Часть IV
Северное сияние

Однажды утром после прогулки в горах Алиса попросила маму оплатить занятия в тренажерном зале, потому что хотела поддерживать себя в форме. Хотя эта просьба казалась разумной, Эмма вспомнила, как оплачивала дочери членство в Обществе любителей природы в зоопарке, Клубе аквариумистов и Центре активного отдыха. Алиса посещала их несколько раз, а потом теряла интерес.

Эмма нахмурилась, а Алиса сказала: «Мам, на этот раз я не брошу».

У Эммы возникло естественное желание согласиться на уговоры, но после года психотерапии она чувствовала себя более уверенной. Исходила из разумных соображений, а не из страха, что ее осудят. Эмма ответила Алисе: «Ты сама оплатишь первые два месяца, и потом, если надумаешь регулярно ходить в тренажерный зал, я буду оплачивать тебе половину стоимости».

Алису ответ Эммы ошарашил, но она не протестовала, сказал лишь: «Я подумаю».

Эмма ощутила прилив гордости за себя. Она прислушалась к внутреннему голосу и установила границы разумного в общении с дочерью. «Молодчина, Эмма!» — похвалила она себя. Эмма становилась честнее в отношении к себе и окружающим, и Крис реагировал на это неожиданным для нее образом. Ему нравилось, что жена научилась постоять за себя. Он сказал: «А с тобой гораздо интереснее, когда ты не дергаешься все время. Я теперь меньше переживаю за тебя».

Алиса начала относиться к маме с большим уважением и стала менее бесцеремонной. Эмме показалось, что раньше дочь испытывала ее на прочность, желая посмотреть, как далеко все может зайти, прежде чем раздастся «Стоп!». Теперь Эмма установила границы общения, и проверки Алисе ни к чему. Она стала меньше обращаться к матери с просьбами и испытывала благодарность за то, что она ей давала.

Занятия Эммы йогой, массаж, медитация и ведение дневника научили понимать себя. Наконец, когда ей исполнилось семьдесят, она начала понимать, кто же она на самом деле.

Преклонный возраст особенно хорош тем, что дает шанс обрести себя, или то, что Маргарет Фюллер называет «сияющим величественным я», которое возникает после преодоления страхов и обретения целостности. Мы можем распрощаться с ложными представлениями о себе, приобретенными в детстве, которые сопровождали нас многие годы. Теперь есть потенциал, помогающий найти свое глубинное подлинное «Я» и, в конце концов, быть искренними.

Обретая целостность и осознавая, кто мы, мы узнаем, что самые важные отношения строятся с самими собой. Парадоксально, но при этом мы, скорее всего, распрощаемся с юношеским нарциссизмом и самокопанием. Мы перерабатываем и интегрируем свой опыт, который помогает лучше понять, и кто мы такие, и каков окружающий мир. Мы научились лучше контролировать собственные эмоции и устанавливать разумные границы дозволенного в общении с другими людьми.

Как всегда происходит, когда человек сталкивается с серьезными испытаниями в ходе развития, чтобы двигаться вперед, нужно принять важный экзистенциальный выбор и приобрести определенный набор навыков. Независимо от того, что с нами происходит, мы можем решить развиваться. Когда перестанем слишком близко к сердцу принимать мнение других, позволим себе жить в соответствии с тем, кто мы есть на самом деле. Мы сможем признаться себе в том, что испытываем отрицательные эмоции, что у нас есть недостатки, и смириться с этим, как и с тем, что мы пытаемся быть честными, радоваться жизни и быть свободными.

Наконец, мы можем позволить себе проводить время лишь с теми людьми, чье общество доставляет нам настоящее удовольствие. Веселиться с друзьями, покупать себе цветы и танцевать под луной. Пристально вглядываясь в то, что нас окружает, мы можем найти красоту и величие в повседневных вещах.

Что значит быть собой, разные женщины понимают по-разному. Для Марии это значит не красить волосы, не наряжаться или ходить только туда, куда ей хочется. Для Йетты — высыпаться по утрам в воскресенье и есть на завтрак пирог, если хочется. Когда Наоми наконец дала отпор мужу, склонному к насилию, и заявила ему, что уйдет от него, если он не прекратит так вести себя, она почувствовала себя цельной и свободной личностью. А Джилл чувствует себя комфортно, когда рассказывает о своих печалях и волнениях другим людям и при не извиняется за сказанное.

Холодная Кестрел считает, что быть собой — значит учиться доверять другим. До памятного лета, когда у ее матери обнаружили рак, она доверяла лишь себе, привыкла к собственной злобе, но не выносила уязвимости и нежности. Она возвела вокруг себя небольшую крепость, вырыла ров и наполнила его красным вином.

Но рак, который обнаружили у Эвелин, распахнул ворота в сердце Кестрел, крепко запертое на замок. Заботясь о матери, Кестрел исцелилась, обрела целостность и стала способна на доверие и беззащитность.

Поначалу собственная нежность пугала ее. Если бы Кестрел знала, как открыть свое сердце, она сделала бы это. Но на этот раз она не могла отмахнуться от печали. То, что поначалу было беспокойством за маму, превратилось в широкие ворота, открывшие путь к ее сложному, эмоциональному и живому внутреннему «Я».

Для Сэл быть собой значило обрести Бога, к которому она стремилась в детстве. Когда я встретила ее в Нью-Йорке, на ней были черные брюки и мандариново-оранжевый жакет. У Сэл доброе открытое лицо, на все вопросы она отвечала обдуманно. Она могла быть мудрой, но в основном была честной и энергичной. Первое, что сказала Сэл: «Мне надо было родиться высоким и сильным мужчиной, а я родилась маленькой женщиной».

Она полагала, что несоответствие между тем, как она воспринимала себя, и тем, как выглядела, создавало проблемы на протяжении всей жизни. Была уверена, что слово «маленькая» — синоним слова «недостаточно», как слова «недостача» и «недоделанный».

Сэл активно сопротивлялась всем культурным нормам, связанным с женственностью. В детстве она отказывалась носить платья и завивать волосы, не хотела играть с куклами. «Это было не для меня», — призналась она мне. Теперь она одевалась по-мужски и носила короткую стрижку.

В детстве Сэл подвергалась сексуальному насилию со стороны своего дяди в течение многих лет. Она несколько раз жаловалась матери, но ей не поверили. Когда это произошло в четвертый раз и она снова рассказала о случившемся, мать отвесила ей затрещину и велела прекратить враки.

Через неделю после окончания школы Сэл переехала в Нью-Йорк. Она жила на улице, пока ей не предложили работу уборщицы в салоне красоты. Она позволяла унижать себя сексуально. У нее была такая низкая самооценка, что казалось, будто она заслуживает того, что ее считают игрушкой для удовлетворения сексуальных прихотей. У нее не было представления о том, что существуют границы личной неприкосновенности, и боялась близких отношений с кем бы то ни было. У нее ничего подобного не было.

Сэл сказала, что заблокировала большую часть своего прошлого. У нее почти не сохранилось воспоминаний о тех временах, когда она училась в средних классах школы. «Когда я прокручиваю в голове свою жизнь, вспоминаю лишь мрак и страдания, — призналась она. — Я была изгоем. Меня унижали, оскорбляли и дразнили. Удивительно, что я дожила до сегодняшнего дня».

Поддерживала ее лишь католическая вера. В детстве она мечтала стать священником, служила мессу у себя в комнате и произносила молитвы, которые слышала в церкви. Ее успокаивали молитвенное чтение и отправление церковных ритуалов.

К десятилетнему возрасту Сэл осознала, что она лесбиянка, но хранила это в секрете и скрывала свои чувства от других девочек. Когда ей исполнилось двадцать четыре, она вышла замуж и попыталась жить как женщина традиционной ориентации. Но в начале 1970-х навсегда отказалась от этой мысли. Сэл заявила о своей ориентации во времена, когда быть лесбиянкой в Нью-Йорке значило то же самое, что ходить по барам, употреблять наркотики и противопоставлять себя обществу. Она не была к этому готова и быстро превратилась в алкоголичку.

В 1980-е годы она начала работать стилистом в салонах для мужчин-геев в Нью-Йорке. К ней ходили знаменитые люди с Бродвея и из мира богемы. В то десятилетие многие ее клиенты умерли от СПИДа, бизнес развалился. Теперь ей шестьдесят, и многие ее друзья переживают из-за потери друзей. Она отвечает им: «Это со мной уже случилось».

Тридцать три года назад Сэл лечилась от алкоголизма и вступила в Организацию анонимных алкоголиков. Теперь она организует семинары по двенадцатишаговой программе избавления от зависимостей и проводит занятия в группах поддержки для женщин, подвергшихся сексуальному насилию.

Первые ее полноценные взаимоотношения родились в группах для анонимных алкоголиков. Когда она была на семидесятилетнем юбилее Организации анонимных алкоголиков в Торонто, повстречала активную и общительную Норму, на четырнадцать лет моложе. Последний праздничный вечер они проговорили всю ночь напролет. На следующее утро разъехались по разным городам, но продолжали общаться по телефону. Через год Норма переехала в Нью-Йорк к Сэл. Норма — ее первая и единственная спутница жизни.

Последние десять лет Норма и Сэл жили вместе с матерью Сэл, которая страдает артритом и почти ослепла, заботятся о ней: помогают принимать ванну, готовят еду и общаются. Ее мама чувствует себя плохо и по-доброму к ним относится. Сэл больше не держит зла на мать за то, что та не защитила ее в детстве, когда она в этом нуждалась. Теперь в помощи нуждается сама мама.

У Сэл были постоянные проблемы со здоровьем, например вирус Эпштейна — Барра. Она шутит, что в тридцать «страдала аллергией на все подряд и могла только ветки жевать». Потом у нее обнаружили рак груди, и она должна была смириться с мыслью, что может умереть. Но постепенно, не только благодаря традиционному лечению, но и с помощью йоги и вегетарианской диеты, она восстановила здоровье.

Излечившись от рака, она осознала, как ей нужен Бог, и стала семинаристской. Получив сан, основала собственную церковь. Теперь молитвы и церковные обряды стали неотъемлемой частью ее жизни.

По воскресеньям Сэл читает проповедь прихожанам. Она часто проводит свадьбы, поминальные службы и освящает дома. Руководит приютами и большую часть жизни посвящает людям, стремящимся к духовному саморазвитию. Сэл проповедует простую мысль, что мы достойны любви и уважения. Она научилась быть добрее к себе, балует себя по мелочам. Например, посещает курсы керамики, а раз в неделю ходит есть суши. После всего пережитого Сэл радуется, что осталась жива. Когда она вспоминает свою юность, понимает, что пыталась приблизиться к Богу, став алкоголичкой. «Я искала Бога во всем, а теперь Он посетил меня», — призналась она мне.

Независимо от жизненных обстоятельств, если мы решаемся в полной мере быть самими собой, жизнь будет прекрасна и прожита не зря. Жить, оставаясь собой, можно, если внимательно прислушиваться к своему телу, сердцу и разуму. Лучше всего в этом помогает медитация, но любой другой способ обретения самосознания — например, занятие искусством, ведение дневника, йога и вдумчивые беседы с другими людьми — помогают нам понять себя.

Такое самосознание позволяет понять, где проходит граница между нашими потребностями и желаниями и потребностями и желаниями других людей. Мы снова и снова можем задаваться вопросом: «Какое отношение это имеет ко мне? В чем ситуация меня не касается?»

Подобные вопросы учат не принимать все подряд на свой счет и при этом нести ответственность.

Мы можем научиться отслеживать и выявлять капризы, «слепые точки» и истории, которые с нами повторяются. Распознавать свои импульсы и деструктивные мысли, подавив желание действовать в соответствии с ними. Мы можем осознать стремление выносить суждения, отказываясь высказывать эти мысли вслух. Прислушаться к внутреннему голосу, который стремится защитить нас, и делать так, чтобы нам было лучше.

К тому моменту, как исполняется шестьдесят пять, мы научились наслаждаться обычным днем и внутренне готовы к тому, что совершим ошибки, будем расстроены и в чем-то потерпим неудачу. Мы понимаем, что все страдают и ошибаются, но при этом прекрасны и достойны любви. Можем прекратить борьбу с реальным миром и позволить себе чаще испытывать то, что Эллен Берстин называет «днями, когда я ничего никому не должна».

Познав себя, можно простить. Как сказала Шэрон Зальцберг, «ты можешь обойти весь свет и не отыскать никого, более достойного любви, чем ты сам».

Возможно, самая большая мудрость в том, чтобы понять, как по-доброму относиться к чокнутому младенцу, живущему в глубине души. Когда мы этому научимся, сможем быть милосердными и к другим. Можем намекнуть им, что притворяться незачем. Становясь более зрелыми, мы способны научить чему-то других. Наш урок будет заключаться в том, что можно быть несовершенным и что-то напутать, противоречить себе и при этом оставаться замечательным человеком. Когда мы принимаем себя такими, какие есть, становимся менее тщеславными и в меньшей степени стремимся к престижу. Мы по-прежнему будем признавать, что желаем конкурировать с другими, и нам необязательно действовать из стремления быть лучше других. Многие мои друзья говорят, что гораздо реже пытаются произвести на кого-то впечатление или добиться чего-то. Наоборот, они испытывают прилив радости, если им удается вдохновить людей.

Виллоу перестала воспринимать себя просто как производственную единицу. Она продолжала трудиться, однако работа у нее была другая: заботиться о Соле. Она по-прежнему была целеустремленной, но временами жила не по часам. Поняла, что хоть хорошо приносить пользу другим, иногда лучше этого не делать. Теперь она позволяет себе вздремнуть или почитать статьи о моде в «Нью-Йорк Таймс». Они с Солом стали больше шутить. Когда она случайно увидела свое отражение в зеркале, удивилась тому, что улыбается. А услышав собственный смех, подумала: «Я нравлюсь себе такой».

Что касается меня лично, я постоянно стремилась к большему. Цитата «Даже в Киото я мечтаю о Киото» точно обо мне. Но когда мне исполнилось семьдесят, я стала получать больше удовольствия от жизни, какова она есть. Часто я засыпаю с мыслью, что если бы это оказался последний день моей жизни, я была бы довольна тем, как провела его. Если бы узнала, что жить осталось неделю, не думаю, что изменила бы что-то в распорядке дня.

Еще я всю жизнь старалась себя усовершенствовать. Есть немецкое слово schlimmbesserung, что значит «лучшее — враг хорошего». Иногда это относится ко мне. Мое постоянное и яростное желание становиться лучше часто мешало мне просто радоваться тому, какая я есть. Некоторые буддисты говорят: «Ты и так совершенен, но можешь стать немного лучше». Так себя и ощущаю. К великому счастью, я не всегда поглощена стремлением к самоусовершенствованию — иногда счастлива и так. Я все еще стремлюсь к чему-то, но могу отпустить себя на свободу, позволив отдохнуть от планов по работе над собой. Иногда просто признаю за собой право на причуды, а мои неврозы — неотъемлемая часть личности.

Мое согласие с самой собой — результат медленного развития на протяжении десятилетий. Время от времени меня посещают прозрения, благодаря которым я совершаю очередной прыжок в развитии. Позволяю себе испытать и жестокость, и любовь Вселенной. У меня трезвый взгляд на себя и окружающих, но я не хочу никого судить. И все принимаю.

Я пережила момент озарения, когда однажды в июне летела на Большой остров на Багамах с подругой Джен. Мы мечтали об этом с тех времен, как нам исполнилось двадцать. У нас обеих мужья не любят ездить в отпуск, и в течение многих лет такую роскошь мы не могли себе позволить. И вот, наконец, когда мне исполнилось шестьдесят девять лет, я поняла, что готова. Нам с Джен везде было весело и интересно — ходить по велосипедной дорожке или обедать в забегаловке, — но мы оказались на Карибских островах с белоснежными пляжами, голубыми волнами и величественными пальмами.

Это был очень простой отдых. Мы просыпались с рассветом и любовались закатом по вечерам. Наше расписание зависело от времени приливов, движения облаков, света и цветов. Мы постоянно были на воздухе, только в жару уходили с улицы и читали. Гуляли по пляжу, заказывали себе простую еду и плескались в бирюзовой воде. Джен плавать не умеет, а я развлекалась с маской и трубкой, рассматривая красивых рыбок и кораллы.

По ночам я валялась в шезлонге во дворе и любовалась звездами. Они будто состояли из воды и висели низко-низко в чистом и безоблачном небе. Я слышала нежный шепот океанских волн и шелест ветра в листьях большой кокосовой пальмы неподалеку. Однажды ночью у меня возникло чувство, словно я обратилась к небесам с вопросом, сама не понимая, о чем спрашиваю, но в надежде, что там знают ответ.

Сначала я вспомнила о своих родных, которые покинули этот мир. Потом — особенные моменты, которые были связаны с большинством из них, и почувствовала, что меня любят и что я счастлива. Когда вспомнила родственников, которые заставили меня страдать, на лице отпечаталась грусть. И защемило сердце при мысли о том, что мы не в состоянии ничего полностью забыть, все остается в нас, воспоминания готовы нахлынуть и овладеть нами.

Я ждала знака — например, падающей звезды, которая была бы посланием для меня от бабушки. Хотела, чтобы мои предки дали о себе знать или чтобы со мной заговорили звезды. И тогда у меня родился ответ на тот вопрос, который я долго не могла сформулировать.

А ответ быт простой: пусть звезды будут лишь звездами. Этого достаточно. Мой занятый мыслями ум находился в напряжении постоянного ожидания, чего-то требовал и даже придумывал истории, которые небо должно было мне поведать. Я поймала себя на забавной мысли, что пытаюсь манипулировать ночным небом.

«Пусть звезды будут лишь звездами». Я почувствовала, как мое тело окутывает покой. И в этот момент я позволила жизни идти своим чередом.

Я долго смотрела в небо и чувствовала благодарность. Понимала, как честно — просто признавать существование того, что есть здесь сейчас. В моей жизни это значило называть вещи своими именами. Всю жизнь я старалась не произносить слово «страдание», называла происходящее иначе. Я стремилась все приукрасить, изменить или усовершенствовать. А что будет, если просто назвать гнев гневом, грусть грустью? И если назвать предательство его подлинным именем? Если произнесу «горечь», буду изо всех сил стараться никогда не испытывать этого чувства?

Не нужно ничего из себя выдавливать, отрицать и утверждать. И при этом надолго цепляться за определенное чувство. У всех эмоций есть жизненный срок, я лишь позволю времени идти своим чередом. Как сказал Леонард Коэн, «внутренние чувства приходят и уходят». А когда мое внутреннее чувство существовало, я могла точно обозначить эмоцию, которая его заменяла.

В ту ночь я почувствовала, что воспринимала небо максимально масштабно. Звезды не падают ни вверх, ни вниз. Они льют свет в нашу атмосферу. Пляжная благодать успокоила, обрадовала и умиротворила меня. По крайней мере, на тот момент я исцелилась и почувствовала, что во мне что-то изменилось, и, вероятно, моя жизнь тоже изменится, станет более искренней и менее подчиненной потребностям.

Самый великий дар нашей жизни — подлинность. Мы достигли той точки пути, где хотя бы на мгновение можем сушить весла и осмотреться. Мы прощаемся с нашими страхами и обретаем в себе источник силы. Можем оценить все, что видим, и быть благодарными за свой разум, сердце и тело. Наша зрелость и чистое сердце дают возможность оценить собственную жизнь с разных точек зрения. Мы способны воспринимать и наших предков, и все живые существа как объекты заботы. И можем оценить дары, которыми мир постоянно нас наделяет.