18. Оратория

Я СПАЛА БЕСПОКОЙНО И НЕСКОЛЬКО раз вскакивала, чтобы перепаковать вещи. Я никогда не бывала в индейской резервации и понятия не имела, что мне может потребоваться. Я проснулась еще до сигнала будильника и пролежала оставшееся время, чувствуя усталость и жалея о том, что согласилась на поездку. Что вообще заставило меня принять это идиотское решение? Хотя нет, я прекрасно знала, зачем согласилась. Если честно, я просто хотела провести время с Сэмюэлем. И это было невероятно глупо. Он уедет, причем скоро, а я останусь здесь.

Я отбросила одеяло и отправилась в душ, надеясь прогнать сонливость. Я собралась раньше, чем подъехал Сэмюэль, и села дожидаться его на крыльце вместе с Яззи. Пес положил лохматую голову мне на колени, глядя на меня грустными глазами. Он понимал, что я уезжаю, но его с собой не возьму. Сэмюэль позвонил мне вечером и сказал, что Нетти согласна кормить кур и присматривать за Яззи, пока меня не будет. Меня немного смутило, что его бабушка в курсе нашей совместной поездки, хотя я была рада, что Сэмюэль позаботился о Яззи. Интересно, что подумала обо всем этом Нетти? Впрочем, я предпочитала оставаться в неведении. Я очень надеялась, что она не побежит всем рассказывать, хотя подозревала, что скоро о нашей поездке узнает весь город. Может, к тому моменту, как мы вернемся, это уже перестанет быть новостью. Я тяжело вздохнула, подумав о том, как на меня будут смотреть после этого небольшого «приключения».

Сэмюэль подъехал ровно в шесть. Когда он выключил зажигание и вышел из машины с легкой улыбкой на губах, мой пульс участился, как у влюбленной дурочки.

– Готова?

Я обняла Яззи, потерлась о его густую шерсть и сошла с крыльца с сумкой в руках. Пусть я не знала, что именно мне нужно взять с собой, однако понимала, что не стоит тащить в хоган Стеллы Яззи целый чемодан одежды и туалетных принадлежностей. Так что я упаковала лишь необходимый минимум.

Сэмюэль с одобрением взглянул на мою спортивную сумку и забрал ее у меня, бросив взгляд на мои поношенные джинсы. В качестве компенсации я надела полупрозрачную белую тунику и крупные серьги-кольца. Я просто не могла не добавить немного женственности в свой наряд. На ногах у меня были босоножки, однако я бросила на заднее сиденье пикапа старые ботинки, поскольку понимала, что без них мне не обойтись.

– Ну точно, стопроцентная девочка, – усмехнулся Сэмюэль.

– Эй, вообще-то я езжу верхом, умею чистить стойла и доить корову, а также не робею перед злющими курами, – с ехидством заявила я. – Мне просто нравится девчачья одежда. Я слишком много лет ходила в обносках братьев. Тебя что-то не устраивает?

– Нет, мэм. Меня определенно все устраивает, – ответил Сэмюэль, вдруг переключившись на серьезный тон.

Я сглотнула и постаралась спрятать улыбку.

Перед тем как заехать за мной, Сэмюэль успел завернуть на заправку. В подставке для напитков меня ждала диетическая кола, а на заднем сиденье лежал коричневый пакет, от которого распространялся божественный аромат.

– Это же булочки с корицей от Потной Полли! – опознала я по запаху.

– Как ты ее назвала? – Сэмюэль вскинул брови, захлопывая за собой дверь, и завел машину.

Я объяснила ему историю нелепого прозвища Полли, накинувшись на теплые сладкие комочки блаженства.

– Жаль, что я не знал об этом прозвище до того, как проглотил целых три булочки. – Сэмюэль содрогнулся в притворном ужасе.

– Если ты растерял аппетит, я не откажусь от последней, – заявила я, облизывая пальцы. – Можно что угодно говорить про Леван, но нельзя отрицать, что в нем есть свои плюсы. И один из таких плюсов – стряпня Потной Полли, несмотря на пот и все остальное.

– Если честно, я не могу сказать о Леване ничего плохого.

Сэмюэль оперся предплечьями на руль. Впереди была долгая дорога.

– Правда? – Меня это немного удивило. Я ведь помнила слова его бабушки, сказанные у меня на кухне. – Ты бы хотел остаться здесь жить? – Как только я произнесла это, то отчаянно пожалела. Какой жалкой и навязчивой я, должно быть, выгляжу! Как будто уже строю планы на свадьбу и присматриваю новый дом. Я ведь совсем не это имела в виду.

Сэмюэль некоторое время смотрел в окно, а потом перевел на меня серьезный взгляд, слегка нахмурив брови.

– Нет, Джози. Жить здесь я бы, пожалуй, не хотел, – мягко произнес он.

Я на мгновение задумалась, не стоит ли мне открыть дверь и выброситься на дорогу. Я с трудом сдержала желание объясниться. Что бы я ни сказала, сделаю только хуже. Я доела последнюю булочку, не чувствуя вкуса, и выпила полбанки колы. Неловкое молчание растянулось на много миль. Утреннее солнце тем временем лениво поднималось над холмами, протягивая руки-лучи к спящей долине по левую сторону от пятнадцатой межрегиональной автомагистрали, по которой мы ехали. Еще девяносто миль, а потом мы свернем на семидесятую и направимся на восток, к Моабу, чтобы пересечь Долину монументов и попасть в штат Аризона.

В итоге мы достаточно расслабились, чтобы снова завести разговор. Сэмюэль начал рассказывать истории из армейской жизни. Я попыталась вспомнить забавные события, произошедшие в Леване. Мы очень по-разному прожили эти годы, однако почему-то я не чувствовала, что разница в опыте создает между нами пропасть, как было раньше, когда я читала письма Сэмюэля. Мне просто хотелось узнать как можно больше, чтобы лучше его понять.

После полудня мы остановились в Моабе, поскольку нужно было пообедать, однако уже через пятнадцать минут снова были в машине, захватив еду с собой. Сэмюэль рассчитывал добраться до бабушкиного жилища, пока не село солнце, а впереди было еще много часов пути. Ландшафт постепенно становился суровей и зрелищней. Огромные плато и отдельные скалы возвышались над равнинами, напоминая гигантские зáмки, облицованные красным камнем. Интересно, что почувствовали мормоны, когда их предводитель объявил, что долина Соленого озера станет их домом? Они проделали такой долгий путь, перенесли такие страдания лишь затем, чтобы остановиться в пустой долине без деревьев и влаги. Должно быть, их сердца вздрогнули и переполнились отчаянием. Но вопреки всему они достигли процветания. Потом я задумалась о том, как древним индейским племенам удавалось жить в этой пустынной местности. Какими бы красивыми и величественными ни были эти виды, здешняя природа оставалась крайне негостеприимной. Должно быть, я случайно озвучила эту мысль, потому что Сэмюэль, покрепче сжав руль, всмотрелся в окружавший нас ландшафт, а потом сказал:

– У хопи есть интересная легенда о том, как они оказались на этих землях.

– Хопи? – переспросила я.

– Индейцы хопи живут в районе Четырех углов, в основном на пустынном плато на северо-востоке Аризоны. Со всех стороны их окружают земли навахо. Хопи придерживаются пацифизма, само их название означает «мирный и мудрый народ». И эта легенда как раз показывает традиционное для хопи смирение. Так вот, хопи верят, что, когда первые люди выбрались в этот мир из-под земли, птица пересмешник встретила их с початками кукурузы разных цветов и размеров. Она велела каждому племени выбрать себе початок, который предскажет их судьбу. Навахо, например, выбрали желтый початок, что означало, что у них будет полная удовольствий, но короткая жизнь.

Сэмюэль сделал паузу и бросил на меня печальный взгляд.

– Не могу сказать, что моя жизнь полна удовольствий, так что буду надеяться, что вторая половина предсказания тоже ко мне не относится. Так вот, все племена кинулись разбирать початки. Хопи же стояли и смотрели, как все дерутся за лучшую долю, но сами не лезли. В итоге им остался маленький синий початок, который никто брать не захотел. Он означал, что племя будет бесконечно и тяжело трудиться, однако их жизнь будет долгой и насыщенной. Вождь хопи взял синий початок и принял судьбу, отведенную его народу. Они отправились искать место, где поселиться, и наконец пришли к трем холмам в пустыне. Этой землей владел Масауву, Бог смерти. Он разрешил племени хопи остаться. Хопи осмотрелись и решили, что жить здесь будет непросто, зато никто не захочет отнять у них землю.

Я рассмеялась.

– Пожалуй, это можно назвать оптимистичным взглядом на жизнь.

– Ну, в чем-то они оказались правы. Однако хопи были фермерами и нашли способ выращивать урожай даже в этих тяжелых условиях. Поэтому юты, апачи и навахо постоянно совершали на них набеги, стремясь отнять кукурузу.

– То есть никому не нужна была их земля, зато нужен был урожай?

– Вроде того.

После этого мы долго молчали, погруженные в размышления.

– Мне нравится, что ты знаешь историю не только своего народа, но и других племен. Для меня ты как личный гид по коренным американским традициям.

– Если присмотреться, легенды многих племен – это вариации одних и тех же историй. Мы рассказываем их немного по-разному, порой со своей точки зрения, но истории все равно похожи, особенно у соседних племен. Хопи и навахо довольно схожи в религиозном отношении. И для тех и для других большое значение имеют церемонии. В центре наших верований находится понятие гармонии, равновесия, для нас важно, чтобы в сердце человека было добро, которое в свою очередь достигается через примирение с окружающими тебя людьми и обстоятельствами.

– Хóжó, – вспомнила я.

Сэмюэль удивленно уставился на меня, а затем кивнул.

– Да, хóжó. Откуда ты знаешь это слово?

– Я помню, как мы с тобой говорили о гармонии много лет назад. С тех пор я не раз вспоминала это слово. Оно даже записано на моей Стене слов.

– Подумать только, маленькая девочка в Леване, штат Юта, написала у себя на стене слово из языка навахо.

– Да, удивительно, – согласилась я. – Слушай, Сэмюэль…

– Да?

– Так ты нашел его?

– Кого?

– Равновесие, гармонию, хóжó… Как хочешь назови. За то время, что тебя не было, ты сумел его обрести?

Сэмюэль на секунду задержал на мне взгляд, а потом снова перевел его на дорогу.

– Это бесконечный процесс, Джози. Нельзя просто найти его, и все. Это как держать равновесие на велосипеде: любая мелочь может лишить тебя баланса. Но я понял, что для меня гармония во многом связана с наличием цели. И еще мне пришлось отпустить свои гнев и горечь. Когда мы познакомились много лет назад, меня переполняла злость. Но мое сердце смягчилось, и я начал меняться.

– Что же смягчило твое сердце? – тихо спросила я.

– Хорошая музыка и добрый друг.

Глаза защипало, и я отвернулась, смаргивая подступившие слезы.

– Музыка обладает невероятной силой.

– Как и дружба, – искренне произнес Сэмюэль.

– Ты тоже был для меня замечательным другом, – поспешила ответить я.

– Неправда. С тобой мне не сравниться. Но как бы жестоко и грубо я себя ни вел, ты никогда не держала зла. Я никак не мог тебя понять. Ты просто продолжала любить меня, несмотря ни на что. Я не понимал такой любви. Но потом я пережил опыт, который стал для меня уроком. Ты же помнишь, что я взял с собой отцовскую Библию, когда отправился на службу. Время от времени я ее читал, открывая наугад, выхватывая отрывки, периодически забрасывая чтение. По-моему, я не рассказывал тебе про этот случай. Разве что в одном из тех писем, что я тебе отдал. Я был в Афганистане, в районе, где, по некоторым сообщениям, прятался большой отряд талибов, в том числе один особо опасный боевик. Ходили даже слухи, что там прячется Усама бен Ладен. Меня и еще одного снайпера – мы всегда ходили на задания по двое – отправили в разведку, чтобы проследить за возможным выходом из системы пещер, где предположительно прятались террористы. Я три дня провалялся на брюхе, часами вглядываясь сквозь прицел. Я был злым и усталым, мне хотелось просто взорвать всю эту богом забытую страну и вернуться домой.

– Звучит ужасно, – сочувственно произнесла я.

– Оно и было ужасно. – Сэмюэль издал невеселый смешок и покачал головой. – Перед тем как отправиться на задание, я читал притчу о блудном сыне. Она меня разозлила. Мне стало обидно за старшего сына, который не бросил отца и оставался рядом, однако в итоге младший брат легко потеснил его. Я думал, что понимаю, чему учит эта притча: что Господь порицает грех, но не грешника, и что он простит нас, если мы вновь обратимся к нему и позволим ему исцелить нас. Я был согласен с этим, но все равно не мог забыть о том, как это неправильно и несправедливо, что отец не ценил «хорошего» сына. Я даже думал, что Иисус подобрал плохой пример, что он мог бы найти более подходящую историю. И вот я лежу в засаде, усталый, раздраженный, а в голове все крутится притча о блудном сыне. В этот момент я вижу, как к выходу из пещеры приближается человек, похожий на нашу цель, в сопровождении еще двоих мужчин. Меня охватывает воодушевление, я думаю: «Наконец-то хоть кто-то получит по заслугам!» Представляешь? Я дошел до того, что мысленно критикую Иисуса и готовлюсь снести кому-то башку. Я взволнован, у меня приказ «стрелять на поражение», и вдруг мой напарник говорит: «Это не он». – «Это он, – возражаю я. – Точно он! Давай!» Я продолжаю настаивать, даже когда начинаю понимать, что это не наша цель. – Голос Сэмюэля, да и все его тело выдавали напряжение. Он упрямо помотал головой, словно в это мгновение был не со мной, а там, в засаде между скал, в далекой стране. – Я уже готов нажать на курок, но вдруг из ниоткуда раздается голос, так ясно, как если бы мой товарищ сказал мне что-нибудь на ухо.

Сэмюэль сделал паузу. Его лицо исказилось под влиянием эмоций.

– Но только это не он. Мой товарищ продолжает лихорадочно шептать, что это не наша цель. А голос, который обратился ко мне, слышал лишь я один. Он произнес: «Сколько должен ты Господину моему?»

В салоне установилась звенящая, мучительная тишина. Хотя я не знала, что значит этот вопрос, я догадывалась, что Сэмюэль его понял, поэтому просто ждала, пока он справится с чувствами и объяснит все мне. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и продолжил хриплым, надтреснутым голосом:

– Читая притчу о блудном сыне, нужно помнить о грехах не только младшего брата, но и старшего. – Сэмюэль взглянул на меня, но я лишь молча ждала продолжения. – В тот день в горах Афганистана я слишком увлекся мыслью о том, что каждый должен получить по заслугам, и чуть не убил человека, который не был нашей целью. Он, может, искал пропавшую козу. А надо бы спросить себя: чего заслуживает каждый из нас? На что мы можем рассчитывать? Слова, которые я услышал, – из притчи Иисуса о неверном домоправителе в Евангелии от Луки. Я прочитал ее сразу после истории о блудном сыне, но мое внимание настолько захватили мысли о несправедливости в первой притче, что я не обратил внимания на вопрос, заданный во второй: «Сколько должен ты Господину моему?» Сколько? Сколько я должен? Мне никогда не вернуть этот долг. Никогда. Мы всем обязаны Богу. Этот долг нельзя измерить. Я не меньше в долгу перед Господом, чем человек, которого я едва не лишил жизни. «Хороший» сын был не меньше в долгу, чем блудный. Каждый из нас всем обязан Иисусу Христу. И все же в конце притчи отец говорит разгневанному старшему сыну: «Сын мой! ты всегда со мною, и все мое – твое». Вот это истинная любовь. Оба сына ее не заслуживали, и все же отец принял их обоих. В тот день милостивый Отец напомнил мне, что я тоже недостоин его любви. И все равно Он спас меня. И тогда я наконец понял.

Я отстегнула ремень безопасности и подвинулась поближе к Сэмюэлю. Я положила голову ему на плечо и сжала его правую руку в своих ладонях. Так мы просидели много миль, со слезами на глазах, держась за руки, понимая друг друга без слов.

Мы приехали в Дилкон до заката. Городок мало чем отличался от других. Ландшафт был немного непривычный, а на табличках висели традиционные украшения и коврики навахо, но в остальном Дилкон очень напоминал Леван. Мы попетляли по улицам и снова выехали из города. На дорогах не было знаков и указателей. Время от времени мы проезжали мимо стада овец или сдвоенного трейлера. Я насчитала несколько брошенных пикапов. В какой-то момент я заметила одинокий хоган в отдалении и спросила о нем Сэмюэля.

– Когда владелец хогана умирает, в нем больше не живут. Помнишь про чи́и́ди? Злую часть духа, которая остается после смерти? Пускай не все верят в чи́и́ди, но из уважения к традициям хоган оставляют пустым, чтобы он вернулся к Матери-Земле. Повсюду можно увидеть такие брошенные жилища. В последнее время все меньше индейцев навахо живут в хоганах. Гораздо проще пользоваться водопроводом, электричеством и кондиционером. Но в племени еще есть упрямые приверженцы традиций. Бабушка Яззи определенно в их числе.

Я понятия не имела, как Сэмюэль не заблудился, постоянно куда-то сворачивая, но в конце концов, переваливаясь по неровной дороге, мы добрались до отдельно стоящего хогана, возле которого был припаркован старый пикап, с виду – старший брат нашего Старины Брауна. К северу от жилища располагался огромный загон из можжевеловых бревен, связанных довольно хаотично. Внутри него было не меньше сотни овец. Открытая дверь хогана выходила на восток. Солнце клонилось к западу, поэтому у входа образовалась тень, а в тени сидела маленькая старушка, которая, судя по всему, расчесывала шерсть, наматывая ее на большую деревянную катушку. Когда мы подъехали, старушка не поднялась и даже не пошевелилась. Сэмюэль повернул ключ зажигания. Мотор вздохнул и затих. Мы вышли каждый из своей двери, и я немного отстала, в то время как Сэмюэль уверенно прошагал вперед, подхватил старушку на руки и крепко обнял. Катушки попáдали на землю, а бабушка обхватила Сэмюэля в ответ, гладя его по рукам, широкой спине и щекам, бормоча незнакомые мне слова.

Наконец Сэмюэль отпустил ее и повернулся ко мне, протягивая руку. С его языка посыпалась речь на навахо – Сэмюэль представлял меня своей обожаемой шимасани Яззи.

Бабушка Яззи была красива, как бывает красиво старое дерево. Смуглая, умудренная годами, она излучала такое же тепло. Мне хотелось бесконечно вглядываться в морщины на ее лице, будто в них заключены ответы на самые важные в жизни вопросы. У нее были густые седые волосы, собранные в традиционную прическу навахо. Наряд бабушки состоял из выцветшей фиолетовой рубашки с длинными рукавами и пышной многослойной юбки пыльно-голубого цвета. На ногах у нее были старые ковбойские сапоги со шнуровкой, а на безымянных пальцах обеих морщинистых рук поблескивали крупные серебряные кольца с бирюзой. Бабушка была невысокого роста, метра полтора, зато она была крепкой. Такую не собьет с ног резкий порыв ветра. По-моему, ее вообще непросто было бы сбить с ног.

Бабушка Яззи кивнула мне с почти царственным видом, а потом снова переключила внимание на внука. Она указала на хоган, приглашая нас войти. Внутри оказалось просторнее, чем я ожидала. Одна стена была почти полностью закрыта огромным ткацким станком. Рядом лежал соломенный тюфяк, стоял небольшой шкафчик с выдвижными ящиками и печка. Большой стол и два стула образовывали подобие кухни.

– Бабушка беспокоится, что тебе здесь будет неудобно, – тихо сказал мне Сэмюэль. – Я объяснил ей, что ты не привыкла к чрезмерному вниманию и боишься только одного: стеснить хозяйку. Мне кажется, ее это успокоило.

Я подивилась тому, как хорошо Сэмюэль меня знает.

Нас ждал простой ужин: обжаренный хлеб и тушеная баранина. Я сидела на улице на одном из стульев, слушала, как Сэмюэль переговаривается с бабушкой, и чувствовала, как тяжелеют веки. Руки Стеллы Яззи всегда были чем-нибудь заняты. Она даже показала мне незаконченный коврик, натянутый на ткацкий станок. Сэмюэль выступал в роли переводчика, благодаря чему я выяснила, что этот коврик сделан из нитей натуральных цветов, которые складываются в сложные узоры. Бабушка сама изготавливала краски из различных растений, однако на этот раз она решила их не использовать. Рыжеватые, бурые, черные и серые нити были получены из шерсти разных овец. Я спросила, продумывала ли она узор заранее. За нее ответил Сэмюэль, который даже не стал переводить мой вопрос.

– Узор сложится сам. Его подсказывает шерсть. Существуют традиционные мотивы – все время забываю их значение. Но каждый узор – это история. Некоторые очень сложны и требуют детального орнамента. Бабушка говорит, это будет церемониальный коврик.

Мне понравилась эта идея, и я поспешила озвучить мысль, которая пришла мне в голову в этот момент:

– Получается, ткать – это как сочинять музыку. Мелодия сама себя пишет. Нужно просто сесть за инструмент.

Сэмюэль тут же перевел свои и мои слова на навахо. Она закивала, соглашаясь с его объяснением, а потом улыбнулась, должно быть, услышав мои размышления о музыке.

В ту ночь Сэмюэль ушел спать в машину, а я разложила спальник в хогане. Бабушка Яззи молча легла рядом. Мне приснилось, что я сижу за станком и тку коврик с узором из початков кукурузы: красных, желтых, синих и белых. Птица пересмешник садится ко мне на плечо и велит выбирать свою судьбу. Каждый раз, когда я тянусь к желтому початку, птица бьет меня клювом по руке и пронзительно кричит: «Не твое! Не твое!»

Следующий день мы провели в седле, перегоняя овец через каньон к свежим пастбищам. Чем выше местность, тем быстрее приходит зима. Уже через месяц овцам придется пастись возле хогана бабушки Яззи. Мы встали засветло. Я как могла привела себя в порядок, стараясь выглядеть красиво, хоть мои возможности и были ограничены. Я понимала, что Сэмюэль будет со мной недолго, и не хотела тратить ни дня впустую. Я не задумывалась о своих чувствах, если не считать осознания радости, которую приносило мне его общество. Я понимала, что занимаюсь самообманом, но просто не могла заставить себя посмотреть в будущее. Я давно уже не ездила верхом и знала, что на следующий день столкнусь с неизбежными последствиями. Мне ни разу не доводилось перегонять овец, и я понимала, что бабушке Яззи вряд ли нужна моя помощь. Поэтому я держалась чуть поодаль, просто наслаждаясь приятной компанией.

Утренняя прохлада сменилась ярким солнцем в голубом небе. Осень напоминала о себе едва уловимым ароматом, который приносил ветер. Мы добрались до долины, где овцам предстояло пастись ближайшие несколько часов, и спешились. Стреножив лошадей, мы перекусили вяленым мясом и вчерашним хлебом и уселись отдыхать.

Я немного задремала, слушая разговоры Сэмюэля с бабушкой и не понимая ни слова, но не слишком беспокоясь по этому поводу. Потом я почувствовала, как Сэмюэль смахнул что-то с моей руки, и лениво приоткрыла один глаз.

– По тебе полз клещ. Бабушка говорит, в этом году их что-то очень много.

Мысль о клеще, который готов был впиться в мою кожу, разбудила меня не хуже ведра холодной воды. Я приподнялась и начала осматривать руки и ноги и перебирать волосы на голове.

– Ты знаешь, почему клещи плоские?

Сэмюэль отдыхал, опершись на небольшой валун. Его как будто совсем не пугала мысль о том, что вокруг ползают клещи.

– Если честно, я их не рассматривала, поэтому даже не знала, что они плоские, – призналась я, отряхивая джинсы.

– Еще одна сказка навахо… Бабушка рассказывает ее намного лучше, ну да ладно. По легенде, Койот однажды выходит на прогулку и встречает старуху, которая говорит, что ему лучше бы свернуть с дороги, потому что поблизости прячется великан. Койот говорит, что никого не боится, и уж тем более великана, и продолжает путь. На всякий случай он подбирает с земли острую палку. Наконец Койот оказывается у входа в пещеру и, будучи любопытным, как все койоты, отправляется ее исследовать. Вскоре он обнаруживает на полу пещеры женщину. Койот пытается узнать, что с ней случилось. Она говорит, что совсем ослабла и не может подняться. Койот спрашивает, не больна ли женщина, но та отвечает, что умирает от голода, поскольку заперта в желудке великана и ей нечего есть. «Какого великана?» – не понимает Койот. Рассмеявшись, женщина объясняет, что он сам тоже находится в желудке великана. Вход в пещеру – это на самом деле пасть великана. «Войти легко, – говорит женщина, – но выйти еще никому не удавалось». Делать нечего, Койот продолжает исследовать пещеру и обнаруживает еще кучу народу. Все ослаблены и умирают с голоду. Койот говорит им: «Если мы в животе великана, значит, стены здесь из мышц и жира. Можно отрéзать каждому по куску мяса и наесться». Что он и делает с помощью палки и острых зубов. Все сыты и радуются. Но потом они снова обращаются к Койоту: «Спасибо, что накормил нас, но мы все еще в ловушке». Тот отвечает: «Если это желудок великана, должно быть, и сердце недалеко. Я могу найти и пронзить его, и великан умрет». Тогда кто-то из пленников говорит: «Вон там горячий вулкан, это и есть его сердце». Койот забирается на вулкан и вонзает заточенную палку в сердце великана. Тот начинает кричать: «Это ты, Койот? Оставь меня в покое, и я тебя выпущу!» Но Койоту мало спастись самому, он должен помочь остальным. Из вулкана извергается лава, и великан начинает дрожать. Койот предупреждает всех, что извержение вот-вот вызовет землетрясение, и тогда великан разомкнет пасть и можно будет выбежать наружу. Умирающее чудовище ревет от боли, и пленники вырываются на свободу. Так Койот всех спас.

Закончив свой рассказ, Сэмюэль выжидающе посмотрел на меня.

– Отличная история… только я не поняла, при чем тут клещ. – Я приподняла брови.

– Ах да. – Сэмюэль улыбнулся. – Клещ выбегал из пещеры последним, и именно в этот момент великан умер и его челюсти сомкнулись. Койоту пришлось протащить его между зубов чудовища, из-за чего клещ и стал плоским.

– О-о, какое логичное объяснение, – рассмеялась я. – Мне так нравится, что в легендах коренных американцев невероятное всегда смешано с практичным.

Бабушка Яззи сидела рядом, снова вычесывая шерсть. Услышав мой смех, она подняла взгляд. Похоже, бабушка поняла, о чем мы говорили, так что я сделала вывод, что она воспринимает английский на слух намного лучше, чем говорит на нем.

Она обратилась ко мне. Я не понимала слов, но ее лицо выражало доброту, а голос звучал мягко.

– Бабушка говорит, что это как истории из Библии. В каждой легенде спрятан урок, нужно только уметь его разглядеть. Именно он важнее всего – этот урок, который преподносит нам история, – перевел Сэмюэль, глядя на бабушку с таким же ласковым, как у нее, выражением лица.

– Как притчи?

Бабушка Яззи кивнула, показывая, что поняла вопрос, и снова обратилась ко мне, на этот раз на ломаном английском. Я внимательно слушала, видя, как непросто ей это дается и как она старается ради меня.

– Койот не знать, что он в ловушка. – Бабушка снова опустила взгляд на шерсть и больше ничего не добавила.

Я посмотрела на Сэмюэля, надеясь, что он объяснит, что она хотела этим сказать. Тот на мгновение застыл, а потом поймал мой взгляд, щурясь на солнце. Тень, в которой мы укрылись, уже не спасала от ярких лучей.

– Койот попал в брюхо к великану и даже не заметил. Он понятия не имел, что оказался в ловушке. Думаю, бабушка говорила об этом.

– Но можно взглянуть на это и по-другому: Койот – единственный, кто не попал в ловушку. – Я пожала плечами, понимая, что бабушкина интерпретация напомнила Сэмюэлю обо мне. У меня внутри все сжалось, и мне ужасно захотелось переиначить все в свою пользу. – Он-то как раз без труда мог выбраться. Но знал, что не может бросить остальных.

– Хм. Следовало догадаться, что ты увидишь здесь именно такую мораль. – Сэмюэль протянул руку и провел пальцем по моей щеке. – Мне кажется, будто я снова сижу в автобусе и пытаюсь угнаться за твоими мыслями. Ты всегда была на два шага впереди.

– Тебя утешит, если мы посоревнуемся в армрестлинге? – поддразнила я. – Уверена, у меня нет шансов.

Я была рада перевести разговор в другое русло. Сэмюэль засмеялся. Его бабушка резко подняла голову и с любовью посмотрела на его улыбающееся лицо. Потом она медленно перевела взгляд на меня. В ее глазах читался вопрос.