Часть восьмая

Вторник, шестой северный

Тридцать шесть

На следующее утро Хамбл на завтраке не появляется. Я сажусь с Бобби и Джонни. Бобби протягивает мою идеально сложенную рубашку, которую я вешаю на спинку стула. Попивая первый за сегодня чай «Сладкое прикосновение», интересуюсь, что сделали с Хамблом.

– О, ему сейчас хорошо. Скорее всего, ему вкатили нехилую дозу лекарств.

– А каких?

– А ты разбираешься в лекарствах? В таблетках?

– Конечно, как и все подростки.

– Ну, так как Хамбл психически больной и депрессия у него тоже есть, – объясняет Бобби, – он пьет СИОЗС, литий, «Ксанакс»…

– И «Викодин», – добавляет Джонни.

– Да, «Викодин», «Валиум»… В общем, его накачивают таблетками сильнее, чем остальных пациентов.

– То есть вчера, когда его увели, ему дали это все?

– Нет, это он принимает постоянно. А когда его уводят, то точно ставят укол «Ативана».

– Мне такой ставили.

– Тебе? Он же срубает не по-детски. Ну и как тебе, похорошело?

– Нормально было. Но я не хотел бы такое колоть постоянно.

– Ха! Правильно, парень! – говорит Джонни. – Вот мы с Бобби свернули не на ту дорожку, а все из-за наркоты.

– Да уж, это точняк, – подтверждает Бобби. Он трясет головой, глядит перед собой, жуя и изгибая руки, и поясняет дальше: – Свернули не на ту дорожку – еще мягко сказано. Мы же буквально стерли себя с лица земли. Целыми сутками кайфовали и носа не показывали. Я столько концертов пропустил.

– Не понял…

– …не сходил на «Сантану», «Лед Зеппелин» и на эту, у которых наркоман пел, «Нирвану»… Я же мог увидеть вживую «Раш», «Ван Хален», «Мотли Крю», да всех. Сейчас уже за десять баксов на концерт не попадешь, как тогда. Но я в те времена постоянно вмазывался по мусорной башке.

– Что значит «по мусорной башке»?

– Это когда употребляешь что попало, любую наркоту, – объясняет Бобби. – Тебе дают, и ты юзаешь. Просто чтобы посмотреть, что будет.

Блин, а ведь в этом что-то есть. В этом есть вызов. Но, может, для того я тут и оказался, чтобы познакомиться с чуваками, которые отказались от этого вызова?

– Думаете, Хамбл специально развыступался, чтобы получить наркоту? – спрашиваю я, намазывая сыр на бублик. Я теперь заказываю по два бублика на завтрак – они тут просто отменные.

– Да кто ж его знает, тут так просто не скажешь, – отвечает Бобби. – О, смотри, твоя девушка пришла.

Ноэль быстро проходит к столу, ставит поднос и принимается за сок, ковыряясь в овсянке. Она смотрит на меня, и я машу ей как можно более непринужденно, но люди, наверное, думают, что у меня нервный тик. Мы не виделись с субботы, и я даже не знаю, как она провела вчерашний день. Я не в курсе, как она ест, если не выходит из комнаты, как Муктада. Может, ей приносят еду туда? Я еще столького здесь не знаю.

– Ха, какая милашка, – говорит Джонни.

– Да как тебе не стыдно, чувак! Ей же лет тринадцать, – говорит Бобби.

– Ну и что? Ему тоже тринадцать.

– Мне пятнадцать.

– Ну так пусть это он про нее так говорит, – наставляет Бобби Джонни. – Тринадцатилетние так и должны общаться друг с другом.

– Мне пятнадцать, – уточняю я.

– Ты бы подождал пару-тройку лет, Крэйг, а то начинать заниматься сексом в тринадцать рановато – до добра это не доведет.

– Да мне уже пятнадцать!

– Ха, когда мне было пятнадцать, я уже вовсю занимался делами, – говорит Джонни.

– Ага, – подтверждает Бобби. – С парнями.

Педостоп. Если бы Ронни был тут, он бы сказал прямо вслух: «Педостоп».

– Ха. Отстойная жратва. – Джонни отталкивает тарелку с вафлями. – Малыш, – обращается он ко мне, – сделай мне одолжение, если у вас с ней будет, то отдери ее как следует. Сечешь?

– Может, уймешься? – Бобби смотрит на Джонни. – Ведь у тебя дочь такого же возраста.

– А я бы разрешил ему лечь с моей дочерью. Может, ей на пользу пошло бы.

– Да с чего вы взяли, что между нами что-то есть? Мы всего-то поговорили один раз, и то недолго.

– Ага, конечно. А почему тогда вы вместе пришли на занятие?

– Мы все видим.

Я трясу головой.

– А сегодня что будет?

– В одиннадцать парень с гитарой проводит музыкальное занятие. Джонни нам сыграет.

– Ух ты, правда?

– Ха, если будет охота.

Я доедаю бублик и уже знаю, чем займусь до прихода гитариста: буду рисовать мозгокарты. В благодарность за то, что я помог ей с уборкой после карточного турнира, Джоан достала для меня хороший карандаш и гладкую бумагу, так что я могу рисовать когда захочу. У меня даже появились поклонники, которые приходят посмотреть, как я делаю свои рисунки. Самая преданная зрительница – Эбони. Ее хлебом не корми, дай посмотреть, как я рисую человеческие головы, – похоже, ей они нравятся больше, чем мне. Профессорша тоже в восторге от моих рисунков и говорит, что мое творчество – это нечто «уникальное» и мне надо продавать его на уличных выставках. Я несколько расширил репертуар, и у меня появились карты внутри животных, карты внутри человеческих тел и карты внутри соединенных силуэтов двух людей. Проводить время за рисованием мне нравилось даже больше, чем играть в карты: рисунки выходили сами собой, и я не замечал, как проходит время.

– Пойду порисую, – говорю я соседям по столу.

– Будь я хоть вполовину такой же инициативный, как ты, все обернулось бы совсем по-другому, – говорит Бобби.

– Ха, ага. Я, когда вырасту, хочу быть как ты, – добавляет Джонни.

Я отношу поднос и ухожу.

Тридцать семь

Руководителя музыкального занятия зовут Нил. На нем черная рубашка и замшевые брюки, он носит маленькую темную бородку и выглядит как укуренный в хлам. Пока мы друг за другом заходим в кабинет, он втыкает в усилок, стоящий перед ним на стуле, старую электрогитару. Не разбираюсь в марках, но мне кажется, что на такой могли играть «Битлз». К моему удивлению, в этой комнате стулья выставлены по кругу – и на них лежат инструменты, которые все уверенно расхватывают. А еще к нам пришли будущие медсестры, студентки медучилища, чтобы познакомиться с работой в психиатрическом отделении. Они сели с нами и взялись за разбор конфликтов между пациентами: кто возьмет бонго, кто – джазовый барабан, кому достанется стиральная доска, кому – металлические палочки, а кто займет заветное место у синтезатора.

– Всем привет и добро пожаловать на музыкальное приключение! – объявляет Нил.

Он выдает простой, незамысловатый бит, вроде бы регги, а потом я понимаю, что он играет «I Shot The Sheriff». Нил начинает петь, и голос у него – полный отстой, как у ямайской лягушки-альбиноса, но мы подпеваем, кто как может, и помогаем инструментами, кому какие достались.

Армелио скучно колотить по стулу палочками, и он уходит из комнаты.

Бекка, крупная девушка, спрашивает, не хочу ли я поменять свою конгу (джазовые барабаны, они побольше) на ее маленькие барабаны бонго. Я не против. Я стараюсь играть сразу после того, как хор споет «Я застрелил шерифа», Нил замечает мои старания и дает мне блеснуть в этом моменте, но у меня получается не каждый раз.

Ноэль сидит прямо напротив меня, ей достались маракасы, которыми она трясет, улыбаясь, волосы на ее голове тоже трясутся. Я изо всех сил стучу по бонго, только чтобы ее впечатлить, но, похоже, она этого совсем не замечает.

Звезда нашего шоу – Джимми.

Я и не знал, что те высокие звуки, которые он издавал, – это пение. С первыми звуками музыки Джимми весь в песне, самозабвенно тарахтит по стиральной доске и переходит на пронзительный фальцет, удивительно попадающий в тему. Только он не поет «Я застрелил шерифа». Единственная фраза, которую он выводит: «Как это приятно!» Причем поет он ее не только в нужный момент, но и в любую паузу, которую ему удается расслышать, напоминая нам: «Как это приятно!» Его голос похож на голос мистера Хэнки, Рождественской Какашки из «Южного парка». Студентки медучилища все сплошь из Вест-Индии, как и медсестра Моника, только, в отличие от нее, юные, и они просто в восторге от пения Джимми и улыбаются ему вовсю. Может, Джимми и знает только пару строк из песни, но зато он в курсе, что нельзя останавливаться, когда на тебя смотрят молоденькие красотки.

Я подыгрываю ему на барабане, а он поет в ответ. Мне кажется, что где-то в глубине души он знает, что мы с ним заодно.

«Я застрелил шерифа» подходит к концу, а барабанное крещендо никак не стихает, потому что каждый, и я не исключение, хочет пробить эту последнюю ноту. Нил начинает играть «Я хочу держать тебя за руку», а потом «Мне хорошо» «Битлз». По всей видимости, песни «Битлз» – это явный сигнал к танцам. Первой слева от Нила встает Бекка, которую студентки выталкивают в круг, и она, едва успев положить свою конгу, начинает пританцовывать, вихляя массивным задом под наши одобрительные крики. Раскрасневшаяся, с сияющим улыбкой лицом, Бекка возвращается на место, а ей на смену встает Бобби. Тот отплясывает как Джон Траволта в «Криминальном чтиве»: подергивая бедрами, чуть наклонившись и разворачивая ноги больше, чем тело.

Джонни не идет танцевать, но трясет головой в такт. Нил и студентки танцуют вместе. Очередь доходит до меня, а я ненавижу танцевать. Я просто не умею. И не то что я стесняюсь, как все подростки, нет – я в самом деле отвратительный танцор.

Но одна из студенток-практиканток протягивает мне обе руки – и делать нечего, я откладываю свой конго в сторону. И, выйдя в круг, перед сидящей напротив Ноэль, пытаюсь сообразить, что мне делать. Я знаю, что, когда танцуешь, думать запрещено, или, как там говорится в том дурацком выражении – «Пой, пока никто не слышит, танцуй, пока никто не видит»? Я пытаюсь танцевать как Бобби и понимаю, что главное – вертеть бедрами, на них я и сосредотачиваюсь, полностью игнорируя голову, ноги и руки. Я думаю только о том, что мне нужно мотать бедрами вперед-назад и по кругу. И вдруг, открыв глаза, обнаруживаю перед собой одну из студенток, а вторая танцует позади – ну и ну, Крэйг Гилнер танцует между двух цыпочек, как какой-нибудь крутой клубный тусовщик.

Я протягиваю руку Ноэль в надежде, что та мне не откажет, и она встает. Мы выходим на середину и, улыбаясь и глядя друг другу в глаза, танцуем, покачивая бедрами, но не соприкасаясь и не произнося ни слова. Мне почему-то кажется, что она ждет от меня какого-то совета, и я одними губами произношу: «Двигай бедрами!»

Она так и делает, отставив руки, а я держу свои на ее боках, но вовсе не в сексуальном смысле. Да куда вообще девают руки во время танца? Этот вопрос точно достоин энциклопедии «Хочу все знать».

Когда очередь доходит до Джимми, он вскакивает, отбросив стиральную доску в сторону, и, обращаясь к Нилу, прикладывает палец к губам. Нил прекращает играть, а Джимми, кружась под аккомпанемент наших барабанов, приземляется на колени и визжит: «Как это приятно!»