Глава двадцать седьмая
Остаток ночи прошел как в тумане. Элизабет помнила лишь слепящее сияние дворца и испуганные лица гостей, которых она встречала в холлах. За этим последовали крики и суматоха. Был вызван врач. Кто-то спросил о ране на ее руке, и после заявления о том, что это – кровь Натаниэля, все в спешке выбежали на улицу. В следующее мгновение она уже стояла в розовом саду, а двое мужчин несли обмякшее тело юноши к экипажу у входа.
Состояние его было тяжелым, как она могла судить по сосредоточенности врача и крикам о помощи, доносившимся со всех сторон. Девушка попыталась подойти ближе, но чьи-то руки удержали ее. Все хотели знать, что произошло.
– Канцлер, – произнесла Элизабет, но никто не поверил ей. С вершины беседки раздался крик мужчины, который держал над головой меч Эшкрофта, – грифон на рукояти в лунном свете был безошибочно узнаваем.
Началось столпотворение, шум которого прорезал гулкий голос лорда Киклайтера. Кто-то из гостей помог ей добраться до кареты. Необычайно странно выглядели пышные убранства гостей, испещренные то тут, тот там пятнами крови Натаниэля. Ее собственное платье было безнадежно испорчено. Сайласу бы это не понравилось: они целый день вместе ходили по магазинам, и он терпеливо просидел несколько примерок, во время которых Элизабет приходилось стоять очень тихо, чтобы швея ненароком не уколола ее булавками.
Она ясно представила себе его неодобрительный взгляд и вспомнила меч, пронзивший ему грудь.
Вместе с Натаниэлем и доктором девушка тряслась в карете, которая везла их в поместье Торнов. Колеса заскрипели на неровной земле, и юноша застонал. Пот выступил у него на лбу, однако ладонь была ледяной. Элизабет даже не помнила, как взяла его за руку. Врач методично надавливал на грудь Натаниэля. Он взглянул на раненую ладонь Элизабет, затем на ее лицо – но ничего не сказал.
Наконец они подъехали к особняку, где уже собралась толпа. Половина бального зала, казалось, последовала за ними в Хемлок-парк, смешавшись с репортерами и магами, вышедшими из соседних домов в одних ночных рубашках. В окнах по всей улице горел свет, они были распахнуты настежь, люди высовывались наружу. Элизабет едва замечала все это, потому что ничто не казалось таким странным, как то, что происходило в самом доме Натаниэля.
Все горгульи ожили. Они пробирались вдоль крыши и, рыча, обвивались вокруг карнизов. Колючие кусты, росшие в неухоженных садах вокруг дома, вытянулись до высоких, непроходимых изгородей, угрожающе скрипящих на любого, кто приближался к железной ограде. Над их головами клубились темные тучи.
– Стражи ожили, – пояснил ей врач. – Дом понял, что его хозяин в опасности, и сделает все, чтобы защитить его от большего вреда. Проблема в том, что не осталось никого из его кровной линии, кто мог бы безопасно пропустить нас внутрь. Мисс Скривнер, магистр Торн доверяет вам?
Она смотрела, как двое мужчин вытаскивают Натаниэля из кареты. Чтобы добраться до ран, врач снял с него рубашку. Его кожа, там, где не была покрыта кровью, выглядела белоснежной, как бумага. Голова поникла, одна рука безвольно свисала. Волосы спадали, словно чернильные подтеки, на пепельно-бледное лицо, черные, без какого-либо намека на серебристую прядь. Все это ошеломило ее.
– Не знаю, – ответила она. – Думаю, да.
– Это достаточно необычно, но у нас очень мало времени. Попробуйте подойти к дому. Если что-то будет вам угрожать, бегите. Я бы не хотел, чтобы сегодня вечером у меня было двое пациентов вместо одного.
Шум утих, когда Элизабет шагнула вперед. Из толпы на нее смотрели тревожные лица. Среди них она узнала одну из девушек, сплетничавших о ней в оранжерее Эшкрофта, которая теперь выглядела потрясенной, сжимая ладонь подруги.
Во время всей поездки Элизабет не выпускала Демоноубийцу из рук. Он поблескивал рядом с ней, когда она переступила порог открытых ворот, направляясь к колючим кустам, чьи кривые ветви нависали над ее головой. Их скрип мгновенно прекратился, и шелест пробежал по изгороди. Ветви разошлись, открыв путь ко входной двери. Одна горгулья спустилась на землю, затем другая, опустив головы, словно слуги, приветствующие возвращение своей госпожи.
Воцарилось молчание. Она прошла по дорожке и поднялась по ступенькам. Когда Элизабет потянулась к ручке двери, засов щелкнул, и та распахнулась сама собой.
Ошеломленная девушка отступила в сторону, пропуская врача. Он поспешил, раздавая указания людям, несущим Натаниэля, и удерживая пальцы на его пульсе. Рядом с ними торопливо шла молодая женщина в очках, нагруженная сумками и чемоданами. Ветви позади них смыкались, сплетаясь, словно нити на ткацком станке, отсекая толпу. Последнее, что увидела Элизабет, перед тем как шипы окончательно сомкнулись, было лицо репортера, который смотрел на нее. Удивление преобразило его черты, карандаш, забытый, упал на землю.
Она последовала за процессией наверх, не в силах отвести глаз от бесчувственного лица Натаниэля. В его спальне для нее не было места, поэтому Элизабет ждала снаружи, прижимаясь к стене каждый раз, когда мимо проходил фельдшер с кувшином воды или охапкой пропитанного кровью белья.
Никто ничего не говорил, но было предельно ясно, что ее присутствие только мешает. В оцепенении она спустилась вниз по лестнице, сняла пиджак Натаниэля и повесила его на вешалку. Девушка заметила несколько капель крови на полу прихожей и вытерла их подолом платья, так как его шелк цвета слоновой кости был уже и так безнадежно испорчен. Присев на нижнюю ступеньку, она ощутила, что голова гудит от шума. Где-то наверху Элизабет слышала шарканье ног, сопровождаемое напряженными разговорами. Каминные часы тикали в такт биению ее сердца.
С этого момента Эшкрофт уничтожен. Все, что произошло, будет напечатано в утренних газетах, и весь мир узнает, кто он на самом деле. Однако это не было похоже на победу, – не тогда, когда Сайлас погиб, а Натаниэль наверху истекает кровью. Не тогда, когда Эшкрофт все еще на свободе.
Нет, борьба еще не закончилась, и было бы глупо думать иначе. Элизабет посидела еще немного, раздумывая, затем встала и решительно прошла в кабинет Натаниэля, где схватила увеличительное устройство со стола, швырнула его на пол и раздавила каблуком. Пройдя в соседнюю комнату, она нашла еще одно зеркало и сорвала его со стены. Однако на этом не остановилась. Путь разрушения отмечал ее продвижение по всему дому. Стекла трескались, разбивались, летели на ковры, отскакивали блестящими осколками от мебели. Все зеркала представляли опасность. Девушка поднесла рукоять Демоноубийцы к тому, что стояло в гостиной, где она провела столько часов, изучая гримуары, и увидела, как ее отражение раскололось, рухнув на пол. Покончив со всем внизу, Элизабет направилась наверх, оставляя за собой след из осколков.
Казалось, она должна была что-то чувствовать, однако, не могла. Раненая ладонь совсем не болела, несмотря на то, что кровь из нее струилась по рукояти меча. Зеркала в громоздких рамах без труда поддавались ей. Девушке казалось, что она соткана из света и воздуха, едва привязана к физическому миру, неудержимая и в то же время вот-вот готовая рассыпаться на части, вспыхнуть, исчезнуть.
Наконец Элизабет добралась до своей спальни. Взяла в руки всевидящее зеркало и попыталась объяснить произошедшее Катрин – подруга задавала ей бесчисленное количество вопросов, на которые та не могла ответить, потому что в какой-то момент слова для нее перестали иметь смысл. Закончив разговор, Элизабет завернула зеркало в наволочку и бросила в ящик для грязного белья. Эшкрофт не сможет шпионить за ней оттуда. После этого она принялась очищать остальную часть комнаты единственным известным ей способом.
Неисчислимое количество времени спустя Элизабет пришла в себя, с Демоноубийцей, зажатым в здоровой руке, окруженная изрубленным деревом и битым стеклом. Сайласу это не понравилось бы. Поразмыслив, она решила убраться. Но тут ощущение утраты и горе ударили ее под дых. Задыхаясь, девушка согнулась пополам и упала на пол. Она сделана вовсе не из воздуха или света – она слабый, опустошенный человек, чувствующий гораздо больше боли, чем может вынести. Сайлас погиб. Элизабет не знала, как Натаниэль отреагирует, как сказать ему о смерти друга и сможет ли она выдержать его взгляд, когда сделает это. Элизабет не знала, очнется ли юноша вообще.
Девушка плакала до тех пор, пока мир вокруг не стал мягким и расплывчатым, а сама она не перестала, наконец, хоть что-то чувствовать.
* * *
Открыв опухшие глаза, Элизабет увидела перед собой незнакомую женщину, сидящую на стуле в углу. Сквозь занавески пробивался полуденный свет. Девушка взглянула на саму себя, лежащую в небрежно застеленной кровати. Раненая рука была перевязана. Демоноубийца лежал поверх одеяла у нее под боком, пальцы все еще сжимали рукоять.
– Мы с доктором Годфри не смогли вырвать его у тебя из рук, даже когда ты уснула.
Элизабет снова взглянула на женщину, узнав, наконец, ее лицо. Это была помощница доктора, худая, в очках и накрахмаленном белом переднике. На нем виднелась засохшая кровь, но пятна, казалось, совсем не беспокоили ее.
– Мое имя Беатрис, – сказала она. – Меня приставили ухаживать за тобой.
Сердце Элизабет екнуло: она не могла оторвать взгляд от запятнанного передника.
– Натаниэль?..
– С ним все хорошо. По крайней мере, настолько, насколько можно было ожидать. Выпей это. – Женщина поднесла стакан воды к губам Элизабет и посмотрела, как та делает глотки, прежде чем продолжить. Говорила она так спокойно, будто это было совершенно обычное утро с обыденным разговором за завтраком. – Магистр Торн потерял много крови, но доктор Годфри уверен, что он поправится. Чародеи способны пережить самые ужасные раны при помощи своих домашних стражей. Тем не менее он не должен вставать с постели, пока грудь не начнет заживать.
Облегчение обрушилось на Элизабет. Она с силой приняла вертикальное положение, затем замерла, едва сдержав стон. Каждый миллиметр ее тела болел. Даже кости, и те ныли.
– У него в комнате есть зеркало, – сказала она. – Я должна…
Беатрис положила руку ей на плечо.
– Мы с доктором Годфри уже позаботились об этом, – уверила женщина и затем ласково добавила: – Ты рассказала нам, чем занималась прошлой ночью, когда мы нашли тебя здесь, на полу. Не помнишь?
Элизабет ничего не помнила и предпочитала не представлять, в каком состоянии ее обнаружили, но была благодарна, что ее слова восприняли всерьез.
Она опустила глаза, стиснув зубы до боли.
– Могу я увидеть Натаниэля?
– Как пожелаешь, хотя вряд ли он придет в себя в ближашие несколько часов. Когда это случится, не удивляйся – магистр может вести себя не совсем обычно. Ему дали настойку опия от боли.
Сиделка помогла ей надеть халат и провела по коридору. Элизабет не была уверена, что смогла бы справиться с этим путешествием самостоятельно. Шагая бок о бок с прихрамывающей, подобно старухе, Элизабет, Беатрис объясняла, как ей повезло, что она ничего не сломала.
– Большинство людей заработали бы кучу переломов после таких сильных ударов. – Женщина искоса посмотрела на меч, который девушка по-прежнему сжимала в руке.
Когда они подошли к двери Натаниэля, Элизабет могла лишь наблюдать, что происходило за ней. Юноша выглядел всеми покинутым, лежа на широкой кровати с балдахином, резными колоннами и темными парчовыми занавесями. Лицо было повернуто в сторону, и солнечный свет падал на острые скулы, резко оттеняя его черты. Из-под расстегнутого воротника ночной рубашки виднелись бинты.
Почему-то Элизабет казалось неправильным видеть магистра в таком состоянии. Его дыхание было таким поверхностным, что грудь едва поднималась и опускалась. Лицо казалось неподвижным: гладкий лоб и обмякший рот. Голубые тени пролегли под глазами. Казалось, если она прикоснется к нему, то он сломается, превратившись в нечто столь же хрупкое, как фарфор.
Беатрис помогла ей сесть в кресло и развернулась, чтобы уйти, но остановилась в дверях. За врожденным чувством такта проглядывал едва заметный намек на обеспокоенность.
– Это правда, что у Магистра Торна нет слуг-людей? – спросила она. – Только демон?
– Да, но бояться нечего. Сайласа – так его зовут – здесь больше нет. Даже если бы был, он бы не… – Элизабет пыталась подобрать слова, охваченная непреодолимой потребностью все объяснить и заставить Беатрис понять. Ей казалось неприемлемым, что никто не знал, кто такой Сайлас и что он сделал. – Он пожертвовал собой, чтобы спасти жизнь Натаниэля.
Беатрис нахмурилась, слегка кивнула и ушла, совершенно не тронутая этим пояснением. Она подумала, что он действовал по приказу. Элизабет поняла, что никто и никогда не оценит последний поступок Сайласа. Это была не та история, в которую с легкостью можно поверить. Он исчез из мира, словно туман, не оставив после себя ничего, кроме слухов: слухов об ужасном существе, которое служило дому Торнов.
Несправедливость происходящего ошеломляла ее, в глазах снова защипало. Элизабет долго просидела молча, опустив голову и смаргивая слезы.
Зашуршала ткань. Рядом с ней пошевелился Натаниэль. Она затаила дыхание, когда его ресницы затрепетали, хотя эти движения казались не столько сознательным усилием проснуться, сколько реакцией на сновидение. Поддавшись порыву, девушка протянула руку, чтобы убрать волосы с его лба. Пряди мягче шелка скользнули сквозь ее пальцы. Она могла дать ему так мало, но, по крайней мере, благодаря ей он был не один.
Глаза Натаниэля раскрылись, взгляд казался лихорадочным и рассеянным.
– Сайлас? – прошептал он.
Сердце Элизабет сжалось. Она заправила ему волосы за ухо и взяла за руку, глядя, как чародей, успокоенный ее прикосновением, снова засыпает.
Отсутствие его демонической метки говорило о том, что он вернул себе два десятилетия жизни, которые сторговал когда-то Сайласу. Однако радоваться за него не получалось. Она знала, что, будь у него выбор, он в мгновение ока променял бы эти годы на возвращение своего демона.
Шли часы, Беатрис приходила и уходила, принеся с кухни холодный обед. Вскоре доктор Годфри поменял Натаниэлю повязки. Элизабет сидела, вцепившись в подлокотники кресла, когда он снял грязные бинты, открывая четыре неровные линии, пересекавшие по диагонали грудь Натаниэля. Схваченные швами, они тянулись от нижних ребер с одной стороны до ключицы с другой. Элизабет заставила себя не отводить от них взгляд, вспоминая взмах когтей Эшкрофта и отрешенное выражение лица Натаниэля, когда он отшатнулся назад. Она была уверена, что такие раны оставят жестокие шрамы на всю жизнь.
Когда доктор Годфри закончил накладывать повязки, он положил ладонь на лоб Натаниэля и нахмурился.
– Что случилось? – спросила она.
– У него поднимается температура, это характерно для ран такого рода. Лихорадка от них может быть опасна, но в данном случае стражи дома должны защитить хазяина от любого серьезного вреда. – Он помолчал. – Магистр Торн? Вы слышите нас?
Натаниэль слабо кашлянул. Элизабет наклонилась на самом краешке стула, каждый ее мускул напрягся. Наконец глаза юноши раскрылись, бледно-серые, цвета кварца. Он молча изучал ее лицо, будто никогда не видел прежде или боясь, что забыл его, пока находился во сне. В конце концов, Натаниэль произнес:
– Ты осталась со мной.
Его голос был тихим, словно вздох.
Элизабет кивнула, и ее глаза наполнились слезами. Она сглотнула, но слова все равно вырвались наружу.
– Мне очень жаль. Это все моя вина. Это была моя идея встретиться с Эшкрофтом. Без меня ничего этого не случилось бы…
Между его бровей появилась морщинка. Сначала Элизабет подумала, что он с трудом вспоминает, что произошло, однако Натаниэль произнес:
– Всевидящее зеркало… ты не могла знать об этом. – Чародей помолчал, собираясь с силами. Казалось, даже дыхание причиняло ему страдания. – Эшкрофт. Ты поймала его?
Элизабет со слезами покачала головой. Она не хотела говорить ему, но должна была это сделать.
– Сайлас… – Голос звучал высоко, странно, непохоже на ее собственный. У нее перехватило дыхание, и она не смогла закончить фразу.
Морщинка на его лбу стала глубже, выдавая смятение. Девушка уловила момент, когда к нему пришло осознание. Взгляд мага не отрывался от ее лица, сам он напрягся.
В коридоре звякнули столовые приборы – Беатрис. Она спустилась вниз, чтобы приготовить им чай.
Натаниэль насторожился, и, прежде чем Элизабет смогла остановить его, поднялся. Но тут же мгновенно побледнел от боли и завалился на бок, опершись на локоть, однако не издал при этом ни звука. Он смотрел на дверь с таким напряженным ожиданием, что, когда Беатрис вошла, то застыла от этого взгляда на месте.
– Если вы хотите сесть, – предложил доктор Годфри, – мы подложим вам подушки. Не стоит утомлять себя так скоро.
Но Натаниэль, казалось, не слышал его. Чувство надвигающейся погибели заморозило желудок Элизабет. Беатрис держала тот же серебряный поднос, что постоянно использовал Сайлас. Глаза Натаниэля стали пустыми, дикими, почти невидящими.
– Убирайтесь, – тихо приказал он.
Беатрис и доктор Годфри переглянулись.
– Вы оба. Убирайтесь вон.
Беатрис подошла и поставила поднос на тумбочку, затем отступила назад, сложив руки на груди. У нее были манеры человека, привыкшего иметь дело с трудными пациентами, но она не знала, что для Натаниэля ее поступок был непростительным.
Преступление было простым. Она принесла чай. И она не Сайлас.
– Настойка опия может заставить вас почувствовать… – начала женщина спокойным голосом.
Натаниэль поднялся с кровати, схватил поднос и швырнул его в стену. Все вздрогнули, когда фарфор разлетелся вдребезги, оставив на обоях пятна чая.
– ВОН! – взревел Натаниэль. – Убирайтесь из моего дома!
Его голос эхом разносился со всех сторон, усиливаясь. Стены зловеще затряслись и застонали, с потолка на кровать потекла струйка штукатурной пыли. Он стоял, тяжело дыша, в ночной рубашке и пижамных штанах, глаза его горели лихорадочным огнем.
– Пойдем, Беатрис, – пробормотал доктор Годфри, захлопывая свой кожаный чемоданчик. Он бросил последний взгляд на Натаниэля, выпроваживая помощницу из комнаты. На лестнице послышались шаги, и мгновение спустя хлопнула входная дверь.
Элизабет выглянула в окно. Солнце висело низко в небе, просвечивая красным сквозь колючие кусты. Их спутанные ветви расступились, пропуская доктора Годфри и Беатрис, затем снова переплелись.
Она повернулась к Натаниэлю с открытым ртом. Его ярость прошла, но лихорадочный блеск в глазах остался.
– Идем, Скривнер, – весело сказал он. – Нам нужно поторопиться. Не возражаешь, если я на тебя облокочусь?
– Подожди, – запротестовала она, – тебе нельзя вставать с постели.
– Ох, это объясняет, почему мои ноги отказываются ходить. – Мужчина смерил меч в ее руке одобрительным взглядом. – Отлично, ты пришла подготовленной.
– Но… – Когда Натаниэль обмяк, она бросилась его ловить, чтобы тот не рухнул на пол. Он стал таким слабым, что не мог даже с первого раза ухватиться за ее плечи. – Куда мы идем?
Натаниэль рассмеялся, будто она задала совершенно бессмысленный вопрос.
– Конечно же, вызывать Сайласа. Мы вернем его.
Ее глаза расширились. Она не знала, что вернуть Сайласа возможно, но догадывалась, куда они пойдут, и Натаниэлю не нужно было говорить об этом вслух. Запретная комната – та, что находилась за запертой дверью.
Им потребовалась целая вечность, чтобы пройти по коридору, останавливаясь каждый раз, когда Натаниэль наваливался на нее, моргая и возвращаясь в сознание. Это, безусловно, была плохая идея. Если у Элизабет есть хоть капля здравого смысла, она сейчас же развернется назад и уложит его обратно в постель. Он не мог прогнать ее, как прогнал Беатрис и доктора Годфри; даже если бы захотел, то не сумел бы проделать путь до той комнаты в одиночку. Однако, как только эта мысль пришла в голову, совесть Элизабет взбунтовалась.
Он никогда не простит ей предательства, а она не могла оставить его таким: снова двенадцатилетним мальчишкой, не имеющим того, на кого можно положиться. Элизабет была единственным человеком, кто у него остался.
Когда они подошли к двери, Натаниэль пробормотал себе под нос енохианскую фразу и щелкнул пальцами.
Ничего не произошло. Он моргнул, непонимающе уставился на дверную ручку и выругался.
– Сайлас следил за всеми ключами. Обычно я просто…
Мужчина снова щелкнул пальцами, но безрезультатно. Магия исчезла. Она видела по лицу, как сильно это потрясло его. Он выглядел так, словно протянул руку перед собой, чтобы опереться, но не нашел там ничего, лишь пустоту. Теперь Натаниэль не знал, что делать.
– Подожди-ка. – Девушка подняла меч и саданула его рукоятью о дверную ручку. Первый удар оставил на ней вмятину. От второго она с грохотом упала на пол.
Натаниэль начал трястись. Элизабет с беспокойством посмотрела на него и обнаружила, что он смеется.
– Скривнер, – пробормотал он.
Она нахмурилась.
– Что?
– Просто… ты такая… – Натаниэль смеялся слишком громко, чтобы закончить фразу, при этом беспомощно задыхаясь от боли. Он сделал движение рукой, похожее на взмах молотка, заколачивающего гвоздь.
– Я думаю, ты выпил слишком много опия, – буркнула она и толкнула дверь, втаскивая его внутрь.
Вонь от эфирного горения внутри казалась удушающей. Оглядываясь, Элизабет ощутила, что затылок покалывает. Шторы были задернуты, света хватало лишь на то, чтобы разглядеть: комната пуста. Несколько небольших предметов, которые она не могла опознать, были разбросаны в центре, словно когда-то там жили дети, в беспорядке оставившие свои игрушки. Впервые за несколько недель она ощутила иллюзорное присутствие призраков этого дома – погибших родных Натаниэля. Осторожно опустив его на пол, она пересекла комнату и отдернула занавески.
Пыль закружилась на фоне солнечных лучей, хлынувших в помещение. Взглянув вниз, Элизабет отскочила в сторону. На досчатом полу под ногами была вырезана замысловатая пентаграмма, ее канавки почернели и покрылись грязью. Повсюду на полу темнели пятна крови, некоторые из них выглядели такими большими, что она подумала, не отмечают ли они места чьей-то смерти. Предметы, которые девушка заметила в самом начале, оказались наполовину растаявшими свечами, закрепленными в лужицах собственного воска в каждой из пяти вершин пентаграммы. Два других предмета ждали их на полу рядом с кругом: спичечный коробок и кинжал, клинок которого потускнел от пыли.
Она вспомнила слова Сайласа, сказанные им несколько недель назад: «Вы не захотите этого видеть». Именно здесь он был призван в царство смертных, далеко не один раз за долгую-долгую историю.
Натаниэль возился с коробком, его пальцы дрожали слишком сильно, чтобы вытащить спичку. Элизабет зажала меч подмышкой и взяла коробок у него из рук.
– Я хочу помочь, – сказала она. – Как это делается?
Он поднял на нее свои прозрачные глаза. Солнечный свет струился сквозь тонкую ткань его ночной рубашки, очерчивая линии тела. Он и сам походил на привидение.
– Ты уверена?
Это было хуже, чем использовать всевидящее зеркало, и даже хуже, чем украсть книгу из Королевской библиотеки. В первый день своего ученичества Элизабет поклялась защищать королевство от демонической магии. Если она поучаствует в призыве демона и слух об этом каким-то образом расползется, то даже шепот и малейшие подозрения могут навсегда перекрыть ей дорогу к возвращению в Великую библиотеку. Ни один хранитель больше не заговорит с ней. Она станет изгнанницей из того единственного мира, к которому когда-либо принадлежала.
Однако клятвы ничего не значили, если они требовали от нее оставить небезразличных ей людей в момент величайшей нужды. Если только так Элизабет могла стать хранителем, то это было ей не суждено. Она должна самостоятельно принимать решения о том, что правильно, а что – нет.
Хотя девушка молчала, Натаниэль видел ответ, написанный на ее лице. Его рука сжалась в кулак. Она подумала, что чародей попытается отговорить ее, но он произнес:
– Следи за тем, чтобы оставаться вне круга, не переходи черту. Это важно.
Элизабет неуклюже зажгла спичку забинтованной рукой и обошла пентаграмму. Каждая свеча словно символизировала принесение в жертву чего-то прошлого и начало чего-то нового. Так много пламени было в ее воспоминаниях: сияние свеч на гранатовой рукояти Демоноубийцы; Уорден Финч с красноватым отблеском факела на лице, спрашивающий, не водится ли она с демонами; Книга Ока, превратившаяся в пепел на ветру.
Вытряхивая последнюю спичку, она подняла глаза и увидела кинжал в руке Натаниэля. Прежде чем девушка успела среагировать, он провел им по своему обнаженному запястью, рядом со шрамом на предплечье. Это был лишь неглубокий порез, но вид крови, каплями выступающей на его коже, заставил ее сердце пропустить пару ударов от переживаний, которые она никогда не испытывала ранее. Когда юноша закончил, клинок выпал из его ослабевшей руки.
– Отойди, – произнес Натаниэль.
Он прижал запястье к краю круга, оставляя красное пятно на полу. Когда чародей заговорил снова, его голос отдавался эхом, полным древней силы:
– Кровью дома Торнов я призываю тебя, Силариатас.
Силариатас. Вот каким было настоящее имя Сайласа. Оно не выскользнуло у нее из головы, как другие енохианские слова, которые она слышала от Натаниэля, а застряло там, тлея, словно выжженное огнем на поверхности ее мыслей.
Солнце на улице скрылось за крышами, погрузив комнату в тень. Легкий ветерок потревожил застоявшийся воздух, погасив одновременно все пять свечей. Кольца на гардинах звякнули, когда зашевелились занавески. В центре пентаграммы появилась фигура.
На ней не было ничего, кроме белой ткани, свободно обмотанной вокруг талии. В своей наготе он казался не просто стройным, каким она видела его раньше, но худым и почти изможденным. Тени скользили по его ребрам, суставам запястий, острым лопаткам. Его формы выглядели такими изящными, словно все ненужное было стерто. Распущенные волосы ровным серебристым каскадом ниспадали на плечи, скрывая лицо. В месте, где меч вошел в его грудь, не было никакого следа. Он выглядел иначе, чем раньше – более красивым, более пугающим и менее похожим на человека, чем когда-либо.
Демон поднял голову и улыбнулся.
– Здравствуй, Натаниэль.
