Самообман

Представьте, что вы очутились на песчаном пляже. На берег накатывают волны, оставляя за собой широкую полосу мокрого песка, по которой так приятно брести без определенной цели. Вы направляетесь к хорошо знакомому месту, где время от времени отдыхают симпатичные особы женского пола. Забыл предупредить: в этой истории вы напористый краб, который собирается бросить вызов нескольким другим крабам мужского пола и посмотреть, кто же завоюет расположение дам.

Где-то впереди вы видите милое создание с симпатичными клешнями. А еще замечаете, что к вам быстро приближается соперник. Вы знаете: лучший способ контролировать ситуацию — напугать других крабов. Тогда вам не придется драться, рискуя пораниться или, что еще хуже, лишиться шанса на свидание. Так что ваша цель: убедить всех остальных в том, что вы крупнее и сильнее. Чем ближе противник, тем быстрее вам нужно придумать, как показаться значительнее, чем вы есть. Встать на цыпочки и вяло помахать клешнями? Вряд ли это поможет. Что же делать?

Нужно произнести зажигательную речь и убедить себя в том, что на самом деле вы сильнее и круче, чем кажется. «Зная», что вы самый крупный краб на пляже, вы вытягиваетесь как можно выше и широко разводите клешни — настолько широко, насколько это вообще возможно (другие животные в подобных ситуациях распускают хвост, как павлины, или угрожающе трясут рогами — или просто топорщат мех и перья, чтобы касаться массивнее). Вера в собственную выдумку позволит вам не дрогнуть. А преувеличенная самоуверенность поможет запугать оппонентов.

***

Вернемся к людям. Мы обладаем более сложными механизмами бахвальства и «самопиара», чем животные. Мы умеем лгать — не только другим, но и себе. Самообольщение — полезная стратегия для того, чтобы поверить в истории, которые мы рассказываем. И если мы достигаем успеха в этом деле, то вряд ли дрогнем и нечаянно просигнализируем окружающим, что на самом-то деле мы не те, за кого себя выдаем. Я не сторонник лжи как средства получить работу или расположить к себе людей. Однако в этой главе мы все же поговорим о том, как нам удается дурачить самих себя, пока мы пытаемся одурачить других.

Разумеется, мы не можем мгновенно поверить в собственную ложь. Вот пример: предположим, вы пришли в клуб, где проходят «блиц-свидания», и пытаетесь произвести впечатление на привлекательную женщину. Вам в голову приходит сумасбродная идея: вы говорите, что у вас есть лицензия профессионального пилота. Даже если девушка вам поверит, убедить в правдивости этой истории самого себя вам не удастся: вряд ли, оказавшись в следующий раз в самолете, вы пойдете учить пилотов, как правильно сажать самолет. Но рассмотрим другой пример. Допустим, на пробежке со своим другом вы поспорили, кто из вас быстрее. Вы заявляете, что пробегаете один километр за четыре минуты, хотя на самом деле тратите на это больше времени. Снова и снова повторяя свою ложь, пусть и незначительную, вы со временем можете забыть о том, какова на самом деле ваша средняя скорость. Вы можете поверить в свою легенду настолько, что будете готовы биться об заклад, отстаивая свою «правоту».

***

Расскажу историю, в которой я сам выступил в роли обманщика. Летом 1989 года — примерно через два года после того, как я выписался из больницы, — мы с моим другом Кеном решили развеяться и слетать из Нью-Йорка в Лондон. Мы купили самые дешевые билеты; перевозчиком оказалась компания Air India. Подъехав к нужному терминалу, мы увидели невероятно длинную очередь из людей, стремившихся попасть в здание аэропорта. Кен, всегда отличавшийся сообразительностью, моментально отреагировал: «А давай посадим тебя в инвалидное кресло!» Я немного подумал над этим предложением. Конечно, в кресле мне было бы удобнее и мы могли быстрее попасть внутрь, минуя очередь. (Честно говоря, мне действительно тяжело долго стоять из-за плохой циркуляции крови в ногах. Но инвалидное кресло мне точно не требуется.)

Мы были убеждены, что план хорош. Кен выскочил из такси и вскоре вернулся с креслом-коляской. Мы быстро прошли досмотр, зарегистрировались на рейс и принялись коротать время за кофе и бутербродами. Но тут мне понадобилось зайти в туалет. Кен довез меня до ближайшего, который, к сожалению, не был предназначен для инвалидов. Тем не менее я продолжил играть свою роль. Мы подкатили кресло насколько возможно близко к писсуару, и я попытался попасть в цель с этого расстояния, не добившись, впрочем, особого успеха.

Пока мы проходили испытание писсуаром, подошло время садиться в самолет. Наши места были в одном из последних рядов. Когда мы оказались перед входом в салон самолета, до меня дошло, что кресло слишком широкое, чтобы поместиться между рядами кресел. Поэтому мы сделали то, что диктовал мой новый образ: я оставил кресло у входа, обнял Кена за плечи, и он дотащил меня до наших мест.

Сидя в ожидании взлета, я с негодованием думал о том, что туалет в аэропорту был не предназначен для инвалидов, а сотрудники авиакомпании не предложили мне кресло поуже, чтобы я мог добраться до своего места. Раздражение усилилось, когда я понял, что буду вынужден воздержаться от питья в течение всего шестичасового перелета: ведь я не смогу воспользоваться туалетом, если не хочу выходить из образа. Следующая проблема возникла, когда мы приземлились в Лондоне. Кену пришлось еще раз дотащить меня до выхода, а потом нам пришлось ждать, так как авиакомпания не успела вовремя доставить к самолету инвалидное кресло.

Это небольшое приключение заставило меня осознать, как часто сталкиваются с подобными проблемами настоящие инвалиды. Я был разгневан настолько, что решил подать жалобу в лондонское представительство Air India. Как только нам привезли кресло, мы покатили к офису авиакомпании, где я, едва не лопаясь от негодования, описал все проблемы и унижения, с которыми столкнулся, устроив главе регионального отделения настоящую выволочку за отсутствие заботы об инвалидах. Разумеется, он рассыпался в извинениях, а мы покатили дальше.

И вот что странно: все это время я полностью осознавал, что могу ходить. Но я настолько быстро и глубоко вжился в новый образ, что испытывал совершенно искреннее чувство возмущения — как будто у меня действительно был для него законный повод. В конце концов мы добрались до зала выдачи багажа, я взял свой рюкзак и вышел из аэропорта как ни в чем не бывало, словно Кайзер Созе из фильма «Обычные подозреваемые».

***

Чтобы лучше понять, что такое самообман, мы с Зое Чанс (аспирантом в Йельском университете), Майком Нортоном и Франческой Джино решили выяснить, как люди заставляют себя поверить в собственную ложь и можно ли этого избежать.

Эксперимент состоял из двух частей; в первой мы предложили участникам ответить на восемь вопросов, похожих на те, которые используются для оценки уровня интеллекта (вот один из них: «Чему равно число, составляющее половину четверти одной десятой части числа 400?»). После завершения теста участники контрольной группы отдавали листы с ответами наблюдателю. Сравнив ответы, мы установили среднюю результативность.

Участники другой группы, действовавшие в условиях, способствующих мошенничеству, получили бланки с подсказками (правильные ответы были указаны в нижней части страницы). Мы сказали, что подсказки приведены для того, чтобы испытуемые могли проверить свои результаты, а также понять, насколько хорошо в целом они отвечали на вопросы. Мы попросили студентов быть честными и сначала записать свои варианты ответов и лишь потом сверить их с правильными. Так они и поступили.

Что нам удалось выяснить на этой стадии эксперимента? Как и ожидалось, результаты участников, имевших возможность сверить ответы, оказались чуть выше среднего. Это давало основания предположить, что они использовали подсказки не только для проверки, но и для улучшения своих результатов. Как и во всех других наших экспериментах, мы обнаружили, что люди обманывают, когда им представляется такая возможность, но не злоупотребляют ею.

Как я помогал себе улучшить результаты теста

Идею очередного эксперимента мне подсказали журналы, которые обычно можно найти на борту самолета, в карманах кресел. Однажды во время полета я листал такой журнал и наткнулся на так называемый тест Менса (ответы на вопросы которого дают представление об уровне интеллекта отвечающего). Я довольно азартен и, конечно, не мог упустить такую возможность. В примечаниях к тесту было сказано, что правильные ответы напечатаны на последней странице журнала. Ответив на первый вопрос, я заглянул на последнюю страницу, чтобы выяснить, был ли мой ответ правильным, и — подумать только! — я не ошибся. Я вернулся к тесту и некоторое время спустя заметил: просматривая подсказки, я каждый раз невольно опускал взгляд ниже, к ответу на следующий вопрос. Понятно, что находить правильные ответы мне было несложно. Так и оказалось: я правильно ответил на большинство вопросов, что позволило мне без труда убедить себя в собственной гениальности. Но потом я задумался: действительно ли мои результаты — свидетельство того, что я невероятно умен, или все дело в том, что я краем глаза видел правильные ответы? (Разумеется, я был склонен считать, что залог успеха — мой блестящий интеллект.)

Нечто подобное может произойти с кем угодно: при условии, что правильные ответы приводятся на другой странице или напечатаны вверх ногами, как это часто бывает в журналах и руководствах по проведению SAT-теста (его проходят все абитуриенты, поступающие в высшие учебные заведения США). Мы часто обращаемся к подсказкам, не пройдя тест до конца: чтобы убедиться в собственной толковости или (в случае неверного ответа) сказать себе, что допустили глупую ошибку, чего никогда бы не случилось, будь экзамен настоящим. Так или иначе, дело заканчивается довольно раздутым самомнением и уверенностью в собственной гениальности — и, разумеется, мы с радостью это принимаем.

Результаты первого этапа нашего эксперимента показали, что участники были склонны заглядывать в подсказки: это помогало им значительно улучшить результаты. Однако этот вывод не позволял нам понять, были их действия старым добрым мошенничеством или участники обманывали сами себя. Другими словами, было неочевидно: понимают ли участники, что мошенничают, или убедили себя в том, что действительно знают правильные ответы. Чтобы разобраться в этом, мы дополнили следующий этап эксперимента новым условием.

Представьте, что вы принимаете участие в тесте, аналогичном описанному выше. Перед вами восемь вопросов; вы правильно отвечаете на четыре из них (50%). Однако в нижней части страницы даны все ответы, и вы заявляете, что на самом деле справились с шестью вопросами (75%). Как вы думаете, каковы ваши реальные способности: ответить на 50% или на 75% вопросов? С одной стороны, вы, возможно, осознаете, что использовали подсказки, чтобы прокачать свой результат, и понимаете, что ваши реальные способности ближе к 50%. С другой стороны, зная, что вам заплатили за шесть правильных ответов, вы можете убедить себя в том, что действительно способны пройти тест на уровне, близком к 75%.

И вот тут начинается вторая фаза эксперимента. После завершения предыдущего теста наблюдатель просит вас предсказать, насколько хорошо вы проявите себя в следующем испытании: в нем вам предстоит ответить еще на 100 вопросов. Понятно, что на этот раз подсказок в нижней части страницы не будет (то есть вы не сможете обратиться к ним «за консультацией»). Какими, по вашему мнению, будут результаты следующего теста? Будут они основаны на ваших реальных способностях, продемонстрированных на первом этапе (50%), или на завышенных (75%)? Логично предположить следующее: если вы осознаете, что использовали подсказки в предыдущем тесте, чтобы искусственно завысить результат, то ваш прогноз будет этому результату соответствовать. То есть вы дадите примерно столько же правильных ответов, сколько дали самостоятельно (без подсказок) в первом тесте (в процентном соотношении, то есть около 50%). Но, допустим, вы действительно верите в то, что смогли ответить на шесть вопросов самостоятельно, а не потому, что смотрели на подсказки. Тогда вы предположите, что и в следующем тесте ответите на большее количество вопросов (ближе к 75%). Разумеется, на самом деле лишь каждый второй ответ будет правильным, однако самообольщение заставляет вас пыжиться, вставать на цыпочки (подобно вышеупомянутому крабу) и свято верить в свои способности.

Результаты эксперимента показали, что участники находились под психологическим воздействием завышенной самооценки. Прогнозы, которые они давали на втором этапе тестирования, показали: испытуемые не просто подглядывали, чтобы улучшить показатели, — они довольно быстро убедили себя в том, что добились высоких результатов сами, без помощи подсказок. Проще говоря, те, у кого был шанс подсмотреть правильные ответы на первом этапе (и смошенничать), поверили в то, что хорошие результаты действительно отражали их истинные способности.

Что, если бы на втором этапе мы заплатили участникам за точность их прогнозов? С появлением материальной заинтересованности участники, вероятно, не смогли бы столь явно игнорировать факт мошенничества. Мы повторили эксперимент с новой группой участников, на этот раз пообещав им по 20 долларов за верный прогноз результатов второго этапа. Даже при наличии финансового стимула, требовавшего большей аккуратности в прогнозах, участники продолжали переоценивать свои способности и стремились завысить результаты. Даже в условиях сильной мотивации самообольщение правит бал.

Любовь к преувеличениям

Давным-давно, в начале 1990-х гг., знаменитый кинорежиссер Стэнли Кубрик услышал от своего ассистента историю о человеке, притворявшемся самим Кубриком. Псевдо-Кубрик (его звали Алан Конуэй, и он совсем не был похож на чернобородого режиссера) бродил по Лондону и рассказывал всем, кто он такой (точнее, кем он в действительности не был). Поскольку настоящий Стэнли Кубрик был довольно замкнутым человеком и сторонился папарацци, лишь немногие знали, как он выглядит. Доверчивые обыватели, приходящие в трепет от перспективы лично познакомиться со знаменитым режиссером, с готовностью попадались на удочку Конуэя. Представители студии Warner Bros., финансировавшей работы Кубрика и занимавшейся прокатом его фильмов, начали звонить в его офис едва ли не каждый день с жалобами от людей, которые никак не могли понять, «почему Стэнли не выходит с ними на связь». Они же поили и кормили его, оплачивали его поездки на такси, и вообще — Кубрик обещал им роль в своем следующем фильме!

Как-то раз Фрэнк Рич (бывший театральный критик и автор колонки в The New York Times) обедал в одном из лондонских ресторанов в обществе своей жены и другой семейной пары. Оказалось, что в это же время за соседним столом сидел «поддельный» Кубрик — в компании с известным парламентарием (обладателем рыцарского титула) и несколькими молодыми людьми, которых он потчевал историями о тонкостях кинематографического процесса. Заметив Рича, Конуэй подошел к нему и сообщил, что собирается подать судебный иск против The New York Times: в одном из выпусков газеты его назвали «пребывающим в состоянии творческой спячки». Рич, восхищенный встречей с «затворником» Кубриком, попросил разрешения взять у него интервью. Конуэй дал согласие, предложил Ричу перезвонить ему на днях, назвал номер своего домашнего телефона и… исчез.

Вскоре после этого инцидента в жизни Конуэя началась черная полоса: Рич и все остальные поняли, что стали жертвами мошенника. Окончательно все детали этой аферы стали известны, когда Конуэй решил продать свою историю журналистам. Он заявил, что стал жертвой психического расстройства, но теперь потихоньку выздоравливает («Это необъяснимо. Кубрик завладел мной. Я действительно верил в то, что я — это он!»). В конце концов Конуэй спился, обнищал и умер всего за три месяца до смерти Кубрика.

Хотя эта история и является исключительной по своей сути, возможно, Конуэй, щеголяя своим «звездным» обличьем, действительно верил, что он — Кубрик. Это заставляет задаться вопросом: что, если некоторые склонны верить своим фантазиям в большей степени, чем остальные? Чтобы изучить такую возможность, мы провели эксперимент, напоминавший наш базовый тест на самообман. Однако на этот раз мы решили измерить склонность испытуемых закрывать глаза на собственные ошибки. Для этого мы попросили участников теста согласиться или не согласиться с несколькими утверждениями, например такими: «Мое первое впечатление о людях обычно верное» и «Я никогда не скрываю свои ошибки». Мы хотели узнать, обладают ли те, кто чаще отвечал «да» на такие вопросы, большей склонностью к самообману.

Мы вновь убедились в том, что люди, имеющие доступ к правильным ответам, мошенничают и получают более высокие результаты. Как и прежде, они предположили, что в следующем тесте дадут правильные ответы на большее количество вопросов. Они опять предсказуемо заработали меньше, чем могли бы, поскольку преувеличили свои возможности. Но вернемся к тем, кто чаще отвечал «да» на заявления о собственных склонностях. Таких было много, и именно они утверждали, что смогут добиться более высоких результатов во второй фазе эксперимента.

***

Можно найти множество причин, по которым люди преувеличивают свои заслуги. Однако частота, с которой они лгут о своем образовании, профессиональном опыте и личной жизни, наводит на ряд интересных вопросов. Насколько вероятно, что официально зафиксированный факт публичной лжи действует в качестве своеобразного маркера наших достижений, «напоминая» о фальшивом успехе и тем самым помогая лжи закрепиться в нашей жизни? Если у нас есть какой-то трофей, сертификат или медаль, подтверждающие успехи, которых мы никогда не достигали, помогает ли этот маркер держаться за нашу фальшивую уверенность в собственных способностях? Могут ли такие сертификаты или дипломы повысить нашу способность к самообману?

***

Прежде чем я расскажу о соответствующем эксперименте, упомяну один факт: на стене моего офиса красуются два диплома, выданные MIT. На одном написано «Бакалавр очаровательных наук», второй подтверждает мою кандидатскую степень. Эти дипломы я получил в так называемой Школе очарования; она открывает свои двери на один месяц — январь, холодный и ненастный. Там меня учили бальным танцам, поэзии, искусству завязывания галстука и другим изящным наукам. Скажу честно: чем дольше эти дипломы висят на моей стене, тем сильнее моя вера в то, что я — само очарование.

***

Мы проверили воздействие «эффекта сертификатов» на наших участниках, для начала дав им возможность смошенничать в первом тесте (с подсказками). После этого мы вручили им дипломы, подтверждающие их результаты, разумеется фальшивые (результаты, не дипломы). На каждом дипломе мы написали имя участника и напечатали их на красивых бланках весьма официального вида. Другие участники дипломы не получили. Способны ли эти маркеры успеха заставить участников сильнее поверить в свои выдающиеся результаты, которые на самом деле отчасти объясняются наличием подсказок? Будут ли участники убеждены в том, что результаты в полной мере отражают их способности?

Как выяснилось, я не единственный, кто находится под влиянием дипломов, висящих на стене. Участники эксперимента, получившие дипломы, в своих прогнозах указали, что во втором тесте смогут ответить на большее количество вопросов. Судя по всему, имея перед глазами маркеры-напоминания о хорошо проделанной работе, мы быстрее убеждаем себя в том, что наши достижения реальны, как бы там ни было на самом деле.

***

Писательница Джейн Остин в своей книге «Разум и чувства» привела замечательный пример того, как наши эгоистичные интересы, не без помощи окружающих, заставляют нас поверить: эгоизм — не что иное, как милосердие и великодушие. В книге описана сцена, где Джон, первый и единственный сын и законный наследник своего отца, обдумывает обещание, которое дал родителю. Когда тот умирал, Джон пообещал старику позаботиться о своей доброй, но бедной мачехе и трех сводных сестрах. По собственной воле он решает выделить женщинам 3000 фунтов, что составляет малую часть от полученного наследства; этого хватит для достойной жизни. Джон добродушно заключает: он вполне может отдать столь значительную сумму без ущерба для себя.

Джон удовлетворен своим решением и тем, как легко оно ему далось. Однако его умная и эгоистичная жена без особого труда убеждает супруга, что любая сумма, которую он отдаст сводной семье, доведет его самого, жену и их сына «до полнейшей нищеты». Подобно злой сказочной ведьме, она убеждает мужа, что его отец бредил, когда просил сына о помощи, — ведь он был при смерти в этот момент. Затем она начинает долго и нудно рассуждать об эгоизме мачехи Джона. Как вообще она и его сводные сестры могли подумать, что заслуживают хоть каких-то денег? Почему Джон должен тратить состояние отца на нужды алчной мачехи и ее дочерей? У Джона как следует промыты мозги, и он приходит к новому решению: «предложить вдове отца и его дочерям что-нибудь… было бы не только совершенно лишним, но, пожалуй, в высшей степени неприличным». Дело сделано! Совесть чиста, алчность оправдана, деньги на месте.

Как видите, люди склонны верить собственным надуманным историям. Можно ли избежать такого поведения или хотя бы снизить его частоту? Поскольку, как показал наш эксперимент, даже в случае финансовой заинтересованности люди едва ли способны отказаться от самообмана, мы решили попробовать еще раз, но вмешаться чуть раньше, в тот момент, когда испытуемые сталкивались с искушением и получали возможность смошенничать (тот же подход мы использовали в эксперименте с 10 заповедями, о котором я рассказывал в главе 2 «Поправка на хитрость: некогда скучать»). Поскольку участники очевидным образом игнорировали тот эффект, который оказывали на их результаты правильные ответы-подсказки, мы задались новым вопросом: что произойдет, если в тот момент, когда испытуемые пользуются подсказками, они поймут, что от этого зависит их результат? Если связь между использованием подсказок и улучшением результатов будет очевидна, насколько сложнее — или легче — станет участникам убедить себя в том, что они с самого начала знали правильный ответ?

В рамках нашего базового (с использованием листов бумаги, на которых были напечатаны вопросы) эксперимента было невозможно определить, в какой момент участники переводили взгляд на подсказки — равно как и выяснить, в какой мере они осознавали, что подсказки помогают им ответить правильно. Поэтому мы изменили условия и попросили участников пройти тот же тест, но с использованием компьютеров. На этот раз увидеть правильные ответы было сложнее. Для того, чтобы подсказка появилась на экране, нужно было передвинуть курсор; когда он возвращался на место, подсказка снова исчезала. Это заставляло участников фиксировать внимание на том, когда и как долго они смотрят на подсказку, и им было сложнее игнорировать свои очевидно преднамеренные действия.

Хотя почти все участники воспользовались подсказками как минимум по одному разу, выяснилось, что они не переоценили результаты второго теста (в отличие от эксперимента с использованием листов бумаги) и дали точный прогноз. Испытуемые все равно мошенничали, но осознание того факта, что они пользуются подсказками — тогда как раньше они считали, что просто бросили в нижнюю часть страницы случайный взгляд, позволило им не поддаться склонности к самообману. Похоже, когда мы полностью осознаем, что занимаемся обманом, нам становится куда сложнее приписывать себе лишние заслуги.

Самообман и самосовершенствование

Так что же нам делать с самообманом? Поддерживать его? Бороться с ним? Подозреваю, что самообман очень похож на своих близких родственников: чрезмерную самоуверенность и оптимизм. У него есть свои преимущества и недостатки. С одной стороны (положительной), необоснованно глубокая вера в себя может улучшить наше самочувствие, помогая справиться со стрессом; сделать нас более выносливыми при выполнении сложных или утомительных заданий; подтолкнуть к изучению чего-то нового и неизвестного.

Отчасти мы занимаемся самообманом для того, чтобы поддерживать хорошее мнение о самих себе. Мы закрываем глаза на свои поражения, подчеркиваем успехи (даже когда они не совсем наши), любим винить окружающих и обстоятельства в тех случаях, когда наши ошибки и неудачи очевидны. Как наш приятель краб, мы пользуемся самообманом, чтобы чувствовать себя увереннее, когда этой уверенности нам не хватает. Самопозиционирование, основанное на сильных сторонах нашей натуры, помогает договориться о свидании, завершить крупный проект или устроиться на хорошую работу (разумеется, я не предлагаю вам заниматься приписками при составлении резюме, но уверенность в себе будет только на пользу).

Негативная сторона самообмана состоит в следующем: если наши действия базируются на чересчур оптимистичном мнении о самих себе, мы можем ошибочно предположить, что обстоятельства сложатся наилучшим образом без нашего участия. Как следствие, мы можем отказаться от принятия оптимального для той или иной ситуации решения. Самообольщение может побудить нас «приукрасить» свою жизнь, например рассказать о полученной в престижном университете ученой степени, а потом страдать, потому что правда рано или поздно выйдет наружу. За обман всегда надо платить. Когда люди ведут себя нечестно, они и других начинают подозревать в отсутствии честности, а жить без доверия очень сложно во всех смыслах.

Между счастьем (частично основанным на самообмане) и правильными решениями, от которых зависит наше будущее (и более реалистичным видением нас самих), существует баланс. Конечно, приятно идти по жизни с горящими глазами и надеждами на «прекрасное далеко», но следует помнить: столкнувшись с реальностью, самообман и чрезмерно раздутая самооценка могут оказать разрушающее воздействие на нашу личность.

Положительные стороны лжи

Когда мы лжем во благо другого человека, это называется «ложь во спасение». Используя ее, мы увеличиваем поправочный коэффициент, но делаем это не по эгоистичным причинам. Представьте, к примеру, неискренние комплименты. Нам всем известен классический пример «лжи во спасение», когда женщина с лишним весом, надевая обтягивающее платье, спрашивает мужа: «Оно меня не полнит?» Мужчина быстро анализирует риски: вся жизнь проносится перед его глазами, когда он представляет, что произойдет, скажи он горькую правду. И мужчина отвечает: «Дорогая, ты выглядишь прекрасно». Еще один тихий вечер, еще один спасенный брак.

Иногда такая «благородная ложь» — лишь дань социальным условностям, но порой она творит настоящие чудеса, помогая людям преодолеть сложные жизненные обстоятельства. Сам я понял это в 18 лет, когда стал жертвой несчастного случая. Чудом избежав смерти, я оказался в больнице с ожогами третьей степени, покрывавшими более 70% моего тела. С самого начала врачи и медсестры твердили: «Все будет хорошо». И я хотел им верить. Для моих молодых ушей фраза «все будет хорошо» значила, что многочисленные шрамы от ожогов и следы пересадки кожи со временем исчезнут, как исчезают незначительные ожоги, которые мы получаем, жаря сосиски на гриле.

Однажды, ближе к концу первого года моего пребывания в больнице, мой терапевт сказала, что хочет познакомить меня с бывшим пациентом, тоже сильно пострадавшим от ожогов 10 лет назад. Врач хотела показать, что я тоже смогу жить в обычном мире и делать все, к чему привык, — иными словами, что все будет хорошо. Но, когда тот человек вошел в мою палату, я пришел в ужас. Он весь был покрыт шрамами. Он мог двигать руками, и движения эти отличались завидным разнообразием, но самые простые действия он выполнял с большим трудом. Я совсем по-другому представлял свое выздоровление, способность вести нормальную жизнь и то, как я буду выглядеть, выйдя из больницы. После той встречи я впал в глубокую депрессию, поняв, что мои шрамы так и останутся видны, а функции тела не восстановятся в полной мере.

Доктора и медсестры лгали мне и в другом (конечно, из лучших побуждений). Например, рассказывая о том, какую боль мне предстоит перенести. Во время одной невероятно долгой операции в мои пальцы ввели длинные тонкие спицы, от подушечек сквозь суставы: пальцы должны были оставаться прямыми, чтобы кожа нарастала равномерно. На торчащий из каждого пальца конец спицы насадили кусочек пробки, чтобы я случайно не поцарапался или не выколол себе глаз. Прожив пару месяцев с этими причудливыми приспособлениями, я узнал, что удалять спицы будут в обычном процедурном кабинете, а не в операционной — то есть без анестезии. Я забеспокоился, ожидая, что операция будет весьма болезненной. Однако медсестры сказали: «О, не волнуйся! Это очень простая процедура, больно не будет». Следующие несколько недель я провел, не особенно задумываясь о том, что мне предстоит.

Наконец момент настал. Одна медсестра крепко держала мой локоть, а вторая, используя щипцы, медленно вытаскивала спицы. Разумеется, боль была нестерпимой. Она не прекращалась несколько дней, и это было совершенно не похоже на то, как медсестры описывали процедуру. Впрочем, оглядываясь назад, я рад, что они мне солгали. Если бы они правдиво рассказали, что меня ожидает, я неделями жил бы в состоянии стресса, думая о предстоящих мучениях. А это, в свою очередь, негативно повлияло бы на мой и без того ослабленный иммунитет. В итоге я пришел к убеждению, что существуют определенные обстоятельства, при которых «ложь во спасение» обоснованна.

Отправить