Лина открыла глаза, села в постели и сладко потянулась. Оглянулась. Чистая комнатка – белые обои, неброская черная мебель, окно наглухо зашторено, зеленоватый мягкий свет исходит из настенного бра. Похоже на гостиницу – недорогую, но приличную, не чета дрянному мотелю «Сияющие сердца». Приятное местечко.

Лина откинула одеяло. Так-так, тонкие голые ножки. Пожалуй, слишком тонкие – похудела она в последний месяц сверх всякой меры. Зато ножки здоровые. Уродливый красный рубец на бедре – через неделю побелеет, как это случилось со всеми ее пулевыми дырками, но, увы, не исчезнет совсем. Что еще? Большая мужская рубашка в клеточку – надо полагать, принадлежащая Умнику. Что там, под рубашкой? Лина вздернула сорочку вверх и обнаружила трусики – женские, слава богу, не мужские, но совсем не ее, линины. Красненькие такие. Лина никогда не носила красного белья. Будем надеяться, что трусики новые, специально купленные для Лины, не ношенные другими девочками – подружками Умника.

Вот значит, как. Носил ее Умник на руках, раздевал, мыл, одевал, а она ничего об этом не знала – находилась в глубоком отрубе. Жаль, жаль. Пропустила самое интересное. Впрочем, есть еще возможность наверстать.

Лина спустила ноги с кровати, босиком пошлепала к шкафу, открыла створку, увидела ряд вешалок. Ага-ага, куча новых белых сорочек, пара приличных мужских костюмов – целеньких, без дыр в спине. Похоже, Умник не стеснен в средствах – часто покупает новые пиджаки и прорезает в них отверстия для своих шлангов по мере надобности. А вот и линина одежка – черный байкерский комбез. Где тут у нас входные-выходные прорехи на ноге? Нету. И быть не может, потому что комбезец, оказывается, новый, более того, новейший. Лина оттянула воротник, посмотрела на внутреннюю метку. Вот оно – «DС, IAtr» – двойной кевлар, улучшенная авторегуляция температуры – чтобы в оной двойной бронезащите не свариться. Такой костюмчик, пожалуй, пуля джинна Руди не взяла бы. Спасибо за подарок, милый Умник. Очень дорогой подарок, смеем заметить.

Умник взял ее на содержание? Новый папик взамен злодейски убиенного Виктора Дельгадо? Посмотрим, посмотрим… Умник, конечно, весьма привлекательный представитель племени мужчин, но и Вик был хоть куда, а оказался распоследней сволочью. И вот что еще несомненно – Лина нужна Умнику не просто как девочка в постель, а для чего-то большего.

Умник уже знает, что она – переделанная. Откуда, интересно?

Девушка Лина нужна всем. Всем нужно ее тело. Но думает ли хоть кто-то о ее душе?

Щелкнула ручка, открылась дверь и в комнату ввалился Умник собственной персоной – небритый, пованивающий потом и весьма раздраженный. Он прошлепал к столу, шваркнул на него тяжелую грязную сумку, повернулся к Лине.

– Привет, детка. Как ты?

Вот и все. Вот вам нежная встреча. Прочь сантименты.

– Я в порядке, – сказала Лина. – Что-то не так? Ты весь встрепанный.

– Все не так. Одевайся. Быстренько.

– Мне надо в душ.

– Некогда. – Умник протопал к шкафу, не слишком вежливо отодвинул Лину плечом, открыл вторую створку, достал с полки красную футболку, протянул девушке.

– Где ты взял это? Купил?

– Нет, украл, – бросил Умник.

– Я не ношу красного белья.

– Извини, не знал. В следующий раз украду что-нибудь белое.

– Умник, подожди…

– Значит, так, – сказал Умник, – через пять минут сюда придет куча громил, вырожденцев и отморозков, местных хозяев жизни. Это очень невоздержанные люди, уверяю тебя. И я не хочу, чтобы они пялились на твои голые ноги и пускали слюни. Поэтому одевайся побыстрее, Лина. Возьми тот комбинезон, – он ткнул пальцем в шкаф.

– Его ты тоже украл? – спросила Лина, сбрасывая рубашку.

– Купил, – буркнул Умник, и не думая отворачиваться, весьма непринужденно разглядывая линину грудь. – Все я тебе купил, детка. Извини, что не позаботился о кружевном лифчике. Мне он почему-то показался лишним.

– Не злись, – сказала Лина, прыгая на одной ноге и пытаясь попасть другой в штанину комбеза. – Не будь злюкой, тебе это не идет. Я знаю, что ты хороший.

– Я очень хороший, – без лишней скромности согласился слик. – Только меня все достали. Очень достали.

– И я достала?

– Ты – нет. Пока не достала.

– А если достану?

– Ты? – Умник усмехнулся. – Ты невинный воробышек, детка. Ангел с крылышками. Ты представления не имеешь, до какой степени ты чиста и хороша. В этом поганом месте толпа настоящих доставал – не чета тебе.

– Где мы? В гостинице?

– В гостинице? – Умник покачал головой. – Ближайшая гостиница отсюда километрах в пятнадцати… впрочем, не советую подходить к ней даже близко. Мы в Гнилом Гарлеме, милая. Сто восемнадцатая улица, Лексингтон. Не слышала о таком веселом местечке?

Лина слышала. Восточный Гарлем – гадюшник намного хуже Синего Квартала. Бывшее негритянское гетто, а ныне просто трущобы, пристанище для опустившихся типов, алкоголиков, наркоманов, нелегальных эмигрантов, грабителей, автоугонщиков и прочего преступного сброда. Слики, несмотря на свою вызывающую маргинальность, работали, производили продукцию и весьма удачно ей торговали. Те же, кто обитал в Гнилом Гарлеме, давно перешли в категорию отбросов общества – неистребимую, неизбежную в любом государстве вонючую разновидность социума.

– Почему Гарлем? – спросила Лина. – Почему мы не спрятались в Синем Квартале?

– Там уже не спрячешься. Джинны, копы и прочая брейнвошевская братия торчат на каждом углу. Устраивают обыски во всех домах – по списку, без исключения. Ищут нас с тобой.

– А здесь не ищут?

– И здесь начали. Я дал тебе три дня, чтобы отлежаться. Три дня – нам повезло, мы получили отсрочку, пока джинны шерстили сликовскую зону. Но теперь они шарят по всем трущобам. Сегодня они пришли сюда.

– И что? Опять бежать?

– Мы пересидели бы здесь, – уверенно сказал Умник. – Никто бы нас здесь не нашел, я вбухал в это убежище кучу бабок и уверен в его надежности на триста процентов. Но тут нам не дадут отсидеться. Я всегда хорошо платил местным царькам – они прикрывали меня по всем статьям. Увы, сегодня они решили, что я слишком опасен. Им почему-то резко захотелось тишины и спокойствия. Сейчас придут нас выпроваживать.

– Они нас не пристрелят?

– Неправильный вопрос, Лина. Правильный вопрос звучит так: «Ты, Умник, их не пристрелишь»? Отвечаю – не пристрелю. Во всяком случае, постараюсь не пристрелить. Хотя очень хочется. Меня не оставляет мысль, что эти ублюдки еще могут мне пригодиться – когда-нибудь, при гипотетической, микроскопически малой вероятности, что я сюда вернусь. И вообще – не люблю палить без необходимости.

– А что, часто приходится?

– Всякое бывает, – Умник пожал плечами.

– Кто ты такой? Ты ведь не простой слик, да?

– Чушь собачья. Я просто слик. Во всяком случае, был им до последнего времени. А теперь, как видишь, вокруг сплошной форс-мажор, – Умник удрученно махнул рукой. – При таком раскладе любой станет непростым – если хочет выжить, конечно.

В коридоре послышался топот, громкие голоса, в дверь замолотили кулаком.

– Пришли, – недовольно констатировал Умник. – Сядь на кровать, солнышко, и молчи. Ради Бога – ни слова. Прикинься немой.

Он щелкнул замком и в дверь ввалились пятеро – три чернокожих, два латиноса, все в черных костюмах, в черных рубашках со стоячими воротниками, с толстыми золотыми цепями на бычьих шеях. Словом, милая публика. Четверо встали у стен, подперли их могучими плечами, пятый – толстый, бритый наголо негритос в козлиной бородке – плюхнулся в кресло, картинно закинул ногу на ногу и положил на колено руку, в коей содержался неправдоподобно огромный пистолет.

– Умник, – сказал он, – мы тебя уважаем, но у нас из-за тебя охренительные проблемы. Сегодня опять была облава, и загребли больше сотни людей. Из них – восемь наших людей, в том числе Ривейроса и Мака. Это, понимаешь, совсем грустно. Это наводит на всякие мысли.

– Здесь меня не найдут, ты это знаешь, – сказал Умник. – И я заплатил вам на десять лет вперед, чтоб меня не трогали, много заплатил. Это не считается?

– Ты уйдешь отсюда прямо сейчас, вместе со своей телкой. Ты выйдешь из этого гребаного подвала, и сядешь на свой байк, и свалишь из Гарлема. И мы ничего тебе не сделаем. Считай, что ты заплатил именно за это, парень. И вот что я еще скажу – тебе сильно повезло. Потому что кому другому за Ривейроса и Мака я прострелил бы башку прямо сразу, без базара. Тебе повезло.

– Ладно, мы уйдем, – кивнул Умник. – Только не на байке. Байк я оставлю в подарок лично тебе, Хью. Это хорошая машина, Хью, езди на ней, тебе понравится. А мы уйдем так, как нам нужно.

– А я сказал – ты сядешь на байк! – негр Хью поднял пистолет и направил его на Лину. – Ты знаешь, как мы любим марджей, – Хью провел пальцем по горлу. – Марджам здесь хана – сразу, насмерть. Ты единственный мардж, которому мы разрешили жить в нашем городе, жить здесь, жрать здесь, срать здесь, спасаться от легавых, трахать красивых девочек, которых ты привозишь с собой. Потому что ты был клевым парнем, Умник. Был. Теперь из-за тебя взяли Ривейроса и Мака, и ты стал персоной нон грата. Ты знаешь, что это такое?

– Знаю, – спокойно сказал Умник. – Хорошо, Хью, я сделаю так, как ты говоришь. Не психуй. Опусти пушку.

– Не опущу. Пока ты не сядешь на свой гребаный байк, я буду держать пушку на твоей девочке. Ты сядешь на колеса, и телка сядет сзади тебя, и мы вывезем тебя из нашего города – с почетным сопровождением, с эскортом, чтоб ни одна сука тебя не тронула. А потом ты выедешь из нашего города, и я хочу, чтобы твоя железная рожа никогда больше здесь не появлялась. Потому что Ривейрос и Мак сюда уже больше не вернутся – им нарисуют по пожизненному, и я это знаю, как свои пальцы. И сегодня вечером я буду плакать по ним, и кидаться на стены, и думать о том, какое же я дерьмо, что не шлепнул тебя. Но вот такой я человек – у меня свои понятия о совести, и я позволяю тебе ехать. Езжай, Умник, пока тебе дают ехать, спасай свою жопу, спасай маленькую жопку своей девочки и радуйся жизни.

– Понятно, – коротко сказал Умник. – Извини, что так получилось, Хью. Ключи от мотоцикла можно взять?

– Бери. Только быстро.

Умник повернулся, добрел до сумки, валяющейся на столе, с треском расстегнул молнию.

Следующая секунда: Лина видит, как на физиономии Умника появляется свинячье рыло противогаза. Еще секунда: Умник, не глядя, бросает назад через плечо зеленый кругляш размером с теннисный мяч. А дальше мяч лопается в воздухе с негромким хлопком, в комнате появляется облачко сизого дыма. Гремит выстрел, это Хью стреляет в Лину. Лина, задыхаясь, падает на кровать, но можно было и не падать, потому что Хью промазал, послал пулю в потолок, вырубился до того, как нажал на курок, обмяк в своем кресле. И остальные обмякли, расплавились, сползли амебами по стенам – аморфно, беззвучно, безвольно. А Лина умирает, хватает ртом отравленный воздух, и все равно до сих пор жива, даже не потеряла сознания, даже все понимает, только вот никак не может сделать вдох.

Вот идет Умник. Двигается медленно, плывет в сгустившейся атмосфере. Несет в руке никелированную пушку – не пистолет, но что-то очень похожее. Оттягивает пальцами бронированный воротник Лины, приставляет к ее шее ствол и нажимает на спусковой крючок.

Пух!

И Лина начинает оживать – клетка за клеткой, нейрон за нейроном.

Умник не тратит времени – деловито сдвигает в сторону кровать вместе с Линой, взрезает ножом линолеум на полу, сдирает его, обнажает металлический люк, набирает на пульте комбинацию цифр. Люк поднимается. Умник вскидывает Лину на правое плечо – в левой руке сумка, – и прыгает в люк. Мягко приземляется, пружиня ногами. Крышка люка бесшумно закрывается над головой. Наступает темнота.

– Адью, уроды, – говорит Умник.

– Ты как, Лина? – спросил Умник, стоя на коленях рядом с Линой.

Опять – «Ты как?» Мог бы придумать что-то более свежее, для разнообразия.

Лина попыталась ответить, но из глотки исторгся только мучительный лающий кашель.

– Потерпи немного, – сказал Умник, – через пару минут пройдет. Я ввел тебе антидот.

Он поднялся, воткнул фонарик в землю, на потолке высветился люк с воротом-штурвалом. Протянул руки вверх и закрутил штурвал до отказа.

– Вот так, детка. Минут десять форы у нас есть. По-другому никак не получается, извини.

– Что это было? – просипела Лина.

– Граната с паралитическим газом.

– Решил меня отравить, да?

– Не тебя – их. Тебя так просто не отравишь, с твоей-то утилитой детоксикации.

– Все равно… Почему меня не предупредил?

– Я же сказал – извини.

– Зачем надо было их травить? Они бы вывели нас из своей зоны, безопасность нам гарантировали…

– Они собирались подставить нас. Отдали бы нас прямо в лапы джиннам. Потому что если мы свалим отсюда незаметно, то какая в том польза для этих бандюганов? Джинны не узнают, что мы ушли из района и будут продолжать облавы.

– А байк? Мы доберемся до твоего «Урала»?

– Нет, конечно. Байк придется бросить.

Такая вот история получается – грустная, способная вогнать в слезы любого байкера. Сперва линин мотоцикл бросили, теперь – мотоцикл Умника.

Лина поднялась на ноги, отряхнула землю с комбеза. Умник подошел к ней, положил ладонь на ее щеку. Погладил – настолько нежно, насколько позволяла его рука, мозолистая и шершавая как напильник.

– Не печалься, солнышко, – сказал он. – Когда будем дома, куплю тебе велосипед. Даже два велика – будем гонять с тобой наперегонки. Это полезно для здоровья – ездить на велосипеде. К тому же экономия бензина. Бензин нынче дорог.

– А где это – дома?

– Дома – это дома, – грустно вздохнул Умник. – Дома хорошо. Похоже, пришла пора туда вернуться. Я слишком засветился здесь.

– Поедем с тобой в Европу, да?

– Приблизительно.

– И что там? Ты ведь собирался найти там жену из местных. А как же я?

– Тебя удочерю, – улыбнулся Умник.

– Железно?

– Заметано!

– И наследство мне оставишь?

– Рано пока о наследстве говорить.

– Почему?

– Потому что откидывать копыта в мои ближайшие планы не входит. – Умник наклонился, поднял с земли фонарь. – Уходим отсюда. Не отставай.

Сверху, из-за люка уже слышалась возня, удары по металлу. Умник повернулся к Лине спиной и побежал размеренной спортивной трусцой. Лину совсем отпустило – она поспешала за сликом, дышала легко, не думала ни о чем – только о том разве что, что приятно бежать в прохладной подземной темноте, автоматически двигать ногами, отталкиваться ногами от мягкой, доброй земли и ни о чем не думать.

Через десять минут туннель закончился, уперся в бетонную стену с ржавой дверцей. Умник размотал проволоку, стягивающую замочные ушки, со скрипом открыл дверь.

– Это колодец. Лезем наверх. Не сорвешься? Голова у тебя от высоты не кружится?

– От такой – нет. – Лина усмехнулась, вспомнив, как несколько дней назад летела вниз с пятнадцатого этажа. – Лезь, Умник, не волнуйся. Со мной все в порядке.

Умник сунул фонарь за брючный ремень и нырнул в шахту. Уцепился за скобу, протянул руку Лине, убедился, что она стоит обеими ногами на ступеньке, и ловко, по-обезьяньи, понесся вверх.

Лина старалась изо всех сил, но так и не догнала шустрого марджа. Когда она, порядком запыхавшись, ткнулась ему в ноги, он уже сдвинул крышку канализационного люка и высунул голову наружу, в открытое пространство улицы.

– Ну что? – прошептала она.

– Порядок! – Умник подтянулся, и выпрыгнул наверх, едва не съездив ботинками Лине по носу.

Лина осторожно высунула голову из люка. Вечерело. Серые сумерки ползли по захламленной, заброшенной улице. Развалины домов, тлен и запустение – обстановочка еще хуже, чем в Синем Квартале.

– Вылезай, – сказал Умник, – хватит таращиться. Дай руку.

Он рывком выдернул Лину на поверхность. Потом поставил сумку на землю, убрал фонарь, достал фляжку и сделал большой глоток.

– Что там? – спросила Лина. – Что-нибудь крепкое?

– Вода. Алкоголь замедляет рефлексы, сейчас не до него.

– А выберемся отсюда – напьемся?

– Угу, – Умник кивнул без особого энтузиазма.

– Как свинюшки напьемся, да?

– Сперва выбраться надо, – сказал Умник. – А это не так легко, детка. Впрочем, сейчас уточним. Я сканирую улицу.

– Ага, знаю. В твоей железной нахлобучке на голове – куча всяких приборов.

– Есть, нашел! – Умник поднял указательный палец. – Нашел. Ближайший джинн – в трех улицах от нас. Засечь его нетрудно, поскольку он то и дело связывается со своими коллегами. У агентов СГБ – свой вид связи, особая волна, они полагают, что услышать их невозможно, но не догадываются, на что способна продвинутая сликовская снаряга.

– А нас не засекут?

– Пока – нет. У меня пассивный сканер – он не издает сигналов, которые можно уловить.

– И что дальше?

– Идем туда. – Умник показал рукой вдоль улицы. – Ты впереди, я метрах в двадцати за тобой. И не удивляйся, если оглянешься и не увидишь меня. Я буду это… слегка прятаться.

– То есть ты меня как приманку используешь? – не веря своим ушам, спросила Лина.

– Типа да.

– Ну не фига ж себе! – возмутилась Лина. – Нет, я так не согласна! А вдруг ты меня бросишь?

– Делай, как я тебе сказал, – сказал мардж. – Делай, как говорит тебе умный Умник, и все будет в порядке. А будешь рыпаться – брошу тебя прямо сейчас.

– Умник, мне страшно!

– Очень хорошо, что страшно. Нормальная реакция. Если б тебе не было страшно, я бы подумал, что ты дурочка. Ты ведь не хочешь, чтобы я так подумал?

– Нет.

– Тогда вперед. Держись ближе к левой стене. И все время прямо – никуда не сворачивай.

– Дай мне тогда хоть какое-нибудь оружие. Пушка у тебя есть?

– И что ты будешь с ней делать? Стрелять? Приманишь джиннов со всей округи.

– Ну ладно, ладно. Иду.

Лина пошла по тротуару – медленно, осторожно, ступая словно по минному полю, ругая себя за то, что согласилась. Вот же чертов Умник, умеет заговаривать зубы. Через сотню шагов остановилась, оглянулась. Марджа не было нигде.

Точно бросил.

Пошла дальше. Пробрела двести шагов… еще пятьсот… ускорила шаг. А ничего, вроде. Лина перевела дыхание, сердце перестало трепыхаться, как воробей в лапах у кошки. Похоже, нечего здесь бояться – никого нет, пустынно, словно в Сахаре. Кто может обитать в таких гнусных развалинах?

Человек появился на ее пути так внезапно, что Лина не удержалась от крика. Оборванец, бродяга. Всклоченная седая борода, старая шляпа, надвинутая до бровей, кожаное пальто – древнее, бесформенное, протертое до дыр. Вязаные перчатки на руках.

– Эй, леди, – прошепелявил оборванец, – помоги, чем можешь, штарому больному человеку.

– У меня нет денег, – пролепетала Лина.

Это было чистой правдой. В карманах Лины царила девственная пустота.

– Не надо денег, – бродяга ухмыльнулся, обнажив в улыбке три с половиной гнилых зуба. – Дай мне швою одежку. У тебя хорошая одежка, чиштая леди, ее можно задорого продать. Я продам ее и куплю шебе еды. Много вкусной еды.

– А я что, дальше голая пойду? – тупо спросила Лина.

– Я дам тебе швой плащ. У меня отличный плащ, я нашел его на шамой лучшей помойке. Он понравитша тебе, леди.

– Иди к черту, – сказала Лина.

– О, да ты, я шмотрю, резвая! – Бродяга осклабился, пошел на Лину, широко расставив руки. – Знаешь, я помогу тебе. Шниму ш тебя эту твою крашивую одежку. И вшё, что под ней ешть, тоже…

– Не трогай меня! – завизжала Лина.

Она попятилась назад и уткнулась во что-то мягкое. Обернулась в ужасе и обнаружила, что стоит вплотную к огромному толстопузому чернокожему – не менее оборванному, чем бородач, но значительно превосходящему того по габаритам – весом центнера в полтора, не меньше.

– Джим, – представился негр. – Меня зовут Джим. Лучший трахальщик Соединенных Штатов. Член у меня длиной в фут, и я трахну тебя первым. А потом уже тебя трахнут все остальные.

Остальные, числом четыре, немедленно материализовались со всех сторон – выплыли из сумеречного мрака. Вовсе не доходяги, нет. Напротив, накачанные, едва не лопающиеся от мышц, голые по пояс, разрисованные цветными татуировками. Похабные улыбки блестят золотыми зубами. Уличная банда. Телевидение втолковывает изо дня в день, что преступность в Соединенных Штатах практически ликвидировано, что американские граждане могут свободно ходить по улицам – в любое время, в любом месте, а тут на тебе – толпа бесцеремонных, неконтролируемых, смертельно опасных бандитов.

– Умник! – заорала Лина.

– Не ори, – сказал Умник, появляясь за спиной жирного Джима. – Иди ко мне, детка. И не волнуйся, все будет нормально.

– Как я пойду? Он же мне мешает!

– Кто мешает? Этот? – Он ткнул пальцем в спину негра. – Эй, ты, жирный, подвинься. Дай пройти приличной девушке.

Негр медленно повернулся к Умнику, навис над ним, глянул на него сверху вниз – брезгливо, как на таракана, копошащегося в грязи.

– Что еще за марджевская срань тут воняет? – осведомился он, выпятив нижнюю губу. – Никак, сам Умник пришкандыбал? А люди говорили, что тебя уже пришили, говнюк. Что намотали твои кишки на столб. А ты, выходит, живой пока. Но это ненадолго, марджевская жопа. Щас мы это исправим.

– Быстро валите отсюда, – заявил Умник. – Сегодня плохой день для вас, придурки, зря вы попались мне на глаза. Но я не злой по жизни, я добрый, даже сегодня. Я даю вам шанс. Считаю до трех…

– Не, вы видели? – Негр воздел руки к небу. – Это вонючая кучка дерьма говорит нам, что делать! Вы видели такое, братки?

– Давай я его пришью, – деловито сказал один из четверки татуированных, самый мясистый. – Сегодня моя очередь рубить фарш. Порежу марджа, да?

В руке его появился тесак – широкий, длиной чуть ли не в полметра.

– Да, – негр Джим кивнул головой. – Давай.

– Давай, – осклабился Умник.

Лина вдруг ясно представила, что произойдет сейчас. В голове ее нарисовалась четкая картина – мясистый громила делает первый выпад, сталь блестит холодной, бритвенно-острой дугой; громила промахивается, Умник ускользает, но тут же оказывается в окружении радостно гогочущего отребья; негр толкает Умника в спину, Умник летает как мячик в кольце – его перебрасывают из рук в руки, он получает удар за ударом, и в конце концов останавливается – выпучив глаза, раззявив рот в беззвучной муке, насадившись на нож по самую рукоятку; тесак разрезает его сверху донизу, вспарывает живот, вываливаются ярко-красные колбасы кишок…

Все произошло не так. Мясистый бросился в атаку, рубанув тесаком на манер меча, но Умник не отступил – скользнул вперед и влево, ладони его упали на руку бандита, присосались к ней, вывернули ее, дернули на себя. Мясистый совершил пируэт, перевернулся через голову и грохнулся спиной о землю. Нож вылетел из его руки и, звеня, полетел по асфальту. Бегемотский негр немедленно нагнулся, потянулся за ножом, и тут же получил ногой в бок – вся ступня Умника, казалось, погрузилась в упругое черное сало, увязла в нем, растратила силу на инерцию. Следующая доля секунды – Умник, используя негра как ступеньку, прыгнул, приземлился на его поясницу обеими ногами и снова взмыл в воздух. Спустя еще миг – встал рядом с Линой в боксерской стойке. Согбенная туша негра со стоном обрушилась вниз, примяла собой валяющегося в легкой отключке мясистого.

– Отойди назад, детка, – тихо сказал Умник. – Стой там и не высовывайся.

Лина застыла в ступоре, уронив челюсть и обалдело моргая.

– Слышь, отойди, – повторил Умник. – Не мешай работать.

Лина мотнула головой, очухалась, переступила ногами, заслонилась жилистой спиной Умника. Вовремя – трое оставшихся татуированных налетели с криками, выхватывая на бегу клинки.

Умник не дрался – он именно работал. Сосредоточенно, экономя движения, поставил блоки двум первым нападающим, одновременно выписал шикарный удар в челюсть третьему – ногой с полуразворота. Третий улетел, вмазался в стену и стек по ней, выпал из списка действующих лиц, но первые двое проявили упорство. Один из них подступил к самому Умнику, размахивая двумя ножами со скоростью мельницы. Второй ловко нырнул сбоку от Умника и оказался нос к носу с Линой – молчаливо пыхтя, сжав губы в куриную гузку, вытянул руку и вжикнул лезвием поперек лининого живота. Девушка не почувствовала боли – кевлар бронекомбеза справился, оттолкнул жесткую сталь. Разрисованный уродец, впрочем, не собирался останавливаться – выхватил из-за пояса здоровенный нож-мачете и нацелил следующий удар Лине в голову. Снес бы голову начисто, тут бы и сказке конец, но Умник бросился на землю, крутанул ногами как вертолетными лопастями и сшиб Лину подсечкой – мачете просвистел над самой ее макушкой. Лина отползала назад на спине – извиваясь, в панической спешке работая локтями. Она видела, как Умник выходит из лежачего вращения снова в стойку – в полуприсед; как не успевает среагировать и получает мачете по плечу; как окрашивается алым его рукав; как железная голова Умника врезается в татуированную грудную клетку и с хрустом ломает ребра; как Умник сидит верхом на последнем из оставшихся врагов, схватив в кулак его длинные волосы, намотав их на пальцы, и молотит, молотит, молотит затылком врага о бордюрный камень, и кровь течет по асфальту темным блестящим ручейком…

Лина свернулась клубком, подтянула колени к животу, с трудом преодолевая рвоту, и закрыла глаза руками.

Только не видеть такого…

– Лина, солнышко, – рука Умника затормошила ее. – Вставай, детка, пойдем.

– Нет, нет, я больше не могу…

– Пойдем, я сказал!

Умник цапнул ее за воротник и без особых церемоний поставил на ноги. Перед глазами Лины все плыло и качалось.

– Умник, мне плохо.

– Это мне плохо! – Умник прислонил девушку к стене, с треском разорвал правый рукав рубашки и глазам Лины явилась рана – глубокая, сочащаяся кровью. – По твоей милости схлопотал, – заявил мардж. – Да и сам виноват, конечно – надо было одеть такой же броник, как у тебя. Только не люблю я работать в комбезе – тесный он, движения в нем не те.

Умник извлек из кармана баллончик и начал поливать рану остро пахнущей белой пеной, шипя сквозь зубы и кривясь от боли.

– Умник… – Лина отжалась от стены, заняла более или менее вертикальное положение. – Прости… Я испугалась. Очень испугалась.

– Оно понятно. Кто бы не испугался?

– Их было так много, и все с ножами. Я боюсь ножей.

– Шесть – это немного, – сообщил Умник, заклеивая плечо розовой медицинской пленкой. – Шесть – не критическое число. Вот девять – это гораздо хуже, плохое начинается с девяти. А тут всего шесть. Даже, если говорить честно, четыре. Было.

– Ты их убил? – спросила Лина, кося глазами, стараясь не смотреть на тела, раскиданные в переломанных, неживых позах. – Убил всех?

– Одного, кажется, точно, – буркнул Умник. – Так получилось… Остальные просто в отрубе. Не нужно это – убивать без необходимости. Плохо это…

– Странно ты говоришь, – Лина качнула головой. – Оправдываешься без нужды. Можно подумать, что ты не гид и не хакер, а профессиональный киллер, которого ни с того ни с сего замучили угрызения совести.

– Я слик, – сказал Умник. – А у сликов своеобразная жизнь, детка. Своеобразная и разнообразная. Чем только не приходится заниматься.

– Ты не простой слик. Дерешься слишком здорово. Профессионально дерешься. Ты учился этому – сразу видно. Ты воевал, да? Или работал на ринге?

– Не придумывай лишнего, – осклабился Умник. – В своей стране мне часто приходилось драться – вот и все. Набил руку.

– Причем на тебя то и дело нападали четверо размалеванных цветных качков и один жирный черномазый?

– Ага, – без зазрения совести согласился Умник. – Стандартный вариант, все отработано до мелочей.

Объяснения Умника звучали совершенно неправдоподобно. Впрочем, Лина и не рассчитывала на большее.

– Ты знал, что эти уроды пасутся здесь, – уверенно сказала она. – Ты вычислил их… нет, даже более того, наверняка увидел их при помощи своих приборов. И все равно подставил меня.

– Я хочу, чтобы ты осталась в живых, Лина. Очень этого хочу, поверь мне. – Умник приложил руку к сердцу. – В одиночку я просочусь в какую угодно дыру, удеру от любого, кто сядет ко мне на хвост, потому что я умею делать это. Но – в одиночку. Вдвоем с тобой это труднее встократ. Поэтому тебе придется делать то, что я говорю, хочешь ты того или нет. Это единственный шанс выжить – во всяком случае, для тебя.

– Ладно, буду слушаться, – сказала Лина. – Что дальше?

– Дальше – то же самое. Иди вперед. Я – за тобой.

И Лина пошла вперед.

Лина прошлепала около километра и уткнулась в забор. Точнее, в металлическую сетку, натянутую между столбами, высотой метра в три.

– Граница гетто, – сообщил Умник, немедленно явившийся из нощи.

– Что, дальше мы попадем на приличную территорию?

– Размечталась. – Умник извлек из сумки кусачки и начал вырезать в сетке дыру. – Какой дурак поселится рядом с пристанищем ублюдков? Дальше безлюдье, пустыри и свалка. Замусоренная пустошь шириной в несколько километров окружает Гнилой Гарлем с запада и переходит в не менее загаженный южный Бронкс. Домов на этой территории нет – снесли бульдозерами, выставили землю на продажу. Только кто ее купит?

– И мы будем плюхать по этому срачу? – с ужасом спросила Лина.

– Нет уж, – сказал Умник. – Там болото, кучи песка и бетона, крысы, вонища. Увольте меня от такой прогулки. Чуть южнее идет приличный хайвэй, до него десять минут ходу. Дойдем дотуда, проголосуем. Поймаем машинку. И поедем в город как белые люди.

– А кто-нибудь остановится? – усомнилась Лина.

– Остановится, – уверенно заявил Умник. – Ты, милочка, можешь затормозить весь транспорт на шоссе, перекрыть движение и создать на дороге пробку, стоит тебе только выйти на обочину и поднять руку. Любой человек мужеска пола, будь он даже геем, будет счастлив подвезти такую цыпочку. Никогда раньше автостопом не ездила?

– Нет. Зачем? – Лина пожала плечами. – Это опасно – садиться в чужую машину. Всегда можно вызвать такси. И вот что еще: меня-то, скажем, возьмут без проблем, а с тобой как? Видок у тебя не самый приличный…

– Эх, «промытые», дети малые, – проворчал Умник, – всему вас учить надо. Ладно, увидишь сама, как это делается. Двигаем дальше.

И кряхтя полез в прорезанную дыру.

Все произошло по сценарию, расписанному Умником – Лина тормознула «водородник» гастрономически-салатного цвета, перебросилась парой слов с водителем – гладко прилизанным хай-стэндом лет сорока, объяснила, что у нее сломался мотоцикл, что ей срочно ей нужно на вечеринку, на Бушвик-авеню, что она понимает, что это страшно далеко, но она заплатит, впрочем, если господину некогда, то не может ли он хотя бы подбросить ее до Мэдисон, а там она вызовет такси… Все объяснения оказались излишними. Господин блеснул идеальными керамическими зубами, протянул руку, пожал пальчики Лины, сказал, что его зовут Билл, что отвезет милую леди куда угодно, хоть на край света, что он вообще-то страшно одинок – и это несмотря на хороший бизнес, да-да, очень успешный бизнес, но вот где сейчас найдешь хорошую пару для крепкой семьи – такую вот, например, как очаровательная, прекрасная леди. Леди Лина скользнула в салон – двери со щелчком заблокировались. Лина дотронулась до кнопки блокировки, и замки отыграли обратно. Билл бросил на нее недоуменный взгляд, потянулся к панели… Не успел.

Умник открыл заднюю дверь, шлепнулся на заднее сиденье, взмахнул рукой и сказал:

– Поехали.

– Эй, что такое?! – возмущенно крикнул Билл, обернулся и обнаружил, что в его драгоценный хай-стэндовский висок направлен ствол пистолета.

– Поехали, поехали, – повторил Умник. – Ты теряешь время, парень Билл. А время не терпит.

– Это что, ограбление? – сипло спросил Билл, слепо шаря пальцами в поисках кнопки вызова полиции.

– Нет, изнасилование, – сказал Умник. – Изнасилование противоестественным образом, путем полного недеяния. Ты знаешь, что такое недеяние, Билл? По-китайски недеяние называется «У-вэй». Ты когда-нибудь прибегал к недеянию?

– Не знаю…

– Убери лапу с кнопки.

– Но… Это ведь моя личная машина…

– Я в курсе. Убери лапу с кнопки.

– Нет, подождите…

– А, ладно, жми. – Умник кивнул. – Связь все равно не работает. Я отключил ее. Не люблю копов, они такие нудные.

– Можно, я выйду? – быстро проговорил Билл, обливаясь потом. – Я выйду, а вы возьмете мою машину. Если хотите, я отдам вам все деньги…

– Ты уйдешь? – брови Умника поднялись в неподдельном изумлении. – Бросишь нас в этом гребаном водороднике, оставишь одних в этой наводящей ужас ночи? Уйдешь, так и не узнав, что такое недеяние?

– Извините, извините… Я не хотел…

– Так ты хочешь узнать, что такое недеяние, недостойный неуч?! – проорал Умник, брызнув слюной в лицо хай-стэнда. – Только не говори, что не хочешь!!!

– Хочу, конечно хочу, – пролепетал бедняга Билл. – Что это такое – ваше это… как его там?

– Недеяние!!!

– Да, да, недеяние. Извините.

– Так вот, слушай! Мы ничего не сделаем тебе ничего плохого, а за это ты отвезешь нас в Бушвик! А дальше мы пойдем своим путем, а ты пойдешь своим! Отвезешь нас, и ку-ку, езжай домой. Это и есть недеяние! Мог бы и сам догадаться!

– Но вы же говорили про изнасилование…

– Что, все еще надеешься на изнасилование? Можем организовать.

– Нет, нет, что вы!

– Тогда поехали.

– Может быть, вы сами поведете машину?

– Я? Поведу водородник? – Умник скорчил брезгливую мину. – Да ни в жисть! Работай, парень. Управляй чудом техники. А я пока покурю.

Умник сунул пистолет в карман, откинулся на спинку сиденья и достал сигарку.

Билл опасливо, кося глазами на Лину, повернулся вперед, положил руку на панель управления. Машина беззвучно тронулась с места.

– У меня тоже есть пушка, – на всякий случай соврала Лина. – Так что не вздумай дергаться.

– Все будет хорошо, – пообещал Билл.

Хорошо могло и не получиться. Автомобиль, как и все технические устройства «промытых», был напичкан аппаратурой, позволяющей полиции засечь его местоположение. Это объяснил Лине Умник по пути к автостраде. В машине имелись бортовой компьютер, никогда не выходящий из сети, сигнал бедствия, включающийся вручную, а вдобавок еще и противоугонная система, состоящая из трех маячков, расположенных в труднодоступных местах автомобиля и действующих независимо друг от друга. Умник продемонстрировал Лине небольшой пульт дистанционного управления, похожий на телевизионный. «Это пульт отключки, – сказал Умник, – он отключает до хрена всяких брейнвошевских приборов, но, увы, требует сложной настройки, не может отключить всё, и тем более, не может отключить человека, что было бы желательнее всего. Например, бессилен против шести из восемнадцати систем сотовой связи, и если вдруг у нашего водилы в кармане окажется вульгарный мобильный телефон системы GSM, и он приведет его в действие голосовым паролем, каким-нибудь обычным, ничем не выделяющимся словосочетанием, скажем, «Ё, пацаны, мне пора сменить правый носок», то мобильник начнет испускать сигнал шухера и нас запеленгуют в два счета». «Что же делать?» – спросила Лина. «Надеяться, – ответил Умник. – Надеяться на то, что водитель окажется достаточно умным, чтобы понять, что мы – хорошие ребятки и не собираемся его убивать. И понять, что если он начнет вести себя совсем неправильно, нам все-таки придется нанести ему телесные повреждения различной степени тяжести. Будем надеяться, Лина».

По законам жанра, водитель должен был оказаться именно неумным. Он должен был исхитриться подать сигнал тем или иным способом, а дальше неминуемо воспоследовали бы погоня, перестрелка и все прочие прелести не прекращающегося ни на секунду экшна. Однако обошлось. Безжалостная фортуна решила смилостивиться над Линой хоть ненадолго, и водородник просто пилил по дороге вперед – ровно, монотонно, со скоростью от шестидесяти до девяноста км в час, притормаживал у развязок, послушно поворачивал в нужную сторону и нырял в туннели. С Пятой авеню началась приличная часть Нью-Йорка и Лина вздохнула с облегчением. А когда закончился мост Квинсборо и въехали в восточный Квинс, она едва не взвыла от восторга. Лина понятия не имела, куда на самом деле направлялся Умник – вряд ли в Бушвик, какой дурак стал бы впрямую называть место назначения, но начались районы, где она обитала всю жизнь, где чувствовала себя спокойно и уверенно, – место, куда ей до одури хотелось вернуться. Хотя, увы, ничего хорошего ни ее, ни Умника в приличном городе не ждало.

– Теперь налево, Билл, – хрипло сказал Умник. – Налево, на Стейнвей-авеню.

– Вы же сказали, что вам в Бушвик. Это южнее…

– Знаю. Я передумал. Давай налево. Не пропусти поворот.

– Хорошо, – пробормотал Билл.

Машинка повернула – резче, чем того требовала аккуратная манера езды. Настолько резко, насколько это мог сделать безопасный до тошноты водородник. Билл, успокоившийся на время, снова занервничал. Развязка приблизилась – и Билл, и Лина почувствовали это. Воздух в салоне сгустился, едко запахло паническим адреналиновым потом.

– Останови машину, – сказал Умник.

– Но мы еще не доехали до Стейнвея…

– Я что-то непонятно сказал? – ледяным тоном осведомился Умник. – Или ты перестал понимать человеческий язык? Считаю до трех…

Автомобиль затормозил, неуклюже въехал колесом на тротуар и остановился, едва не врезавшись фарой в дерево. Билл полез за носовым платком, вытер пот со лба. Лило с него ручьем.

– Не волнуйся, Билл, – мягко сказала Лина. – Ничего тебе не сделаем. Мы же обещали.

Честно говоря, она совсем не была в этом уверена. В железную голову Умника могло придти все что угодно. Хотя… Он же сам сказал, что убивать без необходимости плохо.

– Ты воняешь как бездомный бродяга, Билл, – сказал Умник. – Кондиционер не справляется с твоими испарениями, а открыть окно, сам понимаешь, сейчас я не могу. По-моему, тебе нужно сменить дезодорант.

– Да, да, конечно, – Билл задыхался. – Я сменю дезодорант, обязательно. Сменю прямо сейчас. Сделаю все, что вы скажете. Только отпустите меня.

– Слушай, мне это не нравится, – Умник покачал головой. – Мы не делаем тебе ничего плохого, не лупим тебя по башке и не душим гитарной струной, не требуем у тебя денег. Мы дьявольски вежливы и обходительны. И несмотря на это, ты едва в штаны не гадишь от страха, всю атмосферу нам здесь провонял. Знаешь, что ты делаешь? Ты пресмыкаешься. Если я сейчас прикажу вылизать мне ботинки – вылижешь.

– Прекрати издеваться над человеком! – крикнула Лина.

– Я? Издеваюсь? Он сам над собой издевается. Слушай, Билл, у тебя есть хоть капля человеческого достоинства, а?

– Есть, – едва слышный шепот.

– Ты мужик или нет?

– Мужик…

– Тогда чего ты тут пердишь? Мы просто катаемся по ночному городу и радуемся тому, что живы. Ты умеешь этому радоваться?

– Умею.

– Ни черта ты не умеешь. Вы, брейнвоши, не живете – всего лишь существуете, переходите, как сомнамбулы, от одного удовольствия к другому и не насыщаетесь, потому что то, что достается легко, не может радовать. Сколько тебе лет, Билл?

– Тридцать два.

– Врешь. Сколько на самом деле?

– Сорок пять.

– Опять врешь. Думаю, не меньше пятидесяти. У тебя есть дети?

– Нет.

– Почему? Ты что, педераст?

– Нет. Я женат.

– А девушке моей зачем впаривал, что холостой? В постель ее хотел затащить?

– Нет, что вы?! Я просто так… шутил. Извините ради Бога!

– Значит, ты у нас шутник-озорник, старина Билл? – Умник хмыкнул. – Ладно, вернемся к нашим баранам. Если у тебя есть жена, почему нет детей?

У нас не получилось, правда. Мы очень хотели детей. Но это так трудно сейчас – чтобы дети получились. Вы же знаете…

– Знаю, знаю. Во сколько лет ты женился?

– В тридцать пять.

– А в каком возрасте в первый раз заплатил кучу бабок, чтобы тебе вкатили геноприсадки?

– В двадцать шесть.

– И что тебе присадили?

– «Смут скин».

– Сволочь ты, – горько сказал Умник. – Ты убил своих неродившихся детей, понимаешь? В двадцать шесть ты, дурак, вкатил себе уродское средство, чтобы кожа твоя была гладкой, как у поросенка. До сих пор ты похож на красавчика с обложки гламурного журнала, но сперматозоиды твои загнулись и потеряли подвижность. Ты убил своих детей, и большая часть белых людей в долбаной, спящей сладким глючным сном Америке, делает то же самое. И не думают о том, что через шестьдесят лет белая раса здесь исчезнет, останутся только цветные, у которых нет денег на всякое биотехнологическое дерьмо.

– Но это же была качественная, патентованная присадка. Ее вводили в госпитале Кью-Гарденс, в лучшей клинике, с полной гарантией.

– Все присадки – дерьмо, – заявил Умник. – Все чуждое, что прилипает к твоим генам, делает тебя мутантом. Природа не терпит таких экспериментов. Лишь один из сорока мутантов может дать полноценное потомство. Все остальные – выродки, и участь их – вырождение. Может быть, это и правильно – Homo Sapiens достаточно помучил Землю, нагадил на ней, и теперь ему пора вымереть, сойти со сцены, освободить место для других видов. Только, знаешь ли, я и сам – Homo Sapiens, человек разумный, прямоходящий, одноголовый, одноротый, двуглазый. И очень мне обидно, что человек вымирает из-за собственной дурости.

– Вы – мардж? – озарение появилось в глазах Билла. – Чувствуется, что у вас хорошее образование.

– Мардж.

– Уфф… – Билл облегченно вздохнул, снова полез за носовым платком. – Что же вы сразу не сказали? Я, честно говоря, сперва решил, что вы просто бандит, грабитель.

– Все мы тебе сказали. Сказали, что не тронем тебя. Ты все еще не веришь?

– Теперь верю! – с энтузиазмом воскликнул Билл. – Скажите точный адрес, и я отвезу вас. Честно признаться, я имел небольшой бизнес с марджами, я даже был в Синем Квартале. Марджи – хорошие люди!

– Ври, да не завирайся, – заявил Умник. – Чтоб приличный отозвался хорошо о слике… Не бывает такого.

– Правда! Чистая правда!

– Дай мне свои водительские права.

– Зачем?

– Дай.

Хай-стэнд полез во внутренний карман пиджака, выудил твердый пластиковый прямоугольник, протянул Умнику. Выглядел он теперь намного бодрее, даже потел как-то по-другому, более оптимистично.

– Ага, – пробормотал Умник. – И вправду Билл. Билл Райдвуд… красиво звучит. И что ты сделаешь, мистер Райдвуд, когда мы отпустим тебя? Немедленно стуканешь в полицию? И через пять минут бравые копы свинтят меня и юную леди и потащат в каталажку? А ты будешь мстительно потирать ручки?

– Ну что вы! – Билл посмотрел с искренним укором. – Как можно? Даю вам слово джентльмена.

– Бормотуну ты тоже давал слово джентльмена?

– Какому Бормотуну? – опешил Билл.

– Как какому? Тому, который угодил из-за тебя на пять лет в государственную тюрьму Орегона.

В руке Умника снова появился пистолет.

– Не знаю никакого Бормотуна, – заявил Билл, губы его задрожали. – Вы скажите, куда вас везти, и отвезу…

– Вот тебе, плохой парень, – сказал Умник, приставил пушку к шее Билла и выстрелил.

Билл выкатил глаза, судорожно схватил ртом воздух, обмяк и медленно осел, привалившись к плечу Лины.

– За что ты его? – спросила Лина.

– За Бормотуна, которого он сдал копам. За то, что он брейнвош и стукач. И вообще за все хорошее.

Старый трюк. Пушка в руке Умника – вовсе не огнестрельная. Тот самый инъектор, при помощи которого он оживил Лину.

– Откуда ты узнал про этого Бормотуна?

– Отсюда, – Умник постучал по металлической черепушке. – Я прозвонил этого Билла, получил информацию. Бормотун продал ему партию реактивов для производства аттрактивной парфюмерии – ну, знаешь, таких духов, от которых все становятся трахучими как кролики. Незаконные реактивы, само собой. Билл Райдвуд сплавил партию в Аргентину, получил навар, а потом заявил на Бормотуна в полицию. Райдвуду участие в преступной сделке списали, учитывая добровольное раскаяние, то, что он хай-стэнд, ну и так далее. А Бормотуну впаяли срок. Но суть даже не в этом. Суть в том, что как только мы вышли бы из машины, сей приличный субъект немедленно позвонил бы копам и нас с тобой замели бы в два счета. Нам это надо?

– Ты его усыпил, да?

– Усыпил. Теперь мы спокойно доберемся до дома в его машинке. А потом я поставлю водородник на автомат и он отвезет Билла домой – я узнал его адрес, это на Колониал-стрит. Видишь, какой я? Сама гуманность!

– Да уж, – сказала Лина.

До дома добрались без проблем. Умник ввел адрес, запустил автопилот и отправил спящего Билла в путь, напутственно хлопнув машину по полированной заднице. Лина стояла и озиралась, оглядывала улицу.

Ага-ага. Вполне приличный район, чистая дорога, тротуары из серой плитки, клумбы и цветочки, ряды четырехэтажных домов в спокойном конструктивистском стиле. Аренда жилья – недорого, но вполне пристойно.

– Ты снимаешь здесь квартиру?

– Именно так.

Умник пробежался пальцами по кнопкам кодового замка, открыл дверь и быстро пошел к лестнице. Лина поспешила за ним.

Квартира Умника находилпась на втором этаже. Лина скинула ботинки, с наслаждением пошевелила затекшими пальцами, включила кондиционер. Ознакомительное путешествие по апартаментам оказалось недолгим – одна большая комната-студия, прихожая, санузел, и больше ничего. Кухонька с плитой, вытяжкой и небольшим столом – прямо в комнате, отделена лишь тонкой перегородкой. Что ж, вполне обычная квартиренка холостяка. И кровать, естественно, одна – слава Богу, не односпальная, достаточно широкая. Понятно… Надеюсь, мы не будем спать валетом.

Умник, не снимая обуви, прошлепал в комнату, рухнул в кресло, вытянул ноги, откинулся на спинку и закурил.

– Жрать хочу, – сообщил он, – но сил готовить нет. Может, ты чего состряпаешь?

– Нет уж, – отбрыкнулась Лина. – Ночью есть вредно. А вот выпить… Кое-кто обещал напиться вместе со мной.

– Я тебя обманул, – сказал Умник, пытаясь придать себе виноватый вид. – У меня нечего выпить. Хотел купить по дороге, но как-то вот не получилось.

– Нечего выпить? – Лина не поверила своим ушам. – В доме нечего выпить, хотя бы пива – быть такого не может!

Она решительно отправилась к холодильнику и открыла дверцу. В белом нутре агрегата обнаружился непочатый пакет апельсинового сока, три бутылки минеральной воды без газа и банка с мягким сыром. И все!

– Это что? – спросила Лина, наливаясь тихой яростью. – Что за ботва такая? Ты все выпил, да, алкаш? Не оставил честной девушке ни капли?

– Лина, – сказал Умник, – я должен признаться тебе в ужасном, постыдном недостатке. Я не пью спиртного. Совсем не пью.

– Как это? Ты же такой… весь крутой, мужественный, настоящий мачо. И не пьешь?

– А что, мачо в обязательном порядке должны пить?

– Должны. Обязаны! В их обязанности входит бутылками поглощать вкусный скотч, коньяк, мескаль, или хотя бы просто мартини, и угощать всем этим хорошеньких девочек.

– Тогда я не мачо, – коротко сообщил Умник. – Извини, такой вот грустный факт.

– И что же нам теперь делать?

– Спать, – Умник сплющил окурок в пепельнице, устало потер глаза. – Кто первый пойдет в душ?

– Я. Дай мне какую-нибудь рубашку.

– Возьми сама в шкафу.

Лина недовольно фыркнула, добралась до шкафа, распахнула его и увидела ассортимент, мало чем отличающийся от того, что, очевидно, находилось в гардеробах всех квартир Умника – ряд плечиков с одинаковыми классическими костюмами, с одинаковыми белыми рубашками.

– А домашнего у тебя ничего нет?

– Здесь – нет.

– Ладно… – Лина небрежно сдернула одну из рубашек. – Иду мыться. Не хочешь составить мне компанию?

– Попозже… – сонно, безо всякого энтузиазма пробормотал Умник.

– Мыло-то хоть у тебя там есть?

– Есть. Полотенце на крючке. Чистое, не бойся.

– А шампунь есть?

– Нет. Зачем?

Действительно, зачем Умнику шампунь? Драить им никелированный кумпол?

Сплошной облом.

Лина вошла в ванную, закрыла дверь, запираться не стала – вдруг все-таки передумает недоделанный непьющий мачо и придет потереть ей спинку. С трудом, ругаясь вполголоса, содрала прилипший к коже костюм, кинула его на пол. Завтра снова лезть в него, в вонючий и противный, но куда ж деваться – стиральной машины нет, не вручную же стирать? Стянула футболку, сняла трусики, оглядела себя в зеркало. Н-да, совсем не та топ-модель, которой она была всего лишь пять месяцев назад. Вся в красных полосах и вмятинах от обтягивающего кевлара, уродские рубцы на груди, да и побриться бы не помешало – подмышками и еще кое где. Есть у Умника что-нибудь подходящее, хотя бы эпиляционный крем? Зубная паста, спрей для рта, пена для бритья, допотопный жиллетовский станок. Вот и весь джентльменский наборчик.

Впрочем, станок подойдет. Будем надеяться, что Умник – не носитель вирусов гепатита, СПИДа или еще какой гадости.

– Эй, Лина! – зычный голос из-за стенки. – Там моя бритва лежит, не вздумай ее трогать! Голову оторву!

Вот же гад! Мысли читает, что ли? Подавись ты!

– Да не нужна мне твоя кривая, тупая бритва! – крикнула Лина.

Крик получился неубедительным, срывающимся на визг.

Нет, хорошенькое дело! Она, голенькая, миленькая, стоит здесь, в ванной Умника, а он торчит там в своем дурацком кресле, курит свои вонючие сигары и разговаривает с ней через стенку. Дурдом.

Он не просто не мачо. Не мужик он, вот что. Как и все марджи. Технические приспособления – всякие цереброшлемы, нейроразъемы, мнемоснаряга – убивают потенцию в корне. Лина слышала об этом. Так что нечего предаваться напрасным иллюзиям, нужно просто залезать под душ и мыться.

Что Лина и сделала.

Голову пришлось мыть мылом – в первый раз в жизни. А ничего, вполне нормально… Нужно будет взять на заметку. Заметка: «Как сэкономить штуку баксов на шампуне».

Потом Лина вытерлась полотенцем, накинула рубашку, застегнула ее на все пуговицы – нечего ходить расхристанной, да и не для кого, никто этого не оценит, – и вышла в комнату.

Умник спал в кресле, раскинув ноги и сложив руки на животе. На лице его застыло детское выражение – полуоткрытый рот, невинная полулыбка, вздрагивающие светлые ресницы. Бандана сползла набок, обнажив металлический череп. В черепе в перевернутом виде отражалась комната, и Лина вверх ногами – внутри комнаты.

Лина наклонилась над головой Умника, присмотрелась. Ага, это все же не заменитель черепной коробки, как она вначале думала. Именно шлем, туго надетый на голову. Слава Богу. Неприятно было представлять, как Умнику спиливают темя, чтобы приживить на его место никелированный купол. А эту штуку можно снять. Хотя, наверняка, снять не так просто.

Лина наклонилась еще ниже, дотронулась губами до блестящей поверхности металла. Надо ж, какой теплый, почти горячий – а она-то думала, будет прохладным. Положила руки Умнику на плечи и поцеловала его – тихо, нежно. Сухие губы марджа шевельнулись, отвечая на поцелуй, Умник завозился в кресле и открыл глаза.

– Лина… Что такое?

– Обними меня.

Умник положил здоровую правую руку на спину девушки, потянул рубашку вверх, обнажив ягодицы. Пальцы его поползли вниз, удивленно замерли на голой попе, затем осторожно погладили гладкую кожу.

– Ты помылась, солнышко?

– Да, милый. Я чистенькая. Вся чистенькая. И я не трогала твою бритву.

– Ложись спать.

– А ты?

– Посплю здесь, в кресле.

Лина приподняла полы рубашки, плюхнулась на колени Умника, обхватила его колючие щеки ладонями и повернула его лицо вверх – глаза в глаза.

– Ты с ума сошел, Умник? – спросила она. – Ну, признайся честно – сошел ведь, да? Я хочу лежать с тобой в одной постели, хочу прижиматься к тебе, целовать тебя, хочу, чтобы ты меня любил, а ты вцепился в свое кресло и дрожишь как лист на ветру. Ты совсем не хочешь меня?

– Хочу. Очень хочу.

Умник часто дышал, рука его гладила тело Лины. Он хотел, конечно хотел. Какого же черта он мандражировал?

– Лина, подожди…

– Тебе нужно помыться, – сказала Лина. – Ты должен быть таким же чистеньким, как я.

– Не знаю, как это получится, – Умник болезненно сморщился. – Понимаешь… Рука. Там, где меня сегодня саданули. У меня там повязка присохла, все болит. Я даже рубашку-то не сниму.

– Отговорки, – сказала Лина. – Я помогу тебе. Я раздену тебя и вымою. Я все сделаю.

– Но… Ладно, Лина, я сам. Справлюсь.

– Никаких «сам». Ты уже раздевал и мыл меня, ты видел меня – всю. Теперь моя очередь.

– Хочешь увидеть меня?

– Хочу.

– Не боишься разочароваться?

– Не боюсь. Пойдем.

Умник оперся на подлокотник, издал стон, пытаясь приподняться. Лина обвила его руками, потянула на себя, поставила на ноги. Повела в ванную. Умника изрядно пошатывало.

– Что с тобой, милый?

– Устал я. Денечек выдался нелегкий.

– А я почему не устала?

– Ты? – Умник остановился, уставился на девушку. – Что, не догадываешься?

– Нет…

– Ты уже восстановилась. Ты мутант, детка.

– Сам ты мутант!

– Ты переделанная. У тебя феноменальные возможности к восстановлению. А я человек, всего лишь человек – полудохлый после того, что сегодня случилось.

– Сейчас примешь душ и восстановишься не хуже меня.

– Увидим…

Лина посадила Умника на край ванной, расстегнула пуговицы на его рубашке, аккуратно сняла ее, стараясь не задевать рану. Под рубашкой обнаружилась рыжая футболка. Лина потащила ее вверх, попыталась приподнять больную левую руку, Умник замычал от боли и замотал головой.

– Разрежь майку.

– Чем?

– Нож в кармане.

Лина выудила из брючного кармана Умника здоровенную финку, нажала на кнопку, со щелчком выскочило острое лезвие.

– Я боюсь ножей, – сказала Лина, распарывая футболку сверху донизу. – Пистолетов вот не очень боюсь, а ножей боюсь. Тебя часто резали ножиком?

– Сейчас увидишь.

Лина увидела. Пять длинных белых шрамов пересекали кожу Умника на груди и животе во всех направлениях, перекрещиваясь друг с другом. Да… Это не маленькие дырки от пуль, как у Лины. Мощно смотрелось.

– Кто это тебя? – спросила Лина.

– Так… Всякие плохие люди.

– В твоей стране?

– В разных странах.

– Штаны тоже резать?

– Не вздумай. Оттяпаешь мне что-нибудь нужное. Сам сниму.

Умник поднялся на ноги и начал дергать ремень одной рукой, пытаясь расстегнуть. Ничего у него не получалось.

Лина отстранилась, прикусила нижнюю губу, стояла и смотрела на Умника. Он и вправду, как она когда-то предполагала, оказался достаточно волосатым – светлая поросль курчавилась на груди. Только вот тощим он не был. Мышцы будь здоров, как у тех парней, что бьют друг друга на ринге. Жилистые, тренированные мускулы бойца.

– Давай помогу, – сказала Лина.

– Нет, я сам.

Расстегнуть правой рукой ремень – дело плевое, но Умник, хоть убей, не мог справиться с этой задачей. И вообще, видок у него был – словно камнем по затылку шарахнули. Что с ним такое творилось?

Лина сделала шаг вперед, прильнула к Умнику, закрыла глаза, нашла губами его губы. Умник попытался было отстраниться, и вдруг обмяк, расслабился, полностью отдался Лине. Разрешил ей. Лина неловко, шаря пальцами в тесном пространстве между двумя телами, расстегнула ремень и ширинку. Извиваясь, не в силах разорвать поцелуй, стащила с марджа брюки вместе с трусами. Твердый горячий стержень уткнулся ей в живот.

– Умник, – прошептала Лина в самое его ухо, – видишь, как все славно? Ты совсем не устал.

– Лина… Солнышко… Наверное, нам нужно что-нибудь для предохранения. Презерватив…

– Ничего не нужно.

– Но…

– Расслабься. Просто расслабься. Думай только о том, как ты меня любишь. Ты любишь меня?

– Люблю. Люблю, солнышко. Очень люблю.

– Пойдем под душ.

– Пойдем.

Они одновременно шагнули через край ванной. Лина задернула занавеску, открыла кран. Теплая вода полилась сверху, тонкая ткань ее рубашки мгновенно промокла, облепила тело. Умник стоял в шаге от нее – в полной боевой готовности, смотрел на нее безумным взглядом, пожирал ее глазами. Струйки душа с легким звоном били по его блестящему шлему. По левой руке из-под пластыря текла розовая струйка – похоже, рана снова открылась.

– У тебя кровь течет, – сказала Лина.

– К черту кровь, – промычал Умник.

– У тебя какая-нибудь губка есть? – спросила Лина.

– К черту губку. Иди сюда.

– Нет, подожди. Давай помоемся и пойдем в постель.

– Сейчас.

– Прямо здесь? Стоя?

– Ты никогда не делала этого стоя?

– Нет…

– Я научу тебя, – сказал Умник.

И научил.