Часть пятая
В три часа ночи в Вижне пропала мобильная связь. Инквизиторские рации трещали и отказывали. Из брандспойтов пожарных машин, съехавшихся к горящему театру, хлынула кровь, и это произвело впечатление не только на обывателей, но и на видавших виды инквизиторов. Тушить перестали.
Ведьмы рассеялись по улицам. Связи с патрулями по-прежнему не было, приходилось использовать древние инквизиторские свет-знаки. Над городом взлетали, как фейерверки, ослепительно-белые звезды, на несколько секунд превращали ночь в день и гасли.
Клавдий повел группу оперативников от театра, где уже нечего было спасать, к спецприемнику для неинициированных, и снова опоздал. Из десяти охранников только двое остались верны долгу и поплатились за это жизнью. В холле, украшенном репродукциями морских пейзажей, не успели остыть следы массовой инициации.
Радиосвязь возобновилась, мобильная – нет. Два патруля не отвечали. Клавдий перестал притворяться, что чем-то может управлять, и полностью перешел в оперативный режим. Как ни странно, это оказалось лучшей стратегией.
Улицы ночного города превратились в поле для игры в кошки-мышки: он выслеживал, догонял и отключал их по одной. Это было нечестно по отношению к коллегам, которым придется их потом казнить, но «потом» казалось Клавдию недостижимым, как горизонт, вся жизнь будто съежилась в точку «сейчас». Еще был милый психологический нюанс, игравший в его пользу: ведьмы все как одна мечтали прикончить не кого-нибудь, а Великого Инквизитора, и в своем честолюбии не рассчитывали сил. Они являлись к нему вроде как на охоту, а на самом деле на заклание; половина из них была инициирована не более суток назад. На прошлой неделе это были чьи-то жены и дочери, студентки, домохозяйки, актрисы, бухгалтерши, танцовщицы. Они планировали будущее – совсем другое. Не такое. Не так.
Один из пропавших патрулей нашелся – четыре инквизиторских трупа, над которыми еще и поглумились. Клавдий перестал оглушать ведьм и начал их убивать. К счастью, до рассвета оставалось совсем немного.
К семи утра восстановили мобильную связь. Клавдий выяснил, что второй пропавший патруль цел, все живы. И еще он выяснил, что телефоны Мартина, Ивги и даже Эгле не отвечают. Все еще проблемы сети? Он попытался вызвать Ивгу по экстренной линии, терминал которой был установлен у него в доме, в кабинете.
Ответа не было.
* * *
Ивга не пользовалась навигатором, сверяясь только с дорожными указателями. Не то Эгле оказалась права и с периферийных дорог все инквизиторы были стянуты к центру, не то знаменитая интуиция Ивги сработала и провела мимо патрулей – но незадолго до рассвета они въехали в провинцию Ридна, и тут Ивга чуть не задремала за рулем.
Эгле пересела на водительское место. Светало, туман был таким плотным, что его хотелось жевать. Каждую минуту из тумана мог вырасти шлагбаум, дорожный пост, это означало гибель Мартина и бесславную судьбу для Ивги и Эгле.
В динамиках звучал энергичный рок.
Ехать в таком тумане можно было только медленно, а значит, они теряли темп и с каждой минутой их путешествие становилось все безнадежнее. Тем не менее солнце, невидимое за туманом, взошло, и серые клочья начали расползаться – живописно, нарочито красиво, будто работая достопримечательностью, будто им платили за это. Вокруг открылся пейзаж: горы, поросшие лесом. Эгле чувствовала себя так, будто ее из коробки с ватой вытряхнули прямо на видовую открытку.
Заканчивался бензин, и Эгле начала всерьез беспокоиться, когда из-за очередного поворота показалась невзрачная маленькая бензоколонка. Сонный парень в тесной будке, зевая, взял у нее деньги – наличные; он смотрел с любопытством, без злобы, но от этого взгляда у Эгле мороз продирал по коже.
В машине проснулась Ивга, и по тому, как она вскочила на заднем сиденье, Эгле поняла: ей снилось, что их остановили, выявили, задержали.
– Все нормально, – сказала Эгле, возвращая «пистолет» заправочной колонки обратно на стойку. – Едем дальше.
Ивга вышла из машины. Огляделась, растирая помятое лицо. Принюхалась:
– Что это?!
Только тогда Эгле ощутила, как в воздухе тянет дымом.
* * *
На выезде из гаража Клавдий заметил след от ее машины и несколько секунд ничего больше не мог видеть.
– Ивга?!
Он уже знал, что звать бессмысленно. Ему захотелось проснуться.
Дверь была закрыта изнутри от ведьм, но их это не остановило. Окно, веранда, крыша гаража. Мартин?!
Он лежал на диване в гостиной. Укрытый пледом, с подушкой под головой. Неподвижный. Но живой.
Клавдий опустился рядом на колени. Осторожно поднял плед…
Из одежды на Мартине были только брюки. В правой руке он сжимал ритуальный кинжал. Левая лежала на груди – черная от раздувшейся кисти почти до плеча. То, что сидело в ладони, тянулось к сердцу Мартина – шнурками, иглами, щупальцами.
Ночью, в кабинете, накануне атаки ведьм, Клавдий думал только об Ивге. Только о ее судьбе и безопасности. Он не спросил, не озаботился, не выяснил, почему же Мартину так больно и что происходит на самом деле. Потому что заботился только об Ивге.
И где она теперь?!
Он попытался вообразить, что за силы должны были оторвать мать от умирающего сына и заставить бежать через окно. И не смог представить. Разве что…
Он положил ладонь Мартину на лоб:
– Я не верю. Мартин… Скажи мне, что это не так.
* * *
Девочка бежала впереди, Мартин почти не видел ее за переплетением веток. Мелькали в зелени белая блузка, клетчатая школьная юбка, светлые волосы.
– Иди! Иди за мной!
Боли в руке больше не было, и само по себе это казалось блаженством. Силы прибывали с каждым шагом, но слишком медленно, чтобы бегать наперегонки с подростками.
– Подожди. – Он замедлил шаг. – Майя… Я не могу так быстро.
– Иди за мной! Скорее! Она ждет! – Девочка не оглядывалась. Не задавала лишних вопросов. Возможно, даже не видела, что в правой руке у него по-прежнему зажат нож. Серебряный жертвенный кинжал, не утративший свойств даже здесь, на Зеленом Холме.
– Скорее, за мной! – звала девочка, невидимая за листвой.
Вслед за ней Мартин выбежал из зарослей на открытое пространство и увидел впереди, вверху, изумрудно-янтарную зелень, россыпи цветов и одинокую белую фигуру на самой вершине. Женщина сидела на траве, спиной к Мартину, ее рыжие волосы струились по плечам. Небо поворачивалось над ней, будто гончарный круг, и в вихре над огненной головой летали фигурки в ярких платьях – не то девушки, не то бабочки, не то цветы.
Майя была уже далеко впереди. Вот она подпрыгнула, взлетела, подхваченная вихрем, засмеялась торжествующе и понеслась, раскинув руки, по воздуху, и ее школьная форма растеклась на лоскутки и сложилась заново, теперь это было светлое длинное платье. Майя поднималась все выше, протягивая руки к фигуре на Зеленом Холме и, кажется, забыв о Мартине. Странно, но он почувствовал нечто, подозрительно напоминающее обиду.
– Заново Рожденная Мать! – тянулся над травой сладкий запах цветов.
– Ко мне, дети мои, ко мне! – отвечал цвет неба, эйфорически синий.
– Кто ты?! – прокатился ветер над травой, толкнул Мартина, будто мокрой ладонью в лицо. – Тебя не звали! Назад!
Над головой у него заметались тени, будто хищные птицы:
– Инквизитор! Нельзя! Назад! Убейте его!
Он крепче сжал нож и зашагал вверх по склону.
* * *
Лучи восходящего солнца преломлялись в воздухе, полном копоти. Ивга, сидя за рулем, включила режим внутренней циркуляции воздуха: если так пойдет дальше, потребуются респираторы. Которых нет.
Впереди показалась пробка. Проезд был закрыт шлагбаумом. Краснели знаки «Стоп».
– Нет, – пробормотала Эгле.
– Это не инквизиция, – спокойно сказала Ивга. – Это пожарные.
Люди в желтых жилетах заворачивали машины, не слушая уговоров. Перед «Кузнечиком» Ивги отъехал в сторону продуктовый фургон – водитель битый час размахивал руками, объясняя пожарным, что местный, что везет доставку, что продукты испортятся… И вот сдался, ругаясь в голос, встал в очередь таких же машин, ожидающих открытия трассы.
– Вы пристегнуты? – спросила Ивга.
Эгле посмотрела с удивлением.
Машина прыгнула вперед, будто кузнечик, давший ей имя, и сбила пластиковый шлагбаум. По свободной дороге, по направлению к разраставшемуся дыму, ускоряясь с каждой секундой, оставляя сзади блокпост и очередь, отрываясь от преследования. Завыла сирена, но звук размазался за поворотом.
Эгле сидела, обомлев. Ивга гнала машину, оскалившись, как очень хищная лисица, преследующая добычу. Позади была погоня, впереди пожар. Над горами кружили вертолеты. Ивга глянула в зеркало и сбросила скорость до безопасной:
– Не рискнули гнаться. Отлично. На длинных дистанциях мотор не тянет.
– Это было красиво, – сказала Эгле. – Я так не умею.
– У меня был хороший инструктор, – сказала Ивга с тихим самодовольством. – Он научил меня ездить на механике, научил делать полицейский разворот…
Уголки ее рта опустились вниз:
– Он уже знает, что мы в бегах. Надо бы поторапливаться.
* * *
На севере провинции Ридна, в том самом районе, куда Ивга, по всей видимости, теперь направлялась, бушевали пожары, классифицированные как «атака ведьм». Дороги были перекрыты, населенные пункты отрезаны. И то и дело отказывала связь. Совсем как в Вижне прошлой ночью.
Что им делать в горах Ридны, где ведьмины круги сами по себе поднимаются из земли, предлагая всем желающим пройти обряд в одиночку? Где зов инициации слышен даже инквизиторам? Как смеет Ивга так рисковать? Как смеет так поступать с его доверием?!
– Зачем? – спросил он вслух. – Ну зачем?!
В Ридне теперь не было куратора, был исполняющий обязанности, назначенный Клавдием на скорую руку, но это уже не так важно. И Эгле, и Ивга объявлены в розыск, а значит, первый же инквизиторский патруль обязан задержать их. Каждую минуту Клавдий ждал звонка из Ридны: ему перезвонят и скажут… что скажут?!
Он в сотый раз перечитал ее записку: «Клав, Ведьма-Мать никогда не придет. Верь мне». Он прошел долгий путь, он учился, превозмогал себя, заставлял себя доверять… И вот цена его доверию – клочок бумаги.
Гостиная была похожа на реанимационное отделение: Мартин по-прежнему лежал на диване, на лице у него была кислородная маска, на мониторы выведены основные показатели – пульс, давление, дыхание. Реаниматологи, вызванные Клавдием из лучших клиник, могли предложить только поддерживающую терапию. Мартина пожирал смерть-знак, отголосок древних и жутких времен, предшественник насос-знака, клин-знака и целой серии проклятий, о которых Клавдий лекции мог бы читать, имей он охоту читать лекции. Ни одна реанимационная бригада не могла здесь ничем помочь, и даже ампутация руки только ускорила бы исход.
Клавдий позвонил герцогу и обсудил с ним траур в провинции Вижна. За ночь погибли в общей сложности десять инквизиторов. Точное количество инициированных ведьм до сих пор нельзя было установить – а ведь «инициированных» означает «мертвых», потому что действующих ведьм теперь убивают на месте.
Он знал тысячи приемов, знаков и уловок, чтобы выслеживать, захватывать, оглушать, убивать. И ни одного способа исцелять. Перепробовав все, измучившись, отупев, Клавдий сидел теперь на полу, прислонившись плечом к изголовью Мартина, и держал в ладонях его левую руку. Что бы там ни было, что бы ни творилось в Вижне – Клавдий больше не оставит сына. Он будет рядом до самого конца.
* * *
Поначалу они кружились над головой, почти задевая его, шипя, бормоча, проклиная. Потом, будто по команде, кинулись со всех сторон, пытаясь сбить его с ног. Он вскинул нож – они отпрянули и опять закружились, закрывая от него небо и солнечный свет. Мартин чувствовал их, как сгустки страха и ярости.
– Стой. Ты не пройдешь. Стой!
Земля под ногами дрогнула, Мартин пошатнулся и чуть не упал. Склон холма впереди осел, будто после землетрясения, у самых ног разверзлась трещина шириной в метр, и она стремительно расширялась; Мартин прыгнул, не задумываясь, в этот момент его атаковали.
Налетели, как хищные птицы, пытаясь выклевать глаза, затащить в пропасть, оглушить; отбиваясь ножом, он упал грудью на край трещины и понял, что сползает вниз. Посыпались в бездну комья земли, Мартин забился, как на краю огромной могилы. Пытаясь удержаться, воткнул лезвие в траву, получил точку опоры, но оказался беззащитным: теперь они облепили его, шипя, пытаясь захлестнуть за горло и удушить. Из расщелины поднимался холод, ледяной, безвольный, цепенящий.
Прижимаясь лицом к траве, защищая глаза от их клювов, он подтянулся на одной руке. Выбрался на твердую землю, на изумрудную траву, сверкающую под солнцем. Встал на одно колено, сгруппировавшись, сжав пальцы на рукоятке; рывком вскочил, распорол на лету серую тень; с криками они разлетелись и снова закружили над ним, не решаясь больше приближаться. Мартин чувствовал их беззвучные проклятья, как ледяные брызги на лице.
– Погоди, – прошептал кто-то, кажется, в самое ухо. – Давай поговорим?
Тени отпрянули, будто в страхе. Прямо перед Мартином на траве стояла Эгле, совершенно голая, с лукавой улыбкой на таких знакомых губах:
– Разве нам не о чем говорить?
* * *
Кондиционер не справлялся. Справа и слева от дороги колоссальными свечками горели стволы, пепел и искры летели по ветру, Эгле каждую секунду ждала взрыва. Ивга вела машину с каменным лицом; а может, я была не совсем к ней справедлива, думала Эгле. Человек, который не любит, выглядит не так и действует не так.
Некоторое время над ними заполошно кружил вертолет, но убрался, чтобы не попасть в очередной виток пожарища. Огромная сосна накренилась над дорогой, мягко, медленно пошла валиться, будто спьяну. Ивга вдавила в пол педаль газа. Дерево грянулось на дорогу, на то место, где несколько секунд назад была их машина. В зеркалах взлетел сноп искр и пепла.
– Ну зачем?! – простонала Эгле.
– Лучше вперед, чем назад, – сказала Ивга. – Начнешь метаться – поминай как звали…
Она включила радио. Повертела колесико настройки.
– Ведьмин поджог на севере Ридненской области! Чрезвычайное положение! Идет эвакуация пяти населенных пунктов! Пожарная служба, инквизиторская служба области работают в экстренном режиме! В район стягиваются войска для помощи пожарным, на тушении задействована авиация…
– Вот же дрянь, – пробормотала Эгле. – И тут у них ведьмы виноваты.
– Зимний пожар, – сказала Ивга, – не разгорается сам по себе. Вы никогда не задумывались, Эгле, что наш страх перед Инквизицией – дело нового времени, каких-нибудь четырех столетий? Раньше не ведьмы боялись. Люди боялись ведьм испокон веков. Это был жуткий страх…
Ее лицо сделалось очень тяжелым, старым и жестким.
Воздух почти очистился, основной массив пожара остался позади. Пронеслись, воя сиренами, несколько пожарных машин – не обращая на «Кузнечик» никакого внимания. Над горизонтом прошла пара вертолетов и скрылась за гребнем. Впереди показался дорожный знак – поворот на селение Тышка.
– Ивга, – сказала Эгле. – Когда мы найдем, что ищем… Все будет по-другому. Вы сможете спокойно заниматься вашей наукой… и просто жить.
Ивга приподняла уголки губ, но только для виду. Слова Эгле ничего для нее не значили.
* * *
Теперь она понимала: Эгле поймала ее на простую манипуляцию. Ивга согласилась втянуть себя в безумную, преступную затею, чтобы доказать себе и Эгле, что Мартин ей дорог.
Если поначалу она и верила в успех – несколько минут за всю поездку, – теперь иллюзий не осталось вовсе. Она предала Клавдия, погнавшись за миражом. Честнее всего было попросить прощения у Эгле и поскорее покончить с собой, но бросить девушку вот так, посреди чрезвычайного положения в провинции Ридна, казалось Ивге еще большей подлостью. Теперь она просто плыла по течению, ожидая, куда вынесет эта мутная, безнадежная река.
Улицы поселка были пусты. Запертые ворота, закрытые ставни. Машина выехала на центральную улицу, Ивга притормозила: впереди что-то происходило. Орали в мегафон. Орали в голос. Рыдали. Ругались.
Ивга повернула, чтобы объехать площадь, но родной поселок, похоже, не желал ее выпускать. Лавируя дворами, она никак не могла выбраться, а шум и крики на площади становились все громче. Разом запричитали голоса, кто-то взмолился нечленораздельно. Железно взвизгнул мегафон:
– Ведьма!
Родные места, подумала Ивга с отвращением.
* * *
Не все жители поселка вышли на эту площадь – в большинстве своем люди сидели дома, закрыв ставни. Но и сотни самозваных палачей достаточно, и десятка. На самом деле достаточно одного, но кто тогда скажет – «озверевшая толпа». А ведь толпа и вправду озверела.
– Ведьма! Поджог! Зимний огонь!
Центральная площадь поселка была красиво вымощена булыжником, здесь еще не потеряли надежду привлечь туристов. На серых камнях лежала женщина в красной куртке, оранжевых джинсах, невыносимо яркое пятно в луже контрастно-черной крови. И в уже неподвижную фигуру летели осколки булыжника.
– Стоять! – взревела Ивга. – Стоп! Назад!
Эгле бросилась, чтобы ее остановить, увести отсюда, – и увидела на рукавах плотных мужчин в центре толпы повязки с надписью: «Новая Инквизиция».
Эгле сделалось плохо. Она инстинктивно отшатнулась назад, прочь, покуда ее не заметили. Но Ивга уже ломилась сквозь толпу, не оглядываясь:
– Я звоню в полицию! Убийцы!
– Ивга Лис! – выкрикнули сразу несколько голосов.
– Шлюха инквизитора!
– Ведьма! Вот главная! Она развалила Инквизицию! Все из-за нее!
Ивга остановилась над телом девушки на земле: та была мертва, лицом вниз, с разбитой головой. Вся толпа, сколько их было, смотрела теперь на Ивгу, и совсем рядом прыгал, тыкая пальцем, лысый человечек с повязкой на рукаве:
– Это она!
– Убийцы, – сказала Ивга в полный голос, перекрывая хрип мегафона. – Палачи.
Эгле, наконец-то преодолев оцепенение, кинулась к Ивге, схватила ее за локоть, потащила прочь, бегом, ни на кого не глядя:
– Пропустите. Пропустите! Пропустите…
– Куда?!
Вокруг уже сомкнулось кольцо, люди сжимали в руках осколки булыжников:
– Вторая тоже ведьма! Наверняка!
– Зло! Грязь! Казнить обеих!
Чтобы убить первую жертву, им надо было долго себя раскачивать. Теперь они были расторможены и готовы. Эгле рванулась вперед, выбирая слабые места в толпе, получая тычки, отскакивая назад. Первый камень ударил ее в спину. Эгле вскрикнула.
Взлетели в воздух новые камни. Уворачиваясь, прикрывая голову руками, Эгле успела уклониться от летящего в лицо булыжника, он прошел вскользь, оцарапав лоб. Еще один, тяжелый и острый, угодил ей по голени.
– Мы ничего вам не сделали! – закричала она, пытаясь понять, где Ивга. – Что вы творите, мы же ничего… Стойте, не надо!
Толпа заулюлюкала, радуясь ее отчаянию. Эгле присела, закрывая локтями голову…
Раздался выстрел, и сразу второй. Первая пуля прошла над головами толпы, вторая ударила в булыжник под ногами, и полетели осколки.
– На поражение, – сказала Ивга и в третий раз нажала на спусковой крючок.
Если бы они в этот момент кинулись на них все разом – ни у Ивги, ни у Эгле не осталось бы шансов. Но они были обывателями, а не солдатами, и никто не хотел себе пулю в живот. Ивга снова выстрелила – поверх голов убегающих, нашла глазами Эгле, и они вместе бросились к машине.
«Кузнечик» сорвался с места, пролетел мимо школы. Из-за поворота с ревом вылетел «Бык», деревенский внедорожник, и пустился в погоню, разбрасывая глину огромными рифлеными покрышками. Ивга передала Эгле руль, высунулась в окно и трижды выстрелила по скатам. «Кузнечик» вильнул и выбрался на трассу, и «Бык» за ним не последовал.
Они молчали очень долго. Радио свистело, шумело, взрывалось фрагментами музыки, тревожным бормотанием новостей.
Ивга все замедляла и замедляла ход. Ее глаза казались стеклянными. Эгле занервничала:
– Вам плохо?
Взвизгнув тормозами, машина остановилась у обочины.
– Я должна вам признаться, – глухо сказала Ивга. – Я вас обманула.
Эгле растерянно улыбнулась. Ивга ответила серьезным взглядом. Эгле похолодела.
– Невольно обманула, – продолжала Ивга. – Я сама ошибалась. Я, как часто говорил Клавдий, себя обманывала, подтасовывала результаты… Видела то, во что хотела верить.
– Вы просто очень устали, – пробормотала Эгле. – Но мы почти на месте, и мы добрались, и…
– «Скверна», – сказала Ивга и тяжело прикрыла глаза, – не технический сбой, не ошибка в обряде, как я думала. Скверна… суть мира, в котором мы живем. Он полон зла, и это зло – не ведьмы… Ведьмы лишь зеркало. Зеркало не врет. В нашем мире чистая инициация в принципе невозможна.
– Но вы же утверждали совсем другое!
– Я только что поняла, что написано на камне.
Слабой рукой она отогнула клапан над ветровым стеклом, вытащила черно-белую контрастную фотографию – стертая надпись на расколотой плите.
– Я билась много месяцев. Приезжала для этого в Ридну. Но именно сейчас наконец-то все сложилось… будто головоломка. Знаете, что тут написано?
– Не разобрать, – сказала Эгле.
– «Мир полон зла. Скверна вездесуща». Вот что это значит.
Ивга смотрела на фотографию, как на утвержденный смертный приговор. Слои снега, прелых листьев, камней лежали на склонах по краям дороги.
– Вы в шоке, – мягко сказала Эгле. – Даже если вы правы насчет этого текста… Ну и что? Надпись на единственном камне – на что это влияет? Что может изменить? Я понимаю, что вы чувствуете, но… Это выглядит как трусость. А вы очень смелая, Ивга. Мы не должны сейчас отступать, мы обязаны попробовать…
Ивга посмотрела ей в глаза:
– Вы просто станете еще одной действующей ведьмой. Это будет предательство по отношению к Мартину.
– Но иначе он умрет!
– Вы его не спасете, – сказала Ивга. – Это главное правило нашего мира. Спасти нельзя. Шансов нет. Пройдите по ведьминому кругу, и с вами случится все то же, что случается со всеми. Хотел ли Мартин для вас такой судьбы? Нет? А Клавдий? А если он найдет вас потом и спросит: «Эгле, что вы сделали с моим доверием?!»
Уверенность Ивги, ее спокойная уверенность в поражении действовала как медленный яд. Эгле будто воочию увидела подвал, факелы, свои руки в колодках и Клавдия по ту сторону стола: «И что вы сделали с моим доверием, Эгле?»
Ивга вертела в руках пистолет:
– Я была настолько глупой, что расстреляла весь магазин. Идиотка. А они уже догоняют, у них хорошие моторы и охотничьи ружья…
– Почему, зачем мы им нужны?!
– Им нужна я, Эгле. Моим… одноклассникам. Односельчанам. Там, скорее всего, и братья мои появятся. Новая Инквизиция как всеобщий принцип…
– Братья?!
– Вот видите, это очень долгая история. – Ивга улыбнулась. – Личная. Семейная. Я должна с ними объясниться, это, если хотите, моя миссия.
– Они вас убьют!
– Все нормально, Эгле. – Ивга коротко рассмеялась. – Я с ними разберусь, это же родственники. Я уведу их за собой… а вы спрячьтесь у дороги, в зарослях, но в горы не ходите ни в коем случае. Когда они уберутся, пройдите вдоль шоссе до развилки, там есть заправка, магазин, телефон…
– Ивга, нет, я вас не брошу!
– Пошла отсюда! – Ивга оскалилась. – Вон из моей машины!
Она толкнула Эгле прицельно и сильно, с неожиданной яростью. Эгле растерялась.
– Что не понятно?! – кричала Ивга. – Это моя машина, вон отсюда, сучка!
Эгле, потрясенная, позволила вышвырнуть себя на обочину. Прошло всего несколько секунд; Ивга тяжело дышала.
– Спрячьтесь, они не найдут. Сделайте это для меня, снимите груз с моей больной совести, пожалуйста, выживите, Эгле. Я вас прошу…
Взвизгнув покрышками, машина сорвалась с места. И почти сразу возник рев моторов позади – оттуда, где осталось селение Тышка.
* * *
Женщина стояла перед Мартином, грудь ее поднималась и опадала – грудь, которую он знал до мельчайшей родинки:
– Куда ты идешь? Разве ты не хочешь выжить? Разве тебе некого любить?
– С дороги, – сказал Мартин и шагнул вперед, держа нож наготове. Эгле протянула к нему руки:
– Это место любви. Ты несешь сюда ненависть. Остановись, брат, нам есть что тебе предложить!
– Я не торгуюсь.
– Умоляю, одну секунду. – Она опустилась на одно колено, преграждая ему путь. Смиренно склонила голову, потом посмотрела снизу вверх. Мартин остановился.
Эгле закусила губу – таким знакомым, таким трогательным жестом.
– Ведьмы могут не только отнять, но и подарить. Разве ты не хочешь вернуть, что потерял? Любовь твоей матери? Любовь твоей девушки?
Ее голос звучал бархатно, легкая хрипотца делала его объемнее, нежнее, убедительнее:
– Я не вру. Ничем и никем не надо жертвовать. Просто позволь твоим сестрам любить тебя. Принимать тебя. Делать тебя счастливым.
Она смотрела ему в зрачки блестящими умоляющими глазами:
– Пожалуйста, брат. Пощади, и мы… одарим тебя всем, что пожелаешь.
Над холмом, в прояснившемся синем небе, медленно поворачивался пестрый вихрь.
* * *
Эгле успела отступить в сторону и пригнуться за сухим кустарником, белым от инея, колючим. Воя моторами, по трассе пронеслись три автомобиля и три мотоцикла, целый кортеж. Эгле успела заметить трепыхающиеся самодельные флажки – текст на скорости не читался, но Эгле знала, что там было написано.
Они гнались за Ивгой. За одной-единственной рыжей Ивгой на ее «Кузнечике». Эгле заорала, запрокинув голову, сжав кулаки; они не слышали ее вопля, моторы ревели, унося их вперед на дикой скорости.
«Спасти нельзя. Шансов нет».
Ей вспомнился запах бензина в заброшенном доме и надпись «Новая Инквизиция» на ее животе. Эгле побежала – прочь от дороги, в горы. В лес. В глушь.
* * *
Туман стелился над дорогой, туман с привкусом гари. Туман заволакивал сознание. Погоня приближалась, но и место, где она высадила Эгле, отдалялось. Нет, девочку не найдут. Только бы она не заблудилась.
Их машины показались в зеркале заднего вида – два внедорожника-«Быка», спортивный «Волк», три мотоциклиста. Над крышами мотались самодельные вымпелы. Ивга едва успела их разглядеть, как хлопнул выстрел, и «Кузнечик» повело. Ивга вывернула руль – интуитивно, машину закружило на пустой трассе, сработала подушка безопасности.
Когда Ивга в следующий раз открыла глаза, они уже были рядом. Мотоциклист в шлеме целился из двустволки в упор:
– Выкинь оружие!
Ивга вытащила из кармана куртки и бросила на дорогу пистолет Мартина. Помотала головой, приходя в себя. В ушах звенело, но в целом она поживала сносно: выбирая машину, Клавдий полагал безопасность главным условием.
Оба ее одноклассника были здесь: Лысый и Менеджер. Но братья… братьев, к счастью, не было.
– А где вторая?!
– Понятия не имею. – Ивга прижала ладонь к лицу, будто пытаясь убедиться, что глаза и нос на месте. – Она такая же ведьма, как любой из вас.
Лысый и Менеджер переглянулись.
– Трибунал Новой Инквизиции приговорил тебя к смерти, – сказал Менеджер. – Приговор будет исполнен немедленно!
– Напиши без ошибок слово «трибунал», – сказала Ивга, – и мы, может быть, договоримся о переэкзаменовке.
Он хотел бы ее ударить. Но не посмел. Ивга видела таких студентов – указание на их невежество бесило их. Но в глубине души они плакали о своем невежестве.
– Васил Заяц, – медленно сказала Ивга. Он дернулся: она вспомнила его имя.
– Тебе досталось. – Она кивнула. – Ты ведь не родился уродом и садистом. Тебя таким сделали.
– Ты бы заткнулась, – сказал он, трясясь.
– У тебя все нормально в семье? Дети? Работа?
– Заткнись!
– Тогда зачем ты хочешь насиловать? Я не обвиняю. Но ты понимаешь, что с тобой, человеческим существом, происходит?
У него исказилось лицо, и Ивга поняла, что пора замолчать. На ринге она против него не выстоит, особенно после подушки безопасности в лицо.
Мотоциклисты выгружали из внедорожников канистры с топливом и вязанки дров – натуральных, собранных в лесу. Не хотелось бы, чтобы они в деталях подражали тому ролику, тоскливо подумала Ивга. Холодно… И очень мерзко.
Они совещались – по-видимому, ровно о том, о чем она подумала. О деталях. Тридцать лет назад они, конечно, соблюли бы канон даже на снегу, но с тех пор присмирели. Они совещались и, кажется, ссорились, а Ивга думала: жив ли Мартин. И где сейчас Эгле.
Эти люди демонстрировали друг другу готовность, цинизм, жестокость. Но видно было, что публичных казней они до сих пор не устраивали. До сегодняшнего утра. Ивга поглядывала в сторону байкера с двустволкой: его, кажется, легко было спровоцировать. Пиф-паф, нарваться на выстрел в упор.
Лысый будто почувствовал ее намерение. Вдвоем с кем-то еще они взяли ее под локти, потащили к сосне у дороги, завели руки назад и защелкнули на запястьях наручники.
Туман в ее голове рассеялся. Теперь она не могла понять, как здесь оказалась. Как завела сама себя в глухой кошмарный угол. Слишком спокойно жила, слишком привыкла к безопасному миру, в котором «дорогая госпожа Старж» была уважаема и ценима, как императрица. Что за изломанные пути, что за старая, не до конца осознанная вина, что за стремление к саморазрушению? К искуплению – чего?!
Разгрузив дрова, они отогнали подальше свои машины, покосившийся «Кузнечик» так и остался стоять на обочине. Пыхтя, они обложили ее вязанками – при этом, кажется, избегали смотреть друг на друга. Потом один вытащил видеокамеру.
– Прикрыли рожи, – сказал другой.
Они поспешно натянули кто мотоциклетный шлем, кто матерчатую маску с прорезями для глаз и рта, кто шарф почти до бровей.
– Номера в кадр не войдут? – спросил один из мотоциклистов, очень молодой. Ивга вдруг поняла, что это сын Васила Заяца, Менеджера. Сын. Семейный подряд. А не было ли юных ведьм в их семье?!
– Номера потом замажем, – сказал оператор.
– Васил, – сказала Ивга. – Если девочка рождается ведьмой, это не ее выбор, ты же помнишь?
– Заткнись!
Они облили дрова бензином. Остановились вокруг, тяжело дыша. Один из них приколол Ивге на куртку бумажный листок с надписью «Новая Инквизиция».
– Ты зло, ты грязь, – сказал юноша глухо, из-под шлема. Ему было не больше двадцати.
– Твоя сестра ни в чем не виновата, – сказала Ивга.
– Заклейте ей рот! – заорали несколько голосов.
– Зачем вы делаете это с собой?! Вы же люди, зачем вы так себя калечите? Вы себя уродуете, вам еще не поздно сейчас остановиться!
Васил Заяц поджег самодельный факел. Воздух, и без того провонявший дымом, сделался еще зловоннее. Они передавали огонь от одного к другому, теперь факелов было восемь. Оператор снимал с плеча, умело и не без фантазии: прежде, наверное, он снимал свадьбы и детские праздники.
– Наказание будет тяжелым, – с дрожью в голосе сказал Лысый, которого раньше звали Пек Груздь.
Ивга напрягла спину и плечи, пытаясь вырвать из камня полувековую сосну; факелы одновременно поднялись, одновременно опустились, дрова занялись во всех сторон…
Порыв урагана сорвал языки пламени, как срывают тряпки с крюка. Факелы и едва занявшиеся дрова залились дымом и погасли. Новый удар ветра разметал дрова и подхватил людей, подбросил, завертел, швырнул на дорогу, в то время как видеокамера продолжала кружить, как осенний лист. Вихрь потащил машины, перевернул, опрокинул. Пыль и пепел закрыли небо; вокруг летали вырванные с корнем кусты, камни, ветки, охотничьи ружья. Люди цеплялись друг за друга, пытаясь удержаться, и орали в голос, заглушая вой ветра. Их тащило то волоком, то поднимало над землей и роняло снова, и наконец швырнуло метрах в пятидесяти от сосны, посреди дороги. По-прежнему воя, они кинулись к машинам и покореженным мотоциклам, насилу завели один внедорожник, набились внутрь и укатили, истерически ревя мотором. Остались в живых. Повезло.
Рядом была ведьма. Может, та, что подожгла лес. Может, та, что когда-то приходила к Ивге в парке; сейчас она позовет меня пройти мой путь, подумала Ивга в ужасе. Именно сейчас я не сумею отказаться. Лучше бы костер.
Наручники за ее спиной щелкнули, освобождая руки. Ивга чуть не упала. Ведьма подставила плечо, подала ей руку, и только тогда Ивга увидела ее лицо.
* * *
В ослепительно-синем небе летели в хороводе, по широкой спирали, девушки в ярких платьях, но единственная фигура оставалась неподвижной: женщина на вершине холма. Солнце сверкало в ее волосах. Мартин посмотрел на нее – и перевел взгляд на обнаженную девушку перед ним:
– С дороги.
Лицо Эгле дрогнуло, исказилось – сквозь него проступило лицо седой всклокоченной старухи с носом, нависающим над губами:
– Да будь ты проклят!
Мартин поднял кинжал. Старуха попятилась; в ее глазах появился страх: она боялась его, как никого в своей долгой жизни.
– Нет. – Она выставила перед собой трясущиеся ладони. – Только не Великая Мать. Давай торговаться, брат. Чего еще ты хочешь?!
Мартин пошел прямо на нее; она завыла, взвилась в воздух и заметалась, как тяжелая птица, над его головой:
– Я вижу твою судьбу! Кружить в темноте вечно, носиться забытым, проклятым, даже имя твое будет стерто! Палач!
Мартин посмотрел на вершину холма, прикидывая, сколько еще осталось идти.
* * *
– Я не могла… – хрипло начала Эгле Север.
У Ивги подкосились ноги, она уселась бы на дорогу, если бы Эгле ее не поддержала.
– Я не могла им этого позволить, – тверже проговорила Эгле. – Я прошла обряд. Все как вы говорили. Спираль на камне. Эхо задает загадки. Поют голоса. Я прошла чистую инициацию.
Над дорогой появился вертолет. Эгле щелкнула пальцами над головой, будто собираясь танцевать. Вертолет сделался полупрозрачным и неслышным, как отражение на толстом стекле. Эгле тихо засмеялась:
– Как они летали, а? Как они орали! Я могу ломать сосны, как спички. Я могу снять с неба этот вертолет, но пока достаточно, что он нас не видит…
– Что же я наделала? – прошептала Ивга. Перед глазами у нее было черно.
– Ивга, все хорошо! Все просто прекрасно, у нас получилось! – Эгле хохотала в эйфории. – Теперь все будет по-другому! Мир будет другим, но сперва нам надо в Вижну! Немедленно в Вижну, я спасу Мартина. Держитесь!
Она подставила Ивге локоть:
– Почему вы не радуетесь? Вы, конечно, в шоке… из-за этих мерзавцев… Может, надо было их перебить?
Она поймала взгляд Ивги и смутилась:
– Я шучу. Я никого не собираюсь убивать… хотя некоторые заслуживают. Но я помню, кто я, кто вы, кто Мартин…
Она огляделась. Над обочиной, полузасыпанной старыми листьями, сам собой взметнулся вихрь, листья разлетелись, под ними обнаружился пистолет. Эгле заботливо его подняла:
– Надо вернуть. Мы же не хотим Мартину неприятностей. Он вечно бросает где попало свое оружие… Нет, ну как они орали!
Она вдруг перестала улыбаться:
– А что такое… фантомное сознание?
Неужели она читает мысли, подумала Ивга.
Она остановилась перед своей машиной: кроме сработавшей подушки безопасности, у «Кузнечика» были в клочья разорваны два колеса и, кажется, повреждена выхлопная труба. Ивга перевела взгляд на брошенный внедорожник: тот был помят, но с виду относительно цел.
– Я подумала то же самое, – сказала Эгле. – Они даже ключи оставили, будто подарили. А мотор здесь вдвое мощнее… Так что такое фантомное сознание?
* * *
У нее по-прежнему звенело в ушах, и кружилась перед глазами каменная спираль-улитка. Хотелось бегать, летать, ходить на руках. Хотелось силой воли подкидывать предметы и ронять их. Но больше всего хотелось в Вижну, к Мартину. Вылечить, а потом обнять. Или одновременно.
Она не чувствовала ни боли, ни усталости – будто рукой сняло. Точно так же, будто рукой, Эгле снимет с Мартина проклятье старой ведьмы. И мир вокруг станет простым и ясным – для всех; как бы она хотела разделить с кем-то свою радость. Но Ивга была, как назло, удручена чем-то, просто убита, и почему-то боялась смотреть на Эгле.
– Ивга, ну что вы? – Эгле едва удерживалась, чтобы не обнять ее по-дружески, это было бы слишком фамильярно. – Улыбнитесь, пожалуйста. Сегодня праздник. Этот день войдет в историю. Какое, к лешему, «фантомное сознание»? Почему это вас беспокоит?
– У некоторых ведьм, – Ивга смотрела в сторону, – после инициации бывает промежуток до двадцати четырех часов… когда ведьма помнит свои человеческие привязанности. У меня так было… в прошлой реальности. У несчастной девочки, которую… которую пытался спасти Мартин… были проблески фантомного сознания. Она сожалела и искала помощи. Так бывает.
– Ну и что? – Эгле попыталась поймать ее взгляд. – При чем тут мы?!
Ивга по-прежнему не смотрела на нее, и Эгле решила не принуждать ее. Она подошла к внедорожнику, брезгливо сорвала с крыши вымпел «Новой Инквизиции». Открыла водительскую дверцу:
– Фу, накурили тут, свиньи, сейчас проветрим… Ивга, ну что вы? Садитесь! Поехали!
* * *
Вершина холма приближалась теперь с каждым шагом, но идти становилось все тяжелее. Стебли травы, казалось, пытались удержать его, спутать, захлестнуть, повалить.
Та, что сидела на холме, молча глядела на него. Теперь Мартин мог различить ее лицо. Солнце отражалось в ее рыжих волосах. Молодые ясные глаза смотрели на него сквозь упавшие на лицо пряди – как если бы она ждала его, и ждала с огромным нетерпением.
Ему захотелось спрятать кинжал за спину, но он переборол секундную неловкость и пошел дальше, сжимая рукоятку в опущенной руке.
* * *
– Впереди инквизиторы, – сказала Эгле, – держитесь как ни в чем не бывало. Я нас прикрою.
За спиной остался тлеющий лес. Ивга увидела впереди инквизиторский микроавтобус – у нее оборвалось сердце. Этого она ждала и боялась всю дорогу.
Ее нога сама собой нажала на тормоз.
– Не вздумайте разворачиваться, – быстро сказала Эгле. – Нельзя останавливаться, вперед!
Ивга снова тронула машину. Расстояние между внедорожником и патрулем сокращалось, как в кошмарном сне – ближе, ближе. Усталый пожилой инквизитор стоял посреди дороги и смотрел, казалось, прямо на нее. Ивга обреченно остановила машину и опустила стекло.
– Проезжайте. – Инквизитор отступил и нетерпеливо махнул рукой. – Не замедляйте движение!
– Скорее, – прошептала Эгле.
Ивга тронулась, не веря себе. С трудом удерживала руль мокрыми ладонями. То и дело смотрела в зеркало – инквизиторский автобус теперь отдалялся, отползал, пока не скрылся за поворотом. Эгле, сидя рядом, рассмеялась:
– А вы мне не верили, что ли?
Ивга молчала несколько долгих минут. Ее трясло.
– Не волнуйтесь, – сказала Эгле мягко. – Я хорошо умею прятаться, отводить глаза, он не почуял нас, а увидел в машине двух старых фермеров… Мы свободны, они нам больше не страшны.
– Если все ведьмы так могут… – хрипло начала Ивга.
– Не все ведьмы так могут. – Эгле самоуверенно помотала головой. – Так могу я, потому что я прошла чистый обряд, и мне страшно досадно, что никто пока не знает. Меня распирает от этой тайны. Так хочется бежать, кричать, всех радовать: люди! Теперь все будет по-другому! Никакой Инквизиции, все!
Она рассмеялась, потом осеклась:
– Ивга, я выгляжу дурочкой, да? Я не могу остановиться… мечтать… я сама поставлю об этом фильм. О том, как люди вернули себе инициацию без скверны. Это достояние не только ведьм – всего человечества! У меня будет эпическая драма с элементом притчи. История потери сокровища, поисков его – и нового обретения… Ивга, у вас такое напряженное лицо. Что вас беспокоит? Нет, я не заговариваюсь, я не сошла с ума. Я счастлива.
А что, если ей поверить, подумала Ивга и содрогнулась. Так хочется поверить. Что, если она права, а не я? Если чудо возможно?!
Почти пустая дорога вела мимо неглубокой узкой речки, быстрой, пенной, похожей на кружевную ленту. Дорога опять была почти пуста.
– Вам поставят памятник, – серьезно сказала Эгле. – При жизни. Я настаиваю. Вы вернули человечеству его сокровище – чистую инициацию. Я могу посоветовать скульптора. Лучший скульптор на сегодняшний день, поверьте профессионалу.
Чудо возможно, повторяла про себя Ивга. Я сама была свидетелем чуда… исполнителем чуда… Я должна ей верить, или сойду с ума.
– Эгле, а как вы будете… лечить Мартина? Откуда вы знаете, что вы целительница?
– Ну… откуда вы знаете, что сейчас день, что мы едем вдоль речки? Это просто реальность, то, что я вижу глазами, чувствую, слышу… Когда я доберусь до Мартина, я пойму, как его лечить, – представьте, что утенок прыгает в воду и понимает, как плавать.
Она говорила уверенно и беспечно. Ивга глубоко вдохнула и выдохнула; чудо подошло совсем близко. Мартин…
– Мартин поправится, – сказала Эгле мягко. – Он будет так рад, что не надо больше Инквизиции, ничего этого не надо. Мы поедем в путешествие… в круиз. Мартин станет артистом или адвокатом. Или автогонщиком. Но не инквизитором, нет, никаких больше колодок, тюрем…
Она прикрыла глаза и мигнула, дернув щекой:
– Странно. Хочу спать, но, когда закрываю глаза, снова вижу ракушку. Иду по ней, по спирали, к центру, а центр все глубже… Может, мне пока не надо спать?
– Не надо, – прошептала Ивга.
– Что с вами? Мне сесть за руль?
Ивга отлично помнила эти симптомы. Несколько часов, пока длится шлейф после инициации, пока ведьма помнит собственную личность, обряд стоит у нее перед глазами, будто сон наяву или навязчивое видение. Ракушка здесь – значит, чуда не случилось и права Ивга в ее отчаянии, а не Эгле с ее надеждой.
* * *
Ивга увидела телефонную будку у дороги и затормозила:
– Эгле, я на секунду.
Шатаясь, она прошла к будке. Прижала к щеке тяжелую железную трубку. Несколько раз повторила номер в уме.
Положила трубку на место и вышла.
Один звонок – и они окажутся в Инквизиции Ридны. Один звонок – и Эгле убьют, не тратя времени на выяснение. Один звонок…
Эгле нетерпеливо ждала в машине:
– Нам ведь надо спешить?
– Эгле, – сказала Ивга. – Вы умеете прятаться. Бегите. Езжайте куда хотите. Действующие ведьмы тоже ведь живут, иногда долго, иногда даже счастливо.
– Не понимаю. – Эгле смотрела с тревогой. – Ивга, да что с вами? Мы едем к Мартину, в Вижну!
– Клавдий убьет вас, как только увидит.
– Не убьет, потому что вы ему объясните. Он вас послушает. Вы его убедите. Пусть даст мне возможность доказать – я вылечу Мартина на его глазах. И когда он убедится – я наконец-то смогу разделить эту радость со всеми. Я скажу – приходите, ведьмы, больше вам не надо таскать с собой учетное свидетельство и унижаться на контроле. Настал мир без Инквизиции – это же мечта Клавдия тоже…
Она замолчала, всматриваясь Ивге в лицо:
– Вы мне не верите?!
Ивге малодушно захотелось оставить ее, дойти до ближайшего моста и прыгнуть вниз головой. Но она уже понимала, что придется возвращаться. И придется смотреть Клавдию в глаза.
* * *
До вершины холма оставалось несколько десятков шагов, когда они снова вышли ему навстречу – на этот раз старуха тащила Майю с грубой веревкой на шее:
– Стой. Или она опять умрет.
Майя заплакала. Мартин остановился.
– Она привела тебя сюда, – с отвращением сказала старуха. – Она виновата!
Майя разрыдалась в таком горе, что Мартин задышал быстрее. Ему больно было смотреть на несчастную девочку.
– Великая Мать любит всех своих детей, – сказал он медленно. – Всех. Майя исполнила ее волю. Ты не пойдешь против воли Великой Матери.
– Мартин, – давясь слезами, прошептала Майя. – Ты ведь этого не сделаешь?! Она любит тебя! Как же ты можешь?! Я тебе верила, я всегда тебе верила, неужели ты такой… инквизитор?!
Мартин секунду смотрел в ее заплаканные синие глаза.
– Да, – сказал он. – С дороги.
* * *
Они проделали обратный путь за четыре часа, проносясь сквозь блокпосты, не тормозя, никем не видимые, накрытые мороком. Эгле явно нравилось ее новое могущество. Ивга поглядывала на нее со страхом: она все ждала, что Эгле рассмеется и вытолкнет ее на ходу. Или предложит ей пройти обряд. Или швырнет с обрыва проезжающий мимо инквизиторский автобус; но Эгле не смотрела по сторонам. Сжимая руль, она, кажется, мысленно подгоняла машину, и внедорожник «Бык» летел, будто падал в пропасть параллельно дороге.
Ивге страшно было представить, что ждет их обеих в конце пути.
* * *
В Вижне пустовали улицы и висели на перекрестках траурные флаги. Ивга перезвонила из телефона-автомата на перекрестке:
– Привет. Как Мартин?
– Плохо, – сказал Клавдий после паузы. – Кто из вас прошел обряд?
– Мартин дома?
– Да. Еще раз: кто из вас прошел обряд?
– Я…
– Что?!
– Я хотела сказать, мы в десяти минутах езды, – быстро поправилась Ивга. – Я… мы сейчас будем.
– Тогда поторопитесь, – сказал он сухо.
Ивга похолодела. Бросила трубку, бегом вернулась к машине; Эгле смотрела вопросительно:
– Вы ему сказали? Насчет меня?!
Не ответив, Ивга заняла место за рулем.
* * *
Она открыла ворота пультом-брелоком на связке ключей. Створка отъехала; Клавдий стоял на пороге, в домашних джинсах и толстом вязаном свитере.
Остро глянул на Ивгу. На дне его глаз что-то на секунду прояснилось; потом он посмотрел на Эгле и задержал взгляд. Ивга увидела, как Эгле ежится, будто пытаясь стать меньше ростом. Клавдий смотрел на нее, закусив губу.
Все надежды Ивги, сколько их ни было, рухнули. Она все прочитала по его глазам.
– Это моя вина, – дрогнувшим голосом сказала Ивга. – Целиком и полностью. Я признаю.
– Я прошла очищенный обряд, – быстро проговорила Эгле, отворачиваясь от него, загораживаясь ладонями. – Инициация без скверны. Я целительница. Я должна помочь Мартину.
Клавдий снова посмотрел на Ивгу, и она не смогла выдержать его взгляд:
– Пощади ее. Пожалуйста.
– Ивга мне не верит, – Эгле заговорила громче, не двигаясь с места, сидя на заднем сиденье внедорожника, глядя в сторону. – Но это очень просто доказать. Прямо сейчас. Я его спасу. Вы увидите.
– Твоя машина выросла и как-то почернела, – сказал Клавдий, обращаясь к Ивге. Он стоял, загораживая дверь, будто невзначай. Ивга сделала шаг:
– Мне можно войти?!
Он помедлил, потом отступил в сторону.
* * *
То, что стояло в дверях, не было человеком. Эгле не могла на это смотреть. Великий Инквизитор, увиденный глазами действующей ведьмы, казался универсальной мясорубкой, бронированной машиной для потрошения. Эгле знала, что должна спешить к Мартину, но не могла подняться с места.
– Эгле, – сказал Клавдий. – Ну как же так?
– Я целительница!
– Вы флаг-ведьма с колодцем под семьдесят… или чуть больше, не могу точно сказать, пока вы на меня не смотрите.
– Я не флаг-ведьма! Вы ошибаетесь! Вы просто никогда не видели таких, как я! Их раньше не было, потому что белый обряд…
– Выходите из машины, – сказал он тихо. Эгле похолодела: «Клавдий убьет вас, как только увидит». Ивга ушла, оставила ее одну… Ничего ему не объяснила…
– Дайте мне шанс! – закричала она шепотом. – Разве так трудно?! Вы все увидите! Вы убедитесь! Дайте шанс!
Он очень долго молчал. Эгле прикрывала глаза ладонями, как щитком.
– Ладно, – сказал он. – Идемте.
* * *
С возвращением Ивги все чудовищно, прекрасно изменилось, к лучшему и к худшему одновременно. Он сбросил с души один камень, чтобы тут же навалить на себя другой. Но теперь он точно знал, что будет дальше, и это был вовсе не самый ужасный исход.
Ивга сидела у изголовья Мартина, не касаясь, застыв, погрузившись в оцепенение. Медицинская аппаратура была задвинута в угол, Клавдий знал, что она не понадобится.
Эгле с порога бросилась к Мартину. Увидела его и отшатнулась, потом упала на колени рядом с диваном, зажмурилась, глубоко вдохнула, будто собираясь с силами. Клавдий заметил, что Ивга избегает на нее смотреть.
– Ивга, – позвал он вполголоса.
Она нехотя оставила Мартина. Вслед за Клавдием вышла на кухню. Ивга двое суток не спала, осунулась, но почему-то казалась моложе своих лет, ровесницей Мартина.
– Что за машина? – спросил он отрывисто.
– Из селения Тышка. Долго рассказывать.
– Ты облилась бензином?
– Меня пытались сжечь на костре. Там самосуды в полный рост, в этой Ридне.
Клавдий беззвучно выругался:
– Зачем? Зачем вы туда поехали?! За чистой инициацией?!
– Да.
Он выругался вслух.
– Я не прошу прощения, потому что такое не прощают, – сказала Ивга. – Девочка…
– Флаг-ведьма.
– Понятно, – пробормотала она очень хрипло. – Ну что же, Клав… Мне больше нечего сказать.
– Иди к Мартину. – Он дождался, пока Ивга выйдет, потом прислонился лбом к холодной стене и на секунду зажмурил глаза.
* * *
Мартин выглядел хуже, чем накануне. Гораздо хуже. Эгле несколько секунд пыталась сообразить, как к нему подступиться. Что делать с раной на руке. Что делать с сердцем, к которому тянутся черные нити. С чего начать.
Мартин сказал тогда – проклятье двухсотлетней ведьмы. Теперь Эгле должна была отыскать, где скрыто проклятье, и отменить его. Но, разглядывая его распухшую черную ладонь, она не видела ничего, кроме раны. Может, проклятье прячется внутри? Растворилось в крови? Она знала все об истории костюма – броши, пуговицы, кошельки, зеркальца, гребни… но не имела ни малейшего понятия о «не-графических знаках».
Она нарочно села спиной к двери на кухню, куда ушел Клавдий. Его присутствие пугало ее. Она не хотела на него смотреть, даже краем глаза. Клавдий мешал ей. Он ей не верил, вот почему она растерялась.
Пора сосредоточиться. Она обязательно справится. Он могла бы дотянуться до камина и разжечь его, не прикасаясь, не двигаясь с места. Она могла бы закрутить вихрь, выбить стекла. Но Клавдий мешал. Клавдия она боялась.
Из кухни вернулась Ивга, бледная, растерянная, страшно подавленная. Подвинула стул к дивану, села рядом с Мартином, напротив Эгле. Ивга тоже не верила ей, и это было особенно обидно.
Ничего. Чем скорее она исцелит Мартина, тем быстрее эти двое устыдятся.
* * *
Когда он снова вошел в гостиную и уселся за обеденный стол, Эгле, напрягшись, повернулась так, чтобы наверняка его не видеть. Клавдий открыл компьютер.
Распоряжения на случай своей смерти он начал составлять давно, но пора было придать документу законченный вид, в соответствии с моментом. Он возглавлял Инквизицию тридцать пять лет и не хотел бы, чтобы после его ухода в Совете начались свары и хаос. Теперь, когда Ивга вернулась, он мог думать о будущем совершенно спокойно.
Он не удержался и посмотрел на Ивгу поверх экрана. Она не поднимала глаз, глядя только на Мартина.
Клавдий улыбнулся; Ивга не прошла обряд. Ивга вернулась. Какое счастье.
* * *
Эгле попыталась вспомнить песню, которая звучала у нее в ушах, когда она ступила на каменную улитку там, в зимнем лесу враждебной, опасной Ридны. Провинции, где Эгле родилась и выросла. Вспоминались только осколки, обрывки.
– Уходи, чернота, – забормотала Эгле, протянув над Мартином дрожащие руки. – Уходи, яд. Уходи, проклятье. Я приказываю, я прогоняю…
Она представила, что от ее ладоней исходит свет, что она греет, очищает, освещает эту рану. Она мысленно обращалась к Мартину, обещая помощь, исцеление, призывая его к себе, – но Мартин не отвечал.
Левая его рука была пробита и почернела. В правой мертво зажат серебряный нож.
* * *
Сжимая нож, он остановился перед той, что ждала его на Зеленом Холме.
Она сидела, опершись одной ладонью на траву, подобрав ноги, укрытые подолом белого платья. Не пытаясь ни бежать, ни сражаться. Глядя на него сквозь упавшие на лицо рыжие пряди – обезоруживающе нежно. Ивга Лис, какой она была в восемнадцать лет. Лицо с фотографий, из раннего детства. То лицо, которое смотрело на Мартина, когда его мать улыбалась или была беспечна.
– Вот и ты, – сказала она ласково, как если бы он вернулся из детского лагеря. – Какой тяжелый путь у тебя за спиной.
В ее горящих волосах отражалось солнце, на бледной коже щек – оттенки неба. В глазах отражался Мартин – стоящий напротив с жертвенным кинжалом в руках.
– Отдохни минуту. Посиди со мной, позволь посмотреть на тебя.
Над их головами метались тени, кружились в бешеном водовороте, на краю слышимости звенели будто комариные голоса – страх, горе, ярость, вой, стон…
Мартин медлил, оцепенев. Он представлял себе эту встречу по-другому. Та, что сидела на холме, кажется, не видела кинжала в его руках.
– Сестры ждут тебя в хороводе, – все так же ласково сказала она. – Полет и свобода… Звезды, которые можно достать рукой… И моя любовь. Я люблю своих детей одинаково.
* * *
Девчонка билась над ним, металась, гладила почерневшую руку Мартина, пыталась заглянуть в полуоткрытые глаза. Она искренне, очень честно старалась. Она беззаветно верила в эту сказку – инициацию без скверны.
Ничего, конечно же, не менялось. И не могло измениться. Мартин не откликался. Девочка проходила путь, который Клавдий прошел накануне, пытаясь вернуть его к жизни.
Он перевел взгляд на экран и задумался. Надо было назначить кого-то в Ридну; вот уж самая неприятная провинция по нынешним временам. Такое впечатление, что Руфус сбежал, заранее зная, куда дело клонится. Связи разорваны, все разваливается, горит, никто никого не слушает… Да хоть кто-нибудь сможет тут справиться?!
Клавдий набросал список компетентных людей, более-менее знающих специфику провинции: все прекрасные профессионалы. Но согласятся ли на такое назначение, ведь возглавить Инквизицию Ридны сейчас – почти самоубийство? Надо правильно составить рекомендации, подобрать слова… Поддержать своими людьми на месте, причем так, чтобы Совет за них проголосовал…
Да ведь они не станут меня слушать, подумал Клавдий. Я буду мертв, что помешает им поступить наоборот? И какие «свои люди» понадобятся мне после смерти? Я ничего не оставляю по себе. Никого и ничего.
* * *
Эгле охрипла, ее руки тряслись, она чувствовала взгляд Ивги. То, что происходило, было неправильно, нелепо, Эгле не могла поверить, что все так закончится. Безумная надежда, сумасшедшая поездка, озверевшие люди, горящий лес – все это не могло быть напрасным, интуиция Эгле протестовала, орала в голос: не может быть! Эйфория, головокружение, видения из будущего, накрывшие ее в машине на обратном пути, новый мир, жизнь, Мартин, любовь – это не могло быть иллюзией. Эгле отказывалась верить.
Она сидела на полу, замерев, глядя на Мартина. Ивга отвела взгляд – она все знала наперед, оказывается. Эгле зря ее не послушала; в мире, где есть «Новая Инквизиция», чистых обрядов не осталось. Эгле закрыла лицо руками…
И почуяла, что за спиной сидит ее смерть. Смотрит в затылок, будто раздумывая.
– Нет, – вырвалось у нее. – Еще пару минут! Пожалуйста…
* * *
До девочки начинало доходить. Сейчас она все поймет и выдаст эмоциональную свечку, и на этой свечке он ее срежет. Хотя милосерднее было бы не ждать и срезать ее сейчас, пока она не осознала поражения. Иначе – что ее ждет? Подвал, тюрьма? Казнь? Клавдия не будет рядом, никто не сможет ее защитить, а ведь он ее должник, он обязан о ней позаботиться. Как говорил когда-то Мартин, «Из любви я могу только убить ведьму быстро»?
– Нет, – сказала она, не оборачиваясь. – Еще пару минут… Пожалуйста.
Не на глазах же у Ивги, подумал Клавдий. Снова посмотрел на монитор.
Есть позиция в Однице. Об этом невозможно, мучительно думать, но кто-то должен быть там куратором. Если я предложу людей таким образом, чтобы голоса в Совете разделились, чтобы они искали компромисс, подумал Клавдий, чтобы каждый из них сражался за мой вариант – хотя бы по одной кандидатуре…
– Она не совершила никаких преступлений, – сказала Ивга. – Ты бы отпустил ее.
– Я никуда не пойду, – взвилась Эгле. – Куда мне идти?!
Она вела себя очень по-человечески, никогда раньше Клавдий не видел фантомного сознания такой силы.
– Сколько прошло, – он покосился на экран, – со времени инициации?
– Часов семь, – отозвалась Эгле, по-прежнему сидя на полу к нему спиной. – А надо двадцать четыре?
– По-разному, – Клавдий мельком взглянул на Ивгу. – Двадцать четыре – максимум.
– И я флаг-ведьма?
– Да.
– И когда фантомное сознание… закончится, я стану… как все они?!
– Да.
– Нет, – сказала Эгле.
По комнате прошелся ветер, и задрожали стекла, закачались рамки на стенах. Подпрыгнула фотография Мартина на каминной полке. Тяжело качнулась люстра; Эгле, сжав кулаки, не давала волю своему гневу, а если бы отпустила себя – все в этом доме пошло бы кувырком.
– Эгле, не надо, – тихо сказал Клавдий.
Ветер утих. Эгле вцепилась себе в волосы:
– Не понимаю. Все было так… Убедительно. Совсем не похоже на… то, что старуха предлагала в ангаре. Песня… многоголосье. Эхо. Все так… правильно. Исторически… достоверно.
Ивга зажмурилась с колоссальным отчаянием на лице.
– Клавдий, – сказала Эгле, глядя на нее. – Это мое решение, я это сделала, хотя Ивга была против… Я взрослый дееспособный человек, я этого хотела – я это получила, но это моя ошибка. А не чья-то.
– Она меня спасла, – хрипло сказала Ивга. – Сняла с костра. В последний момент.
– Спасибо, Эгле, – после паузы сказал Клавдий.
Эгле обернулась и посмотрела на него, и он знал, чего ей это стоит. Он сделал над собой усилие и поменял режим восприятия – а значит, стал больше похож на человека в глазах инициированной ведьмы. Эгле мигнула и перевела дыхание.
– Это разница между оперативным модусом и нейтральным, – сказал Клавдий. – Смотри, у инициированной ведьмы и маркированного инквизитора есть общие тайны. Кое-что, видимое только нам.
– Я бы не хотела этого видеть, – прошептала Эгле.
– Я бы тоже не хотел, – сказал он медленно. – Видеть тебя действующей ведьмой. Но – спасибо. Страшно представить, сколько раз я твой должник…
Он начал просматривать инквизиторские сводки; после вчерашней безумной ночи активность ведьм упала по всем провинциям, но Клавдий не обманывал себя: это затишье перед бурей. Счет идет на часы, может быть, на минуты. Если ведьмы начали роиться, они не остановятся, пока мир не превратится в развалины либо пока не умрет Мать-Ведьма.
В Однице отлично справлялся заместитель Мартина, может, его и продвинуть на этот пост? Нет, он администратор, по типу личности всегда второй человек, а на пост куратора нужен лидер…
Заболело сердце, в который раз за последнее время. Правда, сильнее обычного. Какая разница, кто станет куратором Одницы? Зачем он так бездарно тратит последние минуты, которые можно провести с женой и сыном?
Он встал и подошел к неподвижной Ивге. Обнял ее, погладил по рыжим с проседью волосам:
– Не вини себя, пожалуйста. Ничьей вины тут нет. Есть несчастье. Но что же теперь делать.
* * *
Оставалось несколько шагов; рука сама знает, как наносить удар. Мартин понятия не имел, откуда у него этот навык, – вероятно, среди множества инквизиторских доблестей, которые вложили в него в колледже, была и эта – убивать ведьму серебряным кинжалом в сердце.
Она смотрела на него снизу вверх, безмятежно улыбаясь. Те, что кружили в вихре над Зеленым Холмом, заранее ее оплакивали. Мартин вглядывался в глаза девушки на холме; он сам не знал, почему медлит. Что не так?!
– Вот и я, – сказал он, повинуясь интуиции, не понимая, что делает. – Какой тяжелый путь у меня за спиной…
– Отдохни минуту, – отозвалась она с улыбкой, – посиди со мной, позволь посмотреть на тебя.
Она улыбалась, глядела, говорила, точно повторяя интонацию, будто кусок кинопленки, поставленный на кольцевое воспроизведение. Мартину сделалось жутко – впервые с момента, как он попал на холм.
– Сестры ждут тебя в хороводе, – продолжала она. – Полет и свобода… Звезды, которые можно достать рукой… И моя любовь. Я люблю своих детей одинаково…
– Как меня зовут? – шепотом спросил Мартин.
– Вот и ты. Какой тяжелый путь у тебя за спиной…
– Кто ты?!
– Отдохни минуту. Посиди со мной.
Выли и рыдали призраки в вихре вокруг, она не обращала внимания. Мартин замер напротив, сжимая в руке нож.
– Отдохни минуту…
Мартин вскинул кинжал. На секунду ему показалось, что глаза девушки на холме в страхе расширились – а может быть, это было отражение клинка.
Он начертил в воздухе перед ее лицом явь-знак.
И погасло солнце.
* * *
Ивга наконец-то расслабилась и прижалась лицом к его плечу. Клавдий гладил ее по голове:
– Все совсем не так плохо. Мы вместе, мы рядом, мы друг за друга держимся… И, кто знает, может быть…
Мартин вздрогнул на диване. Мелко задрожал, сжимая в правой руке серебряный кинжал, и Клавдию показалось, что сейчас он порежется тонким лезвием.
Он перехватил руку Мартина. Пальцы не разжимались, не выпускали нож, лезвие опасно плясало.
– Что это?! – прошептала Эгле.
– Сынок, не надо. – Ивга трясущейся рукой гладила мокрый лоб Мартина. – Что делать, Клав?!
Серебряный нож царапал обивку дивана. Проклятие двухсотлетней ведьмы отсчитывало последние секунды.
* * *
Небо над холмом потемнело, как в момент затмения, приняло темно-красный оттенок, изумрудная трава сделалась бурой.
Стихли все голоса. Фигуры, кружащиеся в небе, оказались лоскутами ткани, обрывками, лохмотьями.
На вершине холма перед Мартином сидела белая фигура. Мартин опустился на колени, заглянул ей в лицо – и не узнал, а через долю секунды понял, что перед ним не человек – мраморная статуя с невидящими каменными глазами.
Морок внутри морока рассеялся, Мартин видел Зеленый Холм таким, каким тот был на самом деле: серые и белые полотнища, новые, ветхие, большие и малые, кружились над головой каменной Матери и вокруг нее, образуя широкий конус. Среди них теперь была и ведьма, убившая Эдгара, и Майя, и двухсотлетняя старуха, которая провела девочку сквозь обряд, тоже неслась в общем вихре – но та, что сидела на холме, была давно мертвой, окаменевшей, застывшей и остывшей, и сколь угодно искусный палач не смог бы казнить ее.
В воздухе таяли очертания явь-знака.
«Я вижу твою судьбу! Вечно кружиться в черном небе, забытым, проклятым, даже имя твое будет стерто!» Похоже, мертвая флаг-ведьма оставила ему четкие инструкции на будущее.
Он поднял нож перед лицом каменной женщины, будто признавая поражение, и разжал пальцы.
* * *
Пальцы Мартина разжались, серебряное лезвие упало на пол. Клавдий крепче сжал его руку, с надеждой заглянул в лицо:
– Мартин?!
Мартин забился, хватая ртом воздух.
* * *
Стоило серебряному лезвию утонуть в траве – Мартин почувствовал ветер. Ветер продувал насквозь, как сквозняк продувает пустой темный коридор. Тело начало съеживаться, истончаться, оболочка сминалась, превращалась в лоскут, готовый лететь в общем вихре, в хороводе теней, в никуда. Вихрь оторвал его от черной травы и потащил вверх и по кругу, все расширяя кольца, втягивая в поток таких же, несуществующих, забытых. Последним проблеском сознания Мартин увидел перед собой неподвижное каменное лицо.
Глаза открылись.
Рука сидящей женщины метнулась и схватила его ускользающую ладонь.
* * *
Ивга беззвучно повалилась на пол. Упала и осталась лежать.
Мартин был жив и дышал; Клавдий склонился над Ивгой. Здесь дело обстояло гораздо хуже.
Он разом забыл все приемы реанимации. Дыхание – рот в рот, нажимать на грудную клетку на счет «три»…
– Не так, – сказала Эгле Север.
* * *
Смерч тащил вверх, в темноту, в кружащуюся воронку. Рука женщины, сидящей на холме, была единственным якорем, удерживающим его, и Мартин знал, что, когда она разожмет ладонь, он превратится в мертвый забытый лоскут, один из многих в этом вихре. И он видел, что ей очень тяжело, почти невозможно его удержать.
Отпусти, сказал он без слов. Тому, кем я стал, самое место здесь, в хороводе. Отпусти меня и не трать своих сил.
Она подняла лицо и посмотрела на него, и Мартин узнал ее.
Ему сделалось пятнадцать лет. Потом десять. Потом четыре.
* * *
Долго, молча, очень слаженно, будто всю жизнь только этим и занимались, они делали искусственное дыхание, пытаясь вернуть Ивгу к жизни. У Клавдия струился пот по серому лицу; хорошо, что Эгле могла видеть его в человеческом облике, что существует этот их «нейтральный» модус, иначе она не решилась бы приблизиться, а в одиночку он бы не справился.
Наконец Ивга сделала вдох, задышала, и синева на ее лице сменилась обыкновенной бледностью. Но в себя она не пришла; Клавдий сидел на полу, держа ладони на висках у Ивги, и по тому, как он касался ее кожи, как отводил пряди волос со лба, Эгле много поняла про него. Про них.
Она заглянула в лицо Мартину. Прижала ладонь к его шее, считая пульс, в этот момент каменная улитка замельтешила, завертелась у нее перед глазами, и показалось, что под ногами проваливается пол.
Конец пути был как удар. Будто оборвался далекий гул, к которому она давно привыкла, и наступила космическая тишина. Эгле привиделось, что она лежит в зимнем лесу, на камне, лицом вниз.
* * *
В момент, когда она прижала Мартина к груди и склонилась, прикрывая его собой, рев ветра оборвался – воронка продолжала вертеться в темно-красном небе, но беззвучно, словно в вакууме.
– Мама, – сказал он. – Мне страшно.
Ему было, кажется, уже года два. Ивге самой было невероятно, до одури страшно, но она прижала его к себе и сказала спокойным голосом:
– Не бойся. Я рядом.
Держа его на руках, она огляделась. Зеленовато-серые тени кружились, несомые смерчем, и это не было похоже ни на один ее сон – в ее снах всегда была приманка, искушение. То, что сейчас творилось с ней, было кошмаром без единого проблеска. Маленький, беспомощный Мартин глядел широко открытыми, отчаянными глазами.
– Не бойся, – повторила она и вспомнила, каково это – изображать спокойствие, когда ребенок рядом, когда нельзя выказывать страх.
* * *
Эгле разлепила веки; комната плыла, затянутая туманом, и Клавдий Старж был слишком близко. Страшно близко.
Он тут же отступил, выпустив ее плечи, оставив рядом на полу стакан с водой.
– Не хватало, чтобы еще ты упала и вырубилась! Что с тобой?!
Эгле увидела прямо перед глазами, на полу у дивана, чуть изогнутый серебряный кинжал с витой рукояткой, с оружейным клеймом. Лезвие, прежде неестественно чистое, теперь дымилось, будто на него были надеты облака.
Эгле подняла кинжал; рукоятка казалась заиндевелой. То, что окружало клинок, было человеческими жизнями – нанизанными на лезвие одна за другой.
– Эгле, – изменившимся голосом сказал Клавдий из другого конца комнаты. – Что происходит?
Двигаясь, будто в толще воды, она обогнула диван и снова склонилась над Мартином. Посмотрела на его раненую руку. Потом на клинок, которым была нанесена рана.
– Что ты делаешь?! – рявкнул Клавдий.
– Доверяйте мне, – прохрипела Эгле.
* * *
Ивга прижимала сына к груди, он был совсем крошечный, новорожденный, и становился все меньше. Сейчас ее руки опустеют – как будто у нее нет и не было никакого сына.
– Мартин, не оставляй меня здесь одну!
Он уже не мог ей ответить.
* * *
Эгле повернула его пробитую руку ладонью вверх и вложила в рану кинжал, будто в ножны. Клавдий за ее спиной издал невнятный звук, но Эгле не обернулась.
Она видела, как тьма из ладони Мартина хлынула на серебряное лезвие, и клинок почернел за несколько секунд. Рукоятка мелко затряслась, Эгле сжала ее крепче и потянула на себя, задержав дыхание, и вынула лезвие из руки Мартина вместе со сгустком нитей, облепленных вязкой жижей. Рана открылась, из нее потоком хлынула черная дрянь, становясь с каждой секундой все светлее, все легче, все больше напоминая кровь.
Эгле перевела взгляд на кинжал в своей руке. Лезвие извивалось, как отрубленное щупальце, судорожно дергалось, но Эгле не могла его бросить; наконец клинок растаял, как плоть в кислоте, рукоятка окуталась дымом, и Эгле, захрипев, отшвырнула ее от себя.
Клавдий склонился над Мартином, держа в руках его пробитую ладонь. Из раны еще сочилась кровь, но меньше с каждой секундой; чернота, заливавшая руку Мартина, плечо и грудь, теперь отступала, будто прояснялась вода в роднике.
Клавдий и Эгле посмотрели друг на друга.
– Что это было? – хрипло спросил Клавдий.
– Одна ведьма вложила в рану отложенную смерть. – Эгле закашлялась, ее чуть не стошнило. – Другая вытащила проклятие – тем же орудием. Какое счастье, что он принес с собой этот ножик…
Она потянулась к Мартину. Погладила его по голове:
– Просыпайся, Март. Все уже хорошо.
Мартин не отвечал. Эгле, будто в трансе, взяла со стола рулон бумажных полотенец и начала вытирать кровь – с его бока, с груди, с предплечья, с дивана.
– Мартин… открой глаза. Давай. Все хорошо…
Клавдий подобрал рукоятку истаявшего кинжала. Несколько секунд разглядывал, потом брезгливо выронил на пол. Сжал зубы:
– Эгле, посмотри на меня…
Без предупреждения, без единой паузы он обернулся чудовищем, ходячей пыточной камерой. Эгле отшатнулась, будто ее толкнули, выронила салфетку. Пятясь, налетела спиной на этажерку, загородилась перепачканными кровью руками, зажмурилась:
– Не надо!
– Эгле, – сказал он мягко. – Я должен понимать, что с тобой происходит.
– Нет!
– Что-то изменилось. Я вижу, что ты флаг-ведьма, но могут быть особенности, которые нам обоим лучше знать заранее. Я не сделаю больно, я же свой.
– Нет. – От ужаса она готова была обмочиться.
– Нет так нет, – отозвался он после короткой паузы, и она почуяла, как он удаляется в другой конец комнаты. – Все хорошо. Успокойся.
Ей потребовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки. Когда она заставила себя открыть глаза, Клавдий, опять в человеческом облике, стоял над Ивгой, держа руку на ее пульсе. Перевел взгляд на Мартина: тревожный, обеспокоенный взгляд.
– Эгле… У тебя есть идея? – Он говорил нарочито небрежно и буднично. – Почему Мартин не приходит в себя?
– Он на Зеленом Холме. – Эгле мигнула, будто в глаз ей попала соринка. – Они оба… там.
* * *
– Мама…
Ивга открыла глаза. Она лежала в черной траве, над холмом теряло цвет красноватое небо, делаясь серым. Мартин стоял над ней, на коленях, будто желая к ней прикоснуться и не решаясь. Она смутно видела его в полумраке; он снова был взрослый, с жесткой щетиной на впалых щеках, с лихорадочными глазами.
– Можешь встать?
– Дай мне руку, – прошептала она.
Много лет она не могла его коснуться, не почувствовав холода и боли, а теперь его ладонь была теплой.
Она поднялась и прислонилась к его плечу, пережидая головокружение. Ей не было холодно, она не чувствовала рядом инквизитора. Серое небо темнело, становясь черным.
– Мартин. – Она судорожно обняла его. – Мартин…
Он осторожно привлек ее к себе:
– Ты пришла за мной. Ты меня не бросила.
– Как я могла тебя бросить?! – Она потерлась лицом о его плечо, вытирая слезы. – Ты знаешь, что это за место?
* * *
– Это осколок… бывшей реальности. – Эгле прижимала пальцы к вискам, будто боясь, что озарение ускользнет и она перестанет понимать то, что теперь кажется совершенно очевидным. – Тридцать лет назад Ивга отрезала полтора месяца реальности, заключила в оболочку и оставила там свою тень… избыточную часть себя, вроде как ящерица, спасаясь, отбрасывает хвост. Она оставила призрак Матери-Ведьмы. Воронку в замкнутом пространстве. Для Матери и ее детей…
Она ждала, что он скажет – «Я тебе не верю», «Бред», «Этого не может быть». Но он молча смотрел на нее через комнату.
– Но Мартин… тоже ее ребенок. – Эгле сглотнула. – Поэтому он смог туда войти накануне… смерти. А Ивга… просто воссоединилась со своей тенью. Перешла в другой… носитель. Ее тело здесь, а сама она…
Эгле задержала взгляд на бледном, будто фарфоровом лице Ивги.
– «Осколок бывшей реальности», – повторил Клавдий, пробуя слова на вкус.
– Да. Мартин пошел туда, чтобы уничтожить Великую Мать и тем спасти Ивгу, он так думал. А Ивга ломанулась, когда он начал там умирать, она просто бросилась спасать, как утопающего…
Клавдий метнулся к компьютеру, уставился на экран, будто там ожидая увидеть подтверждение ее словам. Вытащил телефон:
– Арно, есть новости на сейчас? Экстренные вызовы? Тревога?
Выслушал ответ. Положил трубку. Посмотрел на Эгле; она испугалась, что он опять перейдет в оперативный режим, но он только поиграл желваками:
– Знаешь, чем флаг-ведьмы отличаются от прочих? Они прорицают. Могут видеть прошлое и будущее.
– Я просто сортирую информацию. То, что я слышала от Ивги, от старой ведьмы в ангаре, от девочки-навки…
– Я правильно понял, что Ивга и Мать-Ведьма – теперь одно целое, Ивга инициирована и собирает своих детей? И приближается Ведьмин век? Мир без людей, великая свобода?
– Вы шаблонно мыслите, – сказала Эгле. – По вашим инквизиторским лекалам.
– Какая ты все-таки прекрасная. – Он смотрел на нее не мигая, как сова. – Размер ставок в этой игре – представляешь?
– Как вы думаете, кто сильнее – Ивга, которую вы знаете, или призрак Ведьмы-Матери, выброшенный за ненадобностью? Ивге не нужна великая свобода, Ведьмин век и прочие спецэффекты. Ей нужно спасти сына.
Мартин, до подбородка укрытый пледом, едва дышал, был очень бледным, небритые щеки запали.
Эгле перевела взгляд на Ивгу; та лежала в раскладном кресле и, кажется, глубоко спала.
– Она спасет? – тихо спросил Клавдий.
* * *
– Все было по-другому, – пробормотала Ивга. – Большой супермаркет, вихрь, воронка, смерч поднял в воздух коробки, машины… промышленные холодильники… куски асфальта… и лошадей – там рядом, на поле, паслись лошади… и они летели в этой воронке по спирали, белые в темноте…
Вокруг сгущалась тьма – полная, кромешная, Ивга не видела стоящего рядом Мартина. Только полотнища, бесформенные тени в небе выделялись зеленовато-серыми пятнами, бесшумно двигались по кругу.
Она на секунду зажмурила глаза:
– Я создала это место. Я навела здесь морок. Я повесила солнце и выкрасила траву, чтобы мои несчастные дети вечно кружились у меня над головой… Я думала, так будет всегда, но я не справилась. Меня нельзя было оставлять в живых.
– Мама, – сказал Мартин. – Ты понимаешь, что могла вернуться сюда по своему желанию? Могла соединиться с ней и получить обратно твою свободу… Ты понимаешь, что все это время Ведьмин век был у тебя под рукой, стоило только захотеть? Она тебя звала! А ты не слышала зов!
– Слышала, – прошептала Ивга. – Я мечтала вернуться. Жалела… что отказалась от себя… себя настоящей… От потрясающего мира… ритма… власти… шествия…
– Тогда почему не вернулась?
Ивга молчала.
– Ты убила Мать-Ведьму, – сказал Мартин. – Ты, а не инквизитор с серебряным ножом. Когда отказалась возвращаться, когда отрезала ее от себя. Нет, можно пожалеть, конечно, что погибло такое славное чудовище. У которого предел мечтаний – остановить время, свернуть пространство, запустить вечную карусель по спирали… Тебе правда ее жаль? Честно?
– Ты веришь в то, что говоришь? – спросила Ивга шепотом.
– Что Мать-Ведьма лишена фантазии?
– Что ее больше нет!
– Я это видел, – сказал он после паузы. – Я пришел сюда, оказывается, не для того, чтобы убить ее, а чтобы развеять ее морок.
Ивга пошатнулась и чуть не упала. Повисла на его руке. Мартин поддержал ее:
– Посмотри вокруг – ее больше нет. Поверь наконец-то, что ее больше нет.
– Мартин… – прошептала Ивга.
И заплакала, потому что слов не осталось, только потрясенные слезы.
– Пошли. – Он обнял ее за плечи. – Пока мы оба живы… давай уходить отсюда.
* * *
Эгле плотнее прижала пальцы к вискам:
– Не спасет. Она не знает дороги. И Мартин не знает. И некому их вывести. Оттуда… кажется… я не вижу, – она в панике посмотрела на Клавдия. – Я не вижу, как они оттуда выйдут!
Картинка в голове, секунду назад такая четкая, развалилась осколками. Эгле почувствовала себя на экзамене, когда пришел сдавать физику, а билет вытащил по литературе. В голове выл ветер, как в пустой трубе: Мартин не вернется. Ивга не вернется. Оба угасают. Выхода нет.
– Успокойся, – тихо сказал Клавдий. – Эгле. Ты же боец. Отдохни минуту. И ты все увидишь.
Он постоянно держал ее будто на прицеле. Он ждал, что ее фантомное сознание вот-вот ее покинет, она попробует бежать… или напасть. И вот теперь его взгляд изменился.
– Эгле, – сказал он шепотом. – Мы не сдадимся, да? Мы вытащим их оттуда, правда?
* * *
Они шли, держась за руки, не видя ни травы, ни друг друга, и только воронка над вершиной холма, хоровод лоскутов и лохмотьев, напоминала им, что они не слепы.
– Я очень люблю тебя, – сказала Ивга. – Прости, я была к тебе… несправедлива. Я не права. Мне очень жаль. Я так по тебе скучала.
Она остановилась и потянулась вверх, и прижала ладони к его колючим щекам. Он накрыл ее ладони своими руками:
– Я столько крови тебе испортил… Я был такой идиот… Прости.
Она счастливо засмеялась:
– Мне кажется, что ты уехал надолго, а теперь вернулся. Я узнаю тебя… Твое лицо, твой голос… твой запах… Послушай. Даже если мы отсюда не выйдем… я рада, что ты рядом со мной. Мы просто будем здесь вместе. Не так плохо, да?
– Замечательно, – сказал он. – Но мы выйдем. Держись за меня, хорошо?
* * *
– Не выйдут, – сказала Эгле, глядя в полуоткрытые, пустые глаза Мартина на диване. – Если…
Она снова прижала ладони к вискам. Ей казалось, что она несется на роликовом поезде высоко в небе, кружится голова, а перед глазами мельтешат огни.
– Им надо осветить дорогу.
– Как?!
Эгле сглотнула:
– Это пространство ведьмы… там должны работать инквизиторские знаки. Я видела в Однице… такая штука в небе. Которая светится.
Клавдий провел рукой по воздуху, небрежный росчерк. Эгле зажмурилась: как будто взорвался осветительный прибор. Знак был похож на косую звезду, и несколько секунд очень болели глаза.
– Да, – сказала Эгле.
Клавдий взял с каминной полки маркер, нанес знак себе на ладонь, жестом попросил Эгле посторониться. Склонился над Мартином, поднес ладонь со знаком к его лицу:
– Март… иди к нам. Веди маму. Мы ждем.
Ничего не изменилось. Мартин дышал, но глаза оставались мутными.
Клавдий склонился ниже, коснулся губами уха Мартина и заговорил шепотом. Эгле нарочно отошла, чтобы не мешать. Клавдий говорил нежно, убедительно, повторял имя сына, но ничего не происходило, и Мартин не слышал.
Эгле закрыла глаза. Никаких прорицаний, только синтез информации.
– То же самое – нарисуйте у меня на руке, пожалуйста.
Он обернулся и посмотрел на нее, и от этого взгляда у нее подобрался живот:
– Что не так?!
– Инквизиторский знак на коже инициированной ведьмы… Это каленое железо.
Он тяжело поднялся. Подошел к Ивге, погладил ее по голове, поднес ладонь со знаком к ее глазам. Ивга не видела.
– У меня очень высокий болевой порог, – хрипло сказала Эгле.
Он снова посмотрел на нее, и она не могла понять смысл его взгляда.
– Они там заблудятся, – прошептала Эгле, – и никогда не вернутся в сознание. Вы не хотите своего сына назад? Вы не хотите вернуть Ивгу?! А я хочу! Я верну Мартина, и не надо мне мешать!
– Вы бредите, Эгле, – сказал он сухо. – Фантомное сознание строит у вас в голове воздушные замки. Я пошел на поводу… но слишком далеко заходить не буду.
Он опять обращался к ней на «вы», и это была плохая примета.
– Я не брежу. – Эгле смотрела ему в глаза. – Ну с вашим-то опытом – неужели не ясно, что я не вру?! Я точно знаю, что они там бродят в темноте, это не сон и не кошмар, их просто надо вывести! Подать знак! Вы же сами сказали, что мы не сдадимся! Сдаемся, да?!
– Я не стану сжигать вам руку.
– Я инициированная ведьма! И вы, и Мартин подписали документ, согласно которому нас можно пытать! Нужно пытать! Вы сами понимаете, какой вы лицемер?!
Он сузил глаза. Эгле испугалась. Он развернулся на каблуках и отошел подальше, в противоположный угол комнаты.
– Лицемер, – тихо повторила Эгле. – Лицемер. Тридцать пять лет во главе Инквизиции, а общего стажа лет пятьдесят…
– Пятьдесят пять.
– …И такие сверкающие доспехи. Такая щепетильность. Такая эмпатия. Сколько сотен раз вы пытали ведьму, хотела бы я знать.
– Эгле, заканчивай.
– Я еще даже не начинала. Время идет, они уходят все дальше, впадают в кому…
Он перешел в оперативный модус. Обомлев от ужаса, Эгле пересилила себя и посмотрела прямо на него.
Он не сразу, будто нехотя, вернул себе человеческий облик.
* * *
– Погоди, – сказала Ивга. – Давай отдохнем.
Он замедлил шаг:
– Может быть, отдохнем дома?
– Знаешь, – сказала Ивга, цепляясь за его руку, – мне кажется, мы не выйдем, Март. Я очень устала… У меня подгибаются ноги. Я хотела бы проснуться…
– Это не сон.
Он легко поднял ее над землей и взял на руки. Ивга судорожно обняла его за шею, но ничего не сказала. Через секунду успокоилась и задышала ровнее:
– Ты помнишь, как ты отлупил того мальчишку в детстве? А ведь он был старше…
– Ну мама. – Он улыбнулся. – Ты понятия не имеешь, сколько мальчишек я отлупил, пока ты не смотрела.
– Март, тебе не тяжело? Может, ты попробуешь выбраться… один?
Он не ответил.
– Прости, – сказала она испуганно. – Я не хотела тебя обидеть. Я так страшно боюсь тебя обидеть всегда… и постоянно нарываюсь.
– Ты не можешь меня обидеть, – сказал Мартин. – Никогда. Не бойся.
Он давно потерял направление. Он перестал считать шаги. Он не знал, вверх идет или вниз. Привыкший видеть в темноте, он не различал сейчас очертаний собственного носа. Темнота становилась плотнее, липла к лицу, будто паутина. Только упрямство заставляло его двигаться дальше. Тупое упрямство.
* * *
Клавдий принес нашатырь из кухонной аптечки. Скрутил жгут из льняной салфетки. Эгле наблюдала за его приготовлениями с плохо скрываемым страхом.
– Передумай, – сказал он мягко.
Она помотала головой. Нет, разумеется, она не передумает. Она идет напролом, как таран, и подчиняет Клавдия своей воле. Он не мог вспомнить, кто и когда в последний раз так сильно на него давил.
Он поставил на стол миску, доверху заваленную кубиками столового льда. Сел рядом на расстоянии вытянутой руки, протянул ей скрученную жгутом салфетку. Она взяла – выхватила – жгут из его пальцев, решительно сжала зубами. Протянула Клавдию левую руку. У нее была узкая белая ладонь с длинными пальцами. Клавдий взял эту руку в свои, Эгле дернулась от его прикосновения, но заставила себя расслабиться.
– Готова? – спросил он. – Точно?
Она кивнула.
Он начертил знак в одно касание, за долю секунды. Еле слышно зашипела кожа, Эгле закричала сквозь сжатые зубы и начала терять сознание. Он сунул нашатырь ей под нос.
Эгле закашлялась, разбрызгивая слезы. Выплюнула льняной жгут. Посмотрела на Клавдия мутными глазами, склонилась над Мартином и протянула над его лицом обожженную ладонь.
* * *
Вспышка ударила по слепым глазам, и Мартин на секунду зажмурился. Огромная белая звезда горела, как прожектор, над горизонтом, заливая светом призрачный пейзаж впереди, кусты, ручей – и дорогу, извилистую дорогу, ведущую прочь с холма.
– Что это? – прошептала Ивга, цепляясь за его шею.
– Выход, – сказал Мартин пересохшими губами. – Мы уходим отсюда, держись.
* * *
На неподвижном лице задрожали ресницы. Расширились ноздри, шевельнулись губы, будто Мартин пытался что-то сказать. Эгле оглянулась на Клавдия, будто спрашивая, видел ли он то же самое, не померещилось ли ей.
– Да?!
Клавдий бросился к Мартину, склонился над ним, вцепился в его руку: пульс участился.
– Да, – сказал он, не веря себе.
– Мартин, – лихорадочно зашептала Эгле. – Ну давай, ну! Выходи оттуда! Вставай!
Слезы и пот катились по ее лицу, падали крупными каплями на голое плечо Мартина, как будто шел дождь.
– Значит, я брежу? – бормотала она. – Значит, я строю воздушные замки, да?!
Мартин глубоко вздохнул. Клавдий вцепился в его ладонь:
– Март…
Мартин не двигался, его веки больше не дрожали, и губы не шевелились. Лицо застыло. Снова замедлился пульс.
– Мартин?! – Эгле трясла его. – Давай, ну давай!
Мартин не отвечал, и Эгле закричала – в ярости, тонко и зло, ее крик хлестанул по ушам. Качнулась люстра, опасно зазвенели окна, грохнулась рамка со стены, и стекло разлетелось вдребезги. Клавдий положил руку Эгле на плечо:
– Стоп.
Он боялся, что она не справится с собой, но она оборвала крик почти сразу, и ветер в комнате утих. Клавдий выпустил ее и отошел подальше. На секунду остановился рядом с Ивгой; та ничего не слышала, ни о чем не заботилась, ее лицо оставалось отрешенным и равнодушным.
– Но было же, – прошептала Эгле. – Мне же не померещилось. Он видел свет…
– Да. – Клавдий сделал круг по комнате, вернулся, поставил миску со льдом ей на колени. – Руку на лед.
Эгле посмотрела на обожженную ладонь и тут же в ужасе отвела глаза. Коснулась льда, содрогнулась; судорожно сглотнула:
– Клавдий… у вас есть дезодорант… или духи… или вытяжку включить… я не знаю… пахнет паленым, меня тошнит.
– Сейчас.
Он нашел среди хлама в кухонном ящике упаковку ароматических палочек, положил на тарелку и зажег сразу все. Заструился дым с терпким запахом можжевельника. Эгле по-прежнему сидела рядом с Мартином, зажмурившись, положив руку на лед, ее лицо было мокрым, капли срывались с подбородка.
– Надо еще, – сказала она хрипло.
– Нет.
– Еще! – Она открыла глаза и посмотрела на него бешеным волчьим взглядом. – Сейчас! Ну!
И протянула ему правую руку.
* * *
– Мартин… ты видишь, куда идешь?
Он понимал, что сбился с дороги, но не хотел признаваться и не хотел врать.
– Я пойду сама, – сказала Ивга. – У тебя ноги подкашиваются.
– Мама, я могу носить на плечах быка. А ты не бык, у тебя прекрасная фигура…
Зря он произнес такую длинную фразу. Дышать становилось все труднее – казалось, темнота пожирает воздух, но дышать темнотой нельзя.
– Март, – шепотом сказала Ивга и выпустила его шею. – Ну что ты как маленький.
Серые полотнища кружили по спирали, хотя вокруг не чувствовалось ни ветерка. Ни дуновения. Мартин понял, что со следующим шагом может упасть и выронить Ивгу и что лучше быть хорошим мальчиком и послушать ее сейчас.
Он поставил ее на землю, и ему сразу же захотелось сесть. А лучше лечь. И закрыть глаза.
– Пойдем. – Он не узнал свой голос.
– Ты знаешь, куда идти?!
– Мы должны двигаться. Мы должны…
Вспыхнул свет. Мартин прижал ладони к лицу, посмотрел сквозь пальцы; идя вслепую, он сбился с тропы, но теперь снова видел ее в нескольких шагах, извилистую, причудливую, как путь в лабиринте.
Белая звезда медленно гасла, снова оставляя их в темноте.
* * *
– Он почти смотрел на меня. Я видела. – Она положила обе ладони на лед и зажмурилась.
– Эгле, – сказал Клавдий. – Придумай что-то другое.
– Ничего не могу придумать. Надо светить, еще и еще. Сколько понадобится.
– У тебя есть третья рука?
– Клавдий, они умрут через несколько минут, – сказала она обморочным голосом. – Это место… схлопывается. Заканчивается. Превращается в ничто. Их надо вытащить, или всё. Вы боитесь? Я – нет. Мы должны это сделать. Скорее.
Она влекла его за собой, как река в половодье тащит вывернутое с корнями дерево.
* * *
Дорога издевалась над ними. Свет дважды манил их – затем, чтобы теперь они острее почувствовали обреченность.
– Дело во мне, – сказал Мартин после долгой паузы. – Я принадлежу этому месту.
– Это малодушная чушь, это на тебя не похоже.
– Не хотел тебя огорчать, – сказал он глухо. – Но я… умелый, искусный, прирожденный палач. Хорошо, что ты никогда не узнаешь подробностей.
Ивга почувствовала, как поднимаются дыбом волосы на голове.
– Неправда.
Он остановился:
– Правда. Я останусь здесь. Так будет лучше. Иди сама. Иди на свет.
– Нет. – Она уцепилась за его руку.
– Мама, ну подумай ты об отце. Пожалуйста. – Он тяжело опустился на траву.
– Быстро встал! – Ивга рявкнула, как никогда в жизни на него не кричала. – Поднялся! Пошли!
Она тянула его за руку, но у нее не было шансов – Мартин с каждой секундой становился все тяжелее.
Вспыхнула звезда над горизонтом. Открылась тропинка выше по склону, каменный уступ и проем в зарослях.
– Март, смотри, – она заговорила другим голосом, – надо подняться наверх, помоги мне, там высокий камень…
На этот раз он дал себя сдвинуть с места. Уступ был и правда высокий, выше Ивги. Мартин, тяжело дыша, подставил ей сплетенные ладони, подтолкнул вверх. Она вскарабкалась на камень, протянула ему руку:
– Давай.
Свет погас.
– Мартин?
Его не было рядом.
– Мартин?! – Ивга заметалась. – Где ты?
Над горизонтом взошла новая звезда, и Ивга увидела выход. Прямо перед собой.
– Март, я без тебя не уйду! Или вместе, или никак!
Она замерла на краю скалы:
– Можешь быть кем угодно, хоть палачом, хоть золотарем, я забираю тебя – любого! Хоть в крови, хоть в дерьме, ты мой сын! Понял?!
– Мама…
Она поймала его за руку. Как тогда, в воронке, уносящей его в ничто.
* * *
Ивга открыла глаза и в первый момент ничего не увидела, кроме фотографии Мартина на каминной полке.
Она пришла в ужас оттого, что и черный холм, и темнота, и зависшая над горизонтом звезда, показавшая выход, были сном или бредом. Она вскочила, обливась холодным потом, и увидела Мартина на диване, а рядом Клавдия – и Эгле, очень бледную, залитую слезами. Ивга, наверное, издала какой-то звук, потому что оба обернулись и посмотрели на нее, и Ивга убедилась, что на мокром лице у Эгле не горе, а другое выражение. А какое, она не смогла понять.
Клавдий метнулся к Ивге и порывисто ее обнял. Положив голову на его плечо, Ивга на секунду зажмурилась, а когда посмотрела снова – Мартин пошевелился на диване и попытался сесть. Ивга, шатаясь, опираясь на руку Клавдия, пошла к сыну, комната казалась огромной, как поле. Эгле посторонилась, почему-то пряча руки за спину. Ивга села рядом с Мартином и склонилась над ним в тот момент, когда Мартин открыл глаза.
* * *
Эгле вышла на кухню, чтобы не мешать им. Сунула руки под струю холодной воды. Клавдий вышел сразу за ней, открыл морозильную камеру и молча выгрузил в раковину новый пакет столового льда. Эгле благодарно кивнула.
Она держала руки на льду, пока Клавдий, стоя в дверном проеме, смотрел в глубину гостиной.
– Как они? – шепотом спросила Эгле.
– Неплохо, – отозвался он. – В последний раз они так обнимались, когда Мартину было лет восемь…
Эгле наблюдала, как заполняется водой раковина, как всплывают кубики льда, как медленно плывут по кругу:
– А… когда… придет конец моему фантомному сознанию?
– Я не очень близко стою? Отойти подальше? – спросил он глухо.
– Нормально. – Эгле не смотрела на него. – Можете стоять хоть рядом. Только оставайтесь в этом… нейтральном.
– Да, – сказал он. – Договорились.
Он подошел и перекрыл кран. Достал из морозильника новый лед. Высыпал в раковину.
– Спасибо, – сказала Эгле. – Почти не больно. Просто руки замерзли… окоченели. И очень хочется жить. Мне, кажется, уже давно так сильно не хотелось жить.
– Неужели ты думаешь, что я кому-то позволю тебя тронуть?
– Ведьмы в неволе редко дотягивают до пенсии.
– Давай сейчас не говорить о будущем. – Он закурил. – Есть эта минута, надо ее проживать…
Он показал ей сигарету; Эгле кивнула. Клавдий дал ей затянуться из своих рук. Эгле выдохнула, благодарно улыбнулась:
– Кем бы вы стали, если не инквизитором?
– Понятия не имею. – Он честно подумал. – Но точно не фермером. Меня с детства ненавидят гуси, преследуют толпой и щипают за ноги.
Эгле хрипло засмеялась:
– Хотела бы я на это взглянуть…
– Многие хотели бы, – серьезно сказал Клавдий. – С попкорном. В первом ряду… Кстати, я посмотрел «Железного герцога». Костюмы – лучшее, что там есть. Все остальное мне показалось довольно-таки заурядным…
Он еще раз дал ей затянуться. Эгле отстраненно подумала, что он сейчас ее убьет, что он забивает ей баки, отвлекает, дает покурить перед казнью, что перейти в оперативный режим для него – дело секунды.
– Не бойся, – сказал он быстро.
– Я не боюсь. Жить хочу… но смерти не боюсь.
– Значит, будешь жить.
– Давайте не говорить о будущем. – Она грустно улыбнулась. – Есть эта минута, надо ее проживать…
Что-то изменилось в кухне. Морозом потянуло из дверного проема. Эгле опустила глаза: Мартин стоял в дверях.
– Вот и ты, пошли со мной. – Клавдий походя утопил сигарету в пепельнице, двинулся на Мартина, будто собираясь сбить его с ног, ринулся, как тяжелый танк на кролика. – Идем, Мартин, надо поговорить…
Мартин смотрел на Эгле. Она предпочла бы еще раз сунуть руки в огонь, чем ощущать на себе этот взгляд.
– Я сказал – идем. – Клавдий повысил голос. – Куратор, у меня для вас срочная информация, это приказ, идемте…
– Нет, – очень тихо отозвался Мартин, и от звука его голоса Эгле затряслась. – Не в этот раз. Нам с Эгле не нужны посредники.
* * *
Клавдий понял, что не сдвинет его с места. Что ни криком, ни шипением его не проймет, что никакого приказа сын не послушает; он встал между Мартином и Эгле, загораживая ее собой:
– Покажи руку.
Мартин поднял левую ладонь, перепачканную высохшей кровью: сквозная рана затянулась.
– Спроси у нее, куда девался смерть-знак, – сказал Клавдий. – Давай, сейчас, при мне.
– Не надо, – слабым голосом попросила Эгле. – Клавдий, он прав… Мы сами договоримся. Мы же не дети.
Он не мог ни помочь им, ни помешать. Он ничего не мог для них сделать.
И он вышел, сжав зубы, оставляя этих двоих наедине.
* * *
Эгле смотрела на лед, розоватый от ее крови, на тонкий ледяной барьер между своими обожженными руками и всем остальным миром. По ее спине, по шее, по плечам бежали от затылка ледяные мурашки.
– А я уже почти поверил, что все кончится хорошо, – сказал Мартин еле слышно.
– Что значит – «хорошо»? – Она стояла к нему спиной. – Ведьмы не будут убивать инквизиторов, потому что никакого Зеленого Холма больше нет. Ивга может спать спокойно, потому что вы с ней разрушили призрак Ведьмы-Матери. Ты выжил, хотя был обречен – но это мелочь, конечно, побочное явление. Чего тебе еще? Каких тебе розовых летающих слонов, чтобы ты наконец сказал – вот теперь хорошо?!
Он молчал.
– Просто цена, – другим голосом сказала Эгле, – которую надо было заплатить. Ни о чем не жалею, кроме того, что мы с тобой не успели съездить в круиз.
– Покажи руки.
Не оборачиваясь, она подняла руки, будто сдаваясь, и снова опустила в воду.
– Свет-знак? – спросил он очень глухо.
– Не знаю. Я не училась в инквизиторском колледже.
– Четыре раза, – прошептал он.
– А сколько надо?! – Ей было все труднее сопротивляться. Она ощетинилась, заставляя себя возненавидеть его.
– Эгле, – сказал он тихо, – посмотри на меня, пожалуйста.
– Я помню, как ты выглядишь.
– Пожалуйста, посмотри. Я очень прошу.
Она повернула голову. Он стоял в дверях кухни, голый до пояса, обросший бородой, светлые волосы прилипли ко лбу. И он был, наверное, в нейтральном модусе – в глазах Эгле выглядел совершенно таким же, как раньше. Он разглядывал ее, будто впервые видел; будто собирался писать ее портрет. Будто проверял, не двойник ли она, не подменыш.
– Сколько прошло… после инициации?
– Не знаю. – Эгле не врала, у нее сбился счет времени. – Часов девять. Клавдий сказал, максимум двадцать четыре…
– А что он еще сказал? Что ты – кто?
– Флаг-ведьма. – Эгле опустила глаза. – Мартин, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. У меня не было выхода. Прости.
– Я тебе неприятен? – спросил он тихо. – Ты меня боишься?
– Нет, – пробормотала Эгле с небольшой заминкой. – Я слишком хорошо тебя знаю.
– Я изменился.
– Нет, – сказала она убежденно. – Я же вижу, что нет.
Он несколько секунд смотрел молча, будто решая, можно ли ей верить. Потом снова разлепил губы:
– Можно я подойду?
Держа в каждой ладони по пригоршне льда, она вынула руки из раковины:
– Подойди.
Он медленно пошел через кухню. Какая огромная кухня в этом доме, обреченно подумала Эгле. Здесь можно в футбол играть. По мере того как Мартин приближался, она чувствовала, как бешено мечутся ледяные разряды на коже, как трещат, поднимаясь, волосы.
Он остановился напротив, в нескольких шагах, на расстоянии, приличном для чужого человека. Очень внимательно стал ее разглядывать – не глазами; у Эгле таял в ладонях лед, и вода капала на пол.
– Больно? – спросил Мартин.
– Уже нет.
Он нарушил расстояние, на котором обычно держатся чужие люди. Подошел вплотную, положил ей правую руку на плечо:
– А так?
Ее затрясло. Его ладонь казалась ледяной и горячей одновременно.
– Мартин, что ты со мной делаешь? – Она боялась прикусить язык, так сильно стучали зубы.
– Пока ничего, – сказал он медленно. – Ты мне позволишь перейти в оперативный?
Эгле зажмурилась:
– Нет. Не надо портить последние минуты. Когда я тебя забуду, стану злобной тварью – делай что хочешь.
– Ты же сказала, что не боишься.
– Я не хочу тебя видеть… таким. На прощанье.
– Ты мне всегда доверяла. Пожалуйста, поверь сейчас.
– Ну давай. – Она с вызовом уставилась в его зрачки. – Все равно.
Не выпуская ее плеча, он изменился. Эгле широко открыла глаза: Мартин не был похож на отца. Он не казался ходячей мясорубкой. Хищный, бронированный, опасный – но не отвратительный, не жутко-пугающий. У старшего и младшего Старжей была, конечно же, совершенно разная оперативная история.
Эгле разжала ладони. Остатки талого льда со звоном посыпались на пол. Мартин смотрел на нее, казалось, он видит ее насквозь, как аквариум.
Потом он вернулся в нейтральный модус. Его волосы стояли дыбом, и веко дергалось.
– Что?! – в ужасе спросила она.
Он обнял ее – рывком. У Эгле перехватило дыхание – ей показалось, она ныряет в водоворот, горячий, ледяной, колючий, без дна. Он сдавил ее так, что хрустнули ребра, оторвал от пола, замер, держа на весу, судорожно прижав к себе.
– Мартин, – прошептала она растерянно.
Он приблизил губы к ее уху:
– Это не фантомное сознание.
Она содрогнулась:
– Скажешь, я не флаг-ведьма?!
– Ты флаг-ведьма. – От прикосновения его губ у нее растекались мурашки по коже. – Но кое-кто еще. Ты никогда не станешь злобной тварью. И уж конечно ты никого не забудешь.
У Эгле закружилась голова, Мартин осторожно поставил ее на землю, но рук не разжал.
– Розовые л-летающие с-слоны, – пробормотала она, запинаясь.
– Ты сказала – «просто цена». А это не просто цена. За розовых слонов такую цену не платят.
Ее колени подкосились, она села на пол. Мартин поддержал ее и опустился рядом.
– Эгле, прости меня.
– Принято. – У нее все плыло перед глазами. – Мартин… кто я такая? Теперь?!
– Кто ты такая, – сказал он с безумной улыбкой. – Кто же ты такая…
Он вскочил, склонился над раковиной, полной льда, и погрузил туда голову. Выпрямился: вода с волос лилась на его голые плечи, смывая высохшую кровь.
– Мартин. – Эгле испугалась. – Что ты там увидел?!
– Вставай. – Роняя капли, он осторожно поднял ее с мокрого пола, усадил на стул. – Я могу быть не прав… Хорошо бы, конечно, чтобы прав, я ведь не дурак, да? Ты действующая ведьма, ты много чего можешь… Можешь открыть окно?
Эгле порывисто вздохнула. Отлетела, распахиваясь, рама, хлынул снаружи поток зимнего воздуха с глубоким запахом хвои. Прошелся сквозняк по кухне. Окно захлопнулось, стекло зазвенело и чудом не разбилось.
– Хорошо. – Он казался довольным. – Покажи, как ты прячешься.
– Мартин… – Ей становилось все страшнее.
– Не бойся. Просто покажи.
Эгле зажмурилась, укутывая себя мороком.
– Браво. – Он начертил в воздухе знак, и морок распался. – А теперь я тебе кое-что покажу…
Он взял с полки фарфоровое блюдо, расписанное синими и золотыми цветами. Подержал в руках и выпустил, блюдо разлетелось осколками по всей кухне. Эгле вздрогнула.
– Почини, – мягко сказал Мартин.
Эгле взглянула на него со страхом. Он улыбнулся и кивнул. Эгле обреченно посмотрела на осколки блюда: они казались фрагментами головоломки. Легкой. Детской. Гладкие, с острыми краями. Синие и золотые. Они тянулись друг к другу, они мечтали вернуть целостность; она помогла им только чуть-чуть.
Мартин поднял с пола целое блюдо. Посмотрел на просвет. Щелкнул ногтем по золотой кайме: блюдо зазвенело.
– Мартин, – жалобно сказала Эгле. – Объясни мне.
– Не могу, – сказал он с нервным смешком. – У меня одно объяснение: когда делаешь что-то, чего раньше никто не делал, становишься кем-то, кем прежде не был никто.
Он двумя руками взял ее за запястья. Эгле посмотрела на свои ладони: черные клейма с двух сторон. Бесчувственные скрюченные пальцы.
– Почини, – сказал Мартин.
– Март…
– Не задумывайся. Рыба не учится плавать. Давай.
Он положил ее руки поверх своих – ладонями кверху.
Эгле сглотнула. Сосредоточилась. От сморщенной паленой кожи повалил пар. Ладоням сделалось горячо, но не больно. Опадала хлопьями, как черный снег, мертвая горелая плоть, из-под нее появлялась новая, пальцы дернулись и распрямились. Через минуту на ее руках остались тонкие розовые шрамы, в которых отдаленно угадывалась звездочка свет-знака.
– Мартин… это что?!
– Традиция, – сказал он и снова обнял ее. – Женщины нашей семьи раз в жизни совершают чудо.
