Введение в курс дела

«…Изначально задачей «Гибер-теха» было облегчить долгосрочные страдания, вызванные побочными эффектами гибернации, пока медицинская наука еще не нашла других средств. Основную часть пациентов составляли те, кто страдал от Гибернационного наркоза, а на втором месте шли жертвы критической потери мышечной массы и перераспределения солей кальция…»

«Краткая история «Гибер-теха», Рональд Фадж

Мне несказанно повезло, что я сделал то, что сделал, именно в тот момент. Меньше чем через минуту после того, как Токката превратилась в Аврору, в двери «Сиддонс» ворвались еще шесть сотрудников службы безопасности «Гибер-теха». Аврора с некоторым недоумением отнеслась к тому, что находится в чужой одежде в незнакомом месте, но, по-видимому, она уже успела к этому привыкнуть. Пока агенты «Гибер-теха» поднялись на девятый этаж, Аврора усадила меня и засыпала вопросами о том, что со мной произошло.

– Когда Хук вез меня в «Гибер-тех», в безопасность, мы попали в засаду, – объяснил я, стараясь придать своим словам правдоподобность. – Он вышел в Зиму и не вернулся, я выхожу следом и обнаруживаю его, мертвого, но затем я теряю леер и добираюсь до… э… музея, там Дэнни Покетс, который на самом деле Хьюго Фулнэп, и он плетет всякий вздор насчет того, что сны введены мне в голову и нам нужен валик, мы идем в «Сиддонс», потому что Фулнэп убедил меня в том, что в 902-й комнате якобы есть какая-то машина сна, но один из ваших агентов убил Фулнэпа, а его, в свою очередь, убила… Токката.

Аврора беспокойно огляделась вокруг.

– Она здесь?

– Нет, – сказал я, – она ушла перед самым вашим появлением.

Аврора нахмурилась, и ее невидящий глаз завращался в глазнице.

– Она постоянно так делает. Ну почему?

Последнюю часть фразы она произнесла сердитым, испуганным голосом и до боли стиснула мне руку.

– Не знаю.

– Токката что-то задумала, – продолжала Аврора. – Она хочет моей гибели. С какой стати ей хотеть моей гибели?

Она опасно сверкнула на меня взглядом.

– Опять же не знаю.

Какое-то время Аврора пристально смотрела мне в лицо, затем, похоже, расслабилась.

– Расскажи мне о том валике, о котором упоминал Фулнэп.

– Я не могу сказать ничего определенного. Фулнэп не распространялся.

Один из агентов, спустившись по лестнице, что-то шепнул Авроре на ухо.

– Итак, та часть твоего рассказа, где ты говорил про Фулнэпа, правда, – сказала та. – Ты знаешь, чем он занимался в Двенадцатом секторе? Это имеет какое-то отношение к «Истинному сну»?

Я рассудил, что лучше продолжать разыгрывать из себя дурачка.

– Это выше моего интеллекта и размера жалования, – ответил я, уставившись в пол. – Я лишь Послушник, застрявший в незнакомом городе, страдающий от наркоза, подверженный странным сновидениям, которые я вижу в обратной последовательности.

Аврора снова долго разглядывала меня.

– Ну хорошо, – наконец сказала она, поднимаясь на ноги, – мы поговорим подробнее на досуге. Предложение работы в «Гибер-техе» по-прежнему в силе. Необременительные обязанности до тех пор, пока полностью не пройдут последствия наркоза. Согласен?

Я сказал, что согласен, и после того как меня обыскали на предмет наличия оружия, меня усадили в ждавший на улице Снегоход и повезли в «Гибер-тех». Буран не стихал, порывы ветра терзали маленькую машину, временами, казалось, налетая одновременно со всех сторон. Я сидел сзади, не имея никакого плана, – в последнее время мне довелось повидать столько планов, закончившихся ничем, и я больше не надеялся на то, что, если у меня будет какой-либо план, все пройдет хорошо. Но кое-чему я все-таки научился у Логана: ситуация может стремительно меняться, подобно мелькающему за окном пейзажу, поэтому нужно сохранять гибкость, позволяющую принимать решения на ходу, – и иметь перед собой четкую цель.

Четкая цель у меня была. И, как я уже говорил, пара козырей, припасенных в рукаве.

Мы скатились вниз по пандусу на подземную стоянку, вошли через ударопрочные двери в здание, поднялись на грузовом лифте и двинулись по коридору.

– Мы направляемся к лабораториям, где работают над проектом «Лазарь», – сказал я, внезапно вспомнив дорогу. – А как же насчет квартиры с видом на внутренний двор, щедрого питания, горячей воды в изобилии и слуги-лунатика?

– Всему свое время, – сказала Аврора. – Один человек хочет поговорить с тобой, прежде чем ты начнешь работать у нас. Кажется, у кадровиков это называется введением в курс дела.

Мы прошли в дверь с надписью «Проект «Лазарь». Лаборатория нисколько не изменилась по сравнению с предыдущим разом. Несколько раз повернув налево и направо, мы прошли во вращающиеся двери и снова оказались в круглом помещении, из которого отходили восемь коридоров, ведущих к камерам.

– Подожди здесь, – сказала Аврора и ушла.

Я постоял минут десять, затем меня вдруг осенило, что Бригитта может быть где-то поблизости, и я начал оглядываться по сторонам. Мой взгляд привлекла стеклянная дверь, за которой была комната с креслом, какие стоят в парикмахерских, над которым висел медный конус размерами с дорожно-заградительный знак.

– Напрасно говорят, что любопытство до добра не доводит, – послышался за спиной знакомый голос. – Любопытство – краеугольный камень, на котором основано это учреждение. Хочешь увидеть больше? Идем, я тебе покажу.

Это была Достопочтимая Шарлотта Гуднайт, и держалась она вполне дружелюбно. Открыв дверь, она прошла внутрь, кивком приглашая нас с Авророй последовать за ней. Я подчинился, с некоторой опаской. Когда я видел этот кабинет в предыдущий раз, на столе лежал лунатик, но сейчас он был пуст, выключенное устройство не подавало признаков жизни.

– Это Сомнограф модель IX, – объяснила Гуднайт. – Он способен записывать и воспроизводить сновидения.

– Вы умеете записывать сны? – спросил я, стараясь изобразить изумление.

– А то как же. В переоборудованном общежитии в конце коридора таких пятьсот. Я избавлю тебя от технических подробностей, но мы используем эти устройства, чтобы преобразовывать лунатиков, стирая у них в сознании их ограниченные навыки и записывая вместо них простые сны. Чем больше Штучек умеет лунатик, тем более сложным обязанностям его можно обучить.

– Если это ознакомление с основами работы компании, – заметил я, – то вы принялись за дело чересчур круто. По-моему, начинать следует с того, как обращаться с ксероксом и где хранится молоко, разве не так?

– Терпеть не могу дерзость, – сказала Достопочтимая Гуднайт, – но ты молод, поэтому я тебя пока что прощаю. На чем я остановилась? Ах да: хотя мы убеждены в том, что ты станешь продуктивным сотрудником компании, нам нужно убедиться в том, что ты понимаешь в полной мере, чем мы здесь занимаемся и какую политику лучше всего проводить, оставаясь в рамках морали.

Я промолчал. На самом деле я и не мог ничего сказать.

– Все мы маленькие шестеренки, Чарли, – подхватила Аврора, – и даже Достопочтимая Гуднайт, но большая машина работает благодаря тому, что мы прекрасно взаимодействуем друг с другом. И когда я говорю про большую машину, я имею в виду не династию Ферч Ллевелин, не Европию и не Северную федерацию, я имею в виду прогресс всего человечества. Вот в чем наша цель, Уортинг, она выше политики и рыночной стоимости корпорации. Ты понимаешь?

– Думаю, да, мэм, понимаю.

– Хорошо. Итак, почему ты предоставил прибежище Бригитте? И только не говори мне, что просто потому, что она умеет рисовать. Мы уже это проходили.

Какое-то мгновение я молча смотрел на нее. Если ты оказался в осином гнезде, наверное, лучше всего притвориться, будто ты тоже оса, или даже, если получится, здоровенный шершень. Этому меня научило общение с Гэри Финдли.

– Я считаю, что она по-прежнему жива, – сказал я, – обрабатывает мысли и воспоминания, оставаясь плененной в таком глубоком Состоянии сна, что это невозможно обнаружить. Мне доводилось слышать и о других похожих случаях, – добавил я, – анекдотических ситуациях, которые тем не менее убедили меня в том, что такое возможно.

Гуднайт и Аврора переглянулись.

– А ты проницательный наблюдатель, – заметила Достопочтимая, – что нам по душе. И ты прав – это нам уже давно известно. Но задумайся вот над чем: в конечном счете «морфенокс» в одной только Европии спас больше пятидесяти миллионов человеческих жизней, при этом породив всего около двадцати пяти тысяч квазиразумных лунатиков. Ты слишком молод и не помнишь эпоху до появления «морфенокса», но тогда жизнь представляла собой непрерывный цикл смерти, потерь и застопорившегося технического и социального развития. Война велась не с Зимой, а с потерями – за те человеческие жизни, которые можно было не терять. И за многочисленные блага, принесенные «морфеноксом», пришлось заплатить.

Дальше продолжала Аврора.

– Мы видим в принесенных жертвах невоспетых героев гибернационной революции, безымянных храбрых солдат, павших на переднем крае борьбы с ужасами Зимы ради того, чтобы мы победоносно дошли до Весны. Эти простые граждане, эти лунатики погибли с честью, чтобы для нас мир стал лучше.

Эта позиция, хотя и не очень чистая в этическом плане, была вполне понятной. У жертв, у Лунатиков, в данном вопросе выбора не было.

– Ну а «морфенокс-Б»? – спросил я. – Что насчет него?

– Вот это гораздо интереснее, – сказала Аврора. – Высокая себестоимость препарата обусловлена требованиями к его чистоте, что позволяет удерживать количество лунатиков на абсолютном минимуме. Но мы перевернули ситуацию с ног на голову. На самом деле чем больше лунатиков, тем лучше. Если упростить кое-какие моменты производственного процесса, вероятность отправиться в ночные скитания в случае применения «морфенокса-Б» возрастет с одной двухтысячной до одной пятисотой.

– При таких показателях в течение пяти лет объемы экономики, основанной на труде преобразованных лунатиков, достигнут 4,2 миллиарда евро, – продолжала Гуднайт, – причем это также будет сопровождаться разительными переменами в общественной жизни: нудная однообразная работа станет уделом тех, кто не понимает, чем занимается, и способен вкалывать по шестнадцать часов в день, ни на что не жалуясь. Производительность труда вырастет, цены снизятся, объемы производства продовольствия возрастут. А отработав свой год, лунатики будут отправлены на трансплантацию, что позволит многократно повысить качество жизни тысяч людей. Вот она, истинная вертикальная интеграция, Уортинг, – использовать можно все, кроме зевка. Это я придумала этот лозунг, – с гордостью добавила она. – По-моему, он как нельзя лучше передает суть дела, ты не находишь?

– Лучше всего то, – подхватила Аврора, – что с уменьшением Зимней убыли такие веселые заведения, как твой Приют Святой Гренеты, прекратят свое существование; бремя бесконечного деторождения останется в прошлом. Эта стратегия выигрышная во всех отношениях. Но, – продолжала она, – в нашей очень большой бочке меда есть одна маленькая-маленькая муха. Многоуважаемый Дон Гектор обнаружил способ возрождать лунатиков. Слава богу, его больше нет в живых, но он записал свой метод в кодированном виде на валик и передал его человеку, связанному с «Истинным сном». До тех пор пока местонахождение этого валика остается неизвестным, мы находимся в уязвимом положении, а нам не нравится находиться в уязвимом положении.

Обе умолкли, выжидающе глядя на меня.

– Вы хотите, чтобы я с вами согласился, – сказал я, – но я не могу. Лунатики – живые люди. И до тех пор, пока они такими остаются, нужно делать все возможное, чтобы их вернуть. Их нельзя убивать, нельзя расчленять. Ни ради какой цели, какой бы благородной она вам ни казалась.

– Осуждать со стороны очень легко, – снисходительным тоном промолвила Гуднайт, – но ты должен понять, что мы слишком долго творили добро и теперь не можем допустить, чтобы плоды наших трудов были принесены в жертву на алтарь жалкой недалекой уравниловки. Достоинства «морфенокса-Б» многократно перевешивают недостатки, и мы приложим все силы к тому, чтобы…

– …чтобы обеспечить наиболее благоприятный исход, который удовлетворит большинство, – перебил я. – Знаю. Я уже много раз это слышал. А как вам нравится вот это: «Если перемены невозможны без несправедливости, значит, никаких перемен быть не должно»?

– Кто это сказал?

– Не помню. Кто-то известный. И так раздражает, когда это все-таки происходит!

– Юношеский идеализм, – презрительно фыркнула Гуднайт. – Мы не можем позволить себе неудачу. Мы слишком разрослись, слишком сильно интегрировались в общество. Сколько мы сделали, и сколько еще можем сделать. Сколько мы сделаем!

Какое-то время они обе молча смотрели на меня.

– Так что вам от меня нужно? – наконец спросил я.

Гуднайт смерила меня взглядом, затем встала и вышла, кивком пригласив нас следовать за собой.

Она подвела меня к камере 4-Х. Я догадался, кто в ней, но все равно заглянул в глазок. Бригитта лежала на койке, уставившись в потолок. Она чертила руками круги в воздухе, водя воображаемыми карандашами по воображаемой бумаге.

– Что вы намереваетесь с ней сделать? – спросил я.

– Пока что ничего, но она хороший кандидат на возрождение, а мы время от времени проводим соответствующие тесты. Как насчет того, если мы возродим Бригитту прямо сейчас? В обмен на валик? Она так и не узнает, что с ней произошло. Конечно, у нее будет отсутствовать большой палец, но это легко можно будет объяснить крысами, плесенью или чем там еще.

Тут мне нужно было очень хорошенько подумать. Я мог бы отдать валик, но у меня было сильное предчувствие, что как только валик окажется в руках у Гуднайт, все, кто имел к нему хотя бы самое отдаленное отношение, окажутся в выгребной яме, присыпанные тонким слоем извести.

– Я не знаю, где валик.

Достопочтимая Гуднайт склонила голову набок.

– В таком случае мы можем преобразовать Бригитту, – сказала она. – В списке она первая. Бригитта умеет делать очень сложные штучки, поэтому, вероятно, ее можно будет использовать для ввода простейших данных. Вся беда в том, один из ста лунатиков не переносит процедуру преобразования. Я вовсе не хочу сказать, что Бригитте не повезет, но, сам понимаешь, всякое может случиться.

Я понял истинный смысл ее слов. Я должен вести честную игру – иначе Бригитта умрет. Но опять же у меня не было никакой уверенности в том, что это не произойдет при любом раскладе.

– Не знаю, что вы хотите от меня услышать, – сказал я, – но валика у меня нет.

Достопочтимая Гуднайт снова долго молча смотрела на меня.

– Ты ведь не станешь мне лгать, правда?

– Вообще-то, если честно, я мог бы вам солгать, – сказал я, – в некоторых вопросах, насчет чего-то личного. Но только не в этом случае.

– Точно?

– Да.

– Это абсолютно приемлемо и понятно, – внезапно просияв, сказала Гуднайт. – Просто нам была нужна полная уверенность.

Еще раз улыбнувшись мне, она сказала, что «введение в курс дела» закончено, и попросила Аврору показать мне, где я буду жить.

Комната находилась недалеко от лаборатории, один лестничный пролет вверх и дальше по коридору. Я рассудил, что такое соседство было обусловлено не соображениями удобства, а технологичностью. Если Аврора и Гуднайт собираются удерживать меня в Пространстве сна, чтобы использовать методы активного вмешательства, для этого им потребуются специальные устройства.

Проводив меня в комнату, Аврора предложила мне устраиваться поудобнее, добавив, что мне предстоит оставаться здесь до тех пор, пока не будет установлена моя благонадежность.

– Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы в комплекс проникли сочувствующие «Истинному сну», ведь так? – со смехом сказала она. – Чтобы они донесли Кики или кому-либо еще.

Я согласился, что это было бы верхом глупости.

Аврора пожелала мне спокойной ночи и закрыла дверь, и послышался лязг засова. Я постоял, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов по полированному паркету, затем бросил куртку на спинку стула и огляделся.

Квартира была просторная и теплая, опрятная. Две комнаты, на полу мягкий ковролин, все современные навороты. Странно, но я почувствовал тоску по Клитемнестре и очаровательному беспорядку 901-й квартиры «Сары Сиддонс». Пройдя в ванную, я включил душ и посмотрел в зеркало на следы от укусов, только один из которых воспалился. Выдавив из ранки гной, я промыл ее водкой, которую нашел в мини-баре. Приняв душ, я сменил все повязки, нашел махровый халат, забрался в кровать и обдумал свое положение. Первоначально мой план заключался в том, чтобы постараться как можно дольше не засыпать, закрывая «Гибер-теху» доступ в свое спящее сознание, но, подумав, я пришел к выводу, что эта стратегия, возможно, не является лучшей. Через два-три дня я все-таки неизбежно засну, но тогда я буду в плохом состоянии и не смогу сопротивляться действиям своих врагов. Будет лучше заснуть прямо сейчас, пока у меня еще есть силы, пока мой рассудок не затуманен усталостью.

Поэтому я погасил свет и уставился в потолок, стараясь заснуть. На это мне потребовалось около часа. Я почувствовал, как темнота в комнате сгущается, затем вспыхнул свет, потом меня поглотил непроницаемый мрак и…