d’Рим. Таможня
Едва Анна прошла кордон и улыбнулась таможеннику, забрав у него паспорт, ее окружили какие-то люди в форме. В спину последовал сильный толчок, Анна упала лицом в пол, а сзади на нее навалилось чье-то тело, заломив ей руки за спину, на которые тут же нацепили наручники. Лицо прижалось к полу и стало мордой, земля оказалась совсем близко, один глаз Анны смотрел на казенную обувь таможенников, другой – в темноту. Нос вдыхал реальность.
Анна Родина, вы арестованы по подозрению в покушении на убийство. Вы имеете право хранить молчание. Вы имеете право на адвоката… Все, что вы скажете, будет использовано…
* * *
Следствие длилось девять месяцев. Наконец суд вынес свой приговор, тот прозвучал как во сне. Пожизненно. Приговор вступает в силу в зале суда и обжалованию не подлежит.
Так я оказалась на зоне. Зона отчуждения, у нее свои порядки, свой строгий режим. Я представить себе не могла, насколько он строгий.
Потом были камеры, издевательства, тошнота и признания в страшных ночных кошмарах, в душном бреду пыток:
Лодки словно мотыльки, упавшие в воду. Надвигалась ночь-сладкоежка, мы ели мороженое крем-брюле из сливочного облака, мне дали пожизненное в камере одиночке с возможностью переписки, после освобождения она какое то время даже скучала. ТОЛЬКОНЕУБИВАЙТЕМОЕГОРЕБЕНКА. НЕ ТРОГАЙТЕМОЕГОРЕБЕНКА. ЯВСЕ СКАЖУ. ВСЮПРАВДУ.
Лес был полон вооруженными грибкик, пуля не дура, сколько проходит она ппежде яем дозреет до цели, чпок и все на первый взгляд, сколько звонков, нефтяной крови, фильм кро был любимым, с одним пришлось даже переспать но это скорее исключение из правил. чем он занимается, он носит пальто, сходт за хлебом, дожд. ь пошел, словно палец хотел довести курок до оргазма. ветка ползла по воздуху на меня зеленая лапа обняла меня и похлопала по спине костляв, две железеые штанины из которых струмлись красивые еоги они весло били по воде болтали. ПРИЗНАВАЙТЕСЬРОДИНАЭТОВВАШИХИНТЕРЕСАХ жизнь тцрист автобус с остановк там и здесь для фото с достопримеч как из камня так и из плоти, в чьихио обьят вам хоч остаться навсегда в какихто вы остан на мгнов остаетесь навсегда, залил вордкрафт в глаза и попядок, он был жирный как крем и не хотел впитываться, приятно было. перелетные пули, будто жила не своей жизнью, искусств словно ее напечатали на принтере, у нее отец охотник, оленина в холодильнике, пока я был на кубе, флексибл изменяет как все шведки, воткнула нож в бедро, не смей про мою дочь нож летит ручкой вниз, обстоятества это мебель, не разочаруй, не бейте девушку вдруг она станет вашей жен разочаронвание раздражение. женуто полижешь, конечно нет боюсь тебя расстроить, ты меня уже расстроил, неужели я так плохо выгляжу, вот она рвзница мужской логики и женского неуверенн в себе ты вывел меня из себя куда пойдем вся их жизнь прлетала перед ее глазами, выписывала пируеты как иной модный истребитель на лябурже, пока ее не догоняла пуля, та самая одинокая пуля что отбилась от стаи других. ЯУБИЛАДАЯЯВСЕХУБИЛА перелетных пуль и уже напрашивалась в сердце, сначала мягко, потом ноя и жалуясь словно боль, не дождавшись приема с наглостью врывалась внцтрь. а там как очумевшая от крови волчица резала одну овцу за другой. его веки антресоли заваленные усталостиью. лесопосадка, лес сел. редко словно в классе грипп, или меж грибов попадались деревья. тебя с такими рогами не пустят в маршрутку, попросят сдать в багаж, грудь ее была разбита на комнаты в каждой ктото жил ниуто нк хотел сьезжать. перелетные пули собиралм нектар, гнездились на север, рвзводились, потом улетали на юга, пепежить непогоду холода морозы, стаи пуль кояками летели, ты хитрая, после 30хитростьмудрость, стекло дня тречнуло паутиной. яблоня протягивала свои плоды… от отца только 2 морщины идущие от ноздрей книзу, 2 ноздри по наследству от материей дост улыбка. пишешь себе в стол тот не оказывается шведский. уши его лопоухи и казаллось все время прислушивались, эхо бродило под потолком, тоже хромало на букве р. лицо его слрвно эхо внутренн мира такое же грустное однотональное, голова его была завалена книгами, это не была аккуратная библиотека напротив стопки томов журналов брошюр составленных в стопки по всем углам будто собранные в макулатуру. у нее 3 книги в голове, сберегательная, жалоб и красная, когдато запущенные мозгом части тела могли запросто жить своей жизнью, ноги могли идти куда глаза глядят глаза в свою очередь, смотрели куда хотели часто даже скользя по тексту абсолютно не воспринимая содержвния, мозг злил ся конечно и все время пытаося призвать к ответу за постцпки, ео потом устав что руки делают свое, переключался на других людей. БОРИСБОРИСНЕВЕРЮНЕМОЖЕТБЫТЬони называли их обьяснительная, надо отправить обьяснительную, каждое возомнившее себя государство хотело бы сидеть и греть руки у костра небольшой войны, где можно в нужн момент приготов жаркое, но дрова трещат и искры вылетают за пределы интересов аоджигая вокр, так же как в комп можно проникнуть через вентиляцию которая его охлаждает, можно проникнуть в голову через артефакты которые возбуждают. он услышал разговор в бане, раскрыл преступление, те на ложный след, как может девочка 05 гожа встреч уйф12qc малбч и не спать, он казнил слово, получилось очаровать вместо разочаровать. она приближала чужие жизни к себе прицелом и уже не отпускала, матери писала странные письма, если диван раскладывался значит девушка правильная все получится, др нулевая отметкп, от которой мы постоянно отходим и не вернемсч, мурашек на ее коже прогнали гуси, собщения приходили все чаще, будто дождь усилился. тебе нравятся мои туфли очень особенно их продолжение, чт о походке у каждых женских ног свое продолжение, не цбивайте женщину вином оставьте ей очарования на утро. сон был в руку хотя снились руки, сон был вещий она пришла с вещами пластиковое общение. дети неизлечимы они все время хотят игр словно пойманная в пакете рыба рвался нарыжу ее раздражение, рассматриваешь будто кузов в поиске вмятин и царапин, царапины есть но они на душе и в соли не нуждаюсь. когда она будила ее в ночи своим плачем первым в ней просыпался дьявол что тебе еще нужно, мелкая бестия, давай сьешь меня ты же этого хочешь, сьешь пока я тебя не задушила, а потом уже вскакивала мама, прижимала крепко к груди смотрело ласково открывала на полную кран ласки, будь ты мостом я бы тебя развела. простыни на веревке занимались люб под открытым небом, подсмотрев уроки камасутры у хоз. стоит ли так нестись, копить по желтому свету, рисковать жизнью, чтобы потом просрать его у телека, что копить деньги и спустить одной ночью в казино все до нитки, живи кажд день как последний, в крайнем слцчае как самый первый, женщина способна на дружбу только в одном случае, если у нее уже ктото есть ОТДАЙТЕ МНЕ ДЕВОЧКУ ЯВСЕРАССКАЖУВСЕ
«Мать – это звучит пожизненно». С отбыванием наказания в колонии матерей строгого режима. Через девять месяцев я родила девочку. Назвала ее Римма, в честь Рима, чтобы она напоминала мне о моей любимой мечте. Я еще понятия не имела, что она тоже скоро станет любимой мечтой. Еще меньше я понимала, за что мне такое счастье? За него же не будет никакой награды.
«Мам, мама, мамочка! Мам! Ма-а-ам!» И так по любому пустяку. «Ну ты что психуешь? Она внимания твоего хочет! Постоянно, а как ты хотела? Она же по факту безотцовщина, ты для нее Родина. Забудь про себя, теперь только когда вырастет!» Она готова залезть на меня. Что поделаешь? Сирота: ни бабушки, ни дедушки. Хочется просто тишины хотя бы иногда. Но нет – «мам, мам, мам!»
Римма была частью меня, во время беременности и после рождения, даже когда она спала в отдельной кроватке, даже когда она играла одна, даже когда она бегала по детской площадке, она все время возвращалась в меня. Конечно, как всякой матери мне хотелось, чтобы она играла как можно дольше, как можно дольше оставляла меня непричастной, но с другой стороны, вечная тревога по поводу отсутствия такой дорогой части меня говорила, что часть эта, эта деталь, была самой дорогой, самой необходимой в машине под названием «мать, мамочка, мам», стоило только обнять, прижать, вдохнуть.
Придется опять смотреть кино, где все матери ухожены, одеты, живут практически своей прежней жизнью. Анна любила этот сериал, и все на зоне его любили. Там женщина-мать цвела. Всем хотелось быть на нее похожей. Досуг, друзья, праздники. Иногда ребенок и вовсе пропадает из кадра. Он не по годкам самостоятельный, наверняка спит в детской, пока мама гуляет с гостями. Мама постоянно путешествует, ходит в кафе, не драматизирует, скорее наоборот, романтизирует – знакомится с мужчинами, ищет настоящего, в общем, ни в чем себе не отказывает. Она отдыхает, и я вместе с ней, пока на горизонте не появится: «мам, мам, мам». Ненавижу. Жду этот крик и ненавижу. Сейчас это крик дочери Бориса – предателя. От предательства до преданности один шаг. Стоит только обнять малышку, и к ней возвращаются черты того Бориса, которого я любила.
* * *
Глядя на мой большой живот, атмосфера смилилась, мне даже предложили эпидуралку, но я отказалась, не доверяла я здесь никому. Акушерка взрослая, опытная, с умными руками, говорила, где нажать, где дышать, где тужиться. Без лишних сантиментов, не спеша, медленно повернула плод и вытащила его на свет божий, который кричал от неожиданности, что его так резко сорвали. «Девочка!» – положила она мне ее на грудь, когда та немного успокоилась. «А глазищи-то! Редко кто так открыто смотрит в первый день. Красавицей будет». Роды – сплошной монтаж, будто в магазин за куклой сходила, но вместо этого купила неприхотливое растение, теперь просто поливай и радуйся свою розу или орхидею. Выкуси – фикус. «Не верю, до сих пор не верю, что я на такое была способна». Рядом со мной теперь часть моей плоти, привязанность такая, что не только на кухню, а в туалет и душ первое время приходилось отпрашиваться у своей совести. Пеленки, подгузники, груди по очереди, потом уже смеси, пюре, погремушки. Двое – уже семья, какой-никакой, а дом. И нечего шляться, где попало. Постоянные разговоры с самой собой:
– Как же я устала!
– Соберись, тряпка. Это же твоя дочь. Она любит тебя.
– Она меня любит?
– Да, в отличие от тебя.
– Ты хочешь сказать – мне не хватает самолюбия?
– Самолюбия хватает, себялюбие хромает.
«Люблю ли ее я? Люблю. Но какой меня за это ждет приз? Никакого. Почему мамочке никто не сказал, что приза не будет?» Иногда я действительно ее любила, со страшной силой, а иногда готова была убить. Это было похоже на любовь к Борису. С одной стороны, я всеми руками-ногами не хотела верить, что он меня сдал, с этой стороны Луны я любила его, а с другой – ненавидела. С той стороны он был предателем. С другой стороны Луны еще никто и понятия не имеет, настолько ли она темная. Любовь плохо представляла себе это понятие. Она как вещество в химии, не бралась из ниоткуда и никуда не девалась. Она просто была, и она постепенно перетекала в любовь к Римме.
