Глава десятая

Патронов для «Экзекутора» осталось всего шесть, а локос, окруживших храм Огненной Птицы, было более трех десятков. Но для них у меня имелось еще кое-что. По дороге сюда я наткнулся на два растерзанных скитальческих трупа и самым бесстыдным образом обобрал их, разжившись парой неплохих револьверов. Револьверные барабаны были пусты – погибшие скитальцы отстреливались до последнего патрона, но, видимо, напиравшие отовсюду оседлые просто не дали отважным парням перезарядить оружие. За мной пока никто не гнался, и потому я без спешки забил револьверные каморы патронами, извлеченными из патронташей убитых. Оставшиеся патроны рассыпал по карманам сюртука. Я не сомневался, что, угодив в подобную плачевную ситуацию, обрету столь же бесславный конец, как и эти несчастные.

И угодил... Пока я пробирался к месту встречи по просекам и оврагам, до последнего надеялся, что раз точки «Феникс» перестали воскрешать игроков, локос волей-неволей надоест отираться у иссякшего источника вражьих сил и они направятся ловить уцелевших скитальцев в более густонаселенные районы. Как выяснилось, зря надеялся. Превратившись за минувшие дни в абсолютно бесстрастные машины для убийств, оседлые упорно не снимали отныне бесполезное оцепление. Стволы их оружия были все еще нацелены в центр храма Огненной Птицы, а у кого не имелось винтовок и пистолетов, держали наготове сабли, тесаки и прочий колюще-режущий инструмент.

Опасаясь выходить на опушку, я пока отсиживался в лесу. У меня еще было в запасе время – мне так не терпелось добраться до места встречи с сестрой, что я прибежал к точке «Феникс» гораздо раньше намеченного срока. Спешка снова вымотала мои силы, не до конца восстановленные после столичной погони, однако подарила лишних полчаса на обдумывание тактики предстоящего боя.

Тактика была проста – быстро бегать и метко стрелять. В идеале, при точном попадании первых восемнадцати выстрелов, за которыми последует долгая перезарядка револьверов, я мог уничтожить половину вражеской группы, а то и больше. Затем – как карта ляжет. Если удастся стремительной атакой вывести из строя больше стрелков, чем фехтовальщиков, возможно, мне и повезет. Если наоборот, шансы на успех резко падали. Играть со стрелками в салочки с одновременной перезарядкой – занятие не для хромоногого, который к тому же не слишком искушен в стрельбе из револьвера. Начинать атаку следовало со стрелков, и только с них! – иного выбора просто нет. Но вот попробуй-ка устроить выборочный отстрел в кутерьме, которая начнется сразу после первых выстрелов!

Я в сердцах сплюнул. Время на раздумье закончилось, и потрачено оно было впустую. Взятая на вооружение стратегия пришла мне в голову, едва я только засек врагов, и лучшей стратегии после этого у меня так и не появилось. Скорость, точность и везение – вот будет мой девиз в это беспокойное утро. Впрочем, то же самое я твердил в любое другое жаркое времечко, выпадавшее порой на мою долю.

Локос – несчастные жертвы нервного срыва Бета-креатора Васкеса – оцепили храм плотным кольцом. Я решил подобраться к ним поближе, чтобы шесть мощных штуцерных пуль, выпущенных в гущу противника, поразили как можно больше целей. Однако едва я вышел из-за дерева и взял штуцер на изготовку, как позади меня раздалось сопение, покашливание и шуршание множества ног по траве. Вздрогнув, я резко обернулся, уже готовясь получить в упор с десяток пуль или быть нанизанным на такое же количество клинков. А то и пережить все эти удовольствия заодно.

Чуть меньшая, чем окружившая точку «Феникс», компания оседлых подкараулила меня, пока я прятался в лесу, и беззвучно подкралась, выдав себя только сейчас. Естественно, что моя и без того шаткая стратегия развалилась мгновенно. Но даже в таком заведомо проигрышном положении я все-таки удержался от соблазна начать убивать направо и налево, лишь бы не пропадать задаром. Мой палец не дрогнул на спусковом крючке, как это случилось на крыльце библиотеки, хотя сейчас я удивился бы нервному срыву куда меньше.

Причина моей заминки крылась в странном поведении подкравшихся ко мне локос. До сей поры их обычной тактикой служила либо яростная атака сильного противника, либо столь же яростное преследование слабого. Но эта группа оседлых вела себя на удивление сдержанно. Я еще не забыл безумные глаза тех локос, которые гнались за нами с Кассандрой по лесу, и других, с которыми мы сталкивались потом в фуэртэ Кабеса. Оседлые, обступившие меня полукругом, вели себя так, будто я был их командиром и привел их за собой с целью вычистить местность от других локос. О нападении на меня эти изверги, похоже, не помышляли – их оружие было опущено, а об агрессивности говорили лишь мрачные лица, но не поведение.

От неожиданности я попятился, и оседлые как привязанные двинулись за мной, продолжая, однако, сохранять дистанцию. Ни один ружейный ствол не дернулся вверх, ни одна секира или сабля не взметнулись в ударе... Пялясь во все глаза на странных преследователей, я чуть было не упустил из виду тех локос, с которыми только что собирался воевать. Заслышав, как они тоже пришли в движение, я обернулся, думая, что наконец-то все встает на свои места и сейчас веселье помчится во весь опор!..

Такие же угрюмые лица и та же апатичная реакция на мое появление... Как только оседлые повернулись в мою сторону, их нацеленное на храм оружие сразу опустилось. Я снова оторопел. Не собратья ли этих локос еще вчера жаждали разорвать меня на куски с такой страстью, что бросались грудью прямо на пули? Что же такое переломное могло случиться, отчего оседлые за одну ночь утратили ко мне всякий интерес?

И когда адреналин во мне перекипел, а я окончательно убедился, что локос не намерены превращать меня в фарш, догадка не заставила себя ждать. И была она элементарнее некуда. И в той маленькой придорожной деревеньке, и в столице я не ощутил бы на себе ярость осатаневших оседлых, попадись я им навстречу один, без своей спутницы. Те локос гонялись вовсе не за мной, а за Кассандрой, и меня атаковали только потому, что я защищал скиталицу, не останавливаясь ни перед чем. Сегодня утром я попался локос в одиночестве, поэтому они безошибочно опознали неким внутренним чутьем во мне своего.

Именно своего! Ошибался старина Квинт, когда заявлял своим бойцам: «Респетадо Проповедник – не локо!» Разве не был Арсений Белкин в симулайфе таким же оседлым, как прочие его коренные обитатели? Пусть чересчур разумным по сравнению с обычным аборигеном, пусть ведущим скитальческий образ жизни, пусть обладающим более широкими правами и возможностями... Но что из того? Если взглянуть на вещи трезво, Проповедник являл собой все ту же говорящую движущуюся декорацию, как и прочие оседлые, будь они торговцами, земледельцами или рекрутами. И возразить на это было трудно. Что связывало меня с реальностью, как скитальцев, к которым до недавних пор я себя незаслуженно причислял? Только воспоминания и больше ничего.

Я был искусственным персонажем, знающим, что такое настоящая реальность, и в деталях помнившим прошлую жизнь покойного господина Белкина. Если бы Бета-креатор пожелал, он одарил бы подробной памятью любого из оседлых. Просто им она была ни к чему, а вот мне по чьей-то милости или халатности оставлена. А может, «файлы» моей памяти принадлежали к тем загадочным фрагментам ВМВ-кода, которые якобы хранили информацию о моей душе? Тогда это вселяло уверенность, что память об Анабель останется в неприкосновенности и я непременно буду помнить о Кассандре в следующей жизни, далекой и загадочной, как граница Вселенной...

Я опустил оружие и устало прислонился к одной из ритуальных глыб, что окружали точку «Феникс». Проповедник вернулся в общество своих сородичей, родство с которыми он столько времени отвергал. Локос еще с минуту взирали на меня, как на блудного сына, после чего разбрелись по опушке: кто блокировал до этого точку, вернулись в оцепление, остальные направились назад, в лес.

Война отменялась, но стоявшая передо мной проблема от этого не исчезла. Несложно было предугадать, как отреагируют локос на появление Анабель и Полины. Что мне делать с врагами, я знал. Моя беспринципность позволила бы обойтись так же и с «сородичами» – родство родством, но сегодня мое отношение к оседлым все равно не стало теплее. Однако их удвоившееся количество отправило в мусорную корзину все до единого тактические сценарии. Оставалось только одно средство, но применять его на безмозглых болванах было что стрелять в луну, надеясь превратить ее в бублик. И все же я попробовал, поскольку деваться-то один черт было некуда.

Какая только непривычная работа не сваливалась порой мне на голову и при жизни, и в Терра Нубладо, но ораторствовать пока не доводилось ни там, ни здесь. Скажу сразу: людям, что занимаются этим профессионально, надо всем до единого присваивать звание героя еще при жизни. За нечеловеческую самоотверженность в навязывании своего мнения другим, ибо сизифов труд, и тот в сравнении с ораторским делом выглядел куда как осмысленно. Именно такое мнение сложилось у меня, когда, взгромоздясь на невысокий булыжник, я, надрывая голос, сначала созвал к себе локос, а потом развернул перед ними речь. Чувствовал я себя при этом если не Цицероном, то по крайней мере уличным оратором лондонского Гайд-парка.

Надо признать, оседлые откликнулись на мой призыв довольно воодушевленно. Бойцы оцепления побросали позиции и сразу столпились возле моей трибуны, «лесные братья» подтянулись через несколько минут. Я воспрянул духом: локос собирались меня выслушать, а это напрямую указывало, что остатки разума в них все-таки теплились. Теперь оставалось только уверовать в могущество собственного слова. Мне предстояло убедить народные массы немедленно выступить в крестовый поход против скитальцев. Неважно куда, главное, массы должны были в полном составе рвануть с этой поляны как можно быстрее и подальше. Фуэртэ Кабеса – оплот «неверных» – вполне подходила для локос в качестве достойной цели.

Опыт Проповедника, изгнавшего при помощи слов Откровения одержимость из полутысячи строптивцев, оказался сегодня совершенно бесполезен. И не потому что без поддержки сил Баланса моя речь звучала блекло и неубедительно. Наоборот, я пребывал просто в ударе и наверняка не осрамился бы не только в Гайд-парке, но и на трибуне Генассамблеи ООН. Вся загвоздка была не в ораторе, а в публике. Созвать ее и заставить слушать не составило труда – я бы мог просто стоять и тупо орать, и локос также сбежались бы ко мне, как зеваки на пожар. А вот найти у слушателей отклик и разжечь в них побуждающий к действиям праведный гнев было невозможно, даже пообещай я каждому из бойцов выдать по винтовке и ящику патронов в придачу. Мои пламенные призывы влетали оседлым в уши и с такой же легкостью вылетали обратно, не вызывая в локос никаких чувств. Пятьдесят с лишним пар глаз уныло пялились на размахивающего руками Проповедника и продолжали бы пялиться с тем же равнодушием, даже начни я вытворять цирковые трюки. В своих тщетных потугах докричаться до публики я напоминал сумасшедшего коммивояжера, который решил поведать о преимуществах своего товара стаду коров. Коровы жевали жвачку, и им было абсолютно все равно, чем рекламируемый товар отличается от продукции конкурентов этого велеречивого идиота. Коровам было плевать не только на товар, но и на самого коммивояжера, однако стадо продолжало наблюдать за сумасшедшим человеком, нарушающим своими криками сонную коровью идиллию.

Охрипшее горло и ощущение полнейшей беспомощности – это все, чего я добился своей получасовой речью. Локос и не помышляли последовать моему совету и украсить свои вигвамы вражескими скальпами. Однако речь слушали, словно тем самым выказывали уважение и не желали оскорбить меня своим уходом. Спровадить локос от точки «Феникс» можно было только одним способом: поймать резвого скитальца, показать его издалека оседлым, а затем, пожелав герою попутного ветра, отпустить на все четыре стороны. Это сработало бы однозначно, только откуда здесь было взяться такому скороходу. Давно перестали дуть у храма Огненной Птицы те ветры, что изредка, да проносили по этой глуши случайных путников.

Закончив надрывать голос, я в отчаянии махнул рукой и спрыгнул с импровизированной трибуны. Оседлые простояли еще пару минут, и когда до них дошло, что возмутитель спокойствия угомонился, снова разошлись по позициям. Я же развернулся к неблагодарным слушателям спиной и, не желая смотреть на их постные лица, уселся лицом на восток. Мысли мои были тяжелы и мрачны, как глыбы храма Огненной Птицы. Долгожданная встреча с сестрой обещала продлиться ровно столько времени, сколько я сумею прикрывать ее дубль, пока она будет вводить алгоритм выхода из симулайфа. Нечего Полине делать в этом доживающем последние часы мире. Убежать с ней отсюда я не стану даже пытаться. Скорые на расправу локос не дадут ей сделать по Терра Нубладо и шагу. Я не допущу, чтобы дубль Полины растерзали прямо у меня на глазах – это будет для меня чересчур жестоким испытанием. А я так стремился увидеться с сестрой! И вот теперь приходилось молиться о том, чтобы наша встреча по какой-либо причине сорвалась. По-видимому, эту несправедливость стоило считать очередным кругом моего посмертного ада. Седьмым и самым тяжким кругом...

Последний рассвет над Терра Нубладо выглядел божественно красиво. Это был даже не рассвет, а настоящая Прощальная Феерия Восходящего Солнца. Облака, затянувшие было утренний небосклон, разбежались словно овечки, едва первый солнечный луч пастушьей плетью прошелся по их загривкам. Вскоре показался и сам лучезарный пастырь в сияющей багровой папахе. При созерцании такой красоты могли бы разрыдаться от переизбытка чувств самые черствые циники. Однако пролить скупую слезу у меня не получалось даже в день похорон туманного мира. Просто я основательно позабыл, как это делается. Многое бы отдал, чтобы вернуть себе эту простую человеческую слабость, только вылечить меня от черствости нельзя было уже никакими снадобьями. Бесполезно ставить в воду окончательно увядшие цветы – что мертво, то мертво... Умершие чувства – драконова плата за бессмертие души. Но задолженности по этому счету у меня никогда не было, поскольку полную выплату я произвел авансом, еще при жизни...

Восход солнца все же сумел на некоторое время отвлечь меня от неразговорчивых упрямых «сородичей», которым и раньше не было никакого дела до природных красот, а ныне и подавно.

– Угораздило же встречать последний рассвет в такой отвратительной компании! – пожаловался я сам себе. – Хоть бы кто вслух порадовался, что ли, а то тишина, как в могиле! Проклятое мертвое царство, проклятые мертвые ублюдки! Ну ладно, готовьтесь, скоро начнем очередное мероприятие. И на сей раз, клянусь, я сорву ваши овации!

Странная, однако, тишина творилась позади. Ни сопения, ни кряхтения, ни бряцания оружием – такое впечатление, что локос и впрямь все как один вместе со мной замерли в восхищении, любуясь рассветом. Неужто в день конца света в оседлых вдруг проснулось чувство прекрасного? Я обернулся, желая выяснить причину подозрительного молчания.

Локос на поляне не было.

Не веря своим глазам, я поднялся с земли и прошелся вокруг храма Огненной Птицы, где только что стояла линия вражеского оцепления. Ни души; лишь утоптанная трава да рассыпанные гильзы указывали на то, что все это время я не наблюдал здесь толпу призраков. Было непохоже, что оседлые с запозданием вняли моему призыву и отправились в столицу – уход такой крупной компании я бы однозначно не проворонил. Значит, все-таки призраки? Или очередная причуда вконец разбалансированного симулайфа?

Расхаживая по опушке и пристально всматриваясь в лесные дебри, я вдруг расслышал исходящий из храма легкий свист и заметил зеленое пульсирующее свечение. Мне уже было известно, что все это означает. Свист и свечение указывали на то, что на точке «Феникс» начался процесс воскрешения дубля. Забыв про все и кинувшись к каменному кольцу, я, однако, еще на бегу заметил, что дубль «новорожденного» был мне знаком, поскольку принадлежал Кассандре.

– Арсений! – закричала девушка, едва процесс материализации завершился. – Арсений, ты где?!

– На месте! – обрадованно откликнулся я и предупредил: – Погоди, здесь может быть опасно! Не выходи из храма – надо уточнить, куда пропали локос!

– Ушли в историю, – ответила Кассандра, не слушаясь моего совета и приближаясь ко мне. – Нет больше оседлых в Терра Нубладо – отец досрочно стер их из симулайфа. Он всю ночь после своего заседания только этим и занимался. Я так боялась, что он опоздает и ты пострадаешь. Так боялась...

Она обняла меня и поцеловала в губы. После чего призналась:

– Я специально пришла раньше Полины – хотела удостовериться, что все в порядке. Мы договорились, что если я не вернусь через пять минут, значит, она может спокойно подключаться. Ты правильно поступил, что не ввязался в драку... Или все-таки ввязался?

– Ты не поверишь, что здесь творилось. – Я покачал головой, все еще не веря, что, казалось бы, неразрешимая проблема разрешилась настолько элементарно. – Эти ребята признали во мне своего. Еще немного, и мы бы устроили здесь корпоративную вечеринку...

Девушка улыбнулась, приняв это за шутку. Все-таки удивительно, что кто-то продолжал считать меня человеком даже несмотря на то, что сам я полностью смирился со своей искусственной сущностью.

Помниться в одной старой песенке еще советских времен поднимался философский вопрос: пять минут – это много или мало? В ожидании Полины, которая должна была появиться через пять минут после Анабель, я не находил себе места, расхаживая взад-вперед и пытаясь привести в порядок нервы. Для меня эти пять минут растянулись как целый час, а то и дольше. Я понятия не имел, что буду говорить сестре при встрече, а Анабель на все мои расспросы отвечала коротко и уклончиво. Объяснила лишь, что Полина знает обо мне всю правду, кроме обстоятельств трагической смерти – у мисс Мэддок просто не хватило духу рассказать об этом моей сестре.

Когда же я высказал опасение, что Полина воспримет меня всего лишь как бездушную компьютерную программу, Анабель ответила, что это вряд ли.

– Скорее всего, получится наоборот, – рассудила она, но конкретизировать, почему так произойдет, не стала, поскольку в центре храма Огненной Птицы снова запульсировало зеленое свечение, сопровождаемое тонким свистом звучащей на высокой ноте флейты. Полина не испугалась вероятной опасности и не передумала встречаться с братом, от которого не было ни слуху ни духу без малого тридцать лет. Отважная женщина... Эх, мне бы сейчас хоть немного ее отваги!

Я стоял, потупив очи, пока происходило появление дубля, и когда наконец осмелился поднять взгляд, Полина уже шла ко мне, щурясь от ярких солнечных лучей, что светили ей прямо в лицо. В последний раз я видел сестру, когда ей только исполнилось пятнадцать, и безусловно лицо ее изменилось. Но не настолько, что я не узнал его – все до единой памятные мне черты присутствовали на нем, как и прежде. И даже прическа Полины оставалась той же, какую сестра предпочитала еще в школе: стрижка «каре» под Мирей Матье; этот стиль очень шел и худенькой девушке-подростку, и взрослой женщине, фигурка которой оставалась миниатюрной и изящной. Анабель упоминала, что Полина решила зарегистрироваться в симулайфе под своей натуральной внешностью, а значит, никакого обмана здесь не было – в свои сорок с лишним сестра выглядела просто великолепно. А выбранный ею скромный, но со вкусом костюм скиталицы только подчеркивал это.

Возникал, правда, один заковыристый вопрос: кого теперь из нас считать старше – благодаря остановленному, а потом вновь запущенному таймеру моей жизни я чувствовал себя на тридцать с копейками. Жизненный опыт Полины за это время не только сравнялся с моим, но и превзошел его.

Полина приближалась, а я мялся перед ней, как двоечник на родительском собрании, и ничего не мог с собой поделать. Я чувствовал, что даже не сумею первым начать разговор, поскольку тут же начну краснеть и заикаться. Благо Полина освободила меня от этой обязанности – в отличие от стушевавшегося брата, она выглядела куда увереннее.

– Здравствуй, Арсений, – сказала она, останавливаясь и осматривая меня с ног до головы. Бросаться в объятия сестра не стремилась. Впрочем, на откровенно теплую встречу я и не рассчитывал – слишком велика была пропасть, которую я вырыл между нами за столько лет. – А ты практически не изменился. Неужели сейчас действительно так выглядишь?

– Здравствуй, Полина, – промямлил я. И это после того, как четверть часа назад произнес перед локос столь впечатляющую речь! – Ты тоже... хорошо выглядишь... А я... Да, я почти тот же самый... Разве только вот...

Что именно «вот», я сформулировать так и не сумел. Рассказывать сестре о том, что призраки не стареют, желание отсутствовало.

– Удивительно, как благотворно влияет на человека жизнь вдали от родного дома, – заметила Полина с укоризной. – Может, поэтому ты столько лет туда глаз не кажешь? Когда были живы родители, ни разу не написал им и не позвонил, а сейчас даже на их могилу не желаешь наведаться. В чем причина? Чего-то боишься или до сих пор в душе какую обиду держишь?

– Разве Анабель не рассказала тебе почему? – Я покосился на Кассандру, которая оставила нас наедине и теперь прохаживалась у края опушки, деликатно отвернувшись и одновременно любуясь последним рассветом.

– Конечно, рассказала, – подтвердила сестра. – Любопытная история. Сам придумал? И не подозревала раньше, что ты фантастикой увлекаешься. Тебе бы с такой фантазией в Голливуд, сценаристом.

– Но... это чистая правда! – оторопел я. К холодному приему я был, разумеется, готов, но не предполагал, что Полина сочтет рассказанную Анабель историю выдумкой. Да, действительно, она звучала неправдоподобно, но как можно было не поверить дочери такого влиятельного человека? Оказывается, можно...

– Мне-то откуда знать, правда это или розыгрыш? – махнула рукой Полина. – Ты появляешься нежданно-негаданно через тридцать лет, рассказываешь удивительную и душераздирающую историю, припутываешь к ней эту доверчивую девочку и хочешь, чтобы я тебе поверила? Знаешь, Арсений, мне уже давно не пятнадцать, чтобы верить в такие небылицы. Для взрослой женщины надо было изобрести версию поубедительней. А еще лучше взять и честно признаться, что просто боишься встречаться в реальности. Но я не осуждаю тебя за такое малодушие. На самом деле оно говорит о многом. И в первую очередь, что в тебе еще осталась совесть. Анабель сказала, что ты хотел попросить у меня прощения...

– Да, хотел.

– И я обязательно прощу тебя, но только с одним условием: ты должен будешь сделать это не так, как сейчас. Отключайся от симулайфа, покупай билет на самолет и прилетай в Москву. Я встречу тебя в аэропорту, познакомлю со своей семьей – уверяю, муж и дочери будут рады тебя видеть. А потом мы слетаем на родину, навестим могилу родителей, побродим по знакомым местам, заглянем в гости к родственникам... Просто сделай так, Арсений, и мне не потребуются от тебя никакие извинения. Вот увидишь, это совсем несложно. Тем более ты теперь знаешь, что никто тебя не прогонит и не будет осуждать. Итак, мы договорились?..

– Полина, я... Я и вправду не могу... На самом деле я давно бы сделал как ты говоришь, но это от меня совершенно не зависит.

– Ты в тюрьме? Где? Какой срок тебе дали?

– Да, в тюрьме, – согласился я, поскольку такой ответ не являлся ложью. Конечно, не был он и полностью правдив, но зато точнее всего отражал истинный порядок вещей. – Где, я и сам не знаю. А сидеть мне здесь еще целую вечность без права на помилование.

– У тебя «пожизненное»? Что ты натворил? Убил кого-нибудь?

– К счастью нет, но совокупности преступлений вполне хватило, чтобы навсегда заставить меня забыть о свободе.

– Да перестань ты наконец говорить загадками! – возмутилась Полина. – Объясни конкретно, за что сидишь и как тебя отыскать! Я часто бываю в Европе, чуть реже – в Америке, поэтому смогу в самое ближайшее время тебя навестить. Не думаю, что тебя лишили свободы где-то в странах третьего мира – там нейрокомплексы для тюрем пока не выделяют.

– Долго придется меня разыскивать, – ответил я. – Жизни не хватит. Так что лучше и не пытайся. К тому же в моей тюрьме не практикуются свидания с родственниками. Даже в симулайфе. И если бы не помощь Анабель, эта наша встреча никогда бы не состоялась.

– Опять обманываешь! – раздраженно бросила Полина, недоверчиво взглянув мне в глаза. – Не существует сегодня тюрем с такими жестокими порядками. Тем более в цивилизованных странах. И как вообще можно не знать место, где тебя содержат?.. Очередная сказка! Нет, не понимаю, почему ты так упорно отказываешься со мной встретиться. Тебе нужно, чтобы я просто простила тебя, и все? Так, для успокоения совести, разнывшейся под старость лет. Поставишь галочку над одним из искупленных грехов, только и всего. А встречаться со мной ты не желаешь, как и раньше. Действительно, разве это такой уж тяжкий грех – нежелание видеться с сестрой?..

Я и до этого с трудом подбирал слова, а теперь вовсе не знал, что сказать. Кроме свидетельств Анабель, у меня больше не было доводов заставить Полину поверить в мою историю. Но для скептически настроенной госпожи Лагутиной этого было явно недостаточно. Мои клятвы для нее ничего не стоили. Чтобы вернуть им ценность, мне требовалось согласиться на то, чего я не мог сделать просто физически. И мое нежелание выполнить просьбу Полины лишь убеждало сестру в собственной правоте. Арсения Белкина считали лжецом, даже когда он говорил правду. Все закономерно, если вспомнить, сколько лжи мне довелось выдавать за правду в молодости.

– Ладно, будь по-твоему, – смягчилась Полина. – Тебе требовалось мое прощение? Можешь считать, что ты его получил. Мне незачем таить на тебя зло – в конце концов, ты ведь не поломал мне жизнь. У меня все в порядке, жаловаться не на что. Езжу по миру, даю концерты, так что отсутствием финансов не страдаем. Муж Александр преподает в консерватории. У нас две дочери, прекрасные девочки. Старшая Алена заканчивает учиться на экономиста. Младшая Ангелина по моим стопам пошла – в прошлом году поступила в Берлинскую высшую школу музыки, тоже на класс фортепиано... Как видишь, мне от тебя скрывать нечего.

– Тебе есть чем гордиться. Я рад за тебя. Правда, рад, – заметил я и спросил: – Давно родителей не стало?

– Отец в двадцать первом году умер, мать его на пять лет пережила. До последних дней ждали, когда ты объявишься, все разыскать тебя пытались. Бесполезно – ты как в воду канул. Отец с матерью тебя гораздо раньше меня простили, так что можешь на этот счет тоже успокоиться.

– Ты права: теперь я и впрямь успокоюсь, – угрюмо кивнул я. – Расставлю где нужно все галочки и буду до конца своих дней знать, что ни ты, ни родители не держали на меня зла. И ты пометь где-нибудь, что я сожалею о том, как относился ко всем вам. Жаль, что уже ничего нельзя исправить.

– Кое-что тебе по силам исправить, – возразила Полина. – И я говорила, каким образом. Я от своих слов не отказываюсь: ты можешь приехать к нам в любое время. Через год, через два, через десять... Когда все-таки уяснишь, что мы для тебя не чужие. Если и правда отбываешь срок, приезжай как освободишься. Захочешь остаться в России – тоже никаких проблем. С жильем и работой поможем. Обдумай это хорошенько, и, надеюсь, в следующий раз мы будем говорить при других обстоятельствах, а не в этих фальшивых телах среди фальшивых декораций. Нечего стесняться собственной жизни, какой бы неправильной она ни была, если ты еще не разучился просить прощения. Больше мне тебе в этом фальшивом мире сказать нечего. Надеюсь, мы поняли друг друга, поэтому до встречи в реальности, Арсений. Пора бы тебе туда наконец вернуться...

Полина ушла, полностью аннулировав свой дубль, как уходили те скитальцы, кто не желал больше продолжать игру. Сестру ждала вполне реальная жизнь, со всеми насущными проблемами и простыми человеческими радостями. Привычный мир Полины Лагутиной собирался просуществовать еще достаточно долго – несколько миллионов лет, как минимум, – а мир ее брата доживал последние минуты. Какая гигантская пропасть пролегала между этими отрезками времени, однако пропасть, что разделяла меня с реальностью, выглядела гораздо шире. Было обидно, что я не оправдал надежд Полины, согласившейся ждать меня на том краю пропасти. Но я хотя бы знал, что надежды сестры на мое возвращение были искренними.

Я еще немного постоял возле точки «Феникс», приходя в себя от этой короткой, но в целом не разочаровавшей меня встречи, после чего пошел к Кассандре, расположившейся на другой стороне храма Огненной Птицы. Девушка выбрала для себя солнечное местечко и, рассевшись на траве, грела лицо под последними лучами виртуального светила. Последние лучи – непривычно было говорить такое о недавно взошедшем солнце, но что поделать, если закат сегодня намечался гораздо раньше срока.

– Она не поверила тебе, да? – полюбопытствовала Кассандра, когда я в молчании опустился рядом с ней на траву. – Прости, что не предупредила тебя. Полина ведь и мне не поверила, хотя на встречу все-таки согласилась.

– Не поверила, – подтвердил я. – Впрочем, это даже хорошо, что не поверила. Иначе Полина не говорила бы со мной как с живым человеком, и мне не пришлось тратить время и доказывать, что я – не компьютерная программа. Знаешь, я боялся, что все станет только хуже, но, как ни странно, все прошло просто замечательно. Мне дали и кнута и пряника, хотя, если честно, на второе я совсем не рассчитывал. Даже не знаю, Анабель, какими словами выразить тебе благодарность.

– Еще выразишь, – с легкой грустью в голосе пообещала девушка. Говорила она спокойно и твердо – видимо, смирилась-таки с нашим неизбежным расставанием. – Будут и другие миры помимо Терра Олимпия. Неужели у каждого из них окажется такой несговорчивый Творец?..

Неизменная туманная дымка резко окрасилась по всему горизонту из сизо-белого в непроглядно-черный цвет. Подыскать сравнение для этого явления было невозможно: оно не напоминало ни грозовую тучу, ни внезапные сумерки, ни приснопамятное черное цунами – олицетворение ярости разгневанного Гамма-креатора. Больше всего походило на то, что на самом деле симулайф освещался не бутафорским солнцем, а некими невидимыми фонарями, и вот теперь эти фонари повсеместно гасли. Согласно планам «Терра», массовое отключение «света жизни» уже вовсю шло в дальних провинциях и в скором времени должно было докатиться до нашей. Конец Света полностью оправдывал свое название: свет в прямом смысле заканчивался, мгновенно уступая место кромешной тьме. И никакой при этом кары грешников и спасения праведников. Кто-нибудь непременно возразит, что Терра Нубладо была лишь моделью реального мира, причем далеко не идеальной, и настоящий Конец Света будет выглядеть вовсе не так. Но как и в моделировании любого процесса, в гибели виртуального мира наверняка присутствовало множество признаков грядущего апокалипсиса.

– Это оно... – затаив дыхание, прокомментировала Анабель начавшееся вокруг нас панорамное шоу. – И уже совсем близко... – Девушка зябко передернула плечами и прижалась ко мне, после чего с сожалением произнесла: – Знаешь, когда ты заговорил о благодарности, я подумала, может быть, ты хочешь сказать мне нечто такое, особое... Конечно, нельзя требовать эти слова в качестве благодарности. Их надо говорить, только когда искренне в них веришь, но...

– Я люблю тебя, Анабель, – признался я, целуя ее в уголок губ. – Хотел сказать тебе это еще вчера, но такой нервозный день выдался. Может, это и не те слова, которые ты хотела услышать, но зато они абсолютно искренние.

– Это именно те слова, какие мне от тебя и требовались, – удовлетворенно кивнула девушка, подставляя губы для полноценного поцелуя.

Что ни говори, а получать целый апельсин куда приятнее, чем его дольку. Вкусив сладость, мы вернулись к прерванному занятию – созерцанию почерневшего горизонта. Мысли наши, судя по брошенным друг на друга грустным выразительным взглядам, были одинаковы: жаль, что, кроме поцелуев, у нас не осталось времени на другие, более приятные способы прощания.

– Я тоже люблю тебя, Арсений, – проговорила Анабель. – Поздновато мы встретились и плохое время выбрали для признаний, правда?

– Но зато какое запоминающееся, – добавил я и вздрогнул вместе с девушкой, когда тьма рывком отвоевала у света очередную область Терра Нубладо. Вместо того чтобы поглотить провинцию Кабеса целиком, тьма обкусывала симулайф по краям, пугая нас своими агрессивными выпадами. Диаметр пространства, замкнутого в черное кольцо мрака, сузился почти вдвое. По всем признакам, следующий скачок тьмы обещал стать фатальным и полностью потопить в ней туманный мир. Но солнце пока согревало нас лучами, и это было несказанно здорово, поскольку сейчас оно в прямом смысле светило лишь для нас двоих.

– Тебе пора возвращаться, – сказал я Анабель. – Не забудь про возможные проблемы с алгоритмом выхода. Незачем зря рисковать.

– Ты столько раз рисковал ради меня. Почему я не могу хотя бы разок сделать это ради тебя? – воспротивилась девушка. – К тому же настоящие влюбленные должны быть вместе, пока смерть не разлучит их.

– Это не смерть, – попытался я в очередной раз утешить подругу. – Это всего лишь окончание очередной жизни. И для тебя, и для меня. Завтра переселишься в Терра Олимпия и...

– Я не вернусь в Терра Олимпия! – с блеском в глазах заявила Анабель. – Я поклялась, что больше не появлюсь ни в одном симулайфе, будь он хоть воплощением Абсолютной Свободы, хоть самой сказочной из всех сказок. Хватит, наигралась! Не нужны мне больше чужие миры. В них нет справедливости, как и в настоящем мире, так зачем тешить себя дурацкими иллюзиями?

– Напрасно ты так решила, – покачал головой я. – Если все это из-за меня, то уверяю тебя...

Я полагал, что у нас есть в запасе еще пара минут, но тьма рванула вперед гораздо раньше. Резкое стягивание петли мрака заставило меня поперхнуться словами и втянуть голову в плечи. Анабель вздрогнула и крепко стиснула мне руку. Я ожидал от наступающей темноты всего, чего угодно: боли, паралича, дикого холода, раскаленного жара, вакуума, высокого давления, превращающего меня в лепешку, или, наоборот, низкого, разрывающего изнутри мое тело, словно воздушный шарик... Однако тьма не оправдала мои ожидания. По неизвестной причине она разделила свой последний прыжок на два: уже сделанный длинный и обязанный последовать за ним финальный – предельно короткий. Мир сузился до пределов поляны, на которой мы находились, и вмещал в себя несколько не поглощенных тьмой деревьев, храм Огненной Птицы да солнце, хранившее верность нам, влюбленным, в обрамлении узкого ореола голубого неба. Все остальное скрывалось в густом мраке, а точнее уже попросту не существовало в природе.

Мы с Анабель взирали на этот микроскопический, в сравнении с прежним, мир, который был на удивление живым и уютным: камни храма отбрасывали тени, трава и листья деревьев шевелились на слабом ветру, а воздух все также пах лесной свежестью.

– Вот, возьми-ка это. – Спохватившись, Анабель, сняла один из своих амулетов и нацепила его мне на шею. – Может, когда снова воскреснешь, мой подарок останется с тобой и ты сразу вспомнишь обо мне.

– Этот амулет будет теперь частью моей души, как и ты, – пообещал я. – А значит, он непременно сохранится. Жаль, мне нечего тебе подарить – все исчезнет вместе с этим миром.

– Все, кроме памяти о тебе, – уточнила Анабель. – Это и станет твоим прощальным подарком.

– Как пожелаешь... А теперь пора. Видишь: тьма решила меня подождать. Не хотелось бы томить в ожидании старую знакомую... – Я обреченно вздохнул, после чего поднялся на ноги и неторопливо побрел туда, где тьма подступала к нам ближе всего. Анабель догнала меня, схватила под локоть и пошла рядом. Смотреть на приближающийся мрак было неудобно – я шел навстречу собственной участи словно с закрытыми глазами. Поэтому я и не смотрел в темноту, предпочтя сделать несколько последних шагов глядя на прекрасное лицо девушки.

– Давай не будем прощаться, – попросила она. – Как будто вовсе и не расстаемся. Так мне будет легче войти... туда...

– Давай, – согласился я. – Но поверь: на самом деле во тьме нет ничего страшного. Я ведь прожил в ней почти двадцать лет...

Лукавил, конечно же. Даже с учетом моего опыта жизни в кромешном мраке возвращение туда вызывало страх. Но лучше было все-таки добровольно шагнуть в темноту, чем дать ей настигнуть нас, словно беспомощных жертв.

Темнота, плотная и бездонная, находилась от нас на расстоянии вытянутой руки. Нам оставалось пройти лишь шаг, а затем... Впрочем, кому суждено знать, что ждет его по ту сторону закрытой двери?.. Гадать бессмысленно, надо просто открыть дверь и проверить.

Крепко взявшись за руки, мы с Анабель именно так и поступили – шагнули во мрак, который в следующее мгновение ледяным ветром рванул с места и полностью поглотил последний осколок туманного мира.

В истории грандиозных «песчаных замков» современности завершилась еще одна глава. И никого больше не волновала судьба песчинок, из которых был выстроен замок Терра Нубладо, только что смытый неумолимой волной времени...