– Давай, фашист, просыпайся, – сказал голос. – Открой глаза, гад!

Свет пробивался даже сквозь закрытые веки. Убер сначала подумал, что на фиг надо, сейчас какое-нибудь чувырло будет ему морду бить и задавать дурацкие вопросы – но глаза все-таки открыл.

И кажется, зря. Он сидел на стуле, голый по пояс, руки стянуты за спиной. Пятки холодило. Убер скосил глаза. «И ботинки сняли, гандоны». Он задумчиво пошелевил босыми пальцами ног, поднял голову.

– Все останется между нами, – сказал голос. Когда Убер наконец проморгался – глаза слезились от белого, обжигающего, словно неразбавленый спирт, света, то увидел перед собой двух человек в масках.

– Мы не собираемся тебя убивать, – сказал левый. Он был пониже ростом.

– Точно, пока не собираемся, – сказал правый. Он был повыше.

Убер поднял брови. Смешные все-таки животные эти люди. Куда смешнее обезьян. Интересно, в Африке кто-нибудь выжил?

– Почему? – спросил с интересом.

Левый и правый замялись.

– Ээ…

– То есть вы еще сами не определились? – вежливо поинтересовался Убер. Незаметно напряг мышцы рук. Крепко держит. Его связали не веревками, а скотчем. Умные, суки.

Люди в масках переглянулись.

– Нет. То есть да. То есть… заткнись тут вообще!

Страх убивает половину жизни, как сказал кто-то из великих. «У этих двоих сейчас точно меньше половины останется».

Убер засмеялся. Качнулся на стуле – мысленно отметил, хорошо привязали, мерзавцы. Не шелохнется. Стул тоже крепкий.

Стремительно, как в дурной оперетте, в комнату ворвался Соловей. Оба бандита выпрямились, Соловей оглядел Убера, затем повернулся к своим людям.

– Идиоты, – сказал Соловей холодно. – Маски-то вам зачем?

– Ну, мы… – сказал левый. Потом стянул с головы черную маску, ладонью пригладил волосы. «А, так это Синий, – подумал Убер. – А где Желтый, наш друган?»

Правый тоже снял маску. «А вот и Желтый», подумал Убер. Давно не виделись, придурок. Как сам?

– А вдруг он нас узнает? – сказал Желтый.

– Вы что, собираетесь оставить его в живых?! – Соловей не поверил своим ушам. – Вы совсем дебилы?

Убер присвистнул.

– Вот это поворот. А ничего, что я все слышу?

Соловей проигнорировал. Желтый и Синий начали наперебой оправдываться, но бесполезно.

– Соловей, ну чего ты… Да мы… Да вот он… – Голоса сливались в единый бубнящий поток. Убер снова аккуратно напряг мышцы, даже в глазах потемнело. Расслабил.

В комнате горела лампа, качаясь на длинном шнуре. Желтое подрагивающее пятно в центре комнаты. Убер незаметно огляделся. «Видимо, я где-то в служебных помещениях, за станцией…» Комната показалась ему знакомой. Они точно заглядывали сюда с Юрой. «Эх, Юра, что же ты…» В правом углу комнаты белел, лежа на боку, брошенный унитаз, покрытый пылью и грязью. Вот таким бы в кого-нибудь из этих тварей запустить… С размаху. В Соловья этого… Убер чуть повернул голову. Так, слева стол с конторкой, завален всяким хламом. У стола – железная бочка вроде жаровни, черные угли, рядом гора щепы, смятая бумага, железный прут. «Шашлыки они здесь делать собирались, что ли?», подумал Убер. «Жрать охота, черт».

– А это что? – спросил вдруг Соловей. Холодным безжизненным голосом.

Стол был завален едой: куски хлеба, открытые банки тушенки, какие-то пакеты, обертки, нож, грязные тарелки и даже носки. Бутылка из-под сивухи, железные кружки. Ребята ни в чем себе не отказывали. Ели и выпивали.

В жаровне высилась гора холодных углей. Сверху воткнуты два окурка.

Соловей прошелся, оглядел весь этот бардак и вдруг заорал:

– Огонь почему не развели?! А?! И место освободите, блять! Почему стол весь заставлен, как тут работать?! Что за бардак, бля?! Ни хуя как всегда не сделано!

– Пидоры, – поддержал его Убер. – Просто пидоры.

Желтый с Синим оглянулись на него. Как скинхеду показалось, с обидой в глазах. «Какие ранимые пошли бандиты, просто беда», подумал Убер со вздохом. Снова напряг мышцы. Отпустил. Старый способ, но, похоже, сейчас бесполезный. Чертов скотч. «То есть его изобрел гений, конечно…» Только этого гения никогда, видимо, не привязывали к стулу в темном подземелье, чтобы затем пытать и убить.

А Соловей тем временем бушевал.

– Какого хера я постоянно должен делать все сам?! – орал он. – Не скажешь, никто ничего не сделает! Никому на хер ничего не надо! Что, только мне это нужно?! Да мне на хер ничего не нужно! Живите, блять, сами как хотите! На хуй. На-хуй.

Желтый с Синим бросились к столу, начали торопливо сгребать все с него. Хлам полетел на пол. Бутылка опрокинулась, покатилась по столу, разливая сивуху… До Убера донесся резкий аромат сивушных масел и слегка – портянок. Синий едва успел ее поймать, но локтем снес кружку. Железная кружка упала на пол, грохнулась и отлетела к ногам Убера. Соловой закатил глаза.

– Сейчас, Соловей. Все сделаем… – бормотал Синий. Желтый молча орудовал тряпкой.

– Блять! – заорал Соловей с новой силой. Врезал Синему, тот пригнулся, втянул голову в плечи. – Не говори мне «сейчас»! Я ненавижу слово «сейчас». Будешь мне «сейчаскать», я тебя убью на хер, придурок сраный! Понял? Почему огонь не развели?!

– А жаровня для кого тут стоит?! – поддакивал Убер, радуясь. – Для других пидоров?!

– Убер, да ты хоть, блять, помолчи! – Соловей повернулся. – Без тебя тошно! Ну, никому ведь ничего блять не надо, а?! Вот как так? Если Соловей не сделает, никто ничего не сделает… Представляешь?

– И огонь разведите, уебки! – крикнул Убер.

Желтый с Синим суетились. Вокруг все летело и падало. До Соловья вдруг дошло, к кому он обращается. Он посмотрел на Убера, словно только сейчас его увидел, сплюнул и повернулся к своим.

– И железо нагрейте, – велел он уже спокойнее, только с остаточным раздражением в голосе. Словно муть на дне стакана.

– Хули железо не нагрели?! – возмутился Убер вдогонку. Соловей покосился, но только вздохнул. Желтый кинулся разводить огонь, выронил зажигалку. Руки у него не слушались. Соловей вздохнул. Желтый нагнулся, поднял зажигалку… И, вставая, треснулся головой о край стола.

– Бля!

Соловей зарычал.

– Ты уж как-нибудь наведи порядок, – попросил Убер проникновенным голосом. Соловей обернулся. – Ведь пиздец какой-то. По дурной дорожке идут ребята. Скоро, глядишь, и курить начнут…

Пауза.

– Убер, ты, сука, уникум, – сказал наконец Соловей. Взгляд у него был застывший, словно ледок пронизал уже всю глубину озера.

Убер расхохотался.

Соловей повернулся к Желтому с Синим, и те замерли, как под взглядом голодного тигра.

– Мне сейчас некогда с ним возиться, – сказал Соловей тихо и устало. – Потом с вами разберусь. Без меня его не убивать. Скоро вернется Викинг, он его подготовит.

И стремительным подергивающимся шагом вышел из комнаты. Убер посмотрел ему вслед.

Нэнни стояла, как статуя. Лицо бледное, на лбу бисеринки пота.

– Нэнни, помоги! – закричала Мика. – Мы должны ему помочь! Нэнни!

– Я… я не могу…

– Нэнни! Пожалуйста!

Она вдруг сорвалась с места и бросилась вперед. С силой толкнула казаха, сбила с ног. Йобанаджизнь покатился по полу, как мешок с гнилой картошкой.

– Мика, за мной! – Она схватила девочку за руку. Они бросились к выходу из палатки. Казах поднялся.

– Нэнни! – закричала Мика. Нэнни миновала порог и вдруг…

– Нэнни!

Блекс лезвия.

Няня вскрикнула, ноги ее подкосились. Мика по инерции пробежала еще несколько шагов, остановилась. Повернулась. Казах держал няню на руках, словно огромного ребенка.

Казах вынул нож из спины Нэнни. Лезвие было красным. Нэнни без сил опустилась на пол, скорчилась на граните. Дернулась, кровь растекалась огромной лужей…

– Йобанаджизнь, – устало сказал казах. – Что за женщин. Совсем дурной. Савсэм-савсэм дурной.

– Кто придет? – спросил Убер. – О чем он?

Сладкая парочка переглянулась, потом засмеялась. После ухода Соловья они снова осмелели. «Шакалы», подумал Убер. «Ну ничего».

Огонь развели. Угли тлели, по комнате полз запах каленого железа и дыма. Наконец Синий положил в жаровню железный прут. Убер видел, как прут медленно набирает свет, наливается яростью.

Скинхед тоже продолжал работать. Напрягал и расслаблял мышцы. Раз за разом. Затылок ныл немилосердно, во рту снова появился привкус железа и тошноты.

Через полчаса Синий с Желтым встрепенулись. Впервые они что-то заметили раньше Убера.

Дверь скрипнула. Убер слышал, как в темноте неторопливо и уверенно звучат шаги пришедшего. А у него, по ходу, шахтерские ботинки, оценил Убер. Или гриндера. Характерный такой звук.

– Явление Командора, – прокомментировал Убер. – Как сказал бы Дон Гуан – ходят тут всякие, а потом люди пропадают.

Шутка получилась так себе. Убер скривился.

– Ну что, фашист, готовься, – сказал гость. Он вышел на свет. На нем был потертый рабочий комбинезон и армейские штаны. Рукава клетчатой рубахи закатаны. Лет двадцати. Худое, острое лицо с запавшими, как каньоны, щеками. Суровая, в линию, складка губ, желваки у рта. Он был коротко стрижен, явно подготовлен и подтянут, и вполне мог бы сойти за брата Убера по скин-движению, но он был другой.

Он был здесь, чтобы пытать Убера. Викинг поставил на стол металлический лоток наподобие тех, что использовали в советское время для стерильного хирургического инструмента. Затем медленно обошел вокруг скинхеда.

– Я Викинг, – сказал парень. – Я – антифа.

– А я – анти-ля, – сказал Убер. – Нот еще много, можем побегать по октавам. Или ты о чем?

Но Викинга не так просто было смутить. Он встал перед Убером, оглядел его. Молчание.

– Я вас, фашистов, ненавижу, – сказал Викинг негромко. – Понял? Я бы вас зубами рвал, железом прижигал, щипцами давил, каждую косточку, каждый палец, чтобы вас, гнид таких, на свете больше не было.

Звучало довольно… маньячно. И устрашающе.

– Уберите этого психа, пожалуйста, – попросил Убер. Желтый и Синий засмеялись.

– Что, уже не такой крутой? – сказал Синий.

– Ни хера он не крутой, – сказал Желтый. – Викинг, задай ему!

– Готовься, фашист, – сказал Викинг. Полез за инструментами, загремел в ванночке. Потом вынул из жаровни раскаленный докрасна железный прут. Пошел к Уберу.

– Да ты сам фашист, – сказал Убер. – Не так, что ли? Ты сейчас что делаешь – убеждаешь меня добром и лаской? Перевоспитываешь личным примером? Ни-ху-я. Ты в меня раскаленным железом тыкать собрался, гуманист хренов. Фашист ты и есть. Ну, давай, убеди меня в обратном.

– Вот ты болтун, – сказал Синий.

– Ага, – сказал Желтый. – Попиздеть – это про него.

– Тот, кто пытает фашистов, – убежденно произнес Викинг, – не может быть фашистом.

Железо все ближе. Жар волнами бежал по обнаженной коже скинхеда.

– Я бы тебя разочаровал, чувак, но мне щас некогда, – сказал Убер. – Я щас орать буду. Потом поговорим. О’кей?

Раскаленный добела наконечник приблизился к плечу Убера… помедлил, словно решаясь… и вонзился. Ш-ш-ш. Ужасающая вонь горелого мяса. Вопль Убера был чудовищным, даже отдаленно похожим на крик Дракона.

Синий блевал в углу.

Убер проорался. Потом вдруг начал ржать.

– Ты чего?

– Ой, не могу!

– Чего ты? – спросил Желтый. Синий вернулся, вытирая рот. Воняло от него блевотиной.

– Чего он? – спросил Синий.

– Да я хуй его знает, – сказал Желтый. – Может, крыша поехала.

Убер лучезарно улыбнулся ему. Желтый осекся, отступил на шаг. Викинг равнодушно пошевелил кочергой в жаровне. Щелкнуло. Взвились искры.

Убер откинулся назад. Боль была невероятная, он стиснул зубы, чтобы не закричать снова.

Иногда ему, как любому человеку, становилось жаль себя. Он представил, как выглядит сейчас со стороны. Темная каморка, усыпанная битом кирпичом и мусором, вода хлюпает по углам, крысы шурудят. Из-под потолка свисает одинокая лампа на длинном шнуре. Свет качается, качается. Качается.

А он, Убер, чертов проклятый скинхед, привязанный, сидит на стуле. Весь его затылок в старых шрамах, и алеет один новый. Свежая кровь. Развороченное плечо дымится и воняет. Перед ним в лучах белого света стоят двое. Убер страшно избит. И его так жаль, он такой несчастный…

«Да ну на хер», Убер вскинул голову. «Не дождетесь».

Убер оскалился, засмеялся:

– Вы мальчики небось решили ужаснуть меня своими мазохисткими играми? Что ж… Надеюсь, вы делаете это для себя, а не для меня. Потому что меня вам не удивить. Врубаетесь? Я видел столько немецкой порнухи, что для меня ваши «жесткие» игры – так, ковыряние в песочке. Розовой пластикой лопаточой. Ферштейн, уроды?!

Викинг повернулся. Показал Уберу большой палец. Снова отвернулся.

– А теперь, – сказал Убер. – Следующая часть марлезонского балета…

Люди Соловья настороженно переглянулись.

– Теперь я буду читать вам стихи.

Викинг пожал плечами. Отвернулся, бросил прут в жаровню, загремел в ванночке инструментами. Угли потрескивали. От железного прута поднимались в полутьму искры, таяли.

Убер начал читать, размеренно и просто. Викинг ковырялся в инструментах, замер, слушая. Голос Убера звучал так, словно он рассказывает это на свободе, среди друзей и товарищей. Спокойно и проникновенно, без привычной насмешки:

– Стихотворение Николая Гумилева, называется «Пять быков». Знаете, кто такой Гумилев? Это поэт и солдат. Он был по-настоящему крутой. Однажды он побывал в Африке.

Убер заговорил. Негромко и с чувством:

– Чего это он? – спросил Синий.

– Не знаю, – сказал Желтый. Викинг застыл рядом, слушая. В его руках остывал железный прут.

– Не везет парню, – сказал Синий с сочувствием.

– Эт точно, – кивнул Желтый.

– Заткнитесь вы оба, – приказал Викинг резко. – Дайте послушать.

Двое замолчали.

И тут голос Убера начал набирать силу, зазвенел, как колокол:

Когда Убер закончил, в комнате воцарилась тишина.

Затем Викинг запрокинул голову и гулко захохотал. Желтый и Синий переглянулись.

– Ай, хорошо! – сказал он.

– Кто, говоришь, написал? – заговорил Викинг. Голос у него охрип. Убер прищурился, мотнул головой.

– Николай Гумилев.

– Я запомню. Толковый чел. Аж мурашки пошли. – Викинг встал, повел плечами. – Вот ты фашист, так и не понял, что это мог написать только настоящий антифа. Наш человек.

– Я красный скинхед вообще-то, – сказал Убер. – Редскинс! Какой блять на хер фашист?! Ты с дуба рухнул?

– Все вы, фашисты, так говорите, – сказал Викинг рассудительно. – Как запахнет жареным, все фашисты сразу становятся белыми, пушистыми и какают исключительно бабочками. Но стихи зачетные. Око за око. Справедливость. Возмездие. Все дела.

– Насчет запахнет жареным – отлично сказано. – Убер засмеялся. Лицо у него было смертельно белое, на лбу выступила испарина. Зрачки огромные от боли, так что глаза скинхеда казались глубокими, как бездна. Он повернул голову, втянул ноздрями запах от своего развороченного, обожженого плеча, засмеялся. – Уфф. Красота!

Люди Соловья переглянулись, синхронно отодвинулись подальше. В глазах мелькнул ужас.

– Ты… чего? – спросил Желтый.

– Обожаю запах напалма по утрам, – сказал скинхед.

При виде их вытянувшихся лиц Убер засмеялся. Желтого затошнило, он убежал в угол. Звуки рвоты.

Викинг кивнул.

– А ты крутой, фашист. – Он помедлил, переступил с ноги на ногу. Поднял блестящие щипцы, показал Уберу. – Продолжим?

– Ушел! – Соловьев в сердцах сплюнул, прижал обрез ладонью. – Ушел, бля! Архангел хуев. Лейкин!

– Ч-что? – Худощавый помятый Юра в испуге вытянул тонкую шею.

– Он тебя бил?

Узкие брови Юры поднялись еще выше, изогнулись страдальчески.

– Н-нет… А!

Бум! Юра упал. Затем повернулся, с трудом сел, зажав рукой половину лица. Сквозь пальцы потекла кровь. Удар рассек ему бровь.

– Теперь бил, – сказал Соловьев. – Понял?

Юра вдруг поднял голову. В его взгляде появилась необычайная решимость. Соловей отступил, удивленный. Как тигр в зоопарке, которого тяпнул тупыми зубами крошечный козленок.

Юра поднялся на ноги, встал, шатаясь. Выпрямился, оскалил окровавленные зубы:

– Нет. Больше никогда.

– Нет? – Соловей сначала не поверил. Он сделал шаг назад, застыл. – Что ты сказал?

– Я больше не хочу делать то, что ты приказываешь. Я больше не буду отступать.

– Дуралейкин, а ты не охренел, случаем?

– Это всего лишь боль. Боль можно терпеть… – Удар опрокинул его на пол. Соловей подошел и ударил ногой – точно в лицо. Юра закричал. Еще удар. Юра кричал дико, нечеловечески.

– Хватит? – спросил Соловей.

Юра барахтался на полу, весь в крови, Затем начал подниматься…

– Парень, не надо, – сказал Круглый. Голос заместителя дрогнул. Он сделал шаг к Соловью, протянул было руку… опустил.

– От боли можно кричать, – сказал Юра окровавленным ртом. Половины зубов там не было. Лицо перекошено, один глаз заплыл и сполз вниз. – Боль – это всего лишь боль. Ты убил Марту, урод.

Соловей смотрел на него, не веря. Шагнул вперед, зверея.

– Соловей, ты… – начал Круглый.

– Пошел на хуй, – отрезал Соловей с ненавистью. Круглый увидел его глаза и отошел в сторону. – Добренькие все, сука! Н-на, урод! – Он ударил. А потом еще и еще. Склонился над телом, поднял Юру за рубашку, спросил:

– Что теперь скажешь?

Глаз Юры блеснул из-под кровавой пелены. От лица мало что осталось.

– Тебе… конеф, – сказал Юра. И засмеялся. – Фтрафно?

– Ах ты! – Соловей ударил.

Соловей выпрямился. Он стоял над тем, что раньше было Юрой, тяжело дыша. Соловей оглядел себя. Он был весь забрызган кровью – с ног до головы. Он медленно повернул голову, его люди отшатывались, отводили глаза. Соловей медленно вытер рукой лицо. Костяшки разбиты до такой степени, что руки кажутся в два раза больше. Что-то было во рту, мешало. Он выплюнял это что-то… и сам отшатнулся.

Это был кусок уха. Соловей вдруг понял, что не помнит, когда сделал это. Как помутнение. Провал. И только дракон успокаивающе урчал во тьме. Дракону нравился вкус плоти…

– Соловей, ты чего? – Круглый отступил назад. – Ты его… за что?

– Тебя не спросил. Борзые все стали, как я посмотрю. Да?!

Круглый покачал головой:

– Да я что? Я ничего.

– У кого-то, блять, еще есть вопросы?!

Соловей быстро оглядел своих людей. Многие отводили взгляды, прятали глаза. Соловей сжал зубы.

Вошел Викинг. Оглядел компанию, шагнул к Соловью.

– Ты меня зачем звал… – Он остановился, увидев изуродованное тело Юры. Лицо Викинга на мгновение дрогнуло и застыло.

– Это кто? – спросил он равнодушно. Круглый скорчил мучительную гримасу, отошел в сторону.

– Я тебя не звал, – медленно сказал Соловей. – С чего ты решил?

Викиг поднял брови. Лицо невозмутимое.

– Чечен сказал.

– Что? – Соловей увидел, что вслед за Викингом входят Желток и Синюха, эти два придурка.

– А вы зачем здесь… – Он вдруг понял. Все опять пошло наперекосяк. Неужели Убер опять над ним посмеялся?!

– Где лысый?! – Желток и Синюха переглянулись. Викинг вдруг понял, засмеялся, отошел в сторону. Люди Соловья молчали.

Соловей закричал в бешенстве:

– И вся эта хуйня из-за какой-то шлюхи?! Не верю! Что встали, блядь?! Не в телевизоре. На выход, быстро! Вперед! Вперед, уебки!

Когда они ушли, Викинг нагнулся над Юрой, помедлил. Что-то привлекло его взгляд. Викинг пошарил и достал из кармана зажигалку «Зиппо». Вытер кровь рукой, отщелкнул крышку, задумчиво посмотрел. Так его и застал Синюха.

– Ты… чего? Идешь?!

– Расскажи мне о мертвой девушке, – сказал он. Синюха испуганно заморгал.

– Мы слишком часто выбираем не то, что хотели выбрать, – сказал Убер. – Понимаешь, брат? Мы выбираем про запас, мы выбираем «а что обо мне подумают», мы выбираем «этот мой выбор понравится тому-то». Жене, родителям, некой женщине… обществу, не знаю.

– Мы выбираем не себя.

Он помедлил, снова заговорил:

– А я выбираю себя. Я практик. Быть практиком и выбирать то, что нужно именно тебе – или хочешь именно ты – это, бля, лучший выбор.

Викинг покачался с носка на пятки. Ботинки у него были тяжелые, с закругленными тупыми носами. Грейдера или как их там. Рабочие ботинки. Подтяжки свисали вдоль штанин.

Кровь стекала из рассеченного лба Убера. Капала на грязную белую майку.

– Кто мы? Кто я? Что мы на самом деле выбираем, выбирая вещь? Даже самый ничтожный выбор что-то говорит о человеке. Цвет шнурков, наконец. Были бы у меня красные шнурки – кое-где это означает мою смерть. В нашем подземном мире любая мелочь может привести к смерти. Или к увечью. А кому-то просто понравятся твои шнурки, и за порогом станции тебя ждет темнота и удар чем-то тяжелым по голове. Тоже вариант. Так что, брат, решай сам. Выбирай с чувством, как говорил Крутой Эш из Армии Тьмы.

– Откуда? – заинтересовался Викинг.

– Не волнуйся, парень, тебя тогда еще на свете не было.

Стукнула дверь. Они все повернулись. Там стоял Чечен. Крутой, дерзкий, как всегда. Правая кисть в гипсе. Чечен улыбнулся.

– Смена пришла, – сказал он.

– Нэнни! – закричала девочка, бросилась к ней. Казах отошел, понурый и грустный, он вытирал нож от крови.

– Йобанаджизнь, – пробормотал он.

Она с трудом открыла глаза. Лицы было бледное, полупрозрачное.

– Холодно, девочка. Ох, как я намучилась с твоей девчонкой, Марта.

– Нэнни, это я! Я, Мика!

– Почему ты не вернулась, Марта? Она так тебя ждала.

Мика наклонилась к няне.

– Нэнни, там ворота. – Мика плакала беззвучно, слезы катились по лицу. – Видишь, ворота! Все, как ты хотела!

– Ворота, – сказала Нэнни. Тяжело открыла веки, они отяжелели, слипались, как сонные. – Ворота… я так люблю ворота…

– Видишь? Это они! Там завитки такие, бронзовые… Нэнни, не спи! видишь?!

– Да… за… витки, – повторила няня.

– И там написано… видишь? Там написано: «Привет, Нэнни».

Няня улыбнулась. Ее глаза смотрели сквозь девочку, сквозь бетонный низкий свод, сквозь сотню метров земли и камня, сквозь мертвый город… и пронизанный рентгенами воздух… и облака… почерневшие, с мертвыми ангелами… туда, где были Ворота. Туда, где был покой.

Внезапно на несколько мгновений взгляд ее стал осмысленным.

– Где тут лысый? По… позови его.

– Здесь, – сказала Мика. – Ангел тут сидит.

– Береги… ее.

– Да, – ответила Мика за ангела. – Я все сделаю, Наталья Васильевна.

– Вижу, – сказала Нэнни. Лицо ее осветилось. – Я так люблю ворота. Привет, Марта. Я так люблю твою дочку… несносная она… у тебя… у нас…

Нэнни замерла. Открытые глаза смотрели в небо, полное ангелов. Туда, где были ворота с бронзовыми листьями. Туда, где, возможно, ее ждали.

Мика заплакала. Она бросилась и обняла ее:

– Нэнни! Нэнни! Я тебя люблю! Нэнни, не умирай! Ну пожалуйста!

Наконец Мика устала. Вытащила черное перо, зажала в руках и начала качаться, баюкая его.

Казах смотрел на нее, затем отвернулся.

Чечен покачал головой, взгляд его не отрывался от привязанного к стулу Убера. Он облизнул обветренные губы. Медленно пошел вперед.

– Я сам. А вы идите. Викинг! – позвал он тощего.

– Чего?

– Тебя тоже Соловей зовет.

– Зачем? – Викинг обернулся, удивленно поднял брови. Чечен поежился. Этого психа он давно недолюбливал.

– Да я хуй знает, – сказал Чечен. – Зовет, значит, надо. Я че, спрашивать буду? Ты же его знаешь, психанет – мало не покажется.

Викинг с сожалением окинул взглядом Убера, жаровню, инструменты, разложенные на столе, на чистой белой тряпке. Неторопливо надел армейскую куртку, кивнул Уберу.

– Мои инструменты не трогать, – предупредил Чечена.

– Говно вопрос.

Убер крикнул:

– Не бросайте меня, пацаны!

Они засмеялись и вышли.

Викинг повернулся в дверях.

– Тебе бы юмористом быть, – сказал он. – Жаль, что ты ебаный блядский фашист.

И вышел. Скрипнула металлом дверь.

– Я красный! – крикнул Убер запоздало.

Они остались наедине. Чечен спокойно, с предвкушением оглядел окровавленного Убера, привязанного к стулу. Снял и повесил на стул кожаную куртку. Загипсованная правая кисть ему не слишком мешала. Подумаешь. «С левой я еще лучше бью», подумал Чечен.

– Пиздеть еще будешь? – спросил он Убера.

– А ты как думаешь?

Чечен покивал. Добродушный и улыбчивый.

– Это хорошо.

Он снял рубашку и размялся. Попрыгал, побил воздух кулаками.

– Обычно я включаю магнитофон, чтобы было не так скучно. Но он недавно сломался.

Убер мотнул головой, сплюнул. Кровь и осколок зуба. «Блять, так на вас зубов не напасешься».

– Жаль твой магнитофон, – сказал он. – Я бы послушал музыку.

– Я тоже. Но ты все равно пиздишь без продыху. – Чечен остановился, с хрустом размял пальцы, посмотрел на Убера издевательски – сверху вниз. Помогая загипсованной рукой, начал наматывать на кулак боксерский бинт. – Не думаю, что я буду скучать в этот вечер.

– О, – сказал Убер беспечно. – Время со мной летит незаметно.

Убер засмеялся – весь в крови. Чечен остановился, перевел дыхание.

Он уже запыхался его бить.

– Что ты ржешь? – спросил он у скинхеда. – Давай, хватит отлынивать, начинай пиздеть.

Чечен приблизился, посмотрел в глаза Убера, затем размахнулся и ударил. В последний момент Убер убрал голову, кулак только скользнул по скуле, содрав кожу. Убер засмеялся.

– Уфалла, – сказал Чечен в сердцах. Он согнулся, видимо, неудачно потянул мышцы во время удара.

– Ну ты же не думал, что все будет так просто? – Убер показал розовые от крови зубы. – Стой, стой! Ладно, ты хотел историю, я расскажу тебе историю… – Скинхед на мгновение задумался. – …скажем, про ангелов. Как тебе?

– Про ангелов? – Чечен даже остановился. С интересом посмотрел на Убера. Тот поднял голову.

– И про их чудесные имена. – Скинхед растянул губы в улыбке. – У вас же, мусульман, тоже есть ангелы?

– Только без богохульства. Я этого не люблю, – предупредил Чечен.

– Никакого бого… фак!

Чечен врезал ему прямой в нос. Голова Убера мотнулась назад. Брызги крови разлетелись по всей комнате.

– Для вдохновения, – пояснил он.

Глаза Убера осоловелые. Голова мотнулась обратно, из носа хлынула кровь. Убер как после нокдауна начал заваливаться влево, затем вправо. Затряс головой.

«Хорошо, что привязан», подумал он невпопад. Ха-ха-ха. Смешно.

Несколько мгновений он видел все словно со стороны. Темная комната с ободранными стенами, которые покрывают древние граффити – времен еще до Катастрофы. В комнате единственная лампа, свисающая на проводе с потолка. Лампа медленно раскачивается, световое пятно пробегает туда-обратно по грязному полу. На полу окурки и мусор. Черные пятна крови.

Убер сидит под лампой, полуголый, в крови и порезах. Он привязан к стулу, руки стянуты за спиной. Рядом стоит мучитель по прозвищу Чечен. На самом деле он то ли татарин, то ли грузин. Чечен вынимает нож из ножен, медленно обходит Убера по кругу. Словно примеряясь, с чего начать.

Лампа качается. Качается. Качается.

Убер заговорил – мягко, проникновенно. Он смотрел на Чечена и говорил.

– Понимаешь, все ангелы сделаны из света. Так уж повелось.

– Что это значит? – Чечен нахмурился. Он, похоже, вообще не любил загадок.

– Что они не из какой-нибудь дешевой хренотени.

Чечен кивнул.

– А!

Убер откинул голову, чтобы кровь не заливала глаза. Затем снова выпрямился и продолжил:

– А когда ты из сделан из света, то у тебя должно быть соответствующее имя. Нельзя быть ангелом по имени Толик. Только представь: Эм си в квадрате Толик. Равно энергия. Как-то несерьезно. Следишь за моей мыслью?

– Ну? – сказал Чечен.

– В общем, такое дело. Я тут подумал, что если бы я был настоящим ангелом, там, на небесах… меня бы звали… знаешь как? Тебе понравится.

Чечен склонил голову на плечо, оглядел Убера.

– Ну и?

– Видишь ли, у каждого ангела есть имя, – сказал Убер. – Которое отражает что-то в нем. Какую-то важную черту. Скажем, Метатрон означает Глас Божий. Абаддон – Истребление, Губитель. Это ангел-убийца, разрушитель. Селафиил – Молитва к Богу, он побуждает людей молиться. Теперь понятно?

Чечен, заинтересовавшись, опустил нож.

– Как-как? Повтори.

– Селафиил, – сказал Убер.

Чечен поднял густые брови.

– Села… Охренеть имечко. И это означает… молитва к Богу?

Убер кивнул.

– Совершенно верно. Рад, что ты следишь за ходом моей мысли, брат. Теперь я должен вернуться к началу и напомнить: если бы я был ангелом, то у меня должно было бы быть соответствующее имя…

– Да. И какое?

Убер сплевывает кровь, голос его звучит слабее.

– Меня бы звали… слышишь?

Чечен заинтригованный, наклонился, чтобы лучше слышать. В следующее мгновение Убер ударил его головой в нос. Страшный хруст. Чечен отлетел назад и упал. Нож со звоном проскользил по полу.

Убер, весь забрызганный кровью Чечена, жуткий, сказал:

– Меня бы звали: ОТЪЕБИСЬ.

– Мика, – позвал Убер. – Мика, ты где? Это я, Убер.

Тишина.

Затылок Убера заледенел. Сердце замерло так, что он испугался, что оно превратилось в стекло и сейчас от боли треснет, развалится на тысячу, миллион кусков.

– Мика!

На полу в луже крови лежало черное перо. Рядом скорчилась Нэнни. Глаза ее были открыты – и пусты. Кажется, в них отражались небеса и ворота.

Убер наклонился. Поднял перо.

Весь перевязанный, Хвост сидел за столом и закусывал. Нос у него перебит и заклеен пластырем, под глазами страшными синяки. Сломанная нога примотана бинтами к палке. На столе лежал огромный нож, кукри в ножнах. Нож того… голубоглазого фашиста…

Хвост иногда вспоминал тот момент, когда шлюха оттолкнула его на рельсы и побежала. Он открыл дверь, чтобы принести ей еду и воду – как обычно. Даже не собирался трахать, сегодня он был в благодушном настроении. А она выскользнула из цепей и ударила его палкой. Обычной палкой. Боль была страшная. Хвост ощупал шишку на голове. Даже в глазах потемнело.

Конечно, он разозлился. Это было… обидно. Возможно, он единственный относился к шлюхе как к человеку. Он пришел покормить шлюху, а она его так… Он тогда потерял самообладание, это правда. Но это все от обиды. Хвост схватил палку – она была скользкая от крови, в два шага догнал ее и ударил в затылок. Он всего лишь хотел вернуть – око за око. Наказать. Удар был совсем легким, нестрашным, почти беззвучным. Шлюха упала. Хвост иногда слышал этот звук в темноте – без всякого повода, он возникал и зудел. Звук, когда ломается шея. Звук, когда она сложилась на полу туннеля. Мерзкое смутное ощущение. Кррак.

Шлюха упала. Затем встала на четвереньки и ее начало тошнить. Хвост стоял над ней и морщился. Грязная. Он затащил ее обратно в комнату, закрыл дверь и оставил лежать. Он не помнил, оставил в тот раз воды или нет. Оставил, точно оставил. Когда он вернулся в следующий раз, шлюха была уже мертва. Глаза смотрели в потолок – застывшие. Лицо заляпано кровью. Страшная, худая.

Возможно, она умерла от обезвоживания? Хвост отогнал эту мысль. Он тогда пошел и доложил Соловью. Соловей разозлился. Впрочем, он всегда психует, когда что не по его… Можно подумать, это его, Хвоста, вина? Они держали ее почти месяц в той каморке, а ему приходилось таскаться. Носить ей воду и еду, убирать ее дерьмо… Иногда он трахал ее там, но это только по доброте. Без жестокости. Он, Хвост, совсем не жестокий человек. Ему вдруг опять стало муторно.

Хвост поднял железную кружку и выдохнул… Это надо залить водкой.

Убер вошел. Выпрямился. Голубые глаза смотрели холодно и мертвенно.

– Сука. – Хвост произнес это даже не с удивлением, а обреченно. Убер остановился на пороге, размял шею.

– Не вставай, я сегодня без чинов, – сказал Убер.

Хвост забыл про кружку, начал подниматься со стула. Убер сделал шаг, второй… Глаза Хвоста расширились. На третьем шаге Убер врезал ему кулаком в лицо. Хвост рухнул обратно на стул. Кружка улетела на пол и покатилась. Хвост мотнул головой, из уголка глаза потекла кровь. Боль была адская, но словно в другой вселенной.

Убер потер кулак.

– Да кто ты вообще такой? – спросил Хвост обреченно. – А?

– Кто я? Я… – На мгновение Убер задумался.

Убер поднял черное грязное перо. Оно в крови девочки. «Мика мертва», подумал Убер. И осознание этого накатило на него, как волна на мертвый гавайский пляж. Мики больше нет. Нет. Нет. И волна убегает обратно, оставляя на песке скелетики крабов.

Он заговорил медленно и спокойно:

– Кто я, спрашиваешь? – Он вдруг сделал шаг к Хвосту и сказал: – Я, мать твою, гребаный ангел! Я автоответчик Бога!

В следующий момент Убер ударил его головой в лицо. Хрустнуло. Хвост отлетел, с грохотом опрокинул стол, покатился по полу.

Убер закончил фразу:

– Ты со скинами связался, понял?!

Скинхед наклонился, вздернул Хвоста выше, плюхнул его на табурет. Плавным айкидошным движением оказался у него за спиной.

– Ч-что? – сказал Хвост.

Убер взял Хвоста за затылок одной ладонью, другой – за подбородок. Тот вяло трепыхался, пытался отмахнуться, встать. Бессильно махнул кулаком, попытался ударить. Убер напряг мышцы, выдохнул…

– Я… – прохрипел Хвост. – Я… не плохой… я… не…

Убер сказал негромко:

– Вот так.

Он на мгновение прикрыл глаза. «Мика, Мика». Хотелось плакать, но слез не было. Убер открыл глаза. Голубые и холодные, смерть.

– Жалости не существует, – сказал он.

Убер резко крутанул, мышцы вздулись.

Жуткий, нечеловеческий хруст.

Обмякшее, как кукла, тело Хвоста завалилось на бок, медленно упало на пол.