Часть четвертая
На автовокзале в Вижне ее остановил патруль. Здесь чувствовалось напряжение, но не было разлитой в воздухе истерики, как в Однице.
– Вам не жарко? – саркастически спросил пожилой инквизитор, кинув взгляд на ее шорты. Тот, что помоложе, разглядывал картинки на трикотажной куртке: «Одница – солнечный берег». Эгле похолодела.
– Что вы делали в Однице? – спросил пожилой.
– Проведывала любовника, – сказала Эгле. – Но мы расстались. Я… немного не в себе.
Они переглянулись – ее искренность достигла цели. Пожилой со вздохом вернул свидетельство:
– Бывает. Люди расстаются, снова сходятся… Удачи.
До дома она доехала на такси. Вошла и упала на диван; ее рабочий кабинет был увешан самодельными постерами: много портретов Мартина, задумчивого, веселого, жесткого, дурашливого, в рубашке и без рубашки, в пляжном полотенце, в камзоле с кружевным воротником. Эгле, застонав, поднялась и стала обрывать тяжелые листы, они были плотные, глянцевые, они не желали рваться, они, кажется, цеплялись за стены…
А потом она увидела мигающий огонек автоответчика на домашнем телефоне.
* * *
– Я вам звоню весь день! С утра! Вы что, не знаете, что происходит?!
Ее инквизитор был небольшим, круглым, неопасным с виду человеком лет пятидесяти, Эгле привыкла считать его кем-то вроде дальнего начальства, докучливого, но в целом безвредного. Сейчас он был так взвинчен, что Эгле почувствовала колющую боль в висках и затылке. А защитного экрана, как у Мартина в кабинете, в виженском офисе предусмотрено не было.
– Я готов был объявлять вас в розыск!
– С каких пор за разбитый телефон объявляют в розыск? – Иглы втыкались все глубже в виски. Эгле говорила, не разжимая зубов.
Инквизитор одумался:
– Вы же знаете, что творится, – сказал тоном ниже. – В четырех провинциях чрезвычайное положение… Вы были в Однице? Вы знаете, что там?!
Он потянулся к пластиковому телефону на длинном шнуре, по виду – своему ровеснику. Набрал номер, сверяясь с запиской на столе. Заговорил совсем другим голосом, торопливо, даже угодливо:
– Она передо мной. Нет, не инициирована. Да, говорит, что приехала сегодня, разбился телефон… что?!
Он удивленно посмотрел на Эгле, потом на трубку. Поманил Эгле пальцем. Эгле подошла к его столу, стараясь не морщиться от боли. Гор протянул ей трубку.
– Алло, – глухо сказала Эгле, уже зная, с кем будет говорить.
В трубке было тихо. Секунда за секундой. Страшно длинная пауза. Что он, язык проглотил?!
* * *
У Мартина отнялся язык. Он не верил до последней секунды, не верил, что услышит ее голос, думал, это ошибка.
– Алло! – повторила она громче. – Я не инициирована и ни в чем не виновата!
Двое погибших, похоже, все-таки успели до начала обряда. И не дали ему свершиться. Заплатили жизнью за то, чтобы Эгле осталась человеком.
– Какие претензии ко мне?! – Она закашлялась. Видимо, простуда. И очень нервничает, оно и понятно.
«Я знаю, что ты там была».
Канал официальный, разговор пишется. Если кто-то еще узнает… В лучшем случае она свидетель, а могут посчитать и соучастницей. Сам же Мартин, будучи последовательным, должен изолировать ее пожизненно.
– Никаких претензий, – сказал он тихо. – Все нормально.
И положил трубку. И долго стоял, глядя на дознавателей на парадных портретах, ошарашенно спрашивая себя: я правда это делаю? Я покрываю ведьму, которая решилась на инициацию? Свидетельницу убийства двух инквизиторов?!
* * *
– Я могу быть свободной? – Эгле снова закашлялась. Не привезла бы она пневмонию из поездки в курортный край.
– Конечно. – Гор казался теперь пристыженным. – Я, право слово, не знаю, почему он так взбеленился. Нервы, нервы… Все на нервах…
По дороге домой Эгле купила новый дешевый телефон и активировала свой прежний номер. Голосовая почта была отключена, но Мартин звонил ей двадцать семь раз за прошлую ночь. Двадцать семь проклятых раз. Эгле сделалось нехорошо: допустим, он волновался за нее. Возможно, хотел что-то сказать… Но двадцать семь раз?
Гор сказал, что Мартин «взбеленился». Значит, Мартин боялся, что Эгле пройдет инициацию? Что он мог найти у лодочного ангара – он же совершенно точно там был?! У него инквизиторский нюх, чутье, интуиция; может быть, она как-то наследила? Кровь… Отпечатки пальцев на осколках подсвечника… У Эгле дыбом встали волосы – возможно, потому, что поднималась температура.
Вряд ли они станут анализировать кровь на ДНК. Да и не справятся – пара капель из носа Эгле потонула в лужах инквизиторской крови. Подсвечник разлетелся на мельчайшие осколки, отпечатков нет. Эгле забьется в нору и переждет, отлежится. Переживет сперва простуду, потом свою потерю. Ничего никому не скажет, а улик не будет. Даже если море выкинет на берег рюкзак с ее одеждой, пятна уже не поддадутся анализу… наверное. А ведьму с кинжалом не поймают и не допросят, хоть бы ее не поймали и не допросили…
Но Мартин точно что-то знает!
Способен ли он, спасая Эгле от инициации, засадить ее в изолятор бессрочно? Разумеется. Она же вызвала чугайстеров, чтобы сохранить ему жизнь. Вот, сохранила. Теперь он, возможно, захочет спасти ее – от нее самой. Долг – платежом.
Каким светлым и радостным был мир, что едва приоткрылся ей там, в ангаре. Почему она до сих пор здесь, на развалинах своей дерьмовой профуканной жизни, а не там, где полет и свобода?!
…Там заново рожденная мать сидит на Зеленом Холме. Казалось бы, ничего страшного, умиротворяющая и радостная картина. Но от ведьминых побасенок несет первобытным кошмаром. Хтоническим ужасом, тень которого падает на Мартина. Инквизиторов убивают не случайно, а с какой-то целью, и Мартин имеет к этому отношение. Но Эгле должна молчать, потому что сама, по своей воле, явилась вслед за ведьмой в проклятый ангар и своими глазами видела нож с клеймом на лезвии и серебряной с рубином рукояткой…
Голова сейчас лопнет от боли, и все проблемы решатся сами собой.
* * *
Прошли почти сутки с момента убийства двух инквизиторов, спецприемники были переполнены; следовало либо продлевать чрезвычайное положение, либо отменять его. Мартин бросил монету. Выпало – «отменить».
Он письменно проинформировал Вижну, что ведьма, убившая инквизиторов, в результате оперативных мероприятий не выявлена и не задержана. Мотивировал отмену чрезвычайного положения – «ввиду дальнейшей неэффективности». Про монету писать не стал.
По его расчетам, Эгле уже должна была восстановить телефонный номер. Он придумывал заранее, какой возьмет тон и что ей скажет. И как поймет по ее голосу, была ли попытка инициации спонтанной, инстинктивной реакцией на острую боль… Или обдуманным решением.
И если окажется, что Эгле приняла решение, – что тогда сделает Мартин?
Инквизиторы прошлого смотрели на него с портретов. Те были не чета Мартину. У них ведьма-убийца не шаталась бы по городу, а сидела в колодках, в подвале Дворца. У них Эгле не сбежала бы в Вижну, ее перехватили бы и заперли. В те времена неинициированная ведьма не считалась не то что невиновным – вообще не считалась человеком.
Я очень по-инквизиторски сейчас рассуждаю, сказал себе Мартин. Прямо как эти, с портретов. Наверное, мама не зря презирает меня и не зря боится. Если я начал выяснять – я пойду до конца; то, что она скрывает, может быть опасно для нее. Я могу быть для нее опасен.
В юности он прочитал все, что смог добыть, о жизни и судьбе Атрика Оля. Мартин был как фанат поп-звезды, только его кумир не пел на сцене, а переживал пришествие Ведьмы-Матери, сражался с ней и победил – ценой своей жизни. Мартин верил, что «теория роя» не легенда, что ведьмы, дождавшись прихода Великой Матки, превращаются в сплоченный рой, и единственный шанс для человечества – убить матку, тогда смертоносный рой распадется.
Мартин много раз представлял себя героем, сразившим Мать-Ведьму и спасшим человечество. Однажды он был так неосторожен, что проговорился об этом отцу. Клавдий высмеял его, как никогда, ни до ни после, не высмеивал. Мартин чуть не умер от стыда и обиды. Клавдий специально приехал через несколько дней в колледж и попросил у Мартина прощения. Это была, пожалуй, единственная серьезная ссора между ними…
Мартину сделалось душно в официальном кабинете; он спустился в гараж, сел за руль и поехал куда глаза глядят.
Город не менялся – суета прошлой ночи и этого дня, истерика по телевизору, инквизиторские патрули – все, кажется, было частью развлекательной программы. Получив дозу адреналина, публика вернулась к привычно расслабленному состоянию: тянулись по городскому центру потоки фар, красные и белые. Текла по тротуарам веселая толпа, а над ней возвышались гостиничные здания, рельефно подсвеченные, в виде замков, башен, кораблей. Танцевал фонтан, вертелось колесо обозрения. Как же я ненавижу этот город, подумал Мартин.
В воспоминаниях Атрика Оля Мать-Ведьма отнюдь не восседала на Зеленом Холме. Там были наводнения, чума, конец света; Атрик Оль смог убить Мать-Ведьму, у него были «железные клещи, которые выковала его воля». Но Атрик Оль на месте Мартина давно объявил бы Эгле Север в розыск.
* * *
– Здравствуйте, вы позвонили в канцелярию Дворца Инквизиции города Вижна. Если вы предполагаете, что пострадали от действий ведьм, нажмите «один». Если вы неинициированная ведьма и хотите получить консультацию, нажмите «два». Если вы член семьи ведьмы и хотите получить информацию о…
Эгле нажала двойку.
– Если вас интересует первичная постановка на учет, нажмите «один». Если вас интересует перевод из другой провинции на учет в районе Вижны, нажмите «два». Если вы хотите доложить о контакте с действующей ведьмой, нажмите «три». Если вы…
Эгле нажала тройку.
– Если вы контактировали с действующей ведьмой и получили приглашение на инициацию, нажмите «один». Если вы контактировали с действующей ведьмой в другом контексте, нажмите «два»…
Проклятые бюрократы! У Эгле поднималась температура, зуб на зуб не попадал, она кашляла, задыхалась, а робот в телефоне бубнил и бубнил, равнодушный к проблемам ведьм, инквизиторов и всего человечества:
– Введите номер вашего учетного свидетельства.
У Эгле дрогнула рука, она прервала звонок. Она отчего-то думала, что ей позволят высказать свою просьбу анонимно. Если не выйдет спрятаться, надо выбрать другую опцию, побезопаснее.
– Здравствуйте, вы позвонили в канцелярию Дворца Инквизиции города Вижна…
Эгле снова пошла по цепочке и выбрала вариант «перевод из другой провинции».
– Введите номер вашего учетного свидетельства.
Эгле, сжав зубы, ввела номер.
– Наши записи показывают, что вы уже состоите на учете в городе Вижна. По всем вопросам обращайтесь к участковому инквизитору.
Эгле чуть не запустила телефоном об стену. Вторая разбитая трубка за сутки – не слишком ли щедро? Видимо, сама судьба хранит ее от необдуманных поступков. Залечь на дно, молчать. Что лучшее может сделать ведьма? Не высовываться…
Она снова прилегла на диван. Закрыла глаза и почти сразу увидела Мартина на галечном пляже, с кинжалом в спине, витая рукоятка, серебро с рубином. Она вскочила, хватая воздух, кашляя, задыхаясь.
Они в одном городе. Мартин и эта ведьма. Мартин – и серебряный кинжал.
* * *
Он поднялся в холмы, в реликтовую сосновую рощу, в то самое место, где они с Эгле провели много счастливых часов. Ночной город внизу казался сундуком с сокровищами – россыпь огней, гирлянды улиц и скоростных дорог, и над всем этим великолепием одуванчиками цвели фейерверки. Здесь всегда празднуют. Даже когда время горевать.
Они приезжали сюда днем, чтобы погулять среди сосен. По вечерам, чтобы посмотреть на город, сверкающий, как безумная витрина. У самого обрыва Эгле выложила белыми камнями «Эгле плюс Мартин» и всякий раз обновляла эту надпись. А однажды необычайно теплым и солнечным днем, когда из-под кочек вышли муравьи, она написала «Эгле плюс Мартин» на песчаной прогалине, и краской послужило подтаявшее мороженое.
И муравьи оценили подношение. «Эгле плюс Мартин» было написано на песке красноватыми хитиновыми спинами, усами и шевелящимися лапами, и бесконечные живые дорожки тянулись к трем подземным муравейникам.
– Бескомпромиссное и авангардное искусство, – сказал тогда Мартин. – Пожалуй, слишком радикально для меня.
– Не вполне гламурно, – согласилась Эгле. – Но мне нравится. Это свежо.
Мартин засмеялся и обнял ее, и через минуту оказался перепачкан мороженым, и пришлось спасаться от муравьев, не знавших страха перед Инквизицией…
Он вытащил телефон. Всего-то надо было ткнуть пальцем в ее имя на самом верху списка. Время шло; на гигантском стадионе Одницы мельтешил огнями концерт. Били в небо цветные прожектора.
Он потерял ее по своей вине. Он потерял ее, так или иначе. Инициированная ведьма не вспомнит его. «Глухая», запертая в спецприемнике, плюнет ему в лицо.
Мартин остановился на самом краю, на обрыве, и длинную секунду смотрел вниз: ничего не стоило шагнуть туда, где в темноте щерились камни. Быстро. Надежно. А спишут, скорее всего, на ведьму…
Он поднял голову; прожекторы со стадиона метались в редких облаках, будто спицы. Ведьма здесь, на этих улицах. Ей хочется крови – крови инквизитора. Но Мартину, по счастливому совпадению, тоже очень хочется крови.
* * *
«А пойдешь ли по красну, девица, а пойдешь ли по красну? – А по белу я пойду, да по белу, да по белу я пойду, по белу. – А пойдешь ли по черну, девица, а пойдешь ли по черну? – А по белу я пойду, да по белу. – А пойдешь ли в гору, девица, а пойдешь ли под гору? – А по белу я пойду, да по белу…»
Ивга сидела в читальном зале библиотеки этнографии. Давно забытые диссертации были основаны на полевых этнографических исследованиях – то есть кто-то в горах Ридны еще пятьдесят лет назад помнил песни и побасенки, сложенные в древности. А может быть, и сейчас помнит, но не придает значения, понятия не имеет, что эти заговоры значат на самом деле.
Всего лишь допущение, сказала себе Ивга. С другой стороны, это можно объективно проверить: «улитка» либо начнет задавать свои вопросы, либо промолчит, и тогда обряд необходимо немедленно прервать…
Ивга испугалась своих мыслей. Она обещала Клавдию – «никогда». Пора признаться себе, что ее работа в тупике, не годится даже для статьи в журнале, потому что Инквизиция ее завернет… Ивга сидит здесь только затем, чтобы не думать о Мартине. Она пытается себя отвлечь – и все равно думает о нем снова и снова.
* * *
– Патрон, вы хотите патрулировать в одиночку?! – Молодая диспетчерша смотрела недоверчиво, будто в теле Мартина прятался кто-то другой.
– Мне просто нужна машина, – сказал он. – Срочно.
– Но… это против инструкции! Есть график… есть распорядок…
Он молча посмотрел ей в глаза; девушка заметно побледнела. Вытащила из сейфа ключи:
– Распишитесь… в журнале… – Она отводила взгляд, ее голос дрожал.
Странно, она ведь не ведьма, подумал Мартин. Чего испугалась? Что я могу ей сделать? Уволить? Тоже мне, нашла работу мечты…
Через минуту патрульная машина вырвалась из гаража, сверкая маяками, завывая сиреной. Именно так, с точки зрения той ведьмы, должна выглядеть лакомая жертва. Громче, ярче, кричи: здесь инквизитор, вот он. С беззащитной спиной. С уязвимым нежным горлом.
Мартин очень надеялся, что ведьма клюнет.
* * *
Из зеркала на Эгле смотрела бледная, больная девушка с распухшим носом и ввалившимися глазами. Аптечка на кухне содержала просроченный крем от загара и пару пластырей. Как на всякую ведьму, таблетки на Эгле почти не действовали. Но, кажется, пришло время оценить масштабы этого «почти».
Она влезла в зимнюю куртку, натянула шапку на самые уши, замоталась шарфом. Сдерживая кашель, вышла во двор, и здесь ей неожиданно стало легче – холодный, но свежий воздух позволял нормально дышать.
На улице горели фонари. Падал снег. Прокатился трамвай, светя окнами, прополз по рельсам быстро и почти беззвучно, как улитка на реактивной тяге. На бульваре зеленели елки. Мигали огоньки над входом в круглосуточную аптеку.
В другой стороне, у перекрестка, стоял инквизиторский патруль – трое. Они не смотрели на Эгле. Их занимало что-то на противоположной стороне улицы.
Она могла просто войти в аптеку. Вместо этого развернулась и подошла к ним; они почуяли ее и разом повернули головы. Эгле подняла перед собой свидетельство, как щит:
– Да погибнет скверна…
У них вытянулись лица: никогда прежде ведьмы их так не приветствовали. Эгле уже понимала, что творит безумие, но остановиться не могла – летела будто с ледяной горки:
– У меня есть информация для Великого Инквизитора, помогите с ним связаться, пожалуйста. Меня зовут Эгле Север. Он меня знает.
* * *
Темные окраины. Гаражи, ангары, стройплощадки. Излюбленные ведьмами места для инициаций. Орала сирена, сверкал проблесковый маяк, темнели на боках дознавательские знаки; Мартин чувствовал себя, как рыбак, отправившийся в море за акулой и обнаруживший под днищем кракена размером с океанский теплоход.
Он чуял ведьму на расстоянии, а она давно уже чуяла его. Патрульный автомобиль – яркая приманка. Дознавательские знаки этой ведьме не помеха. Машина представляется ей подарочной коробкой, оригинальной упаковкой, в которой спрятан деликатес.
Впереди затрепетали желтые ленты на берегу – вот оно что, она привела его в тот самый ангар, где до сих пор висит запах убийства. У этой ведьмы есть чувство юмора; Мартин отключил сирену и маяк, заглушил мотор и спрыгнул с подножки на гальку. Запахи хлынули в глаза и уши: кровь. Железо. Водоросли. Чужая злобная радость. Носом он чувствовал температуру воздуха – теплее на гальке, прохладнее над головой. В оперативном режиме восприятия мозг строит странные химеры.
Дверь в ангар стояла приоткрытой, гостеприимно, приглашающе. Желтые ленты шелестели на ветру. Мартин чиркнул по воздуху явь-знак – морока не было. Все обыденно и прочно: камни на берегу. Облупленная стена ангара. Приоткрытая дверь, и за дверью темнота.
Что, если ведьма водит его за нос? Если здесь никого нет, а она поджидает его, например, в машине?!
Мартин еще раз начертил явь-знак – на ладони левой руки. В машине никого не было. За углом ангара – тоже. Внутри… Мартин не чувствовал никого, кто скрывался бы в этом ангаре. Впрочем, погибшие инквизиторы подпустили ее совсем близко.
Он подошел к двери. Заглянул внутрь. Проверил явь-знаком – ангар казался пустым. На бетонном полу лежал железный канат – никто не удосужился свернуть его.
Что-то дрогнуло на краю зрения. Будто заплатка в реальности. Мартин отскочил, прижался спиной к стене, вскинул над головой левую руку с явь-знаком…
Тонкое лезвие вылетело из ниоткуда и воткнулось в его ладонь. Пробило кисть и застряло в железной стене. Ему хватило выдержки не дергаться – из таких захватов не вырываются физической силой. Но как ей удалось подобраться?!
В следующую секунду он увидел ее – и многое понял.
Перед ним стояла ведьма – белая от макушки до босых пяток. Голая. Седые волосы до колен небрежно прикрывали старческую наготу – ей было на вид лет двести. Крючковатый нос почти доставал до подбородка. Воспаленные веки краснели, как и глаза – радужная оболочка альбиноса, сквозь которую просвечивают сосуды. И этими красными глазами она разглядывала Мартина – поначалу со злорадством:
– Миленький. Юный. Вкусный, наверное…
В ее взгляде что-то изменилось: теперь она смотрела с недоумением:
– Да ты не простой… ты…
В ее взгляде появился ужас:
– Кто ты такой? Что ты такое?!
– Возможно, вы мне подскажете, – сказал Мартин, стараясь не двигаться. – С высоты прожитых лет.
От лезвия в пробитой ладони пошел растекаться холод, к запястью, к локтю. Мартин откуда-то знал: когда холодная волна доберется до сердца – оно остановится.
* * *
Следующие пятьдесят минут Эгле молча проклинала себя.
Ее доставили в ближайший офис со спецприемником, жуткий, похожий на тюремную больницу. Молодой инквизитор с серым от недосыпа лицом начал с того, что, остановившись перед ней в двух шагах, поймал ее взгляд и сознательно надавил, будто втыкая вязальные спицы:
– Девушка, не вы здесь ставите условия. Выкладывайте вашу информацию. Или получайте две недели административного ареста.
Огромным усилием воли Эгле удержалась, чтобы не хлопнуться в обморок.
– Всем будет лучше, – она не отводила взгляд, мобилизуя остатки своей защиты, возвращая «спицы» ему в зрачки, – если вы немедленно передадите Клавдию Старжу, что у Эгле Север есть информация для него. Это мое категорическое требование.
– Тогда я выписываю арест. – Серолицый упал в кресло у стола и подтянул к себе пачку бланков.
– Худшая ошибка вашей жизни, – сказала Эгле, и ей казалось, будто за нее говорит кто-то другой. – Если завтра ведьмы убьют вас, какую пенсию назначат вашим детям?
Она понятия не имела, есть ли у него дети, но он остановил уже занесенную руку и снова посмотрел на нее, и Эгле вдруг поняла, что детей у него трое, младшие – годовалые близнецы, жена не работает, страховка плохая, и вопрос «если меня убьют» далеко не умозрительный в последние пару дней.
Перед глазами у нее все плыло от боли.
Инквизитор приказал вывести ее из кабинета. Эгле провела мучительные десять минут в унылейшем на свете месте с дверью-решеткой и скамейкой у стены. Потом ее вывели и посадили в машину, в отделение без окон, Эгле не могла понять, куда ее везут. Только когда двери открылись, она обнаружила себя у одного из подъездов Дворца Инквизиции.
Дворец в Вижне не был древним, как в Однице, но огромным, со сложным переплетением коридоров внутри, и она очень скоро перестала считать шаги – ее вели вглубь, возможно, в подвал. Наконец, ее впустили в полутемный кабинет, и уже на входе Эгле почувствовала давление, как на страшной глубине. Головокружение, как над пропастью.
– Только не надо меня пытать с порога, – сказала с кривой улыбкой. – Я пришла сдаваться.
– Какое «пытать». – Клавдий Старж поморщился. Потом присмотрелся: – Эгле, вас что – били?!
* * *
Ведьма подошла совсем близко, не сводя с него красных глаз:
– Ты сын инквизитора и…
Она замолчала, будто вдруг забыв слово.
– Информация из открытых источников, – сказал Мартин. – Моя мать – ведьма.
Его рука была приколота к стене кинжалом, как записка булавкой на доске объявлений, как бабочка в коллекции энтомолога. Перед ним стояла флаг-ведьма, самая старая из всех, что он видел в жизни. Да что там Мартин – его отец, наверное, таких не видывал. Холод от кинжала в пробитой руке растекался дальше, у него было несколько секунд, чтобы спасти себя. Либо не спасти. Мартин трезво оценивал свои шансы.
Эта ведьма прожила столетия, не зная поражений. Ни одного. Сколько трупов у нее за спиной – никто не знает. Гора величиной с дом. Мартин один из лучших оперативников в своем поколении… был.
Она до сих пор его не убила. В этом разговоре было нечто важное для нее.
– Что же я такое? – Он мог еще втянуть ее в диалог. – И что такое вы? Возможно, мы раньше встречались?
Ведьма приподняла уголки губ, потом дрогнула, как отражение на воде, и поменяла облик: на месте голой алебастровой старухи появилась пожилая женщина в светлом пальто и кокетливой соломенной шляпке.
* * *
Доктор в зеленом хирургическом комбинезоне был столь же уместен в этом кабинете, как пчела в налоговой декларации.
– Как вы переносите анальгетики?
Эгле тупо молчала, поэтому он решил уточнить:
– Многие ведьмы носят с собой список лекарств первой помощи, которые на них действуют.
– Не ношу, не лечусь, у меня раньше никогда такого не было, – сказала Эгле. – Я вроде как молодой здоровый человек…
Клавдий Старж, стоя под вытяжкой в дальнем углу кабинета, нарисовал в воздухе знак огоньком сигареты. Зыбким барьером оградил себя от Эгле. Открыл новую пачку:
– Раньше вас не били по голове гаечным ключом.
– Ключом?!
– Метафора. – Он снова закурил. – Ваша чудесная защита висит лохмотьями и восстановится в лучшем случае через пару недель. Я надеюсь, вы мне расскажете, кто это сделал.
Эгле закашлялась. Старж торопливо затушил сигарету. Эгле махнула свободной рукой – не той, в которую доктор готовился воткнуть иголку:
– У меня обыкновенная простуда. Курите, я бы сама закурила… Я все расскажу, все. Я для этого и пришла.
* * *
Двести лет эта ведьма не совершала ошибок, чтобы совершить одну, сейчас. Зато фатальную.
Мартин прекрасно помнил описание Майи: старушка в шляпке. Так выглядела ведьма, которая провела школьницу сквозь обряд. В современной Однице соломенных шляпок не так много, особенно на пожилых ведьмах. Секунду назад Мартин готов был погибнуть – но теперь передумал.
Он ударил всей инквизиторской мощью, понимая, что второй попытки не будет. Он не был одним из лучших – он был лучшим оперативником в своем поколении. Любую ведьму такой удар убил бы на месте, но эта лишь отступила на шаг и потеряла равновесие на долю секунды. Этой доли ему хватило.
Правой рукой он выдернул кинжал – из железной стены, из пробитой ладони. На лезвии закипела, мгновенно испаряясь, кровь. Время вышло, ведьма пришла в себя и атаковала.
Из бетонного пола потянулись шестипалые руки – десятки, сотни. Вцепились Мартину в колени и щиколотки, потянули вниз, пытаясь уложить, распотрошить, разорвать на клочки. Падая, он успел вывести острием кинжала стоп-знак в воздухе и повалился на пол – на обезвреженный, безрукий пол ангара. Перекатился через плечо, не выпуская ножа; ведьма мгновенно переместилась в пространстве несколько раз – исчезая в одном месте и появляясь в другом.
Она атаковала без остановки – будто колотила паровым молотом. Один пропущенный удар, и Мартин оказался бы сплющен в лепешку, разорван на части, обезглавлен, обескровлен; он метался по ангару, с трудом удерживая ее в поле зрения, блокируя атаку за атакой, с удивлением понимая, что она не устает – и ничего не чувствует, кроме деловитой озабоченности: ею движет желание убить, без удовольствия и без злобы, устранить, ликвидировать, прекратить существование Мартина, как чуждого, вредного, невозможного и опасного существа. Он защищался и ждал, понимая, что шанс будет ровно один.
И за секунду до своего шанса Мартин вспомнил бледное лицо Майи. Зря, напрасно, ох как зря ведьма сообщила ему, кто она такая.
* * *
– …Он дал мне понять, что, если я позвоню в службу «Чугайстер», я для него… будто умру. Я струсила и не позвонила. Ушла… и по дороге подумала: я же бросаю его на смерть. Там были чугайстеры, мне стоило только подойти… Но я опять струсила. Решила вернуться, подумала, я могу хотя бы побыть рядом, подстраховать его…
Клавдий Старж курил, бешено затягиваясь, глядя на Эгле сквозь дым, уносящийся в вытяжку. Он явно знал о нави все, и гораздо больше, чем Эгле. У него было такое лицо, будто Эгле его пытала – каждым словом. Она заторопилась:
– …Но когда я вернулась, навка уже стояла с пистолетом. Я с голыми руками… на эту навку… думала, теперь-то он вызовет чугайстеров… но он был невменяемый. Тогда я вышла на улицу и… позвонила. Эта навка больше никому не причинит вреда. Но… я теперь для Мартина злейший враг.
– Я ваш должник, – сказал Клавдий Старж таким голосом, что Эгле вздрогнула. – Запомните. Вас никто пальцем не тронет, даже если сейчас выяснится, что это вы убили двух инквизиторов в Однице.
– Я не убивала! – Эгле подпрыгнула в кресле.
– Но вы там были, да?
– Откуда вы… – Эгле снова закашлялась.
– Из контекста. – Он стряхнул пепел в мраморную пепельницу. – Догадался.
– Можно мне сигарету?
– С таким кашлем – нельзя… Рассказывайте!
* * *
Снежно-белым сугробом она валялась на бетонном полу ангара. Волосы расстелились ковром, кое-где в них блестели капли крови, будто гранаты на диадеме. Мартин не обманывал себя – она еще очнется. Чудо, что он ее вырубил на несколько секунд. Преимущество было на ее стороне, но раунд за Мартином.
Он остановился над старухой. Он одновременно видел ее в ее настоящем обличье и чуял – как догорающий очаг, в котором тлеют и дымят поленья. Одним ударом он мог сейчас ее прикончить.
Серебряное лезвие с оружейным клеймом блестело, как новое.
* * *
– Вы знаете, какой процент ведьм, согласившись на инициацию «из любопытства», успевают вовремя остановиться?!
– Не знаю. – Эгле отшатнулась, такой яростью от него хлестнуло. – Половина?
– Половина, – сказал он сквозь зубы. – Половина процента, одна ведьма из двухсот! Как можно так наплевательски относиться к своей жизни… и чужой?!
– Простите, – пробормотала Эгле. – Я теперь считаюсь… нелояльной?
– Еще раз – я ваш должник, – сказал он сухо.
– Я не оправдываюсь. – Голос Эгле дрогнул. – Но в тот момент я была… в сдвинутом… состоянии рассудка. Охреневшая, если проще.
– Понимаю. – Он кивнул. – Я хотел вам перезвонить. Но решил в кои-то веки не быть тираном и не лезть в чужую жизнь… Вру. Начались убийства инквизиторов в провинциях. Я стал думать о другом.
Эгле вытерла мокрый лоб. Лекарство действовало. Ей, по крайней мере, не становилось хуже.
– Ваш звонок ничего бы не изменил. Вы же не думаете, что я прямо вот так все рассказала бы?
– Что уж теперь гадать, – пробормотал он сквозь зубы, набирая номер телефона. Ему никто не ответил, и он сказал вполголоса, на автоответчик:
– Мартин, перезвони мне, пожалуйста.
Он положил трубку.
– Человек, к которому явилась навка, иначе воспринимает реальность. Учитывая отношения Мартина и этой девочки – ответственность, привязанность, чувство вины… Очень, очень паршивый расклад, вы сказали «невменяемый» – Мартин таким и был.
– Но он меня когда-нибудь простит?!
Слово вылетело, как воробей, и Эгле тут же пожалела. Потому что Клавдий Старж молчал очень долго, казалось, несколько минут, хотя на самом деле секунды три.
– В любом случае нужно время. Истории с навками никогда не проходят бесследно, кто-то справляется с травмой, кто-то нет.
Он снова замолчал, думая о неприятном и страшном, играя желваками. Потом будто очнулся:
– Рассказывайте, что было дальше, пожалуйста.
* * *
Инквизиторская сирена заглушала рычание ведьмы, закованной в колодки, обложенной знаками, запертой в клетку. Пролетев через полгорода, воплем сирены расталкивая пробки, он за несколько минут добрался до Дворца Инквизиции, его машину встречали оперативники. Еще через две минуты Мартин обнаружил себя в подвале, с черным капюшоном на голове, напротив стационарных колодок, из которых на него смотрели полные ненависти старческие глаза:
– Я убила тебя, маленький ублюдок. Ты умираешь. То, что у тебя в руке, замучает тебя, ты будешь выть и кататься по полу…
Флаг-ведьмы часто лгут. Лжет ли эта – скоро выяснится.
– Продолжаем разговор. – Мартин мельком глянул на левую руку, наспех перетянутую бинтом. – Что я такое?
– Кусок дерьма, беспомощная дрянь, ходячая падаль…
Мартину снова привиделась Майя Короб, с ее испуганной улыбкой, с ее шелковым шейным платком.
– Отключите оперативную запись, – сказал Мартин, не повышая голоса. – Сейчас, чтобы я видел.
Красный огонек камеры под потолком погас. Техник не посмел ослушаться. В глазах ведьмы что-то изменилось, она смотрела на Мартина напряженно, почти со страхом.
– Кто инициировал девочку? – спросил он кротко.
Она молчала.
Не поднимаясь из-за стола, не делая ни движения, он дотянулся до ее нервных узлов. Ведьма задергалась и на секунду обмякла. Мартин вернул ее в сознание – силой:
– Кто?!
Ей некуда было деваться.
* * *
– Я могу нарисовать, – сказала Эгле. – У меня профессиональная зрительная память.
Клавдий нажал кнопку на столе:
– Принесите нам, пожалуйста, срочно… Эгле, вам что: карандаши, тушь? Краски?
– Карандаши нормально, – сказала Эгле. – Двадцать четыре цвета.
Она представила с некоторым злорадством, как все эти референты и устрашающие инквизиторы в черных плащах забегают сейчас по дворцу в поисках канцтоваров. Но коробку принесли через две минуты: двадцать четыре остро отточенных карандаша и чистый альбом для эскизов.
Она села у края огромного стола, разложила инструменты, прикинула композицию; память рук и глаз вдруг подсказала ей, что совсем недавно у нее была любимая работа и любимый человек и она была счастлива.
Ее скрутило, как жгут мокрого белья, слезы и сопли пролились на лист и испортили его. Клавдий Старж встал, импульсивно сделал шаг по направлению к ней – и отступил обратно.
– Одну минуту, – прошептала Эгле.
Он переправил ей по столешнице пачку сигарет и зажигалку. Не поднимая глаз, Эгле закурила – и склонилась над новым листком: изогнутый серебряный клинок с клеймом оружейника. Витая рукоятка, серебро с рубином:
– Это… подлинное… оружие. Вероятно, есть… в музейных… фондах. Вы можете найти, откуда его сперли…
Она подняла голову; Великий Инквизитор издали смотрел на ее рисунок, лицо его было спокойным, но Эгле испугалась:
– Что-то не так?
– Все нормально. – Он запрокинул голову, выдыхая дым в решетку вытяжки. – Просто я видел эту штуку раньше. Это может быть совпадением, а может и не быть…
Эгле поймала себя на том, что рисует кровь на клинке. Отложила карандаш:
– Я не все рассказала.
– Я знаю. – Он откинулся на спинку кресла.
Эгле затушила сигарету, перевела дыхание и заговорила. И при первых же словах поняла, что древний ужас, заключенный в словах о Ведьме-Матери на Зеленом Холме, ей не привиделся.
Глаза человека напротив сделались непроницаемыми, будто нарисованными на закрытых веках. Он не перебивал, не двигался и вряд ли дышал. Даже рассказ о навке, которая явилась к Мартину, не произвел на него такого впечатления.
Эгле говорила сипло, как пропойца:
– Я не вслушивалась, что там говорит несчастная девочка… то есть навка. В тот момент… Я увидела пистолет… Я не слушала. Но потом, когда ведьма на берегу, с ножом, повторила ту же фразу… Я вспомнила.
* * *
Клавдий слушал, оцепенев; вот зачем приезжал Мартин. Вот почему он задавал Ивге вопросы, которые так ее напугали. «Ты сын Матери-Ведьмы, Заново Рожденной Матери». Вот и подступили в упор давно ожидаемые, легендарные события, то ли битва, то ли казнь. Хорошо, если все-таки битва.
Он нажал на кнопку селектора на столе:
– Арно, отправьте сообщение в Одницу, лично куратору, официально, с дублями по всем каналам связи: экстренный вызов в Вижну, во Дворец Инквизиции. Свяжитесь с Одницей и организуйте ему самолет. Доложите мне, когда он выйдет на связь и когда вылетит.
– Я принесла плохие новости? – не своим, слабым голосом спросила Эгле.
– Не очень хорошие, – признался Клавдий.
– В этих словах есть смысл? Что это значит для Мартина?!
– Эгле, – сказал он, подумав. – Я страшно благодарен, что вы пришли с этим ко мне. Я не готов сейчас объяснять, что происходит, но очень прошу: никому без моего ведома этих слов не повторяйте.
* * *
– Эгле, ее зовут Эгле. – Ведьма захлебывалась, боясь замолчать хоть на секунду. – Она не твоя! Ты ее не присвоил! Она пройдет обряд, и ты не остановишь! Ничего не сможешь… Нет, стой! Я отвечу!
За последние минуты Мартин много узнал об искусстве допроса. И еще больше он узнал о себе как о допросчике и не мог отменить это знание. Не мог зажмуриться в ужасе.
– Где и как она пройдет обряд?
– Под небом. Под соснами. Станет одной из нас… Больше не знаю!
– Когда?
– Скоро! День или два… или уже сегодня… Не знаю!
Когда она говорила «не знаю», это означало, что информации нет. Флаг-ведьмы знают и чуют многое, но они не всеведущи, зато Мартин теперь знал о ее нервных центрах все. Хладнокровный, эффективный, мастеровитый палач.
Мартин позвонил референту прямо из подвала и отдал распоряжение. Потом вернулся к допросу:
– Поговорим о Зеленом Холме. Что это за место?
– Там Ведьма-Матерь сидит на вершине и ждет своих детей.
– Как туда попасть?
– Убить инквизитора. Тогда, покинув этот мир, ведьма придет к своей Матери.
– Загробное царство для ведьм? – Мартин ухмыльнулся.
– Нет. Нет. Это другой мир. Для нас. Когда твой мир сгорит – Зеленый Холм… станет повсюду.
Он спросил ее о ноже. Ведьма ответила, не сопротивляясь: нож был ритуальный, инквизиторский, сто пятьдесят лет назад ведьма выкопала его из могильного кургана, в котором, вероятно, покоился прах кого-то из ближайших сподвижников Атрика Оля.
– Сколько я вас перерезала этим клинком… Сколько инквизиторской крови ушло в землю, без славы, как на бойне…
Он подробно расспросил о ее предыдущих жертвах. Потом снова позвонил референту, и тот связал его с Руфусом из Ридны.
– У меня беседа с ведьмой, которая убила вашего сотрудника, – сказал ему Мартин. – Он действительно умер от проблемы с сердцем, вернее, от проблемы с отсутствием сердца в груди. Вы не отделаетесь одной отставкой, Руфус.
И, не слушая больше потрясенную тишину в трубке, он вернулся к допросу:
– Так что я такое?
– Ты падаль. Ты мертвец… Ты скоро сдохнешь в муках…
Она так бешено сопротивлялась, что Мартин понял: информация имеет ценность. Кровь из носа заливала ее губы, она билась в колодках, выла, но не отвечала.
– Это была прелюдия, – сказал Мартин с сожалением. – Теперь поднимается занавес и начинается первый акт…
– Стой! – Она сорвала голос. – Ты… нет… ты не тронешь ее, не убьешь… не успеешь…
– Кого я должен убить?
– Нет, нет… Мать-Ведьму… Ты сын, у тебя власть над ней…
– Я сын Ивги Старж!
– Проклятое имя, она от него откажется, когда пройдет обряд. Ты не успеешь…
– Моя мать пройдет обряд?!
Она хрипела, едва шевеля губами:
– Она пройдет свой путь. Скоро. Ты ее не тронешь. Ублюдок.
Мартин еще раз позвонил референту, отдал распоряжение и услышал, как дрогнул в трубке голос собеседника:
– Следует ли поставить в известность Великого Инквизитора?
– Нет, – сказал Мартин.
Ведьма сипела, обвиснув в колодках:
– Она успеет… раньше, чем ты до нее доберешься. Мать-Ведьма пройдет обряд, воссоединится с Той, что сидит на Зеленом Холме, две ее сущности сольются воедино, и восстановленный мир получит свободу. Настанет ведьмин час и Ведьмин век.
– А если я все-таки до нее доберусь?
– Нет. – Ее глаза остекленели.
– Но Великая Мать одинаково любит всех своих детей, – сказал Мартин медленно.
– Она не любит тебя, – прохрипела ведьма. – Она не пустит тебя, она тебя не звала…
– Либо вы чего-то не знаете.
– Нет! – Ведьма задергалась так, что встроенные в каменный пол колодки зашатались. В ее глазах был дикий ужас. А ведь он не пытал ее сейчас.
– Вы совершили ошибку, – сказал он с кривой усмешкой. – Понимаете какую?
Несколько секунд она смотрела на Мартина, беззвучно шевеля губами. Потом прохрипела:
– Убей меня. Отпусти на Зеленый Холм. Будь милосерден… брат.
* * *
– Я забираю вас с вашего участка, ходить на контроль будете теперь ко мне. – Клавдий развернул к себе экран компьютера. – Никто вам не станет задавать вопросов, а если станет – ссылайтесь на меня, и…
Он замолчал, уставившись на монитор. Эгле, глядя на его лицо, снова замерзла. Он молчал десять секунд, двадцать, Эгле начала дрожать, Клавдий Старж смотрел на монитор, она видела отражение в его глазах, но не могла, конечно, прочесть ни строчки.
– Я что, в розыске?! – Она поняла, что называет вслух свой главный страх.
Он вытащил телефон. Набрал один номер, потом второй, потом третий:
– Мартин, свяжись со мной немедленно.
Отключил связь. Наконец-то посмотрел на Эгле:
– Я сейчас вызову машину…
Ей было уже все равно.
* * *
Эгле Север, храбрая, как воздушный десантник, живучая, как мангуст в схватке с коброй, на глазах оседала, теряя смелость, силы, кураж, волю к жизни.
– Я сейчас вызову машину, – повторил Клавдий медленно, – и вас отвезут ко мне домой…
Она, кажется, не поняла, что он сказал. Или не поверила.
– Технически убрать вас из розыска возможно, – он перевел взгляд на монитор, – но это бюрократическая процедура. Несколько суток. И я должен понять, что он имел в виду. Вас я попрошу не торопиться с выводами и ни в коем случае не делать резких движений. Я думаю, он пытается вас защитить.
Она молчала. На мотивацию Мартина ей было в этот момент наплевать.
– Вам что-то надо забрать из дома? Вещи?
– Компьютер, – сказала она, еле шевеля губами.
– Хорошо, вас завезут домой на минуту. Лучше не затягивать.
Прозвучал сигнал, всплыло сообщение на канале срочных донесений: ведьма, находящаяся на его контроле, только что объявлена в розыск. В первую секунду он подумал, что речь идет об Эгле…
Потом он увидел в донесении имя. Закусил губу. У Мартина что-то происходит в его Однице. Что?!
Он набрал канцелярию Одницы, и ему наконец-то ответили.
– Да погибнет скверна, – сказал Клавдий ледяным голосом. – Свяжите меня с куратором сию секунду.
– Патрон, куратор не на связи, – сказал заместитель Мартина. – Он в подвале, допрашивает ведьму…
– Что он делает?!
– Допрашивает ведьму, патрон. С пристрастием. По-видимому, ту, которая убила наших сотрудников…
– Почему он не поставил меня в известность?! – прошипел Клавдий. Эгле отшатнулась, будто ее окатило осколками разбитого стекла.
– Я… не могу этого знать, патрон. – Заместитель Мартина заволновался. – Он просил… дать ему возможность закончить… не было распоряжений… других…
Клавдий оборвал связь. Не глядя, начертил в воздухе изолирующий знак, невидимую пленку, на время отделяющую Эгле от его ярости, недоумения и страха.
Ивга в телефонной трубке отозвалась мгновенно:
– Что-то случилось?
– Возможно, – сказал Клавдий. – Ты дома?
– В библиотеке. – У нее изменился голос, видно, она что-то прочитала по его интонациям. – Мне надо быть дома?
– Да. – Клавдий покосился на Эгле, которая, отвернувшись от него, застыла, будто в трансе. – У нас будут гости. Эгле Север. Она в розыске.
– Понятно, – ответила Ивга после крохотной паузы. – Выезжаю.
– Нет, погоди. – Он сжал зубы. – Есть еще обстоятельство. Отпусти водителя, мои люди за тобой приедут.
– Клав, – ее голос осип в трубке, – я тоже в розыске?
– Спокойно, – сухо сказал Клавдий. – Я должен получить от него объяснения. Дождусь его во Дворце, поговорю и сразу приеду. Держись.
– Не волнуйся за меня, – хрипло сказала Ивга. – Осторожнее… там.
Эгле смотрела мутными глазами. Клавдий изобразил улыбку, вытащил из кармана связку ключей:
– Светлый – от калитки, медный – от входной двери. Если прибудете раньше, просто дождитесь Ивгу, она подъедет скоро после вас.
Он бросил связку, надеясь вывести ее из оцепенения, и точно: она сперва инстинктивно поймала ключи, потом глаза ее прояснились.
– Вы что… даете мне ключи от своего дома?!
– Вы же мне доверяете, – сказал он устало. – Вы мне доверяете кое-что посерьезнее, чем дом.
Она разогнула спину. Хотела что-то сказать, судорожно закашлялась.
– Моя жена станет задавать вам вопросы, – сказал Клавдий.
– Я буду молчать…
– Нет, наоборот. – Он поколебался последнюю секунду. – Расскажите ей все, что рассказали мне. И еще больше, если вспомните.
* * *
В загородном поселке горели фонари, мягкий теплый свет ложился на свежий снег. Умиротворяюще падали редкие хлопья.
Дорога была вычищена до бетонного покрытия. Черная машина носила инквизиторские номера, но водитель был наемный, не инквизитор. Он высадил Эгле у высоких ворот и подсветил фарами, пока она отпирала калитку.
– Спасибо. – Она неловко махнула рукой, забросила на плечо рюкзак с ноутбуком и вошла во двор. Калитка закрылась с тихим лязгом.
За весь день, с самого утра, здесь побывали вороны, соседская кошка, мелкие птицы – наверное, воробьи. Эгле было странно идти по нетронутому снегу к этой двери, ступать на этот порог; вода в искусственном пруду не замерзла и казалась черной, как нефть.
Эгле поднялась по заснеженным ступенькам. Вставила ключ в скважину. Повернула, чувствуя, как прыгает сердце.
Автоматически загорелась лампочка подсветки, указывая, где выключатель. Эгле щелкнула – комната осветилась; Эгле осторожно закрыла входную дверь.
За небольшой прихожей – огромная гостиная, лестница вверх, пустой камин. Стол, стулья, диван, барная стойка. Дверь на кухню. Высокие окна, закрытые шторами. Тут бы снимать драмы из жизни аристократии прошлого века: кремовые стены, деревянный пол цвета мореного дуба. Продуманная композиция картин, фотографий, мелких деталей, светильников и свечей. На камине отдельно от прочих помещалось фото: мальчик лет двенадцати, с широкой улыбкой, с открытым и счастливым лицом.
Эгле сделала шаг – ей хотелось посмотреть на это фото вблизи. Остановилась, опустила взгляд на свои ноги: мокрые ботинки с налипшим снегом.
Положила ключи на тумбу под зеркалом. Мельком увидела в отражении себя: больная, всклокоченная, с воспаленными глазами… И на лбу, кажется, написано: «Ведьма в розыске».
Она опустилась на стул у самой входной двери. Эгле не будет пачкать этот дом мокрыми ботинками. Эгле подождет.
* * *
Всю дорогу Ивга ждала, что кто-то из ее сопровождающих получит телефонный звонок и машина свернет по направлению к спецприемнику. Казалось, готов реализоваться кошмар ее юности – несвобода. Клетка. Она честно пыталась понять, жив ли тот липкий страх тюрьмы, который и привел ее когда-то на верхушку смерча; страх был, но другой. Будто в небе проворачивались колоссальные жернова, будто весь мир завис на единственной нитке, будто что-то огромное должно решиться сегодня, сейчас, а люди не имеют об этом понятия. Пока. Стоя на краю пропасти.
Ее высадили у калитки, и черная инквизиторская машина уехала, не оставив у дома ни сторожа, ни наблюдателя. Спасибо, Клавдий, подумала Ивга, и у нее потеплело в груди.
Одинокий след вел через заснеженный двор. Рифленые ботинки, небольшой размер. Ивга пошла по следу, нарочно громко потопала, отряхивая снег, повернула ключ в замочной скважине:
– Добрый вечер…
Гостья поднялась со стула: выразительное умное лицо. Сиреневые волосы до плеч – ох уж эта современная мода. Она нездорова, простужена. Очень устала. Ослабела. Голодна.
* * *
На пороге стояла его мать, рыжеволосая с проседью. Похожая на дикую лису, которая так и не стала домашней. Ведьма, тридцать лет живущая с Клавдием Старжем: глядя сейчас в ее глаза, Эгле поняла почему. Эта женщина лишена страха. Она вообще ничего не боится. Она видела кое-что такое, чего Эгле не может представить.
У Эгле был счет к этой женщине. Но сейчас Эгле полностью зависела от нее.
– Извините за вторжение, – сказала она, стараясь меньше сипеть. – Я не совсем понимаю, как я здесь оказалась.
– Вы здесь потому, что Мартин объявил вас в розыск, – спокойно отозвалась хозяйка дома, запирая дверь. – Это именно то, чего следует ожидать от Мартина.
Эгле передернуло:
– Простите, но вы сейчас не правы. Мартин… самый добрый человек, которого я встречала. И если он инквизитор, это ничего не значит… наоборот.
– Вы, кажется, сильно простужены, – сказала Ивга Старж. – Я покажу вам гостевую комнату, она на первом этаже, очень удобно. И посмотрю, что у нас есть из лекарств.
– Мартин стал инквизитором, чтобы спасать людей.
– Мартин стал инквизитором, – хозяйка дома сняла мокрые ботинки и в носках по гладкому полу прошла на кухню, – чтобы реализовать свое представление о добре и зле. Пожалуйста, входите. У нас тепло. Можете снять обувь, если мешает, а можете не снимать.
Эгле оставила ботинки у входа. Она не знала, куда себя девать.
– Я сперва думала… что у него была романтическая история в отрочестве. Девушка, которая ему нравилась, потом прошла инициацию. Поэтому он решил…
– Ничего подобного. – Ивга включила свет на кухне, Эгле видела только ее тень и слышала шаги. – Юношеский максимализм. И еще, конечно, желание стать таким, как отец, и заслужить его одобрение.
– Господин Старж… поддерживал его решение?
– Господин Старж сопротивлялся как мог. Поначалу. А потом… Мартин оказался очень талантливым в их ремесле. – Ее голос сделался ледяным. – А когда человек талантлив, он отдается любимому делу, считая его миссией. Мартин привычно решает за других, что им во благо, что во зло…
Эгле вспомнила первую встречу с Мартином в кафе: «А я здесь затем, чтобы вы не инициировались. Никогда». Ей очень не нравилось, как мягко и властно, как непреклонно Ивга отравляла ее своей правотой. Да, Мартин умел снимать с себя инквизитора вместе с плащом – но плащ из тех, что со временем прирастает к коже.
– Он уже готов был бросить это дело, – сказала Эгле дрогнувшим голосом. – Отказаться… выйти из Инквизиции. Я его… уговорила в тот раз, что… не надо.
– Вы переоцениваете свое влияние. – Ивга по-прежнему оставалась на кухне, что-то переставляя, включая и выключая воду. – Потом он все равно вернулся бы. Для него в этом смысл жизни.
Она остановилась в дверях с полотенцем в руках, по-прежнему прохладная и чуть насмешливая. Эгле поняла, что боится эту женщину куда больше, чем ее мужа.
– Можно личный вопрос? – Ивга чуть улыбнулась, будто спохватившись и желая теперь смягчить жесткость своих слов.
– Да. – Эгле съежилась.
– А как вы с ним близко… находитесь? – тихо спросила Ивга. – С ним же невозможно стоять рядом. Ведьме, я имею в виду.
– Я то же самое могу сказать про Клавдия Старжа.
Ивга моргнула. Окинула Эгле новым взглядом. Закусила губу.
– Я люблю его, – хрипло сказала Эгле. – Любила. Теперь, конечно, все по-другому… Он меня не простит, я, наверное… тоже. Когда я уходила, от него тянуло таким… будто…
– Холодом. – Ивга Старж содрогнулась, обхватив себя за плечи. Эгле почувствовала этот холод, как свой, и вздрогнула.
– Я тоже люблю Мартина, – сказала Ивга. – Хоть он в это не верит. Я потеряла его… но любить не перестала. Кстати, он объявил меня в розыск, как и вас.
И она оскалилась, будто лисица в капкане.
* * *
Поднявшись из подвала в кабинет, Мартин открыл платяной шкаф, где пылились черные мантии. Им было лет по сто. В зеркале на дверце шкафа Мартин увидел себя – в хламиде с накинутым капюшоном. С мутными глазами, запрятанными в прорези ткани. Надо было поднять правую руку и снять капюшон, но Мартину казалось, что тот снимется вместе с кожей и мясом.
Левая рука, пробитая серебряным кинжалом, болела теперь сильнее. Во время допроса он не чувствовал боли. Вся боль там в подвале была – ведьмина; Мартин стоял и смотрел на себя. Черный капюшон прилип ко лбу, пропитавшись холодным потом, но Мартин по-прежнему не спешил его снимать.
Он был уверен, что не узнает себя в зеркале. Откинул ткань, зажмурившись, сосчитал до трех и открыл глаза. Долго смотрел, пытаясь понять, что изменилось в его лице. Ведь не могло же оно остаться прежним. Ничто не могло остаться прежним.
Эгле. Мама.
От левой ладони поднимался холод. Мартин с трудом стащил с себя балахон; тот смердел пыточным подвалом, ведьмой и палачом. Сбросив его, Мартин ни от чего не освободился. Ему казалось, что от его одежды, лица и волос разит бойней на всю Одницу.
Очень хорошо, что рука так чудовищно болит и что маркированный инквизитор не восприимчив к анальгетикам.
Он потянулся к телефону.
* * *
На экране высветилось фото – то самое, что стояло на камине. Смеющийся мальчик лет двенадцати. Ивга чуть не выронила трубку; в последний раз звонок с этого номера поступал ей много месяцев назад.
– Привет, – сказала она так спокойно, как только могла.
– Мама, – отозвался Мартин, у него был напряженный, тусклый голос. – Ты где?
Ивга подавила соблазн ответить «В спецприемнике».
– Дома. – Она прокашлялась. В Вижне Мартин командовать не посмеет и наряд за ней не пришлет.
– Очень хорошо. – Его голос чуть просветлел. – Не выходи никуда, ладно? Я очень прошу…
– Не волнуйся, – сказала Ивга со сдавленным смешком. – Ночь, зима, снег. Куда мне выходить?
– Спокойной ночи тогда, – сказал Мартин почти шепотом. – Отдыхай.
Разговор закончился. Ивга выждала несколько секунд, потом вызвала другой номер:
– Я дома. Эгле со мной. Он только что звонил. Просто проверял, что я на месте… Нет, не беспокойся. Все хорошо.
* * *
Черный балахон так и валялся на полу кабинета. Мартин прошелся взад-вперед, баюкая пробитую руку. Отец, конечно, уже знал, что Мартин объявил маму в розыск, и, разумеется, это он спрятал ее в доме, куда Инквизиция не посмеет вломиться. Хорошо бы еще, чтобы туда не вломились ведьмы…
Инквизитор, контролирующий Эгле, обязан дозвониться ей. Приехать домой. Почему до сих пор нет новостей? Опять разбила телефон или…
Он сел за компьютер и проверил ее статус. У Эгле был новый контролирующий инквизитор – Клавдий Старж; пометка «В розыске» сменилась пометкой «Задержана».
Мартин вытер пот со лба, в который раз за последние несколько минут. Он надеялся, что отец знает, что делает. Или нет?!
Скрипнул рассохшийся паркет. Мартин быстро поднял голову; на другом конце кабинета стояла девочка в школьной форме. Сквозь ее тонкую фигуру просвечивала дубовая входная дверь.
Мартин молчал, стиснув зубы. Майя Короб виновато улыбнулась:
– Прости, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать.
– Ты пришла за мной?
– Вообще-то да… ты же не боишься?
– Нет, – сказал Мартин. – Но я не готов. Мне нужно еще кое-что сделать.
– Хорошо, – сказала она, подумав. – До утра ты успеешь?
Мартин кивнул. По кабинету прошел сквозняк: дверь открылась.
– Патрон, – референт смотрел на Мартина из-за плеча Майи Короб, ничуть не смущаясь ее присутствием. – Там за вами самолет прислали. Вижна. Ждут. Торопят.
* * *
– Вы очень хороший человек, Эгле, – медленно сказала Ивга Старж. – Мне очень жаль, что все это случилось именно с вами.
По мере рассказа Эгле ее лицо становилось все бледнее, черные круги вокруг глаз – все темнее, взгляд все острее.
Эгле искала, что ей ответить, в этот момент у Ивги снова зазвонил телефон. Она ответила на звонок, голос был, как у сомнамбулы:
– Да, Клав. Да, я все поняла. Нет, не волнуйся. Да, хорошо, я дождусь… Да. Пока.
Она закончила разговор и некоторое время сидела, глядя мимо Эгле, в пространство. Потом будто очнулась:
– Вы хотите спросить, кто я? Я Мать-Ведьма. Вы хотите спросить, откуда мне это известно? Тридцать лет назад, во время роения ведьм, я прошла инициацию, считая, что другого выхода для меня нет.
Она замолчала, будто ждала вопросов.
– Но вы не действующая ведьма, – прошептала Эгле. – Или?!
– Нет, не действующая. – Ивга улыбнулась. – В нашей реальности моей инициации не было, как и роения ведьм, и многих других событий. Мир, в котором родились вы и Мартин, – мир после коррекции. Когда вы окончательно подумаете, что я свихнулась, – подайте знак, пожалуйста. Мы прервемся, чтобы поужинать.
Эгле молчала. Ивга Старж заварила травяной чай в рыжем, разрисованным лисами чайнике.
– А вы, Эгле, вы что-то помните о своей несостоявшейся инициации?
Эгле поколебалась, говорить или нет.
– Понимаю. – Ивга кивнула. – Не надо, я ведь вас не допрашиваю.
– Там было… хорошо, – сказала Эгле. – Принятие, свобода, любовь. Другой мир.
– Точно. – Ивга вздохнула. – Еще полет. И звезды, до которых можно достать рукой. Почему же вы повернули обратно?
– Мартин, – сказала Эгле. – Я увидела… его, как если бы он там был, в ангаре, и смотрел на меня. Я побоялась его потерять и отступила… Но я все равно его потеряла.
Ивга поднесла руку ко лбу – жестом внезапного отчаяния. Опомнилась, выпрямилась, покачала головой, тяжело посмотрела на Эгле:
– Как мне жаль.
– Что я не прошла инициацию?!
– Что Мартин инквизитор, – глухо сказала Ивга. – Выпейте чай, это облегчит ваш кашель, собьет температуру, вы сможете поесть.
– Но Клавдий тоже инквизитор, – сказала Эгле.
– Клавдий, – голос Ивги потеплел, – инквизитор поневоле. Он травматик, он пошел в это ремесло, чтобы себя наказать за якобы предательство… Нет, я не буду вам говорить, что там случилось, а сам он никому не рассказывает. Так вот, Клавдий, палач и чудовище, отказался убивать ведьму-матку, изменил инквизиторскому долгу, потому что любовь превыше долга. Тогда Мать-Ведьма, чья сущность – свобода, решила, что любовь превыше свободы, и вычеркнула из реальности полтора месяца человеческой истории. Аннулировала, отмотала назад до развилки – к нашей первой встрече с Клавдием. Не знаю, как это вышло у нее, потому что она – все-таки не вполне я… С этого момента события начали развиваться по другому сценарию. Ведьмы не стали роиться, их матка не прошла инициацию… Эгле, я серьезно, чай ведь остывает. Пейте.
Эгле взялась за чашку обеими руками. Она могла говорить только шепотом:
– Но если вы до сих пор не прошли инициацию, если вы здесь, то кто… на самом деле… сидит на Зеленом Холме?!
Ивга кивнула, будто радуясь правильно заданному вопросу:
– Я думаю об этом постоянно. И я спрашиваю себя: куда девались эти полтора месяца? Куда девались ведьмы, которые были в прежней реальности инициированы, а в новой – нет? Куда девалась я сама – то, во что я тогда превратилась? Там было очень много энергии… власти, силы… неужели все это бесследно исчезло?
За окном горел голубоватый фонарь, по стене ползли тени хлопьев.
– Если представить на минуту, – сказала Ивга, – хотя проверить это я, разумеется, не могу… Что прежний вариант реальности, который Ведьма-Мать, а может быть, я сама, сочла неудачным, бракованным… Не пропал бесследно. Что он откололся и существует параллельно. Я видела его во сне: Зеленый Холм, тепло, радость, свобода, мои дети… Допустим, что там, на холме, сидит моя тень. Часть меня, от которой я сознательно отказалась. Тридцать лет она молчала… Но что-то случилось, и ведьмы услышали зов.
– Она зовет и Мартина тоже?! Девочка сказала…
– Девочка соврала или ошиблась, – спокойно отозвалась Ивга. – А может быть… Видите ли, Мать-Ведьма очень чадолюбива. В этом смысле она гораздо лучше меня. Она любит всех своих детей, и любит одинаково.
Она приподняла уголки губ, погрузившись в себя. Эгле молчала несколько минут, не решаясь ее отвлекать.
– Мне страшно представить, – проговорила Ивга с усилием, – что все эти смерти – на самом деле из-за меня… из-за нее.
– Если бы из-за нее, – сказала Эгле, – инквизиторов убивали бы тридцать лет подряд. Вы сказали – «что-то случилось».
– Да, – пробормотала Ивга. – Начались мои сны…
Она запнулась. Сдвинула брови. Внимательно посмотрела на Эгле.
– Когда?! – Эгле похолодела.
– В ту ночь… Видите ли. Клавдий всегда знал, что происходит у Мартина в Однице, и рассказывал мне, если я просила. А тогда он не хотел рассказывать… поначалу. Я потом поняла почему. Это был день, когда «Новая Инквизиция» замучила свою первую жертву.
* * *
С Дарием, заместителем, Мартин говорил в машине по дороге в аэропорт. Было множество дел, которые следовало упорядочить, а боль в пробитой ладони туманила рассудок и мешала думать.
Инструктаж оперативного состава. Усиленное патрулирование. Меры безопасности. Полномочия, которые он оставлял заместителю. И еще: кто-то должен отправиться в офис Мартина и принять его ведьм на контроль. Ничего не забыл?
Перед взлетом он позвонил комиссару Ларри:
– Спасибо, это было хорошее время. Мы здорово вместе поработали.
Ларри ничего не понял:
– В смысле? Ты где?!
Мартин оборвал связь. Ларри узнает – позже.
Самолет поднялся над Одницей. В море тлели огоньки круизных судов, город сверкал, как гирлянда. По краям темнели горы с сосновыми лесами. Белой полоской прибоя тянулся пляж; Мартин залюбовался – несмотря на боль. Несмотря на тревогу и горечь; мысль о том, что он в последний раз видит Одницу, уже не казалась такой дикой. Он ненавидел этот город – и здесь он был счастлив, как никогда.
Он бы хотел увидеть Эгле хотя бы еще один раз. Хотя бы раз.
* * *
– Эгле, простите, я не… То есть я знала, что вторая жертва «Новой Инквизиции» выжила… Но Клавдий не сказал, что это были вы!
– Не сама по себе «выжила», – Эгле облизнула сухие губы, – меня спасли. Мартин спас мне жизнь, и, если хотите, он спас мою личность. Рассудок в том числе.
– Теперь я лучше понимаю, – проговорила Ивга. – Теперь я… да, конечно.
Горел огонь в камине, покрывались сизым пеплом поленья. Эгле хрипло дышала, сдерживая кашель.
– Я понимаю, – повторила Ивга другим голосом. – Человечество и ведьмы век за веком ведут войну, она то разгорается, то утихает. Мы с вами видели самое длинное в истории затишье. Все эти годы по отношению к ведьмам люди были… если не добры, то не особенно кровожадны. Но страх и ненависть к ведьминому роду никуда не девались, они накапливались… и вылились в «Новую Инквизицию». Не просто убийство – отвратительный ритуал… идея, ставшая ценностью для многих. Абсолютное насилие, вот что люди противопоставили страху перед ведьмами. И тогда ведьмы вспомнили о Великой Матери… и это только начало…
– Не пугайте меня, – сказала Эгле.
– Поздно пугаться. – Ивга улыбнулась, будто опомнившись. – Я хочу вам рассказать то, чего никто не знает. Кроме Клавдия, но он в это не верит… Мне надо кому-то передать… поделиться.
* * *
Клавдий получал сообщения от референта: Мартин вылетел из Одницы. Мартин приземлился в Вижне. Мартин едет из аэропорта во Дворец. За все это время, несколько длинных часов, Мартин ни разу не позвонил Клавдию, ни по служебной линии, ни по личному телефону. В его молчании было нечто зловещее.
Больше всего сейчас Клавдий хотел сорваться с места и ехать к Ивге. Но он должен был говорить с сыном не дома и не в присутствии матери. И, к счастью, полно было неотложных дел, которые удерживали его во Дворце: от Руфуса из Ридны упал, будто камень на голову, рапорт о немедленной отставке, это выглядело как паническое бегство. Ридна оказалась обезглавленной в самый неподходящий момент.
Глубокой ночью Мартин переступил, наконец, порог кабинета Великого Инквизитора, и Клавдий встал, будто его подбросили:
– Что с тобой?!
– Поцарапался. – Неловко действуя одной рукой, Мартин снял крышку с пластикового тубуса для чертежей, вынул серебряный кинжал и положил на стол перед Клавдием.
Да, Эгле Север изобразила эту вещь достоверно и точно.
Клавдий нажал кнопку селектора:
– Врача пришлите, пожалуйста.
Мартин поморщился. Его светлые волосы потемнели, слипшись от пота, и рыжий оттенок, унаследованный от Ивги, стал заметнее.
– Я так понимаю, – сказал Клавдий, – у тебя вопросы ко мне?
– Где Эгле Север?
– В надежном месте.
– Она…
– Она в порядке.
Мартин вдохнул и выдохнул. Сжал зубы:
– А мама?
– С мамой ты превысил полномочия, – спокойно отозвался Клавдий.
– Ты ошибаешься, – тяжело сказал Мартин, – когда доверяешь ведьмам.
– Я доверяю не «ведьмам». Я доверяю некоторым людям.
Вошел дежурный врач из клиники при Дворце. Мартин сел в кресло, врач снял окровавленный бинт с его ладони; Клавдию стало физически больно: рука его сына была пробита насквозь, и рана выглядела скверно.
– Я теперь не смогу играть на фортепьяно? – спросил Мартин с улыбкой.
– Неизвестно. – Врач сглотнул, глядя на рану. – Не исключено, что… если восстановить сухожилия… сможете.
– Тем более странно, что раньше никогда не играл. – Мартин подмигнул, вполне безумно.
– Могу предложить сильное обезболивающее, – после неловкой паузы пробормотал врач.
– Я маркированный инквизитор. – Мартин стер улыбку с лица. – Ни снотворных, ни анальгетиков. Пожалуйста, давайте закончим. Заклейте чем-нибудь, время идет.
Клавдий разглядывал серебряный клинок. Лезвие казалось неестественно чистым – с единственным оружейным клеймом.
– Я бы рекомендовал с этим в госпиталь, – сказал врач, закончив перевязку.
– Спасибо, – сказал Клавдий.
Врач вышел.
– Не волнуйся, – сказал Мартин. – Я прекрасно себя чувствую.
– Вижу. – Клавдий сжал зубы.
– Ерунда, – Мартин снова улыбнулся. – Та ведьма поплатилась сполна, не беспокойся.
Клавдий не узнавал сына. Чужой и страшный человек явился к нему в кабинет. Полный боли. И непредсказуемый.
– Почему ты не сообщил о задержании? Почему ты не выходил на связь несколько часов?! Ты помнишь, что по закону я должен ее допрашивать, а не ты?!
– Оперативная обстановка, – сказал Мартин протокольным голосом, – требовала немедленных действий.
– Ты ее пытал, – сказал Клавдий.
– Да. – Мартин приподнял уголки губ. – Не только ты это умеешь.
– Оно того стоило?
– Еще как. – Мартин жестко, неприятно оскалился. – Я получил важнейшую информацию. Уникальную. По итогам предпринял ряд шагов…
– Объявил мать в розыск?!
– Да, потому что ты этого не сделал. Ты все время знал, кто такая мама… и надеялся – на что? На чудо?!
Клавдий мысленно сосчитал до десяти. Дело оборачивалось хуже, чем он мог представить.
– До инициации, – он говорил медленно и подчеркнуто спокойно, – никто не может определить ни силу ведьмы, ни специализацию. Твоя мать не инициирована. Что я должен о ней знать?!
– Ты мне все время врал. – Мартин смахнул здоровой рукой пот со лба. – И ты, и она.
– Потому что правде ты бы не поверил. – Клавдий почувствовал, как уходит земля из-под ног.
– Я верил каждому твоему слову, – сказал Мартин. – Я всю свою проклятую жизнь верил каждому твоему слову.
* * *
Ей стало теперь значительно легче, кашель утих. Ушла противная слабость – как будто рассказ Ивги оказался универсальным лекарством.
– Потрясающе красивая идея. Я просто… просто снимаю шляпу. Это… на грани гениальности.
– Всего лишь идея, – глухо сказала Ивга. – Мечта.
– Очень красивая, – повторила Эгле. – Мир без скверны. Мир, где ведьмы исцеляют, спасают, создают… У меня голова кругом. Я никогда не поверю, что вы не пытались… не искали пути… перейти от исследований к делу.
– Экспериментировать с инициацией, – Ивга вздохнула, – все равно что ставить медицинские опыты на детях. Я могла бы начать с себя, но… если я ошибусь и «очищения» не случится, на свет явится ведьма-матка, и убить ее сможет только прямое попадание ядерной бомбы. Предложить пройти инициацию кому-то другому… я не готова.
Она устало покачала рыжей с проседью головой. Волосы у нее были как грива.
– Я самонадеянно думала, раз мне удалось изменить мир однажды – я смогу сделать это снова. Ведьмы переродятся, вечная война закончится. Потенциальная Мать-Ведьма сможет жить, ничего не боясь. Я взялась за эту работу, надеясь спасти себя, Эгле.
– Еще ведь ничего не потеряно. – Эгле очень хотелось в это верить.
Ивга улыбнулась еще печальнее:
– Вы еще не поняли, какую весть вы принесли? Ведьмы роятся, королева роя должна пройти инициацию или умереть. В первом случае миру, каким мы его знаем, конец. Во втором… надо быть Клавдием Старжем, чтобы дать мне пережить эту ночь. Надо очень любить и очень мне доверять. Но Мартин, в отличие от него, верен долгу.
– Мартин вас любит!
– И ради любви он меня убьет быстро и легко, – сказала Ивга, – как убил ту несчастную девочку.
– Тогда у него не было другого выхода!
– А сейчас и подавно нет. Я так долго боялась, что этот момент наступит, что теперь чувствую что-то вроде облегчения.
– Почему – Мартин?!
– Хотела бы я знать, – грустно сказала Ивга. – Может, потому, что он для этого был рожден? Я думала, все с нами происходит бессмысленно, жестоко, просто не повезло, сын – инквизитор… А у него была миссия с самого начала, он был запрограммирован…
– Кем?
Ивга пожала плечами:
– Не знаю. Возможно, реальность, которой я сделала больно, сопротивляется. Запускает предохранители… Клавдий со своей миссией не справился, тогда родился и вырос Мартин.
– Вы ужасно предвзяты, – сказала Эгле. – Вы к нему чудовищно несправедливы.
– Подождем, – сказала Ивга. – Уже немного осталось ждать. Он скоро сюда придет.
* * *
Они обходились без слов минут пятнадцать. Клавдий курил, и мощная вытяжка едва справлялась. Мартин молчал, сидя напротив, в другом конце кабинета, где недавно сидела Эгле. Мартин укладывал внутри себя новую картину мира, а Клавдий понимал все с большим ужасом, что доверие сына потеряно навсегда. Решение никому и никогда не рассказывать о пришествии Ведьмы-Матери, никому, включая Мартина, было самой большой ошибкой Клавдия, которую он когда-либо совершал.
– Раз уж настало время удивительных историй, – сказал он сквозь зубы, – получай еще одну, бонусом. Когда мне было семнадцать лет, я вызвал чугайстеров к своей мертвой… подруге.
У Мартина дернулось веко.
– К своей любимой девушке, которая вернулась навкой. – Клавдий взял новую сигарету. – Я их вызвал. А потом пошел служить в Инквизицию. Я хотел себя наказать. Хотел, чтобы мне было плохо.
– Но ты втянулся, и тебе понравилось, – без сочувствия сказал Мартин.
– Точно. – Клавдий кивнул.
– Как мало я о тебе знал, оказывается.
– Теперь знаешь все. Что ты с этим знанием будешь делать?
– Делать будешь ты. – Мартин смотрел через стол, и лицо его было непроницаемо. – Всех неинициированных – под замок. Всех действующих – зачистить, убить на месте. Не учитывая специализацию, вне зависимости от потенциала. Вот что ты будешь делать. А я поеду к маме…
– Нет. – Клавдий подобрался.
Мартин посмотрел очень холодно:
– То есть ты уверен, что я определился, что убить маму для меня – совершенно естественно и я уже записал это к себе в ежедневник?
Его слова надавили Клавдию на лицо, будто рука в резиновой перчатке, и впечатали в спинку кресла.
– Не имеет значения, в чем я уверен, – через силу проговорил Клавдий. – Скажи мне в глаза, что ты решил? Что ты будешь делать?!
* * *
Мартин видел мир вокруг будто сквозь пленку, то размыто, то очень четко, то в черно-белом, то в мягком зеленоватом свете, и не сказать, чтобы это не было красиво. Майя Короб сидела в кабинете Великого Инквизитора, у окна, и терпеливо, очень дисциплинированно ждала.
– То, что происходит сейчас, – медленно сказал Мартин, – не имеет аналогов. Творится впервые. Это не то, с чем имел дело Атрик Оль… и потом, оказывается, имел дело ты. Разве ты не видишь разницы?
– Что ты решил?! – настойчиво повторил его отец.
– Мама не должна проходить инициацию, это все, что я могу сказать точно.
– Она доказала много раз, что может этому сопротивляться. – Отец смотрел, будто держал пистолет, направленный Мартину в переносицу. – Она на нашей стороне, я ей верю, как себе!
Майя Короб улыбнулась краешком губ.
– Есть еще время, – примиряюще сказал Мартин. – До утра.
– Почему до утра?!
– Потому что дольше не стоит затягивать. – Мартин испугался, что сболтнул лишнее.
– Затягивать – что?! – Отец смотрел почти с ужасом. Мартин впервые увидел, что Великий Инквизитор стар, что он слаб, что любовь сделала его уязвимым.
– Если ты доверяешь маме, – мягко сказал Мартин, – почему ты не доверяешь мне? Разве я не на твоей стороне?
– Ты на стороне Инквизиции, – проговорил отец. – А я на стороне твоей матери. В этом разница между нами.
* * *
Клавдий никогда не думал, что скажет это Мартину, скажет в глаза. Но, видимо, время пришло и наступила ночь великих откровений.
– …Поэтому мы поедем к ней вместе, – тяжело продолжал Клавдий. – Возможно, тебе надо поговорить с ней, как ты поговорил со мной.
– Если она захочет, – пробормотал Мартин. – Мне кажется, что она…
Дико заорал экстренный сигнал на селекторе:
– Патрон, сообщение от патруля… патрулей… массовая инициация в центре, в здании оперного театра…
– Где?!
– Театр… Оперативники выставили оцепление, ищут ходы внутрь, но, кажется, там пожар…
В прошлый раз, в реальности, отмененной Ивгой, театр сгорел дотла. Все повторяется снова – с вариациями. Причудливо. Стремительно. Надежды больше нет, Ивга обречена. Клавдий утешался только тем, что не переживет ее ни на день. Впрочем, все человечество может ее не пережить.
Он замер на секунду, будто муха в янтаре, как если бы секунда длилась веками. Долг велит ему нестись к оперному театру, там его сотрудники, подчиненные, он не может бросить их во время боя… Но Ивга?! Кто знает, сколько еще времени им осталось… Но ведьмы? Если Вижна под ударом, сколько невинных людей погибнет сегодня ночью?!
– Приказывай, – тихо сказал Мартин.
Клавдий принял решение.
– Поезжай к матери. – Он поднялся из-за стола. – Будь с ней рядом. С ними. Запрись в доме. Охраняй. Оставайся с ними, пока я не разберусь… и не приеду.
Мартин тоже встал, придерживая раненую руку.
– И ни один волос не должен упасть с ее головы, – сказал Клавдий тихо.
Мартин изменился в лице. Посмотрел с настоящей ненавистью.
– Ни один волос. – Клавдий не отвел взгляд. – Иди.
* * *
Машина остановилась за воротами, и это не была машина Клавдия, Ивга узнала по звуку мотора. Кто-то вышел, хлопнула дверца; Ивга и Эгле, сидя в гостиной, тревожно посмотрели друг на друга.
Снаружи щелкнула калитка. Пауза; повернулся ключ во входной двери. Эгле застыла, как в кошмарном сне, когда надо бежать, но тело не слушается.
Потянуло холодом: зима. Ночь. Снег. Ледяное присутствие инквизитора. Эгле потупилась, чтобы не встречаться с ним взглядом.
– Привет, – негромко сказал Мартин.
– Что у тебя с рукой?! – Ивга вскочила, зажгла полный свет в гостиной. Мартин болезненно прикрыл глаза:
– Ничего страшного. Погаси, пожалуйста.
Ивга щелкнула выключателем. В полутьме Мартин поставил на пол сумку, из которой торчал тубус для чертежей.
– Я знаю, я вам обеим противен, но выхода нет. Я здесь пробуду некоторое время.
Ивга посмотрела на тубус, будто что-то притягивало ее взгляд. Быстро отвела глаза.
– Хочешь пить? Есть? Может быть, вызвать врача?
– Спасибо. – Мартин одной рукой развязал ботинки, неуклюже снял куртку. – Ничего не хочу… врача не надо. Я в порядке.
Под мышкой у него была портупея с пистолетом. Рубашка на спине промокла от пота.
– Эгле, – не глядя на нее, он повесил куртку в шкаф, – если ты думаешь, что я не понимаю, что ты спасла мне жизнь, – я все понимаю… Просто эта жизнь как-то не очень удачно… повернулась.
От него тянуло морозом, как из космоса, щеки ввалились, щетина на подбородке и щеках превратилась в светлую бороду, слипшуюся сосульками. Он страшно изменился, но это был Мартин, и Эгле почувствовала, как сжимается сердце.
– Что они с тобой сделали?!
Мартин посмотрел на нее и тут же увел взгляд:
– Кто – «они»?
Эгле не ответила. Мартин снова посмотрел на нее, с непонятным выражением. Потом сунул руку в карман и вытащил мелкий предмет:
– Ты потеряла.
Эгле увидела свою заколку и моментально поняла, где он ее нашел.
– Я там была, – сказала она дрожащим голосом, – но я сама отказалась от инициации. Я даже не планировала. Я… оказалась в ненужном месте в неудачное время.
– Жаль, – пробормотал Мартин, и Эгле поняла, что он ей не верит.
– Я не вру. – Ей показалось очень важным сейчас убедить его. – Когда я тебе врала, хоть раз в жизни?!
Он устало помотал головой, не желая спорить; Ивга принесла ему стакан воды из кухни, Мартин не допил, поперхнулся.
– Иди в свою комнату и переоденься, – сказала Ивга, как если бы сыну было десять лет, как если бы он вернулся из школы. – Вещи в шкафу, я надеюсь, ты не потолстел.
– Спасибо, что ты их не выкинула. – Он вытащил маркер и размашисто нарисовал что-то на входной двери, и еще раз на двери, ведущей в гараж. Эгле вздрогнула: знаки были почти неразличимы, но издавали еле слышное гудение, как отдаленная линия электропередач. Мартин, совершив, по-видимому, усилие, ослабел, с трудом преодолел головокружение. Покачиваясь, неуверенно направился к лестнице и пошел наверх, держась за поручень правой рукой, прижимая к груди левую.
– Это что? – Эгле взглядом указала на знаки на дверях.
– Он нас запер, – спокойно сообщила Ивга. – Инквизиторский блокирующий знак… Эгле, будьте добры, возьмите свой компьютер и посмотрите новости.
Ивга подошла к сумке Мартина на полу в прихожей. Мельком кинула взгляд наверх, на лестницу. Вытащила тубус. Эгле, едва открыв новостную ленту, охнула:
– Ведьмы, пожар, оперный театр, жертвы среди инквизиторов…
– Нет. – Ивга зажмурилась. Взяла свой телефон, поглядела на него, покачала головой, снова положила на стол.
– Эгле… когда все закончится, у вас еще будет шанс быть счастливой. Но не с ним.
– Ничего не закончится. – Эгле разозлилась. – И перестаньте его так открыто ненавидеть!
Ивга, не отвечая, открыла тубус. Вытащила то, что там хранилось вместо чертежей; эту вещь Эгле узнала бы даже в полной темноте:
– Кинжал той ведьмы, которая…
Ивга приложила палец к губам. Взглядом показала наверх:
– Эгле. Будьте добры, пройдите в гостевую комнату, прямо сейчас.
– Но…
Ивга посмотрела Эгле в глаза:
– Мне надо побыть одной. Пожалуйста.
* * *
Конечно, она помнила этот кинжал. Если бы Клавдий не был столь сентиментален, чтобы говорить с ведьмой в колодках вместо того, чтобы убить ее одним ударом… Впрочем, для человечества нынешний вариант предпочтительнее. Ивга не сентиментальна нисколько.
Замечательно красивая вещь. Ивга на секунду почувствовала гордость: ее сын великолепен в своем деле. Что за мощная ведьма владела этим кинжалом. Что за древняя, могучая ведьма, сколько инквизиторов она погубила; на Мартине ее везение закончилось.
В серебряном лезвии отражался огонь камина. Ивга взвесила кинжал в руках и поняла, что переоценила себя: способность хладнокровно воткнуть в сердце нож не входит в число ее умений. До сих пор не входила.
– Мама!
Она дернулась, чуть не порезавшись, и обернулась. Мартин стоял на лестнице – там, где стояла Ивга, когда впервые увидела в нем инквизитора.
– Положи эту штуку, – сказал он шепотом. – Пожалуйста.
Из одежды на нем были только брюки. Поднимались и опускались ребра. Голые плечи, влажные от пота, блестели в полумраке.
– Март, – Ивга осторожно улыбнулась, – я знаю, зачем ты пришел, даже если ты еще не знаешь. Но я не хочу, чтобы ты потом с этим жил. Я очень тебя люблю. Что бы ты ни думал. И…
Он дотянулся до нее на расстоянии, коснулся нервных центров – так, что Ивга содрогнулась и пальцы ее разжались. Мартин прыгнул через перила, подбежал и наступил на упавшее лезвие.
– Я обещал отцу, что с твоей головы ни волос не упадет.
– Какой же ты палач, – сказала она сквозь слезы. – Тебе нужны обязательно суд, подвал, приговор, публичная казнь?
– Мама, – он оскалился, – ну что я сделал-то? Чем заслужил такие слова?!
Он поднял нож с пола и остановился напротив, с клинком в правой руке, с окровавленным бинтом на левой. Ивга увидела, как льется пот по его лбу. Как дергается веко. Как мокрые волосы поднимаются дыбом.
Вскрикнула Эгле в двери гостевой комнаты – за спиной Мартина, на первом этаже, под лестницей.
* * *
Эгле вскрикнула так, будто увидела мясника с топором. Ну что же, подумал Мартин.
– Поговорим? – Он отступил спиной вперед, так, чтобы видеть и мать, и Эгле одновременно. – Мне кажется, мама, ты меня неправильно понимаешь.
– Правильно, – сказала Ивга. – Каждая минута моей жизни сейчас означает новую атаку. Мир пошел вразнос. Это пришествие ведьмы-матки.
– Откуда ты знаешь?
Ивга запнулась.
– Ты знаешь из прежнего опыта, – сказал Мартин. – Который не работает в новых обстоятельствах. Это не «Откровения ос», мама, это другая история.
– Мартин, – пробормотала она, отводя глаза. – Мы должны были тебе все рассказать давным-давно. Прости, я перед тобой виновата.
– Я тебе не судья. И не экзекутор. Я понимаю, ты видишь во мне палача и с удовольствием убеждаешься, что все эти годы была права…
– Мартин! – Она вскрикнула, как от боли.
– Ты сравниваешь меня с отцом, – Мартин кивнул, – и я проигрываю… Но послушай. Ты мне хоть капельку веришь?
Ивга молчала, потрясенная.
– Не отчаивайся, – тихо сказал Мартин, – есть шанс, есть путь, есть возможность. Я это сделаю. Все будет хорошо.
– Что ты сделаешь?!
Он поднял глаза: Майя Короб стояла на лестнице и смотрела с сочувствием.
Я готов, молча сказал ей Мартин. Не будем ждать утра.
Закачалась комната. Расплылась перед глазами. Пол взметнулся, как палуба в шторм, и ударил Мартина в лицо.
* * *
Вдвоем они уложили его на диван в гостиной. Он не выпускал нож, зажатый в правой руке мертвой хваткой. Воздух в гостиной стремительно теплел.
Потом он открыл глаза, и Эгле отшатнулась, покрываясь холодными мурашками.
– Мама, – сказал Мартин, слепо глядя перед собой. – Дозвонись отцу.
– Я звоню, проблемы со связью, – прошептала Ивга с телефоном в руках. – Ты можешь сказать, что с тобой происходит?! Я даже «Скорую» не могу вызвать…
– Перестань, – сказал он жестче. – Какая «Скорая»? У меня проклятье в руке. Двухсотлетней ведьмы. Не-графический знак.
Ивга и Эгле посмотрели друг на друга с новым ужасом.
– И что это значит, Март? – Эгле почувствовала, как немеет лицо. – Чем тебе помочь?!
Он ее не слушал, смотрел прямо перед собой и, кажется, ничего не видел.
– Мама, пообещай, что вы никуда на уйдете, пока отец не вернется.
– Куда нам идти?! – У Ивги тряслись губы.
– Пообещай. Сейчас.
– Обещаю, – растерянно пробормотала Ивга.
– И ты не пройдешь инициацию.
– Никогда!
– Я тебе верю. – Он прикрыл глаза. – Прости меня, мама. Эгле, прости меня.
* * *
Майя Короб, светловолосая девочка, подошла на шаг, ободряюще улыбнулась, приблизилась еще. Теперь она стояла прямо за спинами матери и Эгле.
– Мама, Эгле, – Мартин говорил так повелительно, как мог, – пожалуйста, выйдите… я посплю. Оставьте меня одного.
Он не видел их лиц. Чувствовал их страх: они не хотели его оставлять.
– Мы будем в кухне, – наконец сказала мама. – Если тебе что-то понадобится…
– Выйдите!
Обе молча исчезли. Плохо, что они запомнят меня таким, подумал Мартин. Жестоким. И жалким.
Майя Короб со своей смущенной улыбкой стояла уже в двух шагах. За ее спиной догорал огонь в камине.
Майя протянула ему тонкую белую руку – левую. И Мартин протянул ей левую руку – залитую холодом, стянутую нечистым бинтом.
Много раз он брал ее за руку и выводил – из отчаяния, из темноты, из боли. Теперь вела она.
* * *
Они вышли на несколько секунд, только чтобы его успокоить. Ивга тут же заглянула в гостиную – и бросилась обратно.
Он лежал, запрокинув голову, с отрешенно-спокойным лицом. Ивга проверила пульс – сердце билось, но очень медленно. Все медленнее с каждым ударом. Эгле, не отвлекаясь на эмоции, начала закрытый массаж сердца – профессионально. Видно, проходила медицинские курсы.
Сердцебиение Мартина выровнялось. В сознание он не пришел. Эгле, опередив Ивгу, срезала бинт с его ладони и на секунду оцепенела. «Проклятье двухсотлетней ведьмы. Не-графический знак». Вот как это выглядит.
– Ведьма убила его, – глухо сказала Ивга.
– Ведьма может его исцелить. – Эгле двумя ладонями взяла искалеченную руку Мартина.
– Ведьмы никого не исцеляют.
– Смотря какие.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
– Ивга, – Эгле облизала губы, – вы прошли долгий путь. Вы были умной, вы были храброй. Сделайте следующий шаг. У вас всё готово. Ведьмин круг в Ридне, «а по белу я пойду»…
– Мне нельзя проходить инициацию.
– Я пройду. – Эгле нервно улыбнулась. – Покажите координаты на карте. Я еду в Ридну… – она перевела взгляд на Мартина, – времени мало.
– Вас не пустят в самолет, – сказала Ивга. – Вы в розыске.
– До Ридны шесть часов по шоссе, ночью без пробок.
– Сейчас?! Когда тревога, блок-посты…
– Именно сейчас, когда все инквизиторы созваны в Вижну и мечутся как подорванные.
– А если я ошиблась… это же гипотезы, домыслы, это реконструкция по сказкам и легендам?! Вы просто станете действующей ведьмой, Эгле! А я буду в этом виновата!
– Вам важнее моральная правота – или жизнь Мартина?
Ивга замолчала. Посмотрела на Мартина – на его безучастное, спокойное лицо.
– Я вас пойму, что бы вы ни решили, – сказала Эгле сквозь зубы. – Возможно, вам будет комфортнее его похоронить…
Ивга ощетинилась, как лиса перед волчицей:
– Он мой сын! И хватит людоедских обвинений! Я поеду с вами, это увеличит шансы.
– Но он… – Эгле растерялась. – Его мы… оставим тут без помощи?!
– Мы ему не поможем, сидя рядом, – тяжело сказала Ивга. – Шесть часов по шоссе? Столько же обратно? Тогда поехали!
* * *
Они укрыли Мартина пледом и поставили рядом пластиковую бутылку с водой. Эгле написала от руки на листе бумаги: «Клав, Ведьма-Мать никогда не придет. Верь мне».
Они оставили на столе в гостиной ноутбуки и телефоны. Выбрались из дома через веранду на втором этаже, на крышу гаража, минуя заблокированные знаками двери.
В гараже стоял «Кузнечик» Ивги, который не заводили больше полугода. Мстить за небрежение машина не стала. Маленький внедорожник, высокая посадка, отличная маневренность – Ивга надеялась, что всесезонные шины справятся на горных дорогах зимой. Если нет – их вояж обречен.
Радионовости были полны панических воплей.
– Эгле, – сказала Ивга, выворачивая на проселочную дорогу, – прямо перед вами в ящике набор музыкальных дисков. Выберите что-нибудь… жизнеутверждающее.
