Людям не всегда нужны советы. Иногда им нужна рука, которая поддержит, ухо, которое выслушает, и сердце, которое поймет.
Сельма Лагерлеф
Один хороший человек, когда ему грустно, берет гитару и начинает петь, устраивая внеплановый концерт на кухне. Лучший друг этого человека, несомненно, будет рядом: присядет на табуретку и тихонько подпоет. Потом к ним присоединятся еще несколько приятелей. Они нальют себе чай, сядут на подоконник, на пол, выключат звук у телефонов, потому что первый человек поет хорошо (и уже почти не печально). И наконец кто-то попросит: «Слушай, а давай „Оранжевое настроение“? Или Битлов?» Человек с гитарой хмыкнет и возьмет аккорд до-мажор. Потому что, как говорил Эрленд Лу, «когда ты поешь или у тебя рот набит печеньем, для грусти и меланхолии просто не остается места».
Пойте. Делитесь печеньем с друзьями. Собирайтесь прямо сейчас.
Сегодня я: ___________________________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________________________________________
Если заменить слово «проблема» на слово «приключение», жить становится намного интереснее.
Трудно представить, какую огромную роль могут играть самые обычные слова, сложенные в определенной последовательности. Нет, и правда трудно – я снова и снова закрываю глаза и не вижу почти ничего, кроме смутного, значимого, ощущаемого больше интуицией, чем сознанием. Как так: один писатель, лихач и балагур, описывает события, от которых полагалось бы не только волком выть, но и спешно искать хоть какие-то точки опоры, – но ты чувствуешь себя полной сил и веры в справедливое и лучшее. Другой писатель, эстет и мастер слова, пишет красиво и звучно о незначительных в сущности вещах, но от тонких, почти хрустальных слов, звенящих от малейшего прикосновения, внутри становится тревожно и немного страшно. «Как же так, – думаю я, закрывая глаза. – Неужели иногда подача событий может изменить сами события?» Вернее, ту тонкую грань, отвечающую за наше восприятие случившегося и распределение его по многочисленным шкалам «хорошо-плохо».
А потом я вдруг начинаю думать о своей жизни как о рассказанной кем-то истории – и внимательно вслушиваться в слова, которыми повествую знакомым о повседневных событиях. «Да так, ерунда», «ну, было и прошло» – говорю я слова, создающие ощущение чего-то неважного и не имеющего значения. А ведь оно имеет, еще как имеет! Как долго бы я смогла читать книгу о жизни, написанную такими фразами, и какое бы впечатление она производила? А ведь именно это я и делаю! Читаю эту книгу изо дня в день – в той полноте, которая никогда не будет доступна прочим.
И тут мне приходит мысль, которая иногда посещает художников в момент растерянности: «Что будет, если немного изменить стиль?» Не стиль жизни, в которой чудес порой больше, чем в книгах. А стиль речи, рассказа об этой жизни – пусть даже сначала и для самой себя. И в голову приходит упражнение, прекрасное в своей нелепости. Вспомнить какое-нибудь незначительное событие, которое вызывает несильные, но не особо приятные ощущения. Важно, чтобы это воспоминание было именно незначительным – в сильных обычно замешано слишком много чувств, чтобы с ними можно было свободно экспериментировать. Вспомнили? А теперь расскажите эту историю своему отражению в зеркале. Или хотя бы плюшевому медведю, если ваше отражение может повести себя непредсказуемо: например, начать смотреть скептично или грустно, отвлекая от рассказа.
Причем поведайте эту историю два раза.
Первый – так, как вы обычно рассказываете ее знакомым или себе, перебирая воспоминания. А второй – как будто эта история изложена в книге, которую вам очень хотелось бы прочитать. Тем языком и с той атмосферой.
Здесь важно учитывать два момента – почти неприметных на первый взгляд, но имеющих решающее значение. Первое – выбирать атмосферу, которая отлична от вашей обычной речи, но созвучна вам; быть может, созвучна даже в большей степени, чем та, в которой вы привыкли говорить. Речь может иметь различные оттенки – быть смешной и анекдотичной, красивой и тонкой или абсурдной и запутанной – не так важно, какой именно это будет стиль. Можно перебирать разные, пока не почувствуешь свой. А второе – быть максимально честной. Не заменять плохие эмоции радужными и не пускать бабочек с единорогами там, где выжженная пустошь и посреди пейзажа катится перекати-поле. Потому что мы собираемся не придумывать байки, а менять именно слова реальной истории. Слова, из которых складывается смысл и которыми задается вектор повествования.
Например, я начинаю рассказывать историю о том, как некой «мне» было очень стыдно. Вовсю купаюсь в этом чувстве во время своего первого рассказа. А для второго избираю юмористический стиль, который кажется мне наиболее подходящим для данной ситуации. Слова «И пока не находила себе места…» меняются на «Пока я спешно думала, под какую землю тут можно провалиться и под какой стол спрятаться…». Фразы «Мы топчемся на месте, не зная, что делать…» превращаются в «И вот мы с ней стоим двумя пингвинчиками, смущенно переступая с лапки на лапку…».
Я вижу, как смеется в зеркале мое отражение, и начинаю смеяться вместе с ним. Потому что все слова мои были правдивы – ни мелочи я не утаила, пусть даже от самой себя. Но смех тут оказывается намного сильнее страха оказаться нелепой, и поэтому именно он мне будет помощником, чтобы почувствовать ответы на главные вопросы: как отражается на моем самоощущении то, что я говорю? Как меняются глаза моего собеседника? Как изменяется мое восприятие моих же историй, когда для грустного, веселого, постыдного или изначально нейтрального я выбираю другие оттенки?
А ведь это только слова… Но из таких слов – звенящих, острых, льющихся, колющих или мерцающих – и строится восприятие жизни. И ладно бы только моей…
– Ну и что ты делала все это время?
На вопрос, предполагающий ответом что-то незначительное и неважное, я могу ответить честно, как чувствую, не боясь показаться глупой. Не «Да так, ничего, по улицам ходила» (от которого вы с собеседником начнете синхронно зевать), а «Я смотрела на дождь, а дождь, по-моему, смотрел на меня. И это было прекрасно!».
Я пробую это упражнение, рассказывая одни и те же истории на разные лады, и делаю паузы, когда слышу, что, увлекшись процессом, схитрила или допустила фальшивые ноты. Отпускаю их и пробую еще раз, пытаясь быть честной – снова и снова, с закрытыми глазами, чтобы лучше почувствовать это смутное и почти понятное. Слова…
Сегодня я: ___________________________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________________________________________