Тридцать пять

– Так! Ну что, все в сборе? – спрашивает у нас Армелио.

В кабинет для занятий пришли Джонни, Хамбл, Эбони и Профессорша. Свежевыбритые мужчины выглядят гораздо лучше обычного (оказывается, бритье здесь только по выходным). Даже Роберт-Скалка, как всегда разгуливающий по коридору, смотрится вполне презентабельно. Надо запомнить: бритье идет на пользу даже психам.

– Ха! – отвечает Джонни. – Бобби еще не вернулся с комиссии.

– Ага, – подтверждает Эбони. – А Крэйг ему рубашку одолжил. Ты такой молодец, Крэйг.

– Спасибо.

– Когда ты будешь еще рисовать такие штуки?

– Может, сегодня, после игры.

– Вот именно, давайте сосредоточимся на картах, – говорит Армелио.

Он встает в торце стола, неровная деревянная столешница которого покрыта брызгами краски, почеркана мелками и выпачкана пятнышками чернил. В центре стола стоит пластиковый контейнер с четырьмя перегородками, наполненный пуговицами. Похоже, что их попытались разложить по цвету или размеру, но сейчас пуговицы перемешаны и лежат причудливой смесью, как сокровища всех немыслимых форм, размеров и рисунков.

– К концу игры все пуговицы должны быть на месте! – говорит Джоан, сидящая за другим столом, подальше от нас. Она наблюдает за нами и коротает время за чтением женского романа.

– Да-да, мы до сих пор не нашли пуговку «Синий бандит», – говорит Хамбл. – Так что каждый, кто держится за штаны, автоматически попадает под подозрение. Поглядывайте за Соломоном и Эбони.

– Я уже говорила, отвянь от моих штанов, придурок.

– Так, ладно, все готовы? – спрашивает Армелио. – Берите пуговицы!

Все тянутся к контейнеру и берут пуговицы горстями, распределяя их перед собой на столе в один ряд. Армелио смотрит, чтобы у всех было поровну.

– Положи обратно шесть пуговиц, Хамбл. Эбони – десять. Джонни, дружище, что такое? Почему у тебя так много пуговиц?

– Я получил пуговичный бонус, – говорит Джонни, но тут в комнату своей размашистой походкой входит Бобби, как всегда, откинув спину назад. На нем моя рубашка. Он подходит к другому торцу стола и, выждав, чтобы мы обратили на него внимание, правой рукой делает в воздухе пассы, как маг-иллюзионист перед показом фокуса. Потом с шумом опускает сжатые в кулаки руки на стол, так что они образуют букву V, как будто он председатель совета директоров, и, улыбаясь, говорит:

– Я прошел комиссию.

В комнате воцаряется тишина.

Сначала тихо, а потом все увереннее из дальнего конца комнаты хлопает Джоан, к ней присоединяется Армелио, и аплодисменты нарастают и нарастают.

– Да!

– Поздравляю!

– Ура-а-а бруклинскому засранцу!

– Боб-би! Боб-би!

Мне кажется, что даже картинки на стенах затряслись, когда мы захлопали в восемь пар рук в таком маленьком пространстве. Добавьте к этому крик и улюлюканье. Томми встал и заграбастал Бобби в объятия, которые могут быть только между старыми друганами, знающими друг друга лет двадцать, как делящие беду и радость пополам «друг номер один» и «друг номер два».

– Бобби, дружище, ну ты молодца! – Армелио в чувствах подходит к обнимающимся Бобби и Джонни и так сильно хлопает Бобби по спине, что они двое еле удерживаются от падения.

– Погоди-ка, – говорит Бобби. Он выпутывается из объятий друга и поднимает правую руку вверх, призывая к вниманию. – Пока не началась игра и мы все не съехали с катушек, я хочу поблагодарить вот этого юношу. – Он подходит ко мне. – Паренек буквально снял с себя рубаху – вот эту вот, синюю, – а он меня знать не знал. И я уж точно не получил бы место в этом интернате. Моем новом доме.

Я встаю, и Бобби обнимает меня своими костлявыми руками. Его щека прижимается к моей, и я чувствую гладкость его старой кожи и крепкую ткань моей рубашки, которая пригодилась ему больше, чем мне. Подумать только: произошедшее с этим чуваком значит куда больше, чем поступление в какую угодно школу, или отношения с девушкой, или какая-то там дружба. А ведь он просто обрел место, где ему можно жить. А что я? У меня всегда был дом, тут мне беспокоиться не о чем. Мой страх оказаться на улице – не больше чем глупая фантазия, потому что родители приютят меня в любое время. А кому-то приходится радоваться, что есть где жить. И я даже не знаю, смогу ли кого-то порадовать. И думаю: «Если Бобби смог заполучить жилье, то, может, и я смогу наладить свою жизнь».

– Спасибо, малыш, – говорит Бобби.

– Да чего там, – смущенно бормочу я. – Ты же показал мне тут все, тебе спасибо.

– Так, ладно, народ, мы играем в карты или как? – спрашивает Армелио, но Бобби прерывает его:

– Еще кое-что. Извини, Крэйг, но когда я шел с комиссии, то случайно вляпался куда-то. – Он поворачивается, а там… там…

У него на спине, прямо над ремнем, на моей рубашке красуется огромная собачья какашка.

– Э-э-э… – «И как я не унюхал? – думаю. – Я же наверняка ее задел, когда мы обнимались?» – Ничего, Бобби… Ничего страшного… Мама ее отстирает…

– Она не настоящая! – Бобби сует руку за спину, вытаскивает какашку и швыряет в меня. Та отскакивает от моей больничной футболки (в шестом северном все в таких ходят) и приземляется на разложенные по столу пуговицы.

– Она пластмассовая! С восьмидесятых с ней не расстаюсь! Моя прелесть!

Армелио заходится в хохоте:

– Ты смотри, ну надо же! Моя мама могла бы оставить что-то такое у меня в комнате.

Все замолкают и поворачиваются.

– Зачем такое говорить, Президент Армелио?

– Твоя мать ходила по-большому в твоей спальне? – спрашивает Профессорша.

– Кто? Кто это сказал? – спрашивает Армелио. – Я говорил про пластмассу, а вы подумали черт-те что – что за люди!

– Так, успокаиваемся, – говорит Джоан, стоящая поодаль с книгой в руках. – Веселье весельем, но давайте обойдемся без скандалов.

– Ладно, кто-то берет какашку? – Хамбл поднимает ее вверх. – Думаю, она пойдет за два очка.

Бобби садится, и мы делаем ставки. Играем в покер, семикарточный стад, в котором я, мягко говоря, не силен. С самого начала игры все делают какие-то нереальные ставки: по три-четыре пуговицы. Мне выпали не самые удачные карты, и игрок из меня так себе, так что я пасую. Потом пасую еще раз, а на третий Джонни мне говорит:

– Это всего лишь пуговицы, почему бы и не сделать ставку?

– Во-во, – тихонько говорит Хамбл. – Смотри, хитрость тебе покажу. – Он тянется к коробке с пуговицами и достает пригоршню. – Сечешь?

– Я секу, – говорит Армелио, глядя поверх карт. – Еще раз смухлюешь – вылетишь из игры.

Я хохочу и ставлю шесть пуговиц.

– Ну и вылечу, так не велика потеря. Что я тут теряю? – невозмутимо говорит Хамбл. – Пуговичный джекпот, что ли?

– Веди себя хорошо, – говорит Профессорша.

– Ой, посмотрите на нее. – Хамбл показывает на Профессоршу большим пальцем. – Строит из себя посланника мира.

Он наклоняется ко мне и говорит:

– Не обманывайся: эта старушка – божий одуванчик обдурит тебя в два счета.

– Я не ослышалась? – Профессорша кладет карты на стол. – Ты назвал меня старушкой? Не хочешь объяснить?

– А чего тут объяснять? Люди думают, что ты безобидная бабуля, и не замечают, как проигрывают! – Хамбл показывает на себя деланым жестом.

– То есть ты говоришь, что я старуха?

– Вовсе нет! Я говорю, что ты бабуля!

– Извинись, Хамбл, – вмешивается Джоан, не отрываясь от книги и не вставая с места.

– А что такого? Разве плохо быть бабулей? Они же замечательные.

– К твоему сведению, я хотя бы веду себя, как мне полагается по возрасту, в отличие от некоторых присутствующих, – парирует Профессорша.

– А, так значит, я вру? – спрашивает Хамбл, вскакивая с места.

– Все прекрасно знают, что ты собой представляешь, – говорит Профессорша.

– Так, успокаиваемся, – предупреждает Джоан.

– Если я обманщик, то знаешь, кто ты?

– Кто? Если еще раз назовешь меня старой, то я отметелю тебя этой вот тростью прямо при всех.

– Не трогай мои вещи! – говорит Эбони и придвигает трость поближе к себе. А пуговиц у нее куда больше, чем у остальных, – вот тебе и тихоня.

– Ты яппи, вот ты кто! – орет Хамбл и швыряет собачье дерьмо прямо в голову Профессорше. – Глупая, заносчивая яппи, которой плевать на всех!

– А-а-а! – кричит она, схватившись за лицо. – Он сломал мне нос!

Собачья какашка летит через всю комнату, и Джоан проворно перескакивает через нее, поспешно отступая с поля боя к дверям.

– Ну вот! – расстраивается Армелио. – Мы так хорошо играли, а вы все испортили.

В комнату заходит Гарольд в сопровождении двух здоровяков в голубой униформе, Джоан – позади них.

– А что? Я ничего не делал! – Хамбл показывает поднятые вверх руки.

– На выход, мистер Купер, – командует Гарольд.

– Да вы что? – возражает Хамбл. – Это же она меня оскорбила! А собачья какашка вообще не моя! Я был безоружен! – И, указывая на Бобби, продолжает: – Вот он – соучастник. Если меня уводите, уводите и его.

– Хамбл, у тебя три секунды, чтобы выйти.

– Ладно, ваша взяла. – Хамбл швыряет карты на стол. – Сами играйте тут в свои пуговки. – Он выходит в сопровождении Гарольда и охранников – и, проходя мимо Профессорши, энергично шлепает себя по заду. Та все еще держится за лицо и жалуется, что у нее пошла кровь, однако, когда отнимает руку, видно, что там нет ни царапины. Джоан снова садится за свой стол, в дальний угол.

– Вы все свидетели, что он на меня напал, – говорит Профессорша.

– Ага, тукан, мы видели, – говорит Армелио.

– Что, простите?

– Мы все знаем, что ты тукан.

– Что такое тукан? – спрашиваю я.

– Может, ты тоже тукан, раз спрашиваешь! – негодует Армелио. Я впервые вижу его таким бешеным.

– Ха! – подает голос Джонни.

– Крэйг точно не тукан, – говорит Бобби. – Он чувак что надо.

– А разве не я выиграла? – спрашивает Эбони.

– Откуда у тебя столько пуговиц? – удивляется Армелио. – У тебя же не было ни одной удачной комбинации!

– Просто я не ставила лишнего, – отвечает Эбони, наклоняясь, и тут откуда-то из ее кофты высыпается целый поток пуговиц.

– Ой!

Пуговицы падают и падают, и вот уже на место, где делали ставки, насыпалась целая горка. Эбони хохочет и хохочет, одаривая нас видом аккуратных чистых десен, приговаривая:

– Ох, ну я вас и наколола! Всех наколола!

– Ну все, – Армелио отшвыривает свои карты, – меня уже достало, что каждый понедельник карточный турнир превращается в полный бардак! С меня хватит!

– Ты уходишь с поста президента? – спрашивает Бобби.

– Отвали, дружище!

Может, игра длилась и недолго, но страсти в ней кипели такие же, как показывают в покере по телику. Я столько раз прикусывал себе язык, что он разболелся.

Я помог Бобби и Джоан убрать вещи на место. Сегодня мне есть о чем подумать перед сном: что такое тукан; когда Эбони успела натолкать за пазуху пуговиц и каково это; еще я думал о Ноэль и что завтра мы с ней увидимся – ну разве тут уснешь?