d’Рим. Прогулки
Прогулки были той кислородной маской, которая вдыхали в меня жизнь. Они вытаскивали меня из рутины, пока сами не стали рутиной. Площадки с качелями, каруселями и прочей ребятней. Спасал свежий воздух, в котором можно было переброситься с кем-то камнями с души, а может быть даже сыграть партию в камешки, выложив целую гору этих камней из самых потайных карманов и карманчиков. Я заметила за собой новую привычку – быть откровенной, хотя бы самой с собой. Я научилась слушать.
На прогулке легко можно было найти, с кем поговорить. В основном это были такие же мамаши, как и я. Мы топтали павшую листву, лужи, потом снег, бывших, мечты. Я играла эту роль до того момента, пока не встретила на одной из прогулок вполне себе счастливую маму – психолога, которая раз за разом, встреча за встречей раскладывала мне все мамские проблемы, пока те не разложились и не превратились в тлен.
Качу коляску по парку. Она в коляске не сидит – орет так, что облака врассыпную. Самая запара – одевать. Как вспомню, так вздрогну. Я постоянно вздрагиваю от одной мысли, что сейчас начнется. Сама в поту, а Римма за свое: «Неудобно!» – выучила одно слово и давай его эксплуатировать как меня: «Неудобно» – и попробуй что-нибудь на нее надень. В кофте жарко, носки колют, а к моменту шапки и варежек уже истерика со слезами. Сама в мыле, в пене, в ярости. Еле оделись, а ей уже надо обедать и спать.
Все это объясняла мне позже психолог, с которой я познакомилась на прогулке: ребенок все просчитывает наперед, вплоть до цвета носков, и не дай бог ты не угадала, в чем идти, куда и зачем. Действительно, падает на землю и орет. Беру Римму на руки, чтоб поднять и поставить – сгибается, как говорящая кукла, которая умеет кричать, опять падает и орет. Кошечки и собачки не работают. Не отвлечь. Успокаивается, только когда я угадываю направление ее навигатора… Назад идти сил у Риммы нет, орет, несу на руках. О, моя спина, мои руки… Думала, что на следующий год будет легче, будет ходить сама, будем гулять пешком, мне будет легче. Что-то легче не становится. Дома падает на пороге и рыдает, рыдает, визжит и опять рыдает… Я тоже падаю рядом, смотрю в потолок. Зона. «Когда же все это закончится?»
«Никогда» было мне ответом. Я посылала все на три буквы, становилось немного легче. На зоне я научилась материться. Хорошо, что Римма меня не понимает. Хотя, может, и понимает, оттого, что слова эти весят значительно больше других слов, и они, как ни странно, действуют. Магия.
* * *
Временами накрывает особенно, кричу, крою на чем стоит свет, если доводит. Может быть, это своего рода разрядка. К вечеру обычно разряжены все батарейки, день на закате, надеваем пижаму, последние конвульсии, выгибания, крики. Пришлось ответить. Вспомнить про соседей, которым отдам ее, если не успокоится. И тут. Настойчивый звонок в дверь. Обычно я не открываю. Потом стук. Смотрю в глазок. Сосед стоит в майке и трусах. Думала, что-то случилось. Главное, Римма притихла. Открываю.
– Ты! Ты что орешь на ребенка каждый день? – Мужик злой, как собака. – Ты знаешь, сколько времени? Ты спать мне не даешь.
– Я?
– Ты.
– Я вообще таким, как ты, не даю, – нашлась я наконец-то чем ответить. – Похоже, жена тебе тоже не дает.
– Я пойду в ювенальные органы.
– Иди.
– И пойду.
– Иди, проваливай. А то сейчас дочь натравлю.
Римма притихла, слушает. В любой момент готова включить сирену.
Еле вытолкала соседа, закрыла дверь. Тут Римма снова как закричит! Мужик давай снова стучать. Стукач он и есть стукач.
– Хорош мне тут стучать, – я ему через дверь. – Звонок есть.
– Хочу и стучу.
– Ну да, стукач.
– Кто стукач?
Я не ответила. Стою за дверью, меня трясет, Римка на меня смотрит, все понимает, слезы вытирает, молчит. Мне захотелось его убить. Я посмотрела в глазок, словно в прицел. Только прицелилась – он испарился в мрачных красках коридора. Подошла к Римме, обняла ее всеми своими органами опеки. Я хреновая любящая мать.
