17. Рубато
НА РАССВЕТЕ, КОГДА я вышла на утреннюю пробежку, Сэмюэль ждал меня возле дома. Почему-то я даже не удивилась. Мы не договаривались встретиться, но он все равно пришел – на этот раз в кроссовках и шортах, открывавших длинные мускулистые ноги, загорелые и покрытые темными волосками. Футболка снова была с символом морской пехоты, только серая. Она плотно облегала его широкие плечи и узкий торс. Красота. Я подошла к нему, не зная, что сказать. Вчерашние поцелуи были еще свежи в моей памяти.
– Привет, – непринужденно поздоровалась я. – Ты пойдешь со мной?
Сэмюэль молча окинул меня взглядом, остановившись на моих глазах. Он никогда не торопился с ответом. За годы разлуки я успела забыть об этой его черте. Сэмюэль всегда думал, прежде чем говорить. Я задавила свое вечное стремление заполнить тишину. Просто такой уж он человек. Может, и вовсе не ответит. В конце концов, то, что он собрался со мной на пробежку, я и сама поняла. Вопрос был риторический.
– Вообще-то я надеюсь, что ты пойдешь со мной, – наконец произнес Сэмюэль.
Его голос был глубоким, немного хрипловатым после сна. Вероятно, это были первые слова, что он произнес после нашего вчерашнего расставания. На этот раз уже я молча уставилась на него, не зная, как это понимать. Сэмюэль спокойно встретил мой взгляд. Да уж, мы та еще парочка: стоим посреди дороги, смотрим друг на друга и молчим. Будто совы какие-то. Я вдруг рассмеялась.
– Что ж, веди меня, СуперСэм, – сказала я, вскинув руки в сторону гор. – Я последую за тобой куда угодно.
Сэмюэль не улыбнулся, услышав свое старое прозвище, но его взгляд потеплел.
– Тогда вперед, Бионическая Джози.
Сэмюэль сходу задал довольно высокий темп. Я была не настолько наивна, чтобы принять это за попытку произвести на меня впечатление. Просто он был в хорошей форме и умел бегать. Я не отставала, поймав ритм и настроившись на него. Мы совсем не разговаривали, просто спокойно бежали бок о бок, дыша в такт стуку своих подошв. Так мы пробежали пару миль, поднимаясь все выше и выше, пока не достигли каньона. Огромное оранжевое солнце, сидевшее на вершине горы, теперь оторвалось от нее и висело в утреннем небе прямо у нас над головами. Мы развернулись и побежали вниз, так что теплые лучи теперь светили нам в спину. Гравитация тянула нас вперед, заставляя разогнаться до максимума на спуске в долину.
Повсюду чувствовалось приближение осени. В сентябре солнце светит уже по-другому. Даже на рассвете лучи падают под другим углом. Свет становится мягким, приглушенным, будто рассматриваешь картину сквозь толщу воды. Воздух был всего на пару градусов прохладнее, чем прошлым утром. Я вдруг ощутила невероятную легкость. В моей душе вспыхнула радость, и я посмотрела на Сэмюэля, вложив все свои чувства в улыбку, давая выход своему счастью. Мне давно не было так хорошо. Я осознала, что вновь чувствую себя цельной. Завершенной. Разве это возможно – чтобы все так резко изменилось всего за две недели? Как будто я отыскала ключ к потайному саду, который все время был где-то рядом, вот только успел совсем зарасти. Теперь же я открыла дверь и вошла в сад, готовая выполоть сорняки и посадить там розы.
Сэмюэль, должно быть, тоже почувствовал эту перемену, потому что он ответил мне широкой улыбкой, сверкнув белоснежными зубами. Я залюбовалась его загорелым лицом, однако вскоре вновь перевела взгляд на дорогу. Уж кому как не мне знать, что лучше смотреть перед собой, когда бежишь. В прошлый раз я отвлеклась от дороги и чуть не врезалась в лошадиный зад.
Пробежка подходила к концу. После того как мы чуть ли не пролетели последнюю милю, мои мышцы явно возражали против замедленного темпа. Я решила, что нужно бегать с Сэмюэлем каждое утро. Он заставлял меня выжимать из себя максимум. Все, теперь только супергеройские пробежки. Хватит с меня ленивой утренней трусцы.
Сэмюэль не остановился у дома своих бабушки и дедушки, а продолжил бежать со мной и перешел на шаг только возле моего дома. На крыльце, закинув ноги на перила, сидел мой отец с банкой диетической пепси в руках. Папа предпочитал принимать кофеин в холодном виде. Он называл эту газировку дешевым виски и утверждал, что нет ничего прекрасней, чем первый глоток, который ты делаешь сразу, как только открыл банку. Я, будучи истинной дочерью своего отца, была полностью согласна, хотя больше любила диетическую кока-колу.
– Я смотрю, теперь у тебя нашелся товарищ для пробежек, Джози Джо, – крикнул папа вместо приветствия, пока мы шли к нему через газон.
Как часто бывает с девушками, я почувствовала облегчение от того, что отец не осуждает меня, увидев в компании мужчины.
– Доброе утро, папочка. – Я перегнулась через перила, выхватила у него банку и сделала глоток ледяного огня.
– Сэр.
Сэмюэль кивнул отцу и протянул ему руку. Тот с грохотом опустил ноги на пол и сжал ладонь Сэмюэля.
– Здорово, что теперь ты можешь бегать не одна, а, Джози? Я всегда волнуюсь, когда ты уходишь на свои пробежки в одиночестве. Даже в нашем маленьком городке никто не застрахован.
Я только отмахнулась. По утрам мне встречались лишь бурундуки, птицы, домашний скот и знакомые с детства соседи.
– Сэмюэль, заходи, выпьешь чего-нибудь холодного. А то папа явно не хочет делиться.
Я улыбнулась, а Сэмюэль последовал за мной, еще раз кивнув отцу с вежливым «сэр». Мне это понравилось.
– Это тебя в морской пехоте обучили таким манерам? – бросила я через плечо, направляясь на кухню через гостиную. – Вода, апельсиновый сок, молоко или кола?
– Апельсиновый сок. И да, так и есть. Я просто не могу не говорить «да, мэм» или «нет, сэр», хоть убей. Когда десять лет живешь в армейской среде, эти привычки привязываются намертво.
Я налила стакан апельсинового сока и протянула Сэмюэлю. Потом сама проглотила свой обязательный стакан воды, после чего позволила себе открыть баночку кока-колы. Мы оба прислонились к разделочному столу, молчаливо потягивая напитки.
– И что дальше? – Я повернулась к Сэмюэлю и взглянула ему в лицо. – Ну, в том, что касается морской пехоты.
– Если честно, не знаю, – задумчиво признался Сэмюэль. – Я только три недели назад вернулся из Ирака.
– Три недели? – воскликнула я в изумлении. – И сколько ты там был?
– Если не считать перерыв на отпуск, я провел там почти три года. Два тура по двенадцать месяцев, но второй продлился на шесть лишних месяцев. Пора было возвращаться домой, что бы это ни значило.
– Что бы это ни значило? – озадаченно повторила я.
– Ну, дома как такового у меня ведь и нет, – будничным тоном признался Сэмюэль. – Я с восемнадцати лет служил в морской пехоте. После одиннадцатого сентября я дважды был в Афганистане, а потом два раза в Ираке. В перерывах я либо проходил специальную подготовку, либо находился на базе «Кэмп-Пендлтон», либо служил на одном из кораблей. Когда мы прошли инструктаж, всему взводу дали оплачиваемый отпуск на месяц. За десять лет у меня накопилось много таких отпусков, потому что я их почти не брал. Пикап, на котором я езжу, я одолжил у товарища по взводу. Своей машины у меня нет. Ни дома, ни машины. Все, чем я владею, поместится в чемодан. Так вот, я здесь уже две недели, и еще две осталось.
– А что потом?
Неужели он готов снова отправиться в Ирак? Мне даже представить это было трудно.
– А потом мне придется решить. – Сэмюэль встретился со мной взглядом.
– Решить?
– Решить, хочу ли я чего-то другого. – Он снова начал говорить загадками.
– В смысле – чего-то кроме службы в морской пехоте?
– Да. – Сэмюэль поставил стакан и оттолкнулся от столешницы, на которую опирался. – Какие у тебя планы на сегодня?
Он так резко сменил тему, как будто не желал обсуждать свое будущее. Мою голову переполняли вопросы: как он жил последние десять лет? Сколько перенес побед и поражений? С кем дружил? Я почти не получала от него писем после окончания подготовки в лагере, поэтому невольно продолжала представлять его в той же обстановке: на защищенной военной базе в окружении инструкторов, следящих за каждым его шагом. А на самом деле Сэмюэль провел эти годы в жестких условиях, в очень опасных местах. Я вздрогнула и удивленно покачала головой. Даже когда его бабушка Нетти с восхищением рассказывала о снайперских навыках Сэмюэля и заданиях по ликвидации опасных врагов, я почему-то не сообразила, что его служба в морской пехоте в основном проходила в горячих точках.
– Джози? – позвал Сэмюэль, и я поняла, что пропустила вопрос.
– М-м?
Сэмюэль смотрел на меня, приподняв одну бровь и терпеливо дожидаясь ответа.
– Так какие у тебя планы на сегодня? – повторил он.
Я бросила взгляд на часы.
– К одиннадцати я иду в салон, работаю до двух тридцати, а потом иду в церковь и занимаюсь с учениками примерно до семи. А у тебя?
– Буду помогать с чем-нибудь деду примерно до семи, пока ты не закончишь с уроками.
В его глазах сверкнули веселые искорки. Они смягчили эти слова, сказанные с явной уверенностью в том, что я буду в распоряжении Сэмюэля, как только освобожусь. Мое сердце пустилось галопом. Я начала опасаться, что его дикие скачки можно разглядеть сквозь мою тонкую кожу.
Задняя дверь, ведущая в кухню, распахнулась, и я виновато вздрогнула, хотя между мной и Сэмюэлем было достаточное расстояние. Из-за двери высунулась седая голова отца, который стоял на нижней ступеньке.
– Эй, Джоз!
– Да, папа?
– По-моему, я тебе еще не говорил. Мы с Джейкобом поедем на Книжные утесы на выходные. Джейкоб получил разрешение на лучную охоту. У меня закончились поздние смены, есть несколько свободных дней, так что возьмем трейлер и лошадей и попробуем подстрелить оленя.
Книжные утесы располагались возле Моаба, в пяти часах к юго-востоку от Левана. Скалы получили такое название, потому что напоминали книги, выставленные в ряд на полке. Природа там была потрясающая, и заполучить разрешение на охоту было очень непросто. Мой отец обожал охоту так же сильно, как лошадей, и явно был в полном восторге от того, что Джейкобу так крупно повезло.
– А Джаред и Джонни тоже поедут?
– Джареду не разрешили, – проворчал папа, намекая на то, что в семье брата командует Тоня. – А Джонни боится куда-то ехать, ведь близнецы вот-вот родятся, так что мы с Джейком едем вдвоем. Но с нами, возможно, поедет Марв. – Так звали тестя Джейкоба. Марв тоже никогда не упускал возможность поохотиться.
– Когда выезжаете?
– Думаю, сегодня днем отправимся, а вернемся в четверг… может, в пятницу, – неуверенно протянул папа, будто боялся, что я стану возражать против такой долгой поездки.
– Звучит неплохо, – пожала плечами я.
– Можешь поехать с нами, – неохотно предложил отец.
– Ха-ха-ха, пап, – саркастично ответила я. – А если бы я согласилась, как бы ты выкручивался? Кто бы уступил мне кровать в трейлере? – Увидев его пристыженное лицо, я рассмеялась, подошла к нему и чмокнула в шершавую щеку. – Нет уж, спасибо. Развлекайтесь без меня. И спасибо, что предупредил. Думаю, пока тебя нет, я буду играть на фортепиано каждую ночь и есть шоколадный торт на завтрак, обед и ужин.
Отец серьезно посмотрел на меня.
– Было бы здорово, Джоз. Сто лет не слышал твоей музыки. Может, сыграешь что-нибудь для меня, когда я вернусь? Мне этого так не хватает.
Он произнес эти слова ласково, вглядываясь в мое лицо. Я покраснела, осознав, что Сэмюэль слышит наш разговор.
– Договорились, пап, – сказала я с улыбкой, погладила отца по щеке и отвернулась.
Я опасалась, что Сэмюэль как-то прокомментирует папину просьбу, однако он молча опустился на колени, чтобы погладить Яззи, который пришел в кухню из ванной, где была его лежанка. Пес больше не спал в моей комнате. Ему было десять лет – старичок по собачьим меркам, и он уже не спешил лазить по лестницам. Впрочем, иногда я все же обнаруживала его у себя в ногах по утрам. Думаю, он скучал по старым временам. Я тоже скучала, хотя, когда он все же приходил, я просыпалась с онемевшими под его тушей ногами.
– Слушай, Сэмюэль, – обратился к нему отец. – А ты не хочешь поехать с нами? Я бы посмотрел, как стреляет профессионал. У нас есть место еще на одного парня. – Отец бросил на меня извиняющийся взгляд. Видимо, во время пикника в честь моего дня рождения папа что-то узнал о специализации Сэмюэля.
– Нет, спасибо, сэр, – вежливо отказался тот. – Хватит с меня охоты.
В его взгляде мелькнуло смущение, как будто он сказал это не подумав. Отец широко улыбнулся, как будто только что услышал остроумную шутку, и молча скрылся за дверью.
– Привет, дружище.
Разговаривая с Яззи, Сэмюэль не сюсюкал, как многие. Его голос звучал мягко и глубоко. Целую минуту он провел, почесывая и поглаживая пса. Яззи широко зевнул, прижимаясь к рукам Сэмюэля, блаженно закатывая глаза и высунув язык.
Наконец Сэмюэль поднял на меня взгляд и просто сказал:
– Увидимся позже.
Мы с Яззи проводили его до двери. Сэмюэль помахал нам, вышел на улицу, пересек лужайку и зашагал к дому бабушки и дедушки. Мы с Яззи с тоской смотрели ему вслед с одинаковым выражением лица (и морды).
– Ох, да ради всего святого! – рассмеялась я, взглянув на собаку.
Яззи гавкнул мне в ответ, как бы говоря: «На себя посмотри!», после чего удалился в поисках завтрака.
* * *
Должно быть, Сэмюэль проверил все двери и нашел единственную открытую, потому что он ждал меня у бокового выхода из церкви, когда я вышла проводить свою последнюю ученицу до велосипеда. Я была ужасно рада, что ее не ждет мама. Благодаря этому мне не нужно было заводить вежливую беседу и знакомить ее с Сэмюэлем. За последние несколько лет доброжелатели несколько раз пытались познакомить меня с кем-нибудь, и некоторые настолько достали меня своим сводничеством, что мне пришлось повести себя довольно жестко. Я отказывалась от всех свиданий, которые они пытались устроить. Я боялась представить, какие пойдут разговоры, стоит кому-нибудь увидеть меня с Сэмюэлем. После этого отговорок у меня не останется, и мне составят расписание свиданий со всеми неженатыми мужчинами, начиная с родных и двоюродных братцев и заканчивая дядей соседки чьей-нибудь сестры. Все может затянуться до Рождества. Я вздрогнула от одной мысли об этом.
Малышка Джесси Энн Вуд уехала, крутя педали, и Сэмюэль подошел ко мне. Я еще раз проверила, не забыла ли выключить свет, и закрыла дверь на ключ.
– Это же твой, да? – спросил Сэмюэль, останавливаясь возле меня.
Он кивнул в сторону моего велосипеда старой модели, который стоял возле стены церкви.
По моим рукам пробежали мурашки. Он не вторгался в мое личное пространство, не пытался прикоснуться ко мне. Может, вчерашние поцелуи были всего лишь минутной прихотью? Импульсивным поступком, на который его толкнула романтика лунной ночи и сладкие воспоминания?
– Да, сегодня я приехала на велосипеде. Это было проще, чем идти пешком. После нашей пробежки у меня ноги отваливаются. Я не привыкла так быстро бегать. Ты уже дважды за неделю меня гонял. Мои ноги превратились в желе, – усмехнулась я.
– В таком случае я знаю, что тебе нужно.
Сэмюэль подхватил мой велосипед, отнес его к своему одолженному черному пикапу и уложил в кузов.
– А что мне нужно?
– Увидишь. Есть хочешь?
– Конечно, – честно призналась я.
Сэмюэль взглянул на меня и издал смешок.
– Ну, ладно, поехали, покормим тебя.
Он открыл дверь, и я уселась на пассажирское сиденье, расправив фиолетовую юбку. Сэмюэль протянул руку и осторожно коснулся шероховатой ткани.
– Ты носишь юбки. Мне это нравится. Сейчас нечасто встретишь женщину, которой нравится быть женственной. Очень красиво.
Сэмюэль убрал руку и захлопнул дверь, так что я успела лишь улыбнуться в ответ. Он сел в машину и повернул ключ. Салон заполнили звуки «Октября» Чайковского, так называемая «Осенняя песнь». Я заставила себя расслабиться и откинуться на спинку сиденья, слушая музыку, пропуская ее через себя. Некоторое время мы ехали молча. Затем Сэмюэль заговорил:
– В Ираке все время жара и повсюду песок. Мне часто снилась осень. Как мы с бабушкой перегоняли овец по пастбищам. Просыпались до рассвета, когда было еще холодно, сидели у костра, ели вяленое мясо и кукурузные пироги, пили травяной чай.
– Поэтому ты включил «Осеннюю песнь»? – улыбнулась я.
– Именно.
– Чайковскому заказали двенадцать пьес, по одной на каждый месяц. Он назвал этот цикл «Времена года». Ему пришлось нанять ассистента, который напоминал бы композитору, когда нужно было садиться за следующую пьесу. Чайковский шутил, что есть два вида вдохновения: одно идет от сердца, а другое рождается из необходимости и нескольких сотен рублей.
– Она верну-улась, – нараспев произнес Сэмюэль, а я хихикнула, как маленький ребенок.
– Когда-то я сама играла «Октябрь», – мечтательно вздохнула я. – Мне он тоже всегда напоминал об осени. – Я взглянула на Сэмюэля. – Во время нашей утренней пробежки я почувствовала ее в воздухе.
– Так вот почему ты вся засветилась от радости и заулыбалась? Ты выглядела так, будто вот-вот взлетишь. Я уж боялся, что придется схватить тебя и держать, чтобы не упорхнула, – поддразнил Сэмюэль, на мгновение взглянув мне в глаза.
– Я всегда с нетерпением ждала осени. – Я постаралась говорить будничным тоном, объясняя причину. – И Кейси, и мама умерли в самом начале лета… Наверное, оно просто будит плохие воспоминания. Я всегда радуюсь, когда лето подходит к концу. – Я принялась бесцельно водить пальцами по юбке. – Осень всегда казалась мне шансом начать все сначала. Я понимаю, что в природе все наоборот. Листья опадают, цветы вянут, приближается зима… но я все равно люблю осень.
– Что случилось с Кейси? – Сэмюэль сидел неподвижно, только перевел взгляд с меня на дорогу и обратно.
– А ты, я смотрю, деликатничать не привык, – пробормотала я, заправляя выбившийся локон за ухо.
– Бабушка Яззи утверждает, что среди навахо не принято спешить. У нас целая вечность впереди. Мы двигаемся осознанно, неторопливо, выверяем каждый шаг. В жизни главное – гармония и баланс. Наверное, поэтому из меня вышел хороший снайпер. Я могу высидеть в засаде сколько угодно. Но сейчас я чувствую, что у меня совсем мало времени. И я не хочу зря потратить дни, которые могу провести рядом с тобой.
Сэмюэль сказал все это спокойно, не переменившись в лице. Его прямота заставила меня покраснеть.
– Его машина перевернулась неподалеку отсюда. – Я показала на длинное узкое шоссе, по которому мы ехали. – Он только-только отвез меня домой и ехал обратно. Это случилось наутро после нашего выпускного.
Сэмюэль молчал, ожидая продолжения.
– Меня часто поражала эта горькая ирония: я хотела, чтобы Кейси провел со мной лишние двадцать минут по дороге в Леван, хотя изначально он планировал остаться в Нефи. Меня бы подвезли и без него. Если бы не я, он бы не оказался в тот момент на пути в Нефи. Я променяла жизнь с ним на лишние двадцать минут. Какая ирония, правда?
– А ты никогда не думала, что он точно так же мог разбиться в Нефи? И если бы он не повез тебя домой, у вас не было бы даже этих двадцати минут? Смерть может ждать где угодно, Джози. Нельзя утверждать, что это ты толкнула его навстречу гибели. – Сэмюэль говорил ровно, без выражения, будто мы обсуждали высоту пшеницы в поле или пурпурный оттенок гор. – В Ираке я служил с одним парнем. Его мать не хотела, чтобы он ехал воевать. До смерти боялась за него. Но он, разумеется, все равно поехал. Записался добровольцем и отправился в Ирак. Пока его не было, младший брат этого парня, живший дома, погиб в аварии. А мой товарищ вернулся из Ирака целым и невредимым. Вот это действительно ирония.
Я не нашлась с ответом, поэтому просто промолчала. Я понимала, что Сэмюэль говорит правду, но порой чувство вины неплохо отвлекало от горя. За прошедшие годы горе постепенно растворилось, однако чувство вины осталось.
Мы въехали в Нефи. Может, Сэмюэль везет меня в семейный ресторан Микельсона? Там вкусно кормили, к тому же это заведение располагалось на краю города возле съезда с шоссе и привлекало как местных жителей, так и тех, кто здесь проездом. Не встретим ли мы там каких-нибудь моих знакомых? Не захотят ли они подойти и познакомиться с Сэмюэлем, делая вид, что им не все равно, как у меня дела? Я ненавидела пустые вежливые разговоры и по возможности избегала встреч в магазинах и других общественных местах, потому что не хотела придумывать, о чем бы поговорить. Я любила людей, меня заботило их благополучие, я предпочитала никого не обижать, но болтать ни о чем по телефону или поддерживать разговор из вежливости – нет уж, увольте. Мы приблизились к ресторану, но Сэмюэль не остановил машину. Я вздохнула с облегчением и снова задалась вопросом о том, куда мы все-таки едем.
– Дедушка рассказал мне любопытную историю про один местный пруд. Я подумал, что можно съездить на пикник. Еду собрала бабушка Нетти, значит, там наверняка что-то вкусное.
– Беррастонский пруд?
– Он самый.
Мою голову переполнили мысли о Кейси. Они с друзьями очень любили прыгать в воду с огромного дерева. Некоторые ветви тянулись прямо над водой. Кто-то из ребят построил шаткую платформу на дереве. Она была совсем небольшая. Удивительно, что никто еще не погиб на этом пруду. Меня так и не уговорили забраться на дерево. Я была слишком разумной девочкой. Поэтому я сидела на берегу и с замиранием сердца следила за тем, как ребята забирались на верхние ветки, ловили равновесие на крошечной платформе и спрыгивали в воду с воплями страха и восторга.
Мы поехали по старому шоссе, ведущему в Мону, а потом свернули на запад, на дорогу, искореженную глубокими колеями и следами колес. Поскольку учеба в школе уже началась, кемпинг пустовал, а на пруду не было ни людей, ни лодок. Ветра тоже не было, и предзакатное солнце наполняло спокойную воду сиянием, окрашивая ее в янтарный цвет. По краям пруда прятались черные как смоль тени. В последний раз я была на Беррастонском пруду еще до гибели Кейси, однако возвращение сюда не вызвало у меня приступа меланхолии. Это было место игр и веселья, и, если не считать того, что здесь мы с Кейси впервые поцеловались, оно не вызывало у меня особой ностальгии.
Взглянув на пруд, я вдруг поняла, как здесь красиво. Тихий, опустевший, он словно расцвел в уединении. Мы проехали по неровной дороге до развилки и продолжили двигаться вверх по берегу пруда.
– Где самое лучшее место? – обратился ко мне Сэмюэль.
Беррастонский пруд на самом деле представлял собой систему прудов: от основного водоема в разные стороны расходились водоемы поменьше.
– Продолжай ехать вдоль берега, пока не доберемся до дальнего края большого пруда.
В некоторых местах деревья росли густо, в других реже. С моими указаниями мы добрались до знаменитого дерева над водой. Сэмюэль свернул с пыльной дороги, захватил с собой колючее покрывало и корзинку, а я тем временем вышла из машины и направилась к небольшой полянке на берегу.
Тишину нарушали только сверчки, которые уже готовились начать свою вечернюю симфонию, и время от времени комариный звон. Я никогда не видела, чтобы на Беррастонском пруду было так пусто. Разумеется, так он мне нравился гораздо больше. Сэмюэль расстелил покрывало. Усевшись, мы долго смотрели, как вода облизывает на берегу камни, усыпанные мелкими веточками.
– Так что за историю тебе рассказал дедушка? – Я улеглась на одеяла и подперла голову рукой, глядя на Сэмюэля.
– Ну, она, в общем-то, не про пруд. Скорее про сам город. Я ни разу не ездил в Мону, пока жил здесь. Как-то повода не было. Я решил узнать у деда, где можно найти хорошее место для рыбалки, и он назвал этот пруд, тогда я спросил про город. Он рассказал, что певец Берл Айвз однажды угодил в тюрьму в Моне. Деда тогда еще не было, но его очень забавляет эта история.
– Я никогда об этом не слышала!
– Это случилось в сороковых годах. Берл Айвз путешествовал по стране с концертами, и городским властям не понравилась одна песня. Они сочли ее непристойной и посадили его в тюрьму.
– Что за песня? – хихикнула я.
– Она называется «Мутная роса». Дед мне ее спел.
– Ну-ка, послушаем! – потребовала я.
– Она слишком пошлая. – Сэмюэль нахмурился, однако в его глазах блеснули искорки смеха. – Ладно, уговорила, – вздохнул он, хотя я его вовсе не уговаривала. Мы оба засмеялись. Потом Сэмюэль откашлялся и начал петь с легким ирландским акцентом. Это была песня о холостяке, который живет один и согрешил лишь в том, что стремился уберечь юную деву от мутной росы.
Однажды поздно ввечеру
Улегся я в кровать,
Но вдруг ко мне пришла она
И принялась рыдать.
Рыдала, вздыхала, потом сказала:
«Ах, милый мой, как мне быть?»
Пришлось ее под своим одеялом
От мутной росы укрыть.
– Кошмар! – рассмеялась я, прикрывая рот ладонью. – Сажать в тюрьму за такое – это, конечно, слишком, песня смешная.
– Морские пехотинцы – самые пошлые и грубые на свете любители похабных историй. Поверь мне, эта песня вообще не пошлая. Мне доводилось петь гораздо более непристойные куплеты. Я старательно хранил добродетель и целомудрие, и сослуживцы до сих пор называют меня Проповедником, однако за все эти годы меня успели порядком развратить, – сообщил Сэмюэль, поигрывая бровями.
– А мне даже понравилась эта песня… – задумчиво произнесла я полушутя. – Спой что-нибудь еще, только без ирландского акцента.
– Без акцента? Но в этом же весь сок! – Сэмюэль криво усмехнулся. – У одного моего сослуживца мама была родом из Ирландии. Он умел говорить с настоящим ирландским акцентом и пел так, что заслушаешься. Когда он запевал «Малыша Денни», все плакали. Все эти суровые, безжалостные морпехи ревели, как младенцы. И еще он пел одну песню под названием «Ирландский плач». Я ее обожал и даже выучил наизусть. Кстати, она мне сразу вспомнилась, когда я встретил тебя под дождем две недели назад.
Сэмюэль уже не улыбался, его взгляд сосредоточился на моем лице. Я не поспевала за его частыми сменами настроения. Минуту назад он пел пошленькую песенку, карикатурно изображая ирландский акцент, а теперь напряженно вглядывался в мои глаза.
Я обратила на него ответный взгляд, надеясь выиграть в гляделки, однако через несколько секунд сдалась.
– Так ты не споешь мне «Ирландский плач»?
– Пока не знаю.
– В каком смысле?
– Это зависит от того, сыграешь ли ты для меня, когда я отвезу тебя домой.
Теперь уже я переменилась в лице. Я прекрасно осознавала свои чувства к Сэмюэлю. И подсознательно упиралась, понимая, к чему все это может привести, и не зная, готовы ли мы к этому. Музыка имела надо мной огромную власть. Вспомнить хотя бы поцелуи, которыми мы обменялись под влиянием волшебной музыки Дебюсси. Я сомневалась, что устою перед Сэмюэлем, особенно, услышав звуки симфоний. И что мое сердце выдержит еще одну несчастную любовь.
– Мне кажется, «Ирландский плач» может тебя отпугнуть.
Солнце постепенно скрылось за западными холмами. Голос Сэмюэля был тихим и ровным, как опускавшиеся на землю сумерки.
– Возможно… – Я отвела взгляд и потянулась к корзинке от Нетти.
Чтобы и дальше держать себя в руках, мне нужно было подкрепиться.
Нетти собрала нам сэндвичи с индейкой на домашнем хлебе и печенье с шоколадной крошкой. К счастью, никаких лимонных квадратиков. Еще она положила несколько персиков из своего сада, а Сэмюэль добавил к ним пару банок диетической колы и бутылку воды. Мы молча набросились на еду. Я выразила свое одобрение довольным стоном.
– Ты в порядке? – улыбнулся Сэмюэль, когда я в очередной раз блаженно вздохнула.
– Еда намного вкуснее, когда ее готовила не я.
– Ты отлично готовишь.
– Не спорю, – согласилась я без лишней скромности. – Просто приятнее, когда кто-то другой сделает тебе сэндвич. Его даже есть вкуснее. Не могу объяснить почему.
– А я после армии стал ценить возможность самостоятельно приготовить себе еду. В столовой, когда она есть, кормят неплохо, но вот сухой паек – нет, увольте. В лагере мы называли его «сухой кошмар». Я предпочитаю точно знать, из чего состоит мой обед, а это возможно, только если я приготовил его сам.
– У тебя что, пунктик насчет контроля? – поддразнила я, вгрызаясь в персик.
– М-м. Да, пожалуй. – Сэмюэль бросил взгляд на темную воду. – Когда понимаешь, сколько всего на свете не в твоей власти, начинаешь хвататься за все, что ты в состоянии проконтролировать.
Мы молча доели свои припасы. Тени продолжали расти, пока не слились между собой, окончательно вытесняя свет. Последние лучи солнца исчезли, и в небе начали зажигаться звезды.
– Поверить не могу, что я здесь, – вздохнул Сэмюэль, растянувшись на своем колючем армейском покрывале и подложив руки под голову.
– Почему?
– Месяц назад я был в Ираке. Каждый второй день – на посту, в камуфляже, сапогах, очках и шлеме. Я никуда не выходил без оружия и боеприпасов. А теперь я будто в параллельной реальности. – Он помедлил. – Пойдем купаться.
– Что?! – рассмеялась я и тут же подавилась соком персика.
– Мне хочется поплавать. Посмотри, как звезды отражаются в воде. Как будто вглядываешься в космос.
– С дерева еще лучше, – сказала я не подумав и тут же пожалела об этом.
– Правда?
Сэмюэль окинул дерево оценивающим взглядом. Потом вскочил, скинул ботинки и принялся расстегивать штаны.
– Сэмюэль!
Меня окатило жаром. Я разрывалась между смущением и любопытством.
– Я залезу на дерево и спрыгну в воду.
Я вздохнула. Видимо, это какая-то мужская тяга к опасности. Неужели все парни в моей жизни обязаны забираться на это дерево и прыгать оттуда?
– Давай со мной, Джози. – Сэмюэль прищурился, глядя на меня, сжимая в руках футболку. Его грудь была такой широкой и крепкой, плечи и руки – мускулистыми, а пресс – выпуклым. Я опустила взгляд на свои руки, чтобы не пялиться на него, и ответила:
– Не-а. Я выше пары нижних веток никогда не забиралась. Оттуда отлично видно отражение звездного неба.
– Сегодня утром ты сказала, что последуешь за мной куда угодно, – принялся уговаривать он шутливым тоном. – Ну пожалуйста!
На мне был черный топик. В сочетании с трусиками он, пожалуй, вполне подходил на роль купальника. Я не дала себе как следует задуматься. Я всегда была слишком практичной, слишком разумной, слишком скучной. Решено: я иду купаться. Я быстро стянула с себя юбку и оставила ее на земле, как и босоножки. Потом я сделала глубокий вдох, посмотрела на Сэмюэля и расправила плечи, придавая себе уверенный вид.
– Если я упаду и разобьюсь, ты очень сильно об этом пожалеешь, – сказала я, пытаясь храбриться.
Сэмюэль, словно уловив мою неуверенность, не стал меня разглядывать. Он повернулся и запрыгнул на нижнюю ветку так легко, будто поднялся на несколько ступенек по лестнице. Я поморщилась, не зная, как бы мне проделать то же самое, не растеряв остатки достоинства. Сэмюэль встал в том месте, где ветви расходились в разные стороны от ствола, и наклонился ко мне, протягивая руку.
– Хватайся возле локтя, я тебя подниму.
Я последовала совету, вцепившись в его руку повыше локтя. Сэмюэль обхватил меня за плечо, правой рукой взялся за ветку над головой и начал меня поднимать. Я помогла, прошагав ногами вверх по стволу, и уже через несколько секунд стояла рядом с Сэмюэлем. Я чувствовала себя непобедимой Ши-Рой, сестрой Хи-Мэна.
– Ого, – выдохнула я и тут же хихикнула, как девчонка.
– Там наверху есть небольшая платформа, видишь?
– О да, – простонала я. – Ох уж мне эта платформа! Пожалуйста, не заставляй меня оттуда прыгать!
– Давай посмотрим.
Я не успела даже возразить, а Сэмюэль уже начал карабкаться вверх.
– Она довольно крепкая, – крикнул он мне через несколько секунд.
Еще бы! Эта платформа выдержала несколько поколений безбашенной молодежи. Я обреченно вздохнула. Придется лезть и прыгать с ним. Назад дороги нет. – Давай, я помогу.
Я была уверена, что свалюсь с дерева. Таким неуклюжим девицам, как я, лазание по деревьям противопоказано. В лучшем случае я зацеплюсь бельем за ветку и застряну на дереве без штанов. Я вздрогнула от ужаса. Нет уж, я не такая! Пятая точка у меня неплохая, однако сомневаюсь, что на дереве она будет смотреться красиво. В худшем случае я могу напороться на ветку, как поросенок на вертел. Учитывая мое везение, случится и то и другое. Я уже представляла заголовок в местной газете: «Полуголая молодая женщина найдена мертвой на дереве».
Я сосредоточилась на указаниях Сэмюэля, послушно переставляя ноги и руки, и, как ни странно, все же забралась достаточно высоко, чтобы он смог обхватить меня за талию и затащить на узкий кусок фанеры, прибитый в месте пересечения веток. Оттуда открывался захватывающий вид. Захватывающий – и пугающий. Чернота пруда создавала иллюзию бесконечного космоса под ногами. Зеркальная поверхность отражала сияние звезд, усыпавших небосвод. Мы словно стояли на краю миниатюрной галактики.
– Боже мой, – прошептала я, холодея от страха.
– Какая красота, – шепотом отозвался Сэмюэль, однако в его голосе слышался лишь благоговейный восторг.
Я зажмурилась и вцепилась в его руку, которая все еще придерживала меня за талию.
– Готова? Давай на счет «три»…
– Нет! – воскликнула я. – Подожди, я не готова!
Сэмюэль издал смешок, но мне было так страшно, что я даже не смогла его стукнуть.
Я крепко зажмурилась, почти до головной боли наморщив лоб. Мне хотелось спрятаться от осознания того, во что я ввязалась.
Я почувствовала, как Сэмюэль притянул меня к себе, а потом его дыхание коснулось моих губ. От него пахло персиками и хвоей, и я глубоко вдохнула, расслабляясь, и запрокинула голову. Наши губы соединились, и я мгновенно забыла о том, что мне страшно. Опьяненная поцелуем, я закинула руки ему на плечи и запустила пальцы в короткие шелковистые волосы. Сэмюэль покрепче прижал меня к себе, так что мои ноги приподнялись над платформой, а потом безо всякого предупреждения столкнул меня вниз, и мы полетели навстречу воде. Я падала… кричала и падала. За секунду до погружения Сэмюэль отпустил меня, и мы нырнули в черный пруд, наполненный звездами.
Инстинкт самосохранения заставил меня барахтаться в стремлении вернуться на поверхность. Потом Сэмюэль подплыл ко мне, поймал за руку и потянул наверх за собой. Наши головы одновременно вырвались из-под воды. Я вдохнула, выплюнула воду и смахнула волосы, упавшие на лицо, удерживая себя на плаву яростными движениями ног.
– Больше никогда так не делай!
– Как? Не целовать тебя? Или не целовать тебя, когда мы прыгаем с дерева? – мягко протянул Сэмюэль.
Он совсем не запыхался, а просто запрокинул голову и удерживался на поверхности без особых усилий.
– Ты меня обманул! – с отвращением выдохнула я. – Ты не хотел меня целовать! Тебе просто нужно было скинуть меня с дерева!
– О, поверь, я очень хотел тебя поцеловать, – возразил Сэмюэль, растягивая слова. – Просто решил убить двух зайцев.
Он приподнял голову и улыбнулся мне, сверкнув зубами. Эта улыбка настолько меня ослепила, что я замерла, и моя голова тут же скрылась под водой. Барахтаясь, я снова вырвалась на поверхность, отплевываясь и поправляя волосы.
– Перевернись на спину, Джози, – ласково посоветовал Сэмюэль, приблизившись ко мне. – Давай, ноги вперед, ложись на спину. Перестань сопротивляться и держись на поверхности. Это легко.
– Ха! – огрызнулась я. – Вообще, я умела плавать, когда ты еще барахтался в школьном бассейне в надувных нарукавниках. – Я все еще злилась.
– Очень смешно, – беззлобно хмыкнул он.
Я последовала его совету, раскинув руки и ноги, будто делала «снежного ангела», запрокинув голову так, что над поверхностью осталось только мое лицо. С неба на меня, подмигивая, смотрели звезды.
– Ну вот, видишь?
Сэмюэль растянулся рядом со мной, касаясь моей руки кончиками пальцев. Вода тихонько покачивала нас. Я почувствовала, как уходит злость, и осторожно выдохнула, опасаясь нарушить пойманное равновесие.
– Видишь Млечный Путь? – Сэмюэль вытянул руку и показал на небо.
– Ага.
– Бабушка говорит, что по нему духи покидают землю и уходят на небо. У навахо есть легенда о сотворении Млечного Пути. Проказнику Койоту надоело ждать, пока Первая Женщина расставит созвездия на небе. Она посвятила по созвездию почти всем птицам, животным и даже насекомым. Например, Ацá – орел, Ма’иитох – волк. Она создала созвездие Ци́диильцои́, жаворонка, чтобы тот пел песни солнцу по утрам. Нашлось место и для Дахсáни́, дикобраза, который следил за ростом деревьев на склонах гор. Первая Женщина разложила звезды на одеяле, а потом попросила Огненного Человека отнести их на небо и дать им сияние. Койот хотел помочь, но Первая Женщина не разрешила, сказав, что он все испортит. Наконец на одеяле остались только самые маленькие осколки и пылинки. Койот, который совсем извелся от нетерпения, схватил одеяло и взмахнул им, разбросав звездную пыль по небу. Так появился Йикаисдахи́, Млечный Путь.
– И что, у всех созвездий есть имена на навахо? – спросила я, уставившись в ночное небо в поисках знакомых форм.
– Да. Моя бабушка рассказала бы тебе историю любого из них и объяснила бы, почему Первая Женщина разместила их именно таким образом и как им дали названия. Бабушка говорит, что законы людей написаны в звездах. Первая Женщина поместила их на небо, потому что пески меняются под дуновением ветра, а воды текут и изменяются, и только небо постоянно. Этим оно и прекрасно. Небеса везде одни и те же, что у берегов Австралии, что здесь, на Беррастонском пруду. Первые пару лет я служил на десантном корабле «Пелелиу». Там я часто забирался на маленькую верхнюю палубу, откуда хорошо было видно небо, и мысленно перебирал все названия созвездий, которые помнил. И тогда мне казалось, что я снова рядом с бабушкой, лежу под звездным небом, слушаю блеяние овец.
Нас потихоньку отнесло к берегу. Я опустила ноги и нащупала дно. Здесь вода едва доходила мне до плеч. В сравнении с воздухом она была даже теплая, так что выбираться из пруда мне пока не хотелось. Сэмюэль все так же лежал на спине, глядя в небо. Я представила, как он стоит на палубе корабля посреди океана и вглядывается в небесную твердь, утешая себя мыслями о единственном месте, ставшем для него домом. Мое сердце сжалось от сострадания.
– Я люблю уединение, но ненавижу одиночество. То, о чем ты говоришь, больше похоже на одиночество. Разве в такие моменты ты не жалел, что стал морпехом? – рискнула спросить я, разглядывая точеный профиль Сэмюэля.
– Нет. Никогда не жалел. – Его голос звучал глубоко и искренне. – Я легко согласился бы пройти через все это снова. Мне было некуда идти. В морской пехоте я обрел смысл существования, узнал, что могу быть полезен людям, нашел отличных друзей и разучился жалеть себя. Я сделал все, чтобы стать человеком, которым ты могла бы гордиться.
Я забыла, как дышать. Сэмюэль никогда не давал мне возможности подготовиться к нападению, просто брал и говорил все без обиняков.
– Я?
По моему тону было понятно, как меня испугала возложенная ответственность. Зная о собственных многочисленных недостатках, я не желала быть его ориентиром.
Сэмюэль тоже встал на ноги. Вода облизывала его торс.
– Да, ты, – задумчиво ответил Сэмюэль, глядя в сторону. – Ты стала эталоном, которым я измерял все в своей жизни. – Он помедлил, словно не готов был сразу перейти к тому, что собирался сказать. Когда Сэмюэль снова заговорил, его голос прозвучал тихо и торжественно. – Когда мне впервые пришлось нажать на курок и оборвать чью-то жизнь, я никак не мог решить, что бы ты подумала обо мне после этого. Что бы ты почувствовала, узнав о том, сколько еще жизней я успел отнять.
Эти слова застали меня врасплох, и я ахнула от неожиданности. Внимательный взгляд Сэмюэля метнулся ко мне. Его глаза блеснули. С минуту он молчал, сжимая зубы, как будто отчаянно пытался проглотить слова, которые должен был произнести. Потом Сэмюэль повернулся и побрел к берегу. Вода ручьями стекала по его мощной спине и ногам. Он как следует отряхнулся, подобрал свою одежду, натянул футболку и влез в джинсы.
Сэмюэль стоял спиной ко мне. Я тоже пошла к берегу, не понимая, чего он ждет от меня. Я точно знала, что ему сейчас не нужно мое осуждение. Впрочем, я и не думала его осуждать. Моя реакция была вызвана лишь неожиданностью. Я вышла из воды мокрая и дрожащая, провела ладонями по ногам, стряхивая капли, затем выжала волосы и топик, прикрывшись юбкой. От холода и смущения я обхватила себя руками. Сэмюэль собрал остатки пикника и уложил их в корзинку, потом поднял и протянул мне покрывало, в которое я благодарно закуталась, после чего снова отвернулся. Он подошел к пруду, сел на корточки и провел пальцами по серебристой воде.
– Сэмюэль, – неуверенно начала я, – это война. Я никогда не стала бы осуждать тебя за то, что ты защищался.
Я не стала подходить к нему, дожидаясь ответа на расстоянии. Он помолчал, прежде чем произнести:
– Иногда я убивал в перестрелках… но, Джози, многие из тех, кто погиб от моей руки… они даже не знали о моем присутствии. Вот тогда особенно трудно нажать на курок. Я следил за ними через прицел винтовки. Порой на это уходило несколько дней, и лишь когда представлялся удобный случай и мне отдавали приказ… тогда я должен был выстрелить. – Сэмюэль не пытался оправдываться и говорил без печали и сожаления. Однако в его голосе слышалась уязвимость. Он не хотел скрывать это от меня.
Я подошла к пруду и опустилась на колени рядом с Сэмюэлем, протягивая, как и он, руку к воде, ладонью чувствуя ее холодное, шелковистое прикосновение. Я дотронулась до руки Сэмюэля, в то же время опасаясь, что он отстранится. В чернильной темноте моя бледная кисть отчетливо выделялась в свете звезд. Я накрыла руку Сэмюэля своей, переплетая свои светлые пальцы с его смуглыми. Он обратил ко мне вопросительный взгляд, и тогда я наклонилась, глядя ему в глаза, и ответила так, чтобы Сэмюэль точно все понял.
Я нежно коснулась его губ своими – так же, как сделал он вчера после того, как вымыл мне голову. Только на этот раз я неотрывно смотрела в его глаза, эти черные омуты, в которых отражалась темная вода пруда. Я услышала, как Сэмюэль сделал резкий вдох, и почувствовала, как он покрепче сжал мою руку. В остальном он был неподвижен, позволяя мне продолжить осторожный поцелуй. Я не отвела взгляд, молча даря ему утешение.
– Ты правда думаешь, что я не пойму твоего стремления служить своей стране и защищать товарищей? – Я произнесла это почти шепотом, едва отстранившись. – Неужели ты думаешь, что должен оправдываться? Передо мной? Человеком, которому никогда не приходилось маршировать много миль подряд с тяжеленным рюкзаком за плечами, каждую секунду ожидать нападения, не спать несколько дней подряд? Перед человеком, который никогда не знал таких жестких условий, в каких ты жил десять лет? Которому не приходилось совершать невозможное, чтобы защитить людей? – Я поцеловала его снова, касаясь его подбородка влажными пальцами. – Где бы мы все были без таких, как ты?
Сэмюэль взглянул на меня сверху вниз. Его глаза светились, уголки губ напряглись от сдерживаемых чувств. И он до сих пор не ответил на поцелуй.
– Помнишь, что сказал Господь царю Давиду? Что у Давида на руках слишком много крови, – сказал Сэмюэль хриплым шепотом.
– Нет. Напомни.
Я знала историю Давида, читала о его преступной страсти к Вирсавии, как он задумал избавиться от ее мужа и как потом умер их ребенок. В Библии полно таких историй. Те, кто считает Писание скучным, явно не читал дальше Книги Бытия.
– Бог сказал Давиду, что тот не может построить храм, потому что у него на руках слишком много крови. Он позволил царю подготовить материалы для храма, но само строительство начал уже сын Давида, Соломон.
– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Ты считаешь, что на твоих руках слишком много крови? Что ты впал в немилость?
Сэмюэль смотрел на меня молча. Я никак не могла уловить его логику.
– Давид подстроил смерть Урии, мужа Вирсавии, потому что та забеременела от царя, и Давид захотел забрать ее себе. Может, речь была об этой крови? Именно этот грех запятнал Давида. А не кровь тех, кто погиб из-за него в сражении.
– Я мало в чем от него отличаюсь.
– Сэмюэль! Я не понимаю, как ты можешь сравнивать себя с Давидом. И в любом случае Господь простил его. Книга Псалмов доказывает, что Бог любил его.
Я была поистине озадачена. На этот раз Сэмюэль молчал несколько минут. Но я постепенно привыкала к тому, что приходится выжидать. Когда он снова заговорил, то как будто резко сменил тему, и я не сразу сообразила, к чему это все.
– Когда стало известно о твоей помолвке, я получил письмо от бабушки Нетти. Она упомянула это вскользь, не зная наверняка, не забыл ли я тебя вообще. – Сэмюэль помедлил. – Я помню, как прочитал это письмо, где сидел в тот момент, что делал перед этим. Эта новость меня просто уничтожила. Прошло пять лет с тех пор, как я уехал. Мы не виделись два с лишним года. Ты была совсем юной, и я думал, что у меня есть время. Видишь ли, я мысленно следил за твоим возрастом. Я отмерял время твоими днями рождения. Джози сейчас шестнадцать – но мне двадцать один. Джози семнадцать, еще слишком рано. А потом вдруг выясняется, что ты занята. Откуда-то взялся этот мальчишка и забрал тебя себе.
Я уставилась на Сэмюэля, приоткрыв рот, ошарашенная его откровениями. Он издал резкий смешок, заметив мою реакцию. Его влажные ладони обхватили меня за плечи, и Сэмюэль поднялся, заставляя встать и меня.
– Я не знал, кто такой Кейси. Бабушка просто упомянула его имя и сказала, что он хороший мальчик из местных. Я пришел в ярость. Мне хотелось выследить его и пристрелить. По контракту мне оставалось служить еще два года, но в ту минуту я жаждал только одного: вернуться в Леван, чтобы убить Кейси и объяснить все тебе. Я готов был умолять тебя не выходить за него. Я даже написал письмо, в котором просил дождаться меня.
– Я ничего не получала. – Мои легкие обожгло, и только тогда я поняла, что задержала дыхание.
– Я его не отправил. Не мог. Я не имел никакого права.
Внезапно он обхватил мое лицо ладонями. Они были холодные и все еще слегка влажные. Сэмюэль вгляделся в мои глаза, и я невольно вздрогнула.
– Прошло несколько месяцев, и бабушка снова прислала письмо, в котором рассказала, что Кейси погиб. Меня охватил ужас, потому что в глубине души я желал ему смерти. Я хотел, чтобы он исчез. Так чем же я лучше Давида?
Я не смогла сразу дать ответ. От его пылких слов и внимательного взгляда у меня голова шла кругом. Сэмюэль снова принял мое ошеломленное молчание за осуждение и уронил руки.
– Прости, Джози. Я не собирался все это тебе рассказывать. Но я не мог просто так скрыть все и позволить тебе и дальше целовать меня, утешать, говорить, какой я замечательный. И что хуже всего… я рад, что его больше нет. Я не рад его смерти: мне жаль, что он погиб. Но я рад, что он больше не стоит у меня на пути. Вот и что я за человек после этого?
– Честный, наверное, – прошептала я, когда наконец нашла в себе силы заговорить.
Однако я не знала, как продолжить. Сэмюэль внимательно посмотрел на меня, и я встретила этот взгляд, не моргнув.
– Я бы никогда не подумала, что эти новости вызвали у тебя такие чувства… и что ты вообще вспоминал обо мне. Я не знала, что была… небезразлична тебе, – неловко закончила я, не в силах передать восторг, которым наполнило меня его признание.
– Ты по-прежнему мне небезразлична, – твердо произнес Сэмюэль.
Его губы сжались в тонкую линию. Он неотрывно смотрел мне в глаза. Я тихо выдохнула, чувствуя слабость во всем теле. Вода стекала с волос и холодила спину. Я сильно вздрогнула. Сэмюэль взял меня за руку, и мы пошли к машине. Покрывало тянулось за мной, как шлейф. Сэмюэль поднял корзинку и поставил ее на заднее сиденье, а меня усадил на переднее.
Включив обогреватель на полную мощность, мы отправились обратно в Леван. Из динамиков доносилась тихая музыка. Я узнала отголоски «Элегии» Рахманинова. Мне она всегда очень нравилась. У Сони была запись, на которой «Элегию» исполняет сам композитор. Когда я впервые услышала ее, то не сдержала слез. За прошедшие годы я успела забыть ее выразительность и глубокую лиричность. Я неуверенно протянула руку и увеличила громкость. Музыка наполнила салон, отражаясь от оконных стекол.
– Это мое любимое произведение, написанное моим любимым композитором, – нарушил молчание Сэмюэль, когда музыка затихла.
– Да, ты всегда любил Рахманинова.
Я вспомнила, как впервые дала ему послушать этого композитора в автобусе и как его впечатлили мощь и энергия Прелюдии до-диез минор.
– Рахманинов был последним из великих романтиков в классической музыке, – задумчиво произнесла я. – Его расстраивала нарастающая популярность модернистской музыки. Однажды в интервью он сказал, что его современники пишут музыку головой, а не сердцем. В их произведениях было слишком много ума и слишком мало чувства. По словам Рахманинова, они «рассуждают, анализируют и размышляют, но не умеют возвеличивать». – Я изобразила кавычки пальцами в воздухе. – Когда Соня велела мне запомнить эту цитату, я нашла в словаре слово «возвеличивать». Из всех значений больше всего мне понравилось «превозносить, прославлять, возвышать». Музыка Рахманинова вызывает у нас возвышенные чувства.
– Я люблю «Элегию», потому что она воплощает смесь тоски и страстного желания, – отозвался Сэмюэль, глядя прямо перед собой.
Я уставилась на него, тронутая простотой этого описания.
– По-моему, «элегия» – это «печальная песнь» или «плач». Некоторые говорят, что Рахманинов написал эту пьесу, будучи в депрессии, но мне кажется, что в ней слишком явственно слышится надежда. Думаю, несмотря на мрачное расположение духа композитора, «Элегия» вовсе не о том, что он сдался. Это тоска, смешанная с желанием, – с улыбкой повторила я вслед за Сэмюэлем. – В начале своей карьеры Рахманинов думал все бросить. Его философия всегда была пронизана духовностью. Он хотел воплощать в своих произведениях красоту и истину, и часто ему казалось, что его музыке нет места в современном мире. Какая горькая ирония: последнее большое интервью он дал в сорок первом году, когда шла мировая война и миру особенно не хватало красоты и истины.
Мы проехали через Нефи и оказались на шоссе между двумя городками. Вскоре впереди замаячили огоньки сонного Левана, и мы свернули на одну из боковых улиц. По покрытой рытвинами дороге мы проехали мимо бара и церкви и наконец выехали на плохо освещенную улочку, которая вела к дому.
Гравий на нашей подъездной дорожке захрустел под колесами. Дом стоял темный и пустой. Отец уже был на пути к Моабу и Книжным утесам.
– Зайдешь ненадолго? Ты можешь проверить, нет ли в доме грабителей, а я пока приготовлю нам что-нибудь вкусненькое. По-моему, у нас есть мороженое. Я могу сделать к нему горячий шоколадный соус.
Я поиграла бровями, глядя на Сэмюэля в полумраке. Тот улыбнулся.
– Грабителей?
– Ну, я одна, в доме темно. Ты просто посмотришь под кроватями и проверишь, не прячется ли кто в чулане.
– Ты боишься оставаться одна ночью? – обеспокоенно нахмурился он.
– Нет. Просто хочу, чтобы у тебя была причина зайти.
Его лицо прояснилось, а голос зазвучал глубже, чем обычно.
– Разве ты сама – недостаточная причина?
К моим щекам прилила кровь.
– М-м, – выдавила я.
– Джози.
– Да?
– Я с удовольствием зайду.
Мы выбрались из машины и пошли в дом. Я включила свет и, извинившись, пообещала вернуться через несколько минут. Затем я кинулась в свою чердачную спальню, стянула с себя мокрую одежду и заметалась по комнате, не зная, что надеть. Спортивные штаны? Нет. Пижаму? Нет! В итоге я выбрала розовый сарафан и пригладила влажные локоны. Мои волосы пахли водой из пруда. Фу! Я побрызгалась лавандовым спреем и быстро собрала волосы заколкой, чтобы это не выглядело так, будто я слишком старалась. Обуваться я не хотела, поэтому побежала на первый этаж босиком. На последней ступеньке мои ноги немного заплелись, и я с размаху влетела в санузел, едва успев ухватиться за сушилку, чтобы не упасть. Я сделала глубокий вдох.
«Боже! Возьми себя в руки, женщина! – строго сказала я себе. Рядом с Сэмюэлем я превращалась в беспорядочный комок нервов и гормонов. – Не хватало только упасть с лестницы и ходить на костылях до самого отъезда Сэмюэля», – проворчала я.
Я вошла в кухню, где оставила своего гостя несколько минут назад. Мы с Сэмюэлем принялись болтать обо всяких пустяках, а я тем временем достала масло, сгущенное молоко, сахар, ваниль и какао-порошок. Вскоре по кухне начал распространяться аромат горячего шоколадного соуса. Я вздохнула от удовольствия. Взяв две большие миски, я положила в каждую мороженое с песочным тестом и щедро полила его горячим шоколадом.
– Пора перекусить! – объявила я, усевшись на стул и набрав в ложку побольше лакомства.
Сэмюэль рассмеялся, и этот звук отозвался у меня в сердце.
– Что? – спросила я с набитым ртом.
– Ты смешная.
– Почему?
– Ну, ты вся такая хорошенькая, светлые кудри, большие голубые глаза. Всегда ходишь в платьях, красишь ногти, и еще ты старомодна – взять хотя бы твой вкус в книгах или музыке, да что хочешь… Ты ведешь себя как стопроцентная девочка. Я не ожидал, что ты так накинешься на еду. Вот и сегодня на пруду тоже. Ты любишь поесть. Я-то думал: ты разложишь салфетку на коленях и будешь есть маленькими ложечками, как изысканная леди.
– Леди-шмеди, – хихикнула я. – Я обожаю еду. Поэтому и бегаю каждое утро. А то стану пышной рубенсовской дамой.
– Не уверен, что правильно понимаю слово «рубенсовская», но не сомневаюсь, что тебе пойдет.
Сэмюэль принялся за свою порцию. Сосредоточившись на мороженом, мы молча уплетали десерт, пока не соскребли со дна остатки шоколада. Я с трудом удержалась от того, чтобы облизать миску. Сэмюэль предпочел не сдерживаться.
– Соус просто невероятный, – похвалил он.
– Ага! Это мамин оригинальный рецепт.
Я помыла миски, а Сэмюэль вышел в гостиную и сел на скамейку за фортепиано, глядя на меня через дверной проем.
– Хочешь повидаться с моей бабушкой?
– С Нетти? – не поняла я.
– Нет. Я хочу, чтобы ты съездила со мной в Аризону и познакомилась с бабушкой Яззи.
Я подняла на него взгляд. Судя по выражению лица, он говорил серьезно.
– Когда?
– Завтра.
– Но… у меня работа в салоне и… Это надолго?
– Неужели тетя тебя не отпустит?
– Отпустит, конечно. У меня никто не записан, я просто на подхвате.
– До Дилкона больше семисот миль. Это день пути в одну сторону, и я хотел бы побыть там три дня. Так что пять дней. Завтра суббота. Вернемся вечером в среду. Это реально устроить?
Я прикусила губу, задумавшись. Перспектива была заманчивая. Долгие часы, проведенные в дороге, особенно меня привлекали. Разговоры с Сэмюэлем всегда вдохновляли меня. Я просто не могла отказаться от шанса провести столько времени в его обществе, часами слушая музыку. Отец все равно уехал. Звонить домой он не станет: там, куда он отправился, связи нет. Придется отменить уроки, но это не такая уж большая потеря. На что мне тратить все эти деньги? Видимо, я слишком надолго задумалась, потому что Сэмюэль снова заговорил.
– Пожалуйста, Джози! – Его голос звучал настойчиво. – Я так хочу, чтобы вы с ней встретились. Я ей о тебе рассказывал. Ты ее непременно полюбишь.
Я повернулась к нему.
– Хорошо, я поеду. Я всегда хотела с ней познакомиться. Но… – Я подняла кверху большой палец, выставляя свое условие. – Я не смогу уехать совсем рано утром. Мне нужно обзвонить учеников и сообщить Луизе…
– Позвонишь им по дороге. Возьми с собой телефон. Я заеду за тобой в шесть.
Вот тебе и «пожалуйста, Джози». Сэмюэль снова раскомандовался. Хотя нет, он просто выражался прямо и без обиняков. Однако мне нравилось мысленно критиковать его, говоря про себя, что он «раскомандовался». Сэмюэль продолжил:
– Я хочу добраться до резервации затемно. Бабушкин хоган и при свете не так-то легко отыскать. Она может быть где угодно. Я позвонил на торговую станцию, когда вернулся в страну, и попросил сказать ей, чтобы ждала меня на этих выходных. Человек, который работает на станции, передал ей мое сообщение. Сегодня я еще раз звонил ему, и он сказал, что все передал, когда она заходила с новым ковриком.
– Значит, вот так вы и общаетесь? – изумленно спросила я.
– А что? Это работает. Бабушка не умеет ни читать, ни писать, и телефона у нее нет.
Меня охватила тревога при мысли о том, что наше знакомство может пройти ужасно неловко. Мы ведь из разных миров. Сэмюэль, должно быть, заметил, как я переменилась в лице, поэтому встал и приблизился ко мне. Он протянул руку и провел пальцами по моей щеке.
– Не беспокойся. Бабушку очень легко полюбить. Просто представляй, что впереди приключение.
Я робко улыбнулась.
– Увидимся завтра, – хрипло произнес Сэмюэль.
– Обещаю захватить штаны и ботинки, – пообещала я, скривившись.
Я давно перестала носить джинсы и футболки. Они до сих пор лежали в шкафу (в Леване у всех есть такие вещи), однако я предпочитала их не надевать.
– Моя бабушка тоже все время ходит в юбках… но да. Лучше захватить джинсы, если только у тебя нет широкой юбки, в которой не жалко сесть в седло, – усмехнулся Сэмюэль, а потом попрощался и тихо выскользнул за дверь.
Я услышала, как он завел пикап. Машина тронулась с места. Я взбежала вверх по лестнице и принялась бросать вещи в сумку. Было почти десять вечера. Я понимала, что ни за что не усну. Мое сердце громко стучало в предвкушении.
