Шерлок Холмс как образец джентльмена

Шерлок Холмс – не дворянин, хотя его предки «были захолустными помещиками», а французская бабушка – сестрой французского художника Ораса Вернье (1789–1863). И он сам, и его брат Майкрофт вынуждены работать. Дальний родственник Холмса, врач Вернер, покупает врачебную практику Ватсона.

Если сравнить с российскими реалиями, происхождение Холмса больше всего напоминает происхождение интеллигента далеко не первого поколения. Тоже знать своего рода, но не земельная аристократия.

Холмс полон уважения к своему статусу. В 1902 году он «отказался от дворянского звания, пожалованного ему за услуги, которые, быть может, еще будут описаны».

И все же этот представитель верхушки среднего класса – типичный британский джентльмен. Даже внешне – Холмс высокий и тощий. «Ростом он был больше шести футов, но при своей необычайной худобе казался еще выше. Взгляд у него был острый, пронизывающий, если не считать тех периодов оцепенения, о которых говорилось выше; тонкий орлиный нос придавал его лицу выражение живой энергии и решимости. Квадратный, чуть выступающий вперед подбородок тоже говорил о решительном характере».

Сероглазый, узколицый, высокий, он выглядит и ведет себя как представитель верхушки общества. Холмс не сомневается в своем статусе и в праве принимать решения.

Холмс делает блестящую карьеру в том смысле, что становится все более и более известен. Его посещают знатнейшие лица, включая премьер-министра. Он «провел день в Виндзорском дворце и вернулся оттуда с великолепной изумрудной булавкой для галстука», отказался от дворянства. Но и карьеру он делает как джентльмен-любитель. Он нигде не работает. Его карьера – как бы часть его частной жизни.

Холмс не богат, но среди его друзей и знакомых много владельцев имений, которые намного богаче его. Бытовые привычки Холмса говорят обо многом. Он обожает оперу и хорошо в ней разбирается: «В "Ковент-Гардене" идет опера Вагнера. Если поторопиться, мы можем поспеть ко второму действию». Он хочет услышать игру на скрипке Пабло де Сарасате. И вот: «Мой друг страстно увлекался музыкой и был не только очень способным исполнителем, но и незаурядным композитором. Весь вечер просидел он в кресле, вполне счастливый, слегка двигая длинными тонкими пальцами в такт музыке; его мягко улыбающееся лицо, его влажные, затуманенные глаза ничем не напоминали о Холмсе-ищейке, о хитроумном, безжалостном Холмсе, готовом в любую минуту преследовать нарушителей закона».

Он и сам прекрасно играет на скрипке, исполняя «скрипичные пьесы, и довольно трудные: не раз по моей просьбе он играл "Песни" Мендельсона и другие любимые мною вещи…»

Холмс любит обедать в престижнейшем и дорогом ресторане «Симпсонс».

Типично утверждение, что Дойль ненавидел Холмса и сделал его неучем, который не знает, что Земля вращается вокруг Солнца. Но, во-первых, джентльмен и должен быть эксцентричен! К тому же джентльмен и должен иметь самое хаотичное образование. Ведь он – не специалист, получивший систематическое образование! Английские закрытые школы не имеют единой программы.

И Холмс прекрасно образован, но образован бессистемно!

Доктор Ватсон устанавливает, что Холмс обладает такими знаниями:

«1. Знания в области литературы – никаких.

2. Философии – никаких.

3. Астрономии – никаких.

4. Политики – слабые.

5. Ботаники – неравномерные. Знает свойства белладонны, опиума и ядов вообще. Не имеет понятия о садоводстве.

6. Геологии – практические, но ограниченные. С первого взгляда определяет образцы различных почв. После прогулок показывает брызги грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из какой она части Лондона.

6. Химии – глубокие.

7. Анатомии – точные, но бессистемные.

8. Уголовной хроники – огромные, знает, кажется, все подробности каждого преступления, совершенного в девятнадцатом веке.

9. Хорошо играет на скрипке.

10. Отлично фехтует на шпагах и эспадронах, прекрасный боксер.

11. Основательные практические знания английских законов.

Практичность и прагматизм глубоко симпатичны англичанам. Сообщаемые Ватсоном сведения о Холмсе делают его весьма симпатичным. А то, что рассказывается о Холмсе, говорит никак не о скверном образовании. Ну подумаешь, не знает философии и астрономии!

Холмс хорошо знает языки. Он может написать нужное слово по-итальянски, улавливает немецкое построение фразы и цитирует по-немецки Гете; по-французски цитирует письмо Гюстава Флобера к Жорж Санд. Холмс достаточно знает латынь, чтобы понять без перевода эпиграмму.

Однажды «Холмс заинтересовался также древним корнуэльским языком и, если мне не изменяет память, предполагал, что он сродни халдейскому и в значительной мере заимствован у финикийских купцов, приезжавших сюда за оловом. Он выписал кучу книг по филологии и засел было за развитие своей теории».

Уже в его времена кельтские языки считались частью индоевропейских и не признавалась их связь с семитскими… Но Холмс, сын своего времени, мог разделять представления, отвергнутые позднее.

Холмс написал научную монография «Музыка средневековья», он постоянно цитирует Гете, Шекспира, Библию. Пишет он и книгу «Практическое руководство по разведению пчел».

Холмс прекрасно образован и по части своей работы детектива – намного лучше официальных полицейских чиновников. Он прекрасно разбирается в следах, в том числе в следах от шин, в окурках и сортах пепла, пулях и порохах, отпечатках пальцев и шрифтах. «На мой взгляд, разница между боргесом на шпонах, которым набираются передовицы "Таймс", и слепым шрифтом дешевеньких вечерних листков не менее очевидна, чем разница между вашими неграми и эскимосами. Знание шрифтов – одно из самых элементарных требований к сыщику, хотя должен признаться, что в дни своей юности я однажды спутал "Лидского Меркурия" с "Утренними известиями". Но передовицу "Таймс" ни с чем не спутаешь, и эти слова могли быть вырезаны только оттуда». И при том, что Холмс прекрасно образован, он еще и отлично физически развит. Джентльмен и должен быть хорошим спортсменом. Холмс быстро ходит, прекрасно бегает. «Я всегда считался хорошим бегуном, но он опередил меня на такое же расстояние, на какое я сам опередил маленького сыщика».

Он и на ринге выступал: «Да нет же, Мак-Мурдо, знаете! – вдруг добродушно проговорил Шерлок Холмс. – Я не думаю, чтобы вы забыли меня. Помните любителя-боксера, с которым вы провели три раунда на ринге Алисона в день вашего бенефиса четыре года назад?..

…– Уж не мистера ли Шерлока Холмса я вижу?! – воскликнул боксер. – А ведь он самый и есть! Как это я сразу вас не узнал? Вы не стояли бы здесь таким тихоней, а нанесли бы мне ваш знаменитый встречный удар в челюсть – я бы тогда сразу узнал вас. Э-э, да что говорить! Вы – из тех, кто зарывает таланты в землю. А то бы далеко пошли, если бы захотели!»

Холмс в одиночку и без оружия противостоит двоим вооруженным дубинками преступникам, легко отбивается от «какого-то негодяя с дубинкой». Когда «господин Джозеф бросился на меня с ножом, и мне пришлось дважды сбить его с ног и порезаться о его нож, прежде чем я взял верх. Хоть он и смотрел на меня "убийственным" взглядом единственного глаза, который еще мог открыть после того, как кончилась потасовка, но уговорам моим все-таки внял и документ отдал».

Джентльмен должен владеть оружием. Холмс от нечего делать «усевшись в кресло с револьвером и патронташем, начинал украшать противоположную стену патриотическим вензелем "V.R.", выводя его при помощи пуль, я особенно остро чувствовал, что это занятие отнюдь не улучшает ни воздух, ни внешний вид нашей квартиры».

Забавно? Но попробуйте чтобы то ни было «написать» на стене, стреляя даже из ружья, а не то что из револьвера. Холмс умеет действовать и так: «Послышался глухой удар – это Холмс обрушил свой револьвер на череп бандита».

Когда приходится применять оружие, спасая человеческую жизнь, «тогда и я и Холмс выстрелили одновременно, и раздавшийся вслед за этим оглушительный рев убедил нас, что по меньшей мере одна из пуль попала в цель». Чуть позже «Холмс всадил ей в бок одну за другой пять пуль. Собака взвыла в последний раз, яростно щелкнула зубами, повалилась на спину и, судорожно дернув всеми четырьмя лапами, замерла. Я нагнулся над ней, задыхаясь от бега, и приставил дуло револьвера к этой страшной светящейся морде, но выстрелить мне не пришлось – исполинская собака была мертва».

Владеет Холмс и шпагой, тренируется – но это чисто спортивное занятие, в бою Холмс шпагу не применяет.

Вот трость и хлыст Холмс применяет частенько. Его хлыст дополнительно утяжелен при помощи свинца, налитого в рукоять. «Блеснул ствол револьвера, но Холмс охотничьим хлыстом стегнул противника по руке, и револьвер со звоном упал на каменный пол».

Холмс неприхотлив, совершенно безразличен к удобствам, тем более равнодушен к роскоши. Прожить на болотах, охраняя сэра Генри и прячась в жилищах древних людей, для него – полные пустяки. Он феноменально наблюдателен, но неаккуратен по мелочам. «Когда я вижу, что человек держит свои сигары в ведерке для угля, табак – в носке персидской туфли, а письма, которые ждут ответа, прикалывает перочинным ножом к деревянной доске над камином, мне, право же, начинает казаться, будто я образец всех добродетелей».

«Холмс курит крепкий табак, и безразличен к его качеству. И как курит! «…Я вошел в комнату и перепугался: не пожар ли у нас? – из-за того что через дым едва брезжил свет лампы…».

Но это же так естественно для джентльмена – выкурить трубочку, подстегнуть свой мозг табаком!..Как и выпить иногда портвейна.

Убежденный холостяк, который не доверяет женщинам и не понимает их? Но таких чуть ли не треть среди мужского населения…Тем более что «самая очаровательная женщина, какую я когда-либо видел, была повешена за убийство своих троих детей. Она отравила их, чтобы получить деньги по страховому полису». Тут тоже все понятно без слов. Тем более что Холмс неизменно вежлив с женщинами и проявляет рыцарскую готовность помогать.

Холмс многогранен и умеет быть прекрасным собеседником: «Мы отлично позавтракали; за столом Холмс говорил только о скрипках и с большим воодушевлением рассказал, как он за пятьдесят пять шиллингов купил у одного еврея, торгующего подержанными вещами на Тоттенхем-Корт-роуд, скрипку Страдивариуса, которая стоила по меньшей мере пятьсот гиней. От скрипок он перешел к Паганини, и мы около часа просидели за бутылкой кларета, пока он рассказывал мне одну за другой истории об этом необыкновенном человеке».

Но: «всякие чувства, а тем более это, были ненавистны его холодному, точному и поразительно уравновешенному уму. Мне кажется, он был самой совершенной мыслящей и наблюдающей машиной, какую когда-либо видел мир, но в роли влюбленного ему было бы не по себе. Он говорил о нежных чувствах не иначе как с презрительной усмешкой и с издевкой. Они были великолепным объектом для наблюдения, превосходным средством срывать покровы с человеческих побуждений и поступков. Но допустить вторжение чувства в свой утонченный и великолепно отрегулированный внутренний мир значило бы для изощренного мыслителя внести туда хаос, который бросил бы тень на все достижения его мысли. Песчинка, попавшая в чувствительнейший прибор, или трещина в мощной линзе причинила бы меньше неприятностей такому человеку, как Холмс, нежели страсть».

Мягко скажем, преувеличение! Но очень в английском духе… При том что и по мнению англичан, человек вовсе не должен быть бесчувственным; скорее он должен уметь прекрасно владеть собой. Высказываться, клеймя «всякие там» чувства и эмоции, – тоже очень престижно. Но престижно в то же время эти чувства испытывать… По возможности, пореже проявляя.

Эти сочетание качеств и демонстрирует Холмс. Он очень хорошо сдержан и прекрасно владеет собой. Он не проявляет эмоций… Но: «Хватайте его сзади, Ватсон! Не выпускайте из комнаты! Сейчас, сэр, мы посмотрим содержимое вашей записной книжки…»

Холмс не вносит хаос в свой «прекрасно отрегулированный внутренний мир». Но вот «самая совершенная мыслящая и наблюдающая машина» слышит, как демоническая собака погналась за беглым каторжником по болотам.

«Где это? – шепнул Холмс, и по тому, как дрогнул у него голос – у него, у человека с железными нервами! – я понял, что этот вопль проник ему в самую душу. – Где кричат, Ватсон?

– По-моему, в той стороне. – Я протянул руку, показывая в темноту.

– Нет, вон там!

Мучительный крик снова пронесся в безмолвной ночи, но теперь он был еще ближе, еще громче. И к нему примешивались какие-то другие звуки – глухое низкое рычание, напоминающее чем-то непрестанный рокот моря.

– Это собака! – крикнул Холмс. – Бежим, Ватсон, бежим! Боже мой! Только бы не опоздать!

Он бросился в темноту, я следом за ним. И вдруг где-то впереди, за валунами, раздался отчаянный вопль, потом глухой, тяжелый стук. Мы остановились, прислушиваясь. Но больше ничто не нарушало давящей тишины безветренной ночи.

Я видел, как Холмс, словно обезумев, схватился за голову и топнул ногой о землю:

– Он опередил нас, Ватсон! Мы опоздали!

– Нет, этого не может быть!

– Чего я медлил, дурак! И вы тоже хороши, Ватсон! Оставили Баскервиля одного, и вот чем все кончилось! Нет, если поправить ничего нельзя, я все равно отомщу негодяю!»

У Холмса жесткая верхняя губа. Холмс издевается над «нежными чувствами». Но стоило убийце Эвансу ранить Ватсона, и…

«Вы не ранены, Ватсон? Скажите, ради Бога, вы не ранены?

Да, стоило получить рану, и даже не одну, чтобы узнать глубину заботливости и любви, скрывавшейся за холодной маской моего друга. Ясный жесткий взгляд его на мгновение затуманился, твердые губы задрожали. На один-единственный миг я ощутил, что это не только великий мозг, но и великое сердце… Этот момент душевного раскрытия вознаградил меня за долгие годы смиренного и преданного служения.

– Пустяки, Холмс. Простая царапина. Перочинным ножом он разрезал на мне брюки сверху донизу.

– Да, правда, слава Богу! – воскликнул он с глубоким вздохом облегчения. – Только кожу задело. – Потом лицо его ожесточилось. Он бросил гневный взгляд на нашего пленника, который приподнялся и ошарашенно смотрел перед собой. – Счастье твое, негодяй, не то, клянусь… Если бы ты убил Ватсона, ты бы живым отсюда не вышел».

В общем, на машину не похоже.

Холмс никогда не сочувствует преступнику, преступления ему глубоко антипатичны. И при том он не связан формальными требованиями. Его представления о справедливости очень личностны. Это он, Холмс, несет в мир представления о разуме, справедливости и чести.

Холмс отпускает на свободу ничтожного человечка Райдера, но он готов отхлестать хлыстом такого же мелкого негодяя Уиндибенка за подлости по отношению к его падчерице.

Он оправдывает поступок капитана Кроукера – хотя он все-таки убил своего отвратительного соперника. Формально он преступник и убийца. Тем более он не винит лакея Бэннистера, который скрыл скверный поступок студента – сына своего бывшего хозяина.

Когда знатная дама убивает шантажиста Чарльза Огастеса Милвертона, «если бы не Холмс, схвативший меня за руку, когда женщина посылала пулю за пулей в шатающегося Милвертона, я бросился бы ему на помощь. Я понял, что означает его твердое рукопожатие. Это не наше дело, правосудие наконец настигло мерзавца, у нас свои обязанности и своя цель, которую мы не должны терять из виду».

Но Холмс строго судит поступки герцога Холдернесса, приведшие к преступлению. Он готов преследовать профессора Мориарти, уничтожить тайного Баскервиля – Стэплтона, если он убьет сэра Генри.

Словом – он не чиновник на службе закона… Холмс – рыцарь на службе своего общества… А это совсем не одно и тоже. Именно в этом состоял смысл средневекового рыцарства: вооруженный всадник лично несет в мир справедливость, руководствуясь своим чувством чести и отвечая перед Богом. Сам. Лично.

Таков и Холмс: отнюдь не бесстрастный винтик в машине соблюдения законов.

Расследуя дела, которыми снабжают его клиенты, Холмс опирается на свои жизненные принципы, правила чести, и они ему частенько заменяют писаные на бумаге законы, судебные претенденты и распоряжения сановников и царственных лиц.

Холмс – джентльмен, но вынужден брать деньги за свой труд. С кого-то побогаче берет много. Шесть тысяч фунтов с герцога Холдернесса – огромная сумма. На шесть тысяч фунтов семья среднего класса может жить лет 10, не нуждаясь ни в чем.

Но с несправедливо обиженных не берет ничего, часто ограничивается оплатой его расходов в процессе расследования.

Тем более – часто расследует дела, которые и не могут принести дохода.

Философия? Холмс ей вовсе не чужд, только это не профессиональная философия, которую преподают в Оксфорде на соответствующем факультете. Это мировоззрение человека, твердо верящего в осмысленность происходящего. Порой действительность сильно огорчает его бессмыслицей и несправедливостью.

«Что же это значит, Ватсон? – мрачно спросил Холмс, откладывая бумагу. – Каков смысл этого круга несчастий, насилия и ужаса? Должен же быть какой-то смысл, иначе получается, что нашим миром управляет случай, а это немыслимо. Так каков же смысл? Вот он, вечный вопрос, на который человеческий разум до сих пор не может дать ответа».

Возможно, Дойль и не любил своего героя. Возможно, он тысячу раз предпочел бы писать о «Белом отряде» и о приключениях профессора Челленджера, а не о сыщиках. Возможно, он считал приверженность сограждан к детективам вульгарной и низкой. Возможно, он предпочел бы, чтобы они читали что-то более возвышенное.

Но вот что неправда: что сэр Артур изобразил Холмса малокультурным, туповатым, нелепым. Холмс – крупная, яркая личность, вызывающая уважение и интерес даже сегодня. Скажу больше – это идеал англичанина рубежа XIX и XX веков. Холмс изображен таким, каким хотел бы видеть самого себя англичанин среднего класса.

Неприхотливый и выносливый, отважный и упрямый, физически сильный и воздержанный в еде, Холмс воплощает в себе лучшие качества вообще любого англичанина.

Он настолько близок к идолу англичан, к богатому помещику, насколько это вообще возможно для человека, у которого нет пассивного дохода за тысячу фунтов. Множество людей среднего класса хотели бы быть настолько же образованными, благородными, независимыми. Хотели бы есть в том же ресторане, играть на скрипке и слушать оперу… Или иметь такие же аристократичные привычки. Хотели бы так же владеть хлыстом, револьвером и тростью, так же неутомимо ходить и бегать.

Даже недостатки Холмса таковы, что делают его еще симпатичнее. Страстный курильщик, порой выпивающий нечто спиртное, он – носитель простительных, даже привлекательных недостатков, массовых дурных привычек. «Как мы все».

Идеальный герой литературного произведения и должен быть таким же, как читатель, – только лучше. Таким, каким хотелось бы видеть себя читателю. Скажем, торговец обувью, старьевщик или мясник вряд ли способен и захочет уподобиться Холмсу. Но англичанин среднего класса – захочет.

Холмс – идеальный мужчина для восьми – девяти миллионов человеческих существ.

И при том он – глубоко народный герой, психология которого уходит глубоко в национальную толщу. В представления, привычки, предрассудки, выдумки англичан.

Прагматичный и позитивный, Шерлок все старается объяснить рационально…

И притом часто руководствуется вовсе не логикой, а эмоциями, здравым смыслом и чувством чести. Он знает, как должен быть устроен мир, и способен хотя бы в частностях привести его к идеальному – не идеальному, но хотя бы приемлемому состоянию. Хотя бы покарать явное зло.

Он осознает, что «восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянно с моей стороны», но «борется со злом по мере своих скромных сил и возможностей».

В этой извечной борьбе Шерлок Холмс утверждает народную мораль. Да, народную! Это мораль английского народа, особенно ее образованной части.

Он считает правильным и справедливым то же, что считают правильным и справедливым большинство англичан.

Его представления о мире разделяются всем средним и высшим классами Великобритании его эпохи.