Двадцать четыре

– Ну как тебе тут? – спрашивает мама.

Они сидят вместе с папой и Сарой напротив меня, в руках у мамы несессер с пастой, щеткой и всем остальным. Мы сидим в конце правой верхней части буквы Н, куда по субботам с двенадцати до восьми вечера приходят посетители.

Я не успеваю ответить, меня перебивает Сара:

– Тут же как в «Пролетая над гнездом кукушки»! – говорит она в восхищении. Для визита в шестой северный она надела джинсы и куртку из искусственной замши. – Вы только посмотрите, все тут выглядят как… опасные психи!

– Тссс! – цыкаю я на нее. – Джимми услышит.

Джимми сидит прямо за нами, возле окна, руки, как всегда, скрещены, а футболку он сменил на темно-синий халат.

– Кто такой Джимми? – тут же спрашивает мама.

– Мы с ним вместе поступили. Мне кажется, он шизофреник.

– Значит, у него две личности? – спрашивает Сара и оборачивается. – Ну, то есть он не только Джимми, но и Мэри или типа того.

– Нет, у него все совсем не так, – я вскидываю брови, – он вроде как немного… рассеянный.

Джимми замечает, что я на него смотрю, и улыбается.

– Говорю тебе, поставь на эти числа, и они придут к те! – стрекочет он.

– Думаю, это он про лотерейные номера, – объясняю я. – Я точно не знаю.

– Ну ничего себе! – Сестра закрывает лицо руками.

– Ты что делаешь, Сара, так себя не ведут! – говорит мама и поворачивается к Джимми. – Большое спасибо, Джимми.

– Говорю вам – истинно так!

– А мне тут нравится. – Мама снова поворачивается к нам. – Мне кажется, люди здесь хорошие.

– Я вообще в восторге, – говорит папа и, наклонившись над столом, спрашивает: – Можно мне тоже сюда лечь?

Мы не засмеялись, и он снова садится ровно и вздыхает.

– Это что, трансвестит? – спрашивает Сара.

Д.-Ч. стоит в коридоре метрах в десяти от нас – как же, блин, Сара опознала в нем то, чего я и в упор не видел?

– Нет, послушай…

– Что, правда? – Папа прищуривается.

– Ну вы что!

– Тран-свистит! – верещит Джимми. Да так громко, что я и не думал, что у него такой голос. Все, кто был в коридоре, а это, конечно, я, мои родственники, Д.-Ч. и похожая на учительницу женщина в очках, замирают и таращатся.

– Я же говорил, оно придет, придет к те!

Д.-Ч. направляется прямиком к нам.

– Обо мне разговор? – спрашивает он своим мужским голосом и машет Джимми:

– Привет, Джимми.

Д.-Ч. встает между мной и Сарой:

– Тебя же Крэйг зовут?

– Угу, – невнятно мычу я.

– А это что же, родственники твои?

– Ага. – Я называю и указываю на каждого, при этом моя ладонь где-то на уровне богато украшенной рюшами задней части брюк Д.-Ч.

– Это вот папа. – Папа беззвучно выпячивает губы.

– Мама. – Та кивает.

– И моя сестра Сара. – Она протягивает руку для пожатия.

– Боже, как миленько, а я Чарльз, – говорит Д.-Ч. и трясет руку каждому. –  Тут о вашем сыне прекрасно позаботятся. Он такой приятный парень.

– А ты сам как сюда попал? – спрашивает папа, и я пинаю его под столом. Разве о таком спрашивают?

– Ничего, Крэйг! – успокаивает меня Д.-Ч., трогая за плечо. – Ты что, пнул своего папу? Я в жизни себе такого не позволял.

И отвечает отцу:

– У меня биполярное расстройство, сэр. Был приступ, и меня привезли сюда. Сегодня уже выписываюсь. И, скажу вам, врачи тут замечательные: поставят диагноз и назначат лечение, глазом моргнуть не успеете.

– Как хорошо, – говорит мама.

– И, конечно, если тебя поддерживает семья, – тут Д.-Ч. указывает на нас, – это еще лучше. Когда тебя выписывают, врачам важно, чтобы ты попал в окружение семьи. Повезло тебе, Крэйг, у меня такой поддержки нет. – И он трясет головой.

Я смотрю на них – мою поддержку. И, честно-то говоря, они прекрасно бы тут вписались, в шестом северном.

– Ладно, не буду вам мешать, – говорит Д.-Ч. и неторопливо отходит.

Джимми издает непонятные пронзительные звуки.

– Это вроде как овации? – догадывается папа. И неожиданно показывает Джимми большой палец. – Неплохо.

– Какие у него прикольные брюки, – говорит Сара.

– Ладно, Крэйг, давай обсудим, что тебе нужно, – возвращает нас к реальности мама.

– Мне нужна телефонная карта. Еще заберите мой мобильник отсюда и включите, чтобы было видно пропущенные. Одежда тоже не помешает, та, что ты приносила утром, мам. Полотенца тут и так есть. Если принесете журналы, карандаш и бумагу, будет вообще круто.

– Все понятно. А какие журналы?

– Его любимые, про науку! – вмешивается папа.

– Навряд ли он захочет сейчас читать научные журналы, – сомневается мама. – Может, мы принесем тебе что-то попроще?

– «Сплетник» хочешь? – спрашивает Сара.

– «Сплетник»-то мне зачем, Сара?

– Ты что! Это потрясный журнал! – Она лезет в свою сумочку (черную – мама ей недавно купила) и разворачивает поблескивающее розовым глянцем уродство, щедро укомплектованное свежими фотками выгула на публике самых знаменитых грудей.

Я поднимаю журнал и показываю Джимми.

– М-м-м-хм! – восклицает тот. – Говорю вам! Говорю! Оно придет к те!

– Довольно мило, – говорит похожая на учительницу женщина. Я и не заметил, как она встала за мной.

– Извините, – поднимает она глаза, – не хотела вмешиваться в ваш разговор, – и идет на свое место.

– Э… – начинает Сара.

– Оставь журнал мне, – говорю я и прячу его под сиденье. – Он наверняка тут всем понравится. Поприкалываемся всем отделением.

– Мне показалось или ты и вправду вливаешься в коллектив? – интересуется папа.

– Тише ты, – улыбаюсь я.

– А вот еще, Крэйг: ты позвонил доктору Барни?

– Нет.

– А доктору Минерве?

– Нет.

– Надо им обоим рассказать, где ты, это и по правилам страховки положено, да и потому, что они твои лечащие врачи и им важно, что с тобой происходит.

– Их номера забиты у меня в мобильном.

– Так давай прямо с твоего мобильного и позвоним, мы его забрали, – мама тянется к сумке.

– Ты что? – останавливает ее руку отец. – Не вытаскивай телефон!

– О чем ты, дорогой? Это Крэйгу нельзя им пользоваться, а нам-то можно.

– Давай лучше не будем осложнять жизнь ребенку. Кто знает, какие у них тут… наказания.

Я смотрю на папу.

– Ничего смешного, пап.

– Что? Ах, извини, – оправдывается он.

– Серьезно, пап. Тут… это все не просто так.

– Крэйг, да я же просто хотел разрядить обстановку…

– Ты вечно так делаешь. Но давай не здесь, хорошо.

Папа кивает, смотрит мне прямо в глаза. Он постепенно, с сожалением стирает с лица всю веселость, больше уже не улыбается, и вот передо мной мой отец, наблюдающий за сыном, опустившимся на самое дно.

– Ладно, не буду.

Мы сидим молча.

– Это истинно так, Джимми? – спрашиваю я, не глядя на соседа.

– Истинно так, и это придет к те!

Я улыбаюсь.

– Что-то еще надо? – спрашивает мама.

– Я вот думаю, сколько я тут пробуду?

– А как думаешь?

– Дня два. Правда, я до сих пор не пообщался с доктором Махмудом.

– Точно. А как он вообще? Хороший врач?

– Не знаю, мам. Я его видел столько же, сколько и ты. Скоро у него обход, и, надеюсь, мне удастся поговорить с ним.

– Мне кажется, пока тебе не стало лучше, оставайся здесь. Если выпишешься слишком рано, снова попадешь обратно. Так и попадают на постоянный учет.

– Точно, я так не хочу. Я даже думаю, что в подобных местах все специально так устроено, чтобы люди не хотели сюда возвращаться.

– Как тут с едой? – спрашивает Сара.

– Ой, совсем забыл рассказать, – я смотрю на них. – Мне… Я знаю, что это не великое достижение, и даже печально, что это лучшее, чего я добился за день… Но за обедом я съел все подчистую.

– Правда? – Мама встает, притягивает меня к себе и обнимает.

– Ага, – отстраняюсь я и продолжаю: – Там была курятина. Вообще-то, я две порции съел.

– Это большое дело, сынок. – Папа встает и жмет мне руку.

– Да чего там, проще некуда, все это делают, но для меня это прямо бешеная победа…

– Нет, – говорит мама и смотрит мне в глаза: – Победа в том, что ты этим утром встал и решил, что хочешь жить. Вот твое великое достижение на сегодня.

Я киваю. Я же упоминал, что я не неженка.

– Да-а-а, потому что, если бы ты умер… – это уже Сара, – было бы та-а-ак фигово.

Тут она закатывает глаза и обнимает меня за ногу.

Я сажусь и продолжаю:

– Поставили еду, а она такая, ну прямо как надо. Садись и ешь. Они тут профессионалы, знают, как обращаться с пациентами.

– Именно, – говорит мама. – Ну а чем планируешь заняться?

– Думаю, на занятия…

– О, Крэйг! Это твои родные?

На сцене появляется Президент Армелио. Сару поначалу пугают его волосы и заячья губа, но его ни на миг не ослабевающая восторженность – не знаю, перед жизнью, что ли, – прогонит чей угодно страх. Он жмет руку каждому и говорит, что мы – прекрасная семья, а я – отличный парень.

– Крэйг, дружище! Хочешь, сыграем в карты?

Президент Армелио поднимает колоду карт с таким видом, словно он ее только что из моря выудил.

– Ага, еще как хочу! – говорю я и встаю. Когда там я в последний раз играл в карты? Еще до экзаменов, кажется, до старших классов точно.

– Отлично! – восклицает Армелио. – Наш человек! Давай сыгранем. Я тут уже давно понял: на этом этаже конкурентов в картах мне нет! Во что хочешь? Может, в пики? Ну, держись, дружище, разнесу я тебя в пух и прах! Ох разнесу!

Я смотрю на родителей.

– Мы тебе позвоним, – говорит мама и добавляет: – А что со сном?

– Сейчас мне не уснуть, я на взводе, – отвечаю я, – но перекантуюсь как-нибудь. Голова начинает побаливать.

– Побаливать? Когда я разнесу тебя в пики, дружище, она не то что побаливать – раскалываться будет! – Армелио ковыляет в гостиную и принимается раскладывать карты.

– Увидимся, – говорит Сара, обнимая меня.

– Пока, сынок, – трясет мне руку папа.

– Люблю тебя, – говорит мама. – Я позвоню и продиктую номера твоих докторов.

– Телефонную карту не забудь.

– Принесу, не забуду. Ну, давай держись, Крэйг.

– Ага, постараюсь.

И как только они скрываются за поворотом, я иду прямиком в гостиную, где и провожу остаток дня: учусь играть в пики, в которые Армелио разносит меня в пух и прах.