили?

Черный Санитар. Легендарный чистильщик метро. Убер почесал лоб.

Вот невезуха. Наверху собаки Павлова, внизу чума и Черный Санитар. Куда теперь идти? К мортусам?

Значит, там действительно чума. Вернее, скоро ее там точно не будет. Как и заболевших людей. По страшным слухам, что ходят в метро, Черный Санитар сжигает всех зараженных. Из огнемета… Убер повернул голову. Вот примерно такого, как этот, на блокпосту.

– А он разве не миф? – спросил Убер.

– Сам ты миф, – начал задиристый солдат, но пожилой покачал головой.

– Там такой миф, парень, что лучше бы держаться подальше. Раз появился Черный Санитар, скоро паленым мясом запахнет на полметро. И это жуть какой запах. Эта копоть словно вьедается тебе в кожу, в одежду, в волосы, в десны – она жирная и черная. И ты фиг от нее отмоешься. Не, парень, поворачивай и иди обратно. Здесь хода нет.

Убер кивнул. Убедительно.

– Назад! – Молодой щелкнул затвором, сделал шаг к Уберу.

– Не кричите, пожалуйста, – тихо сказал военмедик, подняв голову. – Я работаю.

Собаки больше не казались красными. Зато их стало намного больше, несколько сотен, возможно. Сплошной ковер собачьих тел покрывал пространство вокруг вестибюля станции «Обводный канал». Убер разглядел, что они расположились даже на парапете.

Несколько собак лежали у перил, вдоль всей дороги, от моста к мосту. Когда Убер выглянул сквозь смотровую бойницу, собаки вдруг одновременно – все, разом – повернули головы и посмотрели на него.

Гон в самом разгаре, понял Убер. Почесал затылок в противогазе.

– Что там? – спросил дежурный. Кривой был из старых диггеров, отходивших свое на поверхности. Когда-то в молодости он потерял глаз, за что и получил свое прозвище. Сейчас вместо правой ноги и левой руки у него были уродливые культяпки, защитная химза аккуратно перевязана на месте отсутствующих конечностей веревочками – так, что получились такие подарочные пакеты. Дежурный больше не ходил в заброски, зато встречал и провожал караваны и других диггеров.

– Собаки, – сказал Убер. – Красные собаки. А мы пойдем на север…

– На север? – удивился Кривой. – Там же тоже собаки?

– Вот именно. То есть ни хрена мы никуда не пойдем. – Убер вздохнул, полез обратно. Спустился по короткой лестнице из-под потолка, где были смотровые бойницы, в основной зал вестибюля.

В ВШ-616, через которую он сюда попал, Убер побывал чуть раньше, сразу после встречи с санитарным кордоном.

«Если я достану фильтры, как мне обойти собак?»

Убер поморщился. Вопросы, бля.

– Спасибо, друг, – сказал он.

Дежурный кивнул.

– А я вот собачек люблю, – сказал Кривой неожиданно, видимо, для себя тоже. – Бывает, накатит тоска, жить невмоготу… черным-черно все. А придешь сюда, в окуляр посмотришь… а там собачки… играют. И хоть ты знаешь, что это… мутанты. Все равно, жить становится… можно.

– Да, – согласился Убер через паузу. – Собака – это дело.

– Вернулся, беглец. – Нэнни даже не удивилась. Мика радостно встала с кровати, на которой раскладывала свои сокровища. Затем вдруг вспомнила, что он сбежал. Отвернулась к стене и надулась. – А мы уж надеялись, тебя и след простыл…

Мика заворчала что-то.

Убер дернул щекой, не глядя на девочку, сказал:

– Где у вас тут можно выпить? Только не в «Крабе».

– Здесь есть вода, – сказала Нэнни.

Убер удивился.

– Я что, похож на лошадь?

Нэнни произнесла великолепно, с истинно английским презрением:

– Не слишком. Лошадь гораздо симпатичнее.

Убер улыбнулся.

– Даже если у нее восемь ног?

– Восемь ног? Что?! – Нэнни была поражена, озадаченно оглянулась.

– И все левые. – Лицо Убера было совершенно серьезным.

– Да иди ты, болтун. – Нэнни махнула рукой и снова начала вязать. Спицы так и ходили – вверх, вниз. Вверх, вниз. Петля, петля. Вот и будет скоро новая кофточка для Мики…

Мика покачала головой.

– Ты не ангел. Ты опять хочешь пить злую воду.

Скинхед подмигнул девочке.

– В точку. Не ангел. Рад, что мы наконец-то разобрались, мелкая.

Мика оглядела Убера, воскликнула:

– Ты порвал рубашку!

Убер оглядел себя. И точно.

Нэнни нелюбезно скорчила рожицу. Ох уж эти мужчины.

– Снимай, лысый, я зашью.

– Вы меня балуете, Натали Васильевна. Только я все-таки бритый.

– Лысый!

– Бритый!

– Ой, да замолчи, лысый. Давай рубаху!

Убер послушно расстегнул и снял рубаху. Повернулся.

Мика замерла, рот ее открылся…

На спине у скинхеда – шрамы от ожогов. Замысловатые, и по форме – похожие на ангельские крылья. Мика смотрела на его спину. Она смотрела так упорно и долго, что Убер обернулся.

Убер поднял брови.

– Ну что еще?

Мика убежденно сказала:

– Ты ангел. Только твои крылья совсем сгорели.

– Да уж. Это точно. Совсем сгорели. Но я постараюсь их отрастить. А знаешь, что для этого нужно?

– Что? – Мика от любопытства подалась вперед. Короткий смешной нос. «Эх ты, кнопка». Убер свирепо и широко улыбнулся. Сказал:

– Для этого нужно, чтобы в ангела поверила хотя бы одна маленькая храбрая девочка.

– Это я? Это же я! Правда?

– Посмотрим.

Сегодня Чечен чувствовал особое вдохновение.

– Чеченцы – свободолюбивый народ, – рассказывал он. – Никто и никогда не смог нас покорить.

Он выпрямился – сегодня клекочущий, гортанный голос звучал особенно хорошо. Горделиво, со сдержанным достоинством. Слушатель – молодой парнишка из станционных – завороженно внимал.

– Многие завоеватели пытались нас покорить, сделать своими рабами, – говорил Чечен. – Никогда! Чингисхан не смог! Он бросал на штурм нашей черной горы тысячи своих воинов – их звали бессмертными! Да, Гитлер! Сталин! Джеки Чан и даже сам Ганди! Никто не смог покорить Чечню. Никто!

Русские тоже много раз пробовали, а чеченцы смеялись им в лицо.

– И тогда русский царь по имени… – Чечен на мгновение споткнулся, он вдруг забыл, как звали президента того времени. «Да какая разница?» – …Иван Грозный приказал сбросить на нас атомную бомбу. Много наших людей погибло, женщины, дети. Но чеченцы стояли непоколебимо, даже когда атомный жар обдирал с наших лиц кожу. Одежда тлела на нас, оружие раскалялось, так, что невозможно было держать в руках. Но чеченцы стояли как стена. Их было триста джигитов, триста отборных храбрецов. И тогда царь Иван приказал выпустить по нам химическое оружие…

Когда будущий Чечен нашел тут футболку, он понял, что это – знак судьбы. Божественное вмешательство. Черная футболка с белой надписью «ЧЕЧНЯ». Это был словно волшебный предмет, превращающий неудачника в повелителя реальности. Чечен – его тогда звали по-другому – надел футболку и заговорил сурово и хрипло. И это работало. Его карьера поползла вверх. Всегда найдутся люди, которых можно запугать и унизить. Можно представляться большим и страшным – и люди будут тебе верить.

Сейчас Чечену для этого даже не нужна была черная футболка. Но он все равно ее бережно хранил и надевал по особым праздникам. Как талисман. Черное кольцо всевластия.

– И тогда Иван Грозный закричал: кто эти воины, что не покоряются моей железной воле? Кто эти великаны?! И сказал, что будет набирать в личную охрану только их… И платить им золотом. Но гордые чеченцы брали за службу только лучших арабских жеребцов и самых красивых русских девушек…

Чечен помедлил, испытующе посмотрел на парнишку.

– Вот ты русский?

Парнишка нехотя кивнул.

– Плохо, – сказал Чечен покровительственно. Парнишка замер. – Русские – это рабы. Рабство у тебя в крови, мне жаль, брат, э! Но это так, что поделать. У вас тысячелетие рабства, а мы чеченцы – наша кровь… она пропитана свободой… – Он воспламенился. – Свобода горит в нашей крови… как радиация! Как пламя! Мы никогда не были рабами! Никогда!

Чечен замолчал.

Глаза слушателя расширились. В них отразился вытянутый силуэт… Лысый.

– Привет, вонючее чудовище, – сказали за спиной негромко. – Как сам?

Чечен мгновенно обернулся, но – опоздал. Скинхед перехватил его руку, заломил кисть – Чечен выгнулся. Убер расстегнул ему кобуру, вытащил пистолет – ГШ-18, так себе машинка – и отбросил в сторону. Крутанул так, что Чечена скрутило от боли и он выгнулся в неудобной позе.

Убер посмотрел на парнишку. У того отвисла челюсть.

– А ты чего смотришь? – сказал Убер обыденно. – Видишь, гордый чеченский воин отказывается покориться русскому завоевателю? Беги давай.

Парнишка кивнул – поднялся и убежал. Как ветром сдуло. Убер усмехнулся.

Отпустил Чечена, тот затряс рукой, зло посмотрел на скинхеда.

– Я буду нежно звать тебя… – Убер усмехнулся. – Царь Леонид.

– Че сказал?! Сюда иди, э!

Убер шагнул к нему, Чечен отшатнулся. Глаза скинхеда смотрели холодно и жестко, на губах блуждала полуулыбка. Убер заговорил:

– А теперь скажи мне, только отвечай быстро и четко. Девушка, которая пропала… Марта, кажется? Когда ты ее видел в последний раз?

Чечен зло прошипел:

– Пошел ты!

– Ладно. – Убер пожал плечами.

Убер хлопнул ладонями по ушам охранника. С виду несильно, но очень жестоко. Тот согнулся и завопил от боли. Убер ударил еще раз, под дых. Чечен замолчал.

– Не пошел ты, а «пошел ты, русский мудак», – сказал Убер. – Ты ведь это хотел сказать? Ну-ка, повтори.

Чечен покосился на него. Темные испуганные глаза его сузились. Но он промолчал. Кажется, это безопасней, чем повторить. Чечен сглотнул. Кажется, этому лысому нужен только повод, чтобы кого-нибудь убить.

Убер насмешливо сказал:

– Ну-ну, я подожду.

Чечен попытался незаметно вынуть нож. Блеск лезвия. В последний момент Убер перехватил его кисть и – сломал. Хруст кости. Нож упал на платформу. Звяк!

Чечен закричал на одной ноте:

– Сука, сука, сука! Ааа! Сука!

Убер улыбнулся. Затем подобрал нож Чечена и небрежно отбросил в сторону. Клинок скрежетнул по бетону. И тишина.

Убер некоторое время разглядывал Чечена, затем присел перед ним на корточки. Чечен смотрел исподлобья, прижимал к себе сломанную кисть, баюкал ее. Глаза злые и обиженные.

– Некрасиво, – сказал Убер насмешливо. – Вот оно, бремя белого человека. Возишься с этими дикарями, возишься, ночей, сука, не досыпаешь, все пытаешься культуру им привить… искусство, нафиг, высоких отношений. А он чуть что – за нож хватается. «Пять быков». Стихи Николая Гумилева. Никогда не выводи меня из себя воплями боли. Договорились?

Чечен сплюнул. Выпрямился, насколько мог:

– Пошел ты.

Убер достал кукри, перед лицом Чечена оказалось сверкающее лезвие. Скинхед медленно поворачивал его, на металле играли переливы света. Чечен замер. Убер растянул губы в улыбке.

Чечен, все больше слабея, забормотал:

– Пошел ты. Пошел ты…

Убер улыбнулся, погладил себя левой рукой по выбритой голове. Скинхед смотрел на Чечена ярко-голубыми, безумными глазами.

– Ты большой и страшный, говоришь? А я очень маленький и совсем не страшный скинхед. И сейчас я буду тебя немножечко убивать.

Когда он вернулся, жена была уже в кровати.

Мэр снял и положил на табуретку очки. Переоделся в пижаму, погасил фонарь, в полной темноте на ощупь залез в кровать. Жена старательно делала вид, что спит. Это хорошо.

Он поморщился, лег подальше, к левому краю, чтобы случайно не задевать ее ни рукой, ни даже пальцем, чтобы не чувствовать этого раздражающего тепла ее тела. Хуже нет ощущения белья, нагретого ее телом. Брр. Мэр подумал об этом, и ему сразу захотелось почесаться.

Простыня была прохладная, чистая. Такая холодная, что казалась влажной. Все, как он любил.

Он лег в эту прохладу, расслабился. Жилье семьи мэра было отдельной комнатой, когда-то служебным помещением метролитена. Складом, кажется. Мэру было все равно. В темноте смутно белел потолок.

Он потянул на себя одеяло, сел, расправил его, чтобы закрыть ноги, снова лег и подтянул одеяло до подбородка. Целый ритуал.

Он закрыл глаза, вдохнул. Холодный влажный воздух прошел в него и заполнил его, как шарик. Вместе с воздухом пришел сон. Он лежал и медленно проваливался куда-то в глубину, в безвременье, без проблем и нервотрепки. Приятная теплота окутала его. От хорошо закрытых ног к голове поднималось приятное тепло. И вот когда он уже завис на тонкой границе сна, она открыла рот и заговорила.

– Ты его видел? – спросила жена, не поворачиваясь.

«Блять». Возвращение было… болезненным.

Мэр устало сказал:

– Кого видел?

– Этот нож его еще. Ты видел?

– Видел, видел, – буркнул мэр, отвернулся от нее. Натянул одеяло на левое плечо. Отвяжись. Этот жест означает «отвяжись и дай мне спокойно поспать».

– Страшилище. – Жена потянула одеяло обратно. – Слышишь? Страшилище, говорю!

Мэр поморщился. Кажется, ему все это давно обрыдло. Он дернул одеяло, безуспешно. Открытое плечо холодило. Мэр открыл и снова закрыл глаза. «Тупая сука, – подумал он. – Ну что за тупая сука».

– Спи уже, – сказал он.

Жена мэра обиделась. Голос так и задрожал от обиды:

– Я сплю.

Мэр сказал:

– Хорошо.

Некоторое время они полежали, притворяясь, что разговор закончен. Затем жена снова подняла голову. Он почувствовал это движение спиной. О нет, подумал мэр. Только не сейчас.

– Как думаешь, он к нам надолго? – спросила жена.

– О боже. Какая тебе разница?!

– Чего ты завелся? Я просто спросила.

– Спросила она… вечно она спросит не вовремя…

– Не хочешь, не отвечай. Что кричать.

Мэр открыл глаза. Он откинул одеяло, сел. Босыми ногами нащупал тапочки. Пятки на мгновение обожгло холодом от бетонного пола.

– Куда ты? – спросила она. Он почувствовал нотки сварливости в ее голосе. Такие вкручивающиеся, как сверло, в каждое слово, в каждую проклятую букву. Жжж. Жжж. Мэр почувствовал тошноту. Он вдруг понял, что уже давно ненавидит этот голос, эти интонации, ненавидит это мясистое бесформенное существо за своей спиной. Эту женщину, что подарила ему сына и до сих пор считала, что он ей по гроб жизни должен. Эта женщина никогда не наедалась. Она могла жрать его годами и столетиями. И при этом чувствовать себя обделенной и обиженной. А он все ей дал! Все! Даже сына.

Сын – вот было оружие, которым они сражались друг с другом долгие годы.

Пока в какой-то момент он, мэр и мужчина, не понял, что должен разлюбить сына, чтобы уйти от этой страшной зависимости, делавшей из него жертву и безвольную скотину. Уйти, чтобы остаться мужчиной.

Он справился с этой задачей. И теперь она не могла больше ему повредить. Не могла ранить. Не могла задеть.

Теперь он ненавидел сына. Как ненавидит узник орудие пытки – перенося на бездушную вещь чувства, направленные на палача. Нет, он просто вынул сына, как кровоточащую розовую опухоль, из сердца, и выбросил вон, в темноту туннелей. Как раковую опухоль.

– Ты слышишь? Я спросила, куда ты?! – Жена завелась.

Он различал эти обвиняющие, пилящие нотки в ее голосе. Он забыл, когда она говорила что-то ласково или хотя бы без претензии. «Возможно, она уже не умеет говорить иначе», – подумал он внезапно. Разучилась, как человек, долго пролежавший в гипсе, забывает, как ходить. Только она такой… эмоциональный обрубок. Обрубок, который уверен, что ему все должны.

Он повернулся, чтобы сказать что-то резкое. За долгие годы она так и не научилась угадывать, когда его необходимо оставить в покое. Или ей было все равно.

С трудом сдержался. «Страшилище. Сама ты страшилище». Палач в ночнушке.

– Курить я. Спи.

Поднялся и вышел за дверь.

Темнота. Покой. Станция спит, потому что так велел он, мэр. Только вдалеке видны огни дежурного по станции. Самое лучшее время.

Он задумчиво выпустил дым, посмотрел в полумрак туннеля. Ночь. Светильники работают только в паре палаток. Не забыть сказать Соловью, чтобы проверил. Свет должен быть погашен вовремя.

– Мэр? – Знакомый голос.

Мэр повернул голову. Рядом стоял Чечен. Рука на перевязи, вся забинтована, на лице багровые синяки. Мэр поднял брови. Это еще что значит?

– Лысый, су-у-ука, – пояснил Чечен.

«Опять лысый».

Мэр помолчал, забытая самокрутка тлела в пальцах. Дым медленно поднимался и свивался в призрачные драконьи хвосты.

– Что он хотел?

– Спрашивал про эту… шлюшку. Марта которая.

Сердце стукнуло и на мгновение остановилось. Мэр на секунду прикрыл глаза. Сигарета обожгла пальцы. Мэр посмотрел на свою руку, выбросил окурок в темноту. Он пролетел, как падающая звезда, и исчез в темноте, на путях…

– Что ты ему сказал?

– Ничего, – быстро ответил Чечен. Слишком быстро. Мэр молчал.

– Он знает… – заговорил Чечен, запинаясь. – Про дракона. Я сказал, что Марту забрал дракон.

– Интересно, – протянул мэр.

– Что?

Он произнес задумчиво, самому себе:

– Если я не могу его выгнать или убить, я должен его контролировать.

– Что? – не понял Чечен.

– Ничего.

Мэр задумался на мгновение, затем продолжил:

– Найди его и приведи ко мне. Скажи, для него есть хорошая работа.

Лицо Чечена вытянулось – от удивления. «Боже, какой он идиот, – подумал мэр в раздражении. Он внезапно почувствовал глухую ненависть ко всем людям, оставшимся на земле. – Почему, черт побери, никто не доделал работу, начатую атомными бомбами?! Почему?! Мы же заслужили».

– Но… он же… – начал Чечен. В его голосе появились плаксивые, ноющие нотки. Только сейчас мэр понял, что его в последнее время раздражает в телохранителе. Нет, ни тупость, это нормально. А вот то же самое, как у жены – впечатанные в каждую фразу особые нотки. У жены сварливые, у Чечена – ноющие. И никак их не убрать, потому что они даже этого не замечают. Потому что эти самые нотки и есть основа, каркас любых их слов.

Мэр разозлился.

– Поговори мне еще!

Этот здоровый дебил обиженно вскинулся:

– Он мне руку сломал!

– Правда, что ли? – Мэр негромко засмеялся.

«Выписать этому Уберу премию, что ли?»

Мэр с презрением оглядел охранника:

– Жаль, что не шею. Ну ты долбоеб. Иди быстро подрочи здоровой рукой и за дело…

Чечен заворчал. Мэр безжалостно продолжал:

– Не встает? Ну тогда просто потереби. И чтобы завтра утром этот лысый был здесь. Понял?

– Да пошел он! – Чечен побледнел. – Я его убью на хуй. Убью.

Мэр начинает кричать:

– Ты, блядь, что-то не понял?! Жопу в руки и приведи его, дебил!

Лицо Чечена побледнело, затем потемнело. Он явно собирался что-то сказать и даже открыл для этого рот. Но, подумав, закрыл. «Он все-таки далеко не такой тупой, каким иногда кажется», подумал мэр.

Мэр кивнул.

– То-то же. И скажи Соловью, что мне нужно с ним поговорить.

Лицо Чечена прояснело. «Понял, дурачок», – подумал мэр.

– Так вы его… этого урода…

– Дебил! – Мэр разозлился. Он не заметил, в какой момент опять перешел на крик: – Делай, что сказано! Думает он, пидор ебаный. Думать вообще не твоя забота! Даже близко не твоя, кретин.

По белой, слегка пожелтевшей от времени тарелке змеилась трещина. Убер посмотрел на нее, провел пальцем вдоль наметившегося разлома. Даже это красиво. Да, делали же когда-то вещи. Привет из прошлого.

Каждая такая вещь – как запись в дневнике. Никогда у меня не хватало терпения на дневник, подумал он. «Начинал, делал пару записей и забывал».

Он переступил с ноги на ногу, потрогал лоб. Там, куда ударил Мамед, до сих пор ныло. Шишка будет, ага.

«Ты какой-то неправильный ангел», – сказала Мика.

Убер хмыкнул. Да уж…

Может быть, просто ангелам не положено вести дневники?

Это бы многое объяснило. А задницу подтирать им положено?

Мэр покряхтел. Убер поднял взгляд. Надо же, задумался. Убер вернул тарелку в сухие, морщинистые руки мэра, и тот принял ее, как величайшую драгоценность.

– Это тарелка с ракетного крейсера «Варяг», – сказал мэр. – Мне ее сталкеры добыли, по специальному заказу.

Убер покачался на носках. Заложил руки за голову, зевнул и с рычанием потянулся.

– Ну, ваше мэрство, время-то идет. Говорить будем, нет?

Мэр все еще не мог оторваться от своей драгоценной тарелки. Он погладил ее по белому краю.

– Хорошая вещь?

– Очень, – буркнул Убер, чтоб отвязаться уже от тарелок. – Дальше-то что? Ты меня звал, чтобы тарелку показать? Или все-таки о чудовище вашем поговорим?

– Это дракон, – сказал мэр.

Убер пожал плечами. Дело ваше.

– Ну, хрен с ним, ваше мэрство, пусть будет дракон. Так чего с ним? Говорят, жрет? – Убер посмотрел на мэра.

Мэр кивнул.

– Жрет.

Убер почесал лоб, подождал. Продолжения не последовало.

– Лаконично, дед. Ценю твой стиль. Вообще, жрать – с драконами это бывает. А вы чего? Послушно жретесь, что ли? Взяли бы вилы, да и поддели зверушку всем миром на железные рога… В общем, замочили бы пресмыкающееся. Я-то вам зачем?

– Не все так просто.

– Дед, тебе просто коаны надо писать.

– Я пока не дед… – Он помедлил. – Слава богу. И это непросто.

Убер фыркнул.

– Ясное дело. Было бы просто, ты бы меня не позвал. Давай, ваше мэрство, колись уже. На хрена я тебе такой неформальный сдался? Вроде бы ты еще вчера говорил, что работы для меня нет и не будет?

Мэр откашлялся. Словно ему неловко было об этом говорить.

– Это древнее чудовище. Думаю, оно намного древнее, чем само метро.

– Серьезно? – Убер почесал затылок. – Что – прямо-таки окопавшийся в доисторические времена динозавр? Может, Годзилла?

Мэр снял очки и протер стекла о рубашку. У него было очень бледное лицо с лихорадочными пятнами румянца на щеках. На морщинистом лбу выступили капли пота.

– Ээ… Не думаю, что сейчас время для шуток.

– Золотые слова, – сказал Убер. – Прямо в бриллиантовом обрамлении. Папаша, завязывай трепаться и дай мне факты.

Мэр наконец вернул очки на место. Заговорил напористо, видимо, на что-то решился:

– Факты? Что ж, можно и факты. Пропадают люди. Хотя, думаю, ты это и так знаешь. Ты же об этом спрашивал у Чечена?

Убер помедлил. Вот это да.

– Много?

– Раньше – один-два человека в месяц. Никто и внимания не обращал… Сам понимаешь, кто-то приходит на станцию, кто-то уходит. У нас свободная станция. Обычное дело. А сейчас пропадают по три-четыре…

– Ну, не сильное отличие… – начал было скинхед. – А что…

– …в неделю.

Убер присвистнул.

– А кое-кто, я смотрю, вошел во вкус. Проголодался, бедолага. Это точно одно чудовище, а не целое гнездо? Мутанты с поверхности часто живут стаями и семейными группами.

Мэр заморгал быстро-быстро. Видимо, такая мысль ему до сих пор в голову не приходила.

Убер махнул рукой.

– Ладно, ваше мэрство, расслабься… Разберемся с вашим драконом. Сколько бы у него там голов не было.

Мэр поколебался.

– Еще одно…

Убер поднял брови. Мэр заторопился, перешел на какую-то скороговорку:

– Понимаете… вам, скорее всего, попробуют… помешать это сделать. Понимаете меня? Причем вполне неплохие люди… даже хорошие. Хорошие люди. Эта древняя скотина имеет что-то вроде власти над человеком. Мне сложно объяснить… но…

Убер хмыкнул.

– Псионические способности? Занятно.

«Дракон здесь. И вот здесь». Светлана – как выяснилось позже, жена мэра – тоже показывала на висок. Она одна из тех хороших людей? Убер покачал головой. Было бы… обидно.

– Понимаете, эти люди не должны помешать вам исполнить наш договор. Любой ценой. Несмотря на форс-мажоры. Другими словами… – Мэр помедлил.

Он потел все сильнее, словно оказался в бане, рубашка на животе покрылась темными пятнами. Со лба ручьем катился пот. Жарко тут, что ли? Или он наркоман со стажем?

Убер поковырял пальцем в ухе, посмотрел в потолок. Потом замычал хриплый старый блюз Тома Вэйтса. Мол, не торопитесь, ваше мэрство, время у меня есть.

Мэр наконец заговорил:

– Другими словами: мне не нужен рыцарь. Мне нужен отмороженный ублюдок и циничный наемник.

Убер пожал плечами, насмешливо оглядел потеющего мэра. Усмехнулся:

– Тогда вы его нашли. Остается вопрос цены.

– С-сколько?

Скинхед скривился.

– Питание на все время охоты. Кредит, понятно, по итогам я закрою. Итак, четыре рожка «семерки», нет, лучше пять. О! Плюс патроны для дробовика. Штук пятнадцать. Пули, картечь. Авансом.

– А это за что?! – поразился мэр.

– Это? – Убер почесал голову. – Доплата за мое чувство юмора. А то у вас тут, если честно, тоска смертная. Хоть вешайся. Вообще на станции нездоровая обстановка. Не замечали?

– Договорились. – Мэр вздохнул. Протянул руку. Ладонь мэра была сухая, ломкая и одновременно какая-то влажная – Убер мысленно поморщился. Черт. Словно дохлую рыбу пожал.

– Сейчас я выпишу накладную, – сказал мэр.

Он пошел к столу, со скрипом отодвинул стул – с металлическими ножками, сел. И начал писать.

Убер, чтобы не скучать, принялся разглядывать кабинет. В углу чучело медведя – облезлое, страшное. Видимо, сталкеры притащили из какого-нибудь пафосного магазинчика сувениров. Наверняка ведь фонит. Убер покачал головой. Двинулся дальше.

У мэра на полке – целая коллекция фарфоровых ангелочков.

Убер задумчиво разглядывал фигурки фарфоровых ангелов. Они вызывали у него странное зудящее чувство. Он не знал, чего ему хочется, – сломать их к чертовой матери или погладить по гладкому фарфоровому боку.

На полке, за ангелочками, стояла небольшая картина.

Шторм на закате. Айвазовский. Копия, конечно, подумал Убер. Настоящие полотна Айвазовского – огромные, в музее в Феодосии. Кто знает, уцелели они или нет.

Убер долго рассматривал картину. Все закончилось. Был бы сейчас жив Айвазовский, какое бы море он написал?

Светящееся в темноте?

Бурное? Спокойное? Или вот такое – когда, кажется, от ярости стихии нигде не укрыться. И немногие выжившие брошены умирать в темноте и холоде?

Искусство. Вот что практически полностью оказалось уничтожено после Катастрофы. Убер разглядывал, как преломленные водой, подсвечивают волны солнечные лучи. Невероятная красота. Увидеть бы сейчас то море. Просто посидеть на берегу. Он прикрыл глаза и почувствовал на губах йодистый запах того, мирного моря. «Мы обречены жить сожалениями, – подумал он внезапно. – Мы, старое поколение, видевшее мир до Катастрофы. Молодым… не знаю, наверное, им легче. Они могут вырваться из власти сожалений и ностальгии – и жить дальше. Строить новый мир. Мы наш, мы новый мир построим…»

Ага, убьем всех плохих монстров и заживем. И снова будет сидеть у моря, глядя, как солнце исчезает за краем мира.

– На небе, с-сука, только и разговоров, что о море, – пробормотал Убер задумчиво.

Мэр обернулся. Он закончил писать записку для каптерщика – «Выдать подателю сего…» – и расписался. Подышал на печать, хлопнул. Готово. Он смотрел на Убера:

– Что?

Убер очнулся, поднял голову.

– Да нет, ничего. Когда приступать, говорю?

– Сейчас.

– Возможно, еще мне понадобится оружие. Что-то очень мощное.

Мэр замялся.

– Это проблема? – холодно спросил Убер. – Обычно я использую свое, но в данном случае… если это достаточно крупная тварь…

– Граждане Обводной республики будут против того, чтобы я вооружал чужаков.

– А мне насрать на мнение граждан республики. Если честно. Как подозреваю, и вам тоже.

Мэр кивнул. Такое отношение он понимал.

– Хорошо. Будет тебе тяжелое оружие.

– И помощник. Оруженосец. Санчо Панса.

Мэр помедлил.

– Чего?

– Я не местный, – пояснил Убер. – Мне нужен тот, кто все здесь знает.

Мэр почесал бровь согнутым узловатым пальцем.

– Я поставлю этот вопрос… кхм… на голосование. Совет решит… выделит человека… Но я уверен…

– Что, серьезно? У вас республика? – поинтересовался Убер и вдруг засмеялся. – А ты, получается, президент?

– Мэр, – сказал тот негромко. – Всего лишь мэр. Но они все у меня – вот здесь.

Он сжал до белизны худой кулак, синие вены, светлые волоски. Оскалил желтые зубы. И Убер внезапно снова услышал те крики «Мэр! Мэр! Мэр!». Похоже, этот мэр далеко не прост и ни фига не мил.

– А вот эти… которые по вечерам орут «Мэр! Мэр! Мэр лучший!» – это кто? Благодарные жители? Лучшие люди города? Патриоты?

– Долбоебы, – сухо сказал мэр.

Это да. Убер хмыкнул.

– Не знаю, чего они там орут, – продолжил мэр. – Придурков и у нас хватает, без всяких драконов.

«Может, не стоило соглашаться? – подумал Убер внезапно. – Черт, черт». Но тут же отбросил сомнения. Сомнения мешают выполнению задачи.

– Надеюсь на вас, – сказал мэр церемонно. Убер кивнул.