12. Интерлюдия

ЗА НЕДЕЛЮ ДО ТОГО, как я пошла в одиннадцатый класс, все изменилось. Кейси Джудд так же, как и я, всю жизнь жил в Леване. Его семья – так же, как и моя, – поселилась здесь много поколений назад. Мы родились в один год с разницей в несколько дней в одной и той же больнице. Ходили в одну и ту же церковь, ездили на одном и том же автобусе, сидели на одних и тех же уроках. До девятого класса он носил брекеты и очки и был ниже меня ростом. Его вьющиеся волосы были вечно взлохмачены, а шнурки развязаны, и он вечно пытался занять мое место первой трубы в школьном ансамбле. Меня это немного раздражало, ведь я из раза в раз доказывала свое превосходство. Кейси просто мелькал где-то на заднем плане на протяжении всей моей жизни. Привычная деталь, на которую уже не обращаешь внимания, вроде дивана в гостиной или обоев на стене. Он был просто одним из множества мальчишек… до тех пор, пока я в него не влюбилась.

Отец Кейси работал тренером по американскому футболу в старшей школе в Нефи. Я играла на трубе в школьном ансамбле, так что приходилось ходить на матчи и поддерживать наших игроков. Тара обожала футболистов, но меня, если честно, не слишком-то увлекали рассказы о каждом из них, об их победах, позициях в игре и красивой форме.

Тара все обо всех знала, а я обычно слушала вполуха. Мне кажется, наша с ней дружба сложилась именно благодаря ее способности беспрерывно болтать, несмотря на отсутствие реакции с моей стороны. Мне, как правило, было нечего сказать, а Тара просто не умела молчать, так что ситуация устраивала нас обеих. Я не знаю других людей, которые упоминали бы о своей любви к сплетням на визитных карточках. Визитка Тары гласила: «Хотите узнать, кто, что, как и кому? Просто спросите Тару Баллу» (ударение на второй слог!). Наверное, ее болтовня помогала мне восполнить нехватку общения. Все мои братья уже закончили учебу, женились или просто съехали, и я осталась одна с отцом. Папа был почти таким же молчаливым, как я сама, так что девчачьей болтовни – как, впрочем, и любой другой – мне не перепадало. Тара была только рада заполнить этот пробел.

Учитывая мои музыкальные умения, игра в школьном ансамбле была для меня примитивной задачей. Я играла первые партии на трубе. Нормального оркестра в школе не было. Когда я пришла в ансамбль в седьмом классе, я хотела научиться играть на чем-нибудь более классическом, вроде кларнета, но Тара сказала, что трубачи лучше всех целуются. Я решила, что мне с моей неловкостью точно не помешает дополнительная тренировка, и выбрала трубу. Тара играла на флейте… и делала это довольно плохо. Но в нашей маленькой школе конкуренции почти не было, так что кузину не выгнали из ансамбля. По правде говоря, она бы играла намного лучше, если бы не отвлекалась на болтовню. Да и розовые пузыри из жвачки, которые Тара так любила надувать, не способствовали совершенствованию. Мистер Хаккетт, руководитель ансамбля, запретил приносить жвачку на репетиции, но кузине то и дело приходилось вычищать «хуббу-буббу» из мундштука.

Репетиции ансамбля начинались за две недели до учебы, чтобы было время подготовиться к открытию футбольного сезона. Мы собирались в ужасную рань, потому что у футбольной команды шла «адская неделя», то есть тренировки по два раза в день. Ансамбль репетировал так рано, чтобы музыканты, которые играли в футбол, успевали освободиться к утренней тренировке. В маленьких школах такое бывает: спортсмены нередко играют в ансамбле, поют в хоре или играют в театре. По-моему, этим и хороши небольшие школы: чем меньше конкуренция, тем больше возможностей есть у каждого. За лето Тара все уши мне прожужжала про «милашку Кейси Джудда». Его отец, по словам кузины, гонял футболистов в качалку, готовя их к новому сезону. Тара даже ходила смотреть их тренировки на поле, взяв с собой бинокль, чтобы получше рассмотреть мускулы парней.

На первую раннюю репетицию я притащилась через силу, кое-как убрав кудряшки в хвостик, натянув старые, обрезанные покороче джинсы, нацепив заношенную футболку с надписью «Выживший» и надев шлепанцы. Добравшись до зала, я обнаружила, что мой стул занят. Я вздохнула. Когда уже Кейси Джудд усвоит, что это мое место? Я посмотрела на него – и не смогла оторвать взгляда. Кейси Джудд повзрослел. Широкие плечи, длинные ноги, которые он вытянул перед собой. Очки исчезли, как и брекеты. У него, как и у меня, волосы вились, только у меня были кудри светлого пшеничного цвета, как у отца (а также деда и прадеда), а у Кейси – каштановые. Он коротко подстригся, и его шевелюра уже не напоминала лохматую мочалку.

Я села рядом и смущенно произнесла:

– Вообще-то здесь мое место.

Я очень надеялась, что веснушки, покрывавшие мои щеки и переносицу в летнее время, не слишком бросаются в глаза. Я проклинала себя за то, что не удосужилась даже накрасить ресницы, длинные, но, увы, слишком светлые. Линзы я теперь носила чаще. Слава богу, я не поленилась надеть их с утра и тем самым спасла себя от абсолютного уродства. Кейси улыбнулся и приподнял бровь:

– Это мы еще посмотрим.

У него были каре-зеленые глаза. Улыбка заставила уголки его губ очаровательно приподняться, а на загорелых щеках появились ямочки. Я чуть со стула не упала. Никогда прежде улыбка не вызывала у меня такой реакции, но на этот раз она отозвалась у меня внутри. Это был удар ниже пояса, запрещенный прием. Секунда – и я пропала. Он снова попытался отвоевать у меня лидерство в секции трубачей, и впервые за много лет ему это удалось. Правда, на следующий же день я снова отбила свое место и больше ни разу ему не уступила.

Через две недели мы впервые поцеловались под звездами на берегу Беррастонского пруда. Несмотря на нашу неопытность, в этом поцелуе не было неловкости. Непосредственный, как вечерняя молитва. Простой, нежный и долгий. Я была влюблена до головокружения и наивно полагала, что так же бывает у всех. С тех пор мы стали неразлучны, так что даже наши имена слились в одно. Кейсииджози. Почти никто не произносил их по отдельности. С ним все было легко – и любить, и быть любимой.

В моей жизни и раньше были люди, которые любили меня, так что нельзя сказать, что мне не хватало любви. Но иногда мне хотелось внимания. Интереса к своей персоне. Я могла просидеть целый вечер с книгой, не требуя и не ища чужого общества. Я с удовольствием играла на фортепиано, и меня ничуть не задевало, если слушатели восхищались музыкой, не замечая музыканта. Мне нравилось быть воплощением спокойствия и постоянства для близких. Но порой я обнаруживала в книгах какие-то новые идеи или же мне самой приходили глубокие мысли, менявшие мое мировоззрение. Во мне просыпалось желание поделиться с кем-нибудь своим вдохновением, и я пыталась рассказать об этом отцу или братьям. Они вежливо замолкали на несколько секунд, а потом отвлекались на другие вещи, занимавшие их гораздо больше, чем мои внезапные откровения, и я понимала, что говорю сама с собой. Обычно я просто замолкала, видя, что им неинтересно, а они никогда не возражали и не просили продолжить.

Если я лезла со своей философией к Таре, она, как правило, несколько минут смотрела на меня пустым взглядом, а потом сводила глаза к переносице и восклицала: «Джоз, ты меня теряешь!» А я смеялась, потому что знала: так оно и есть. Оставалось только сберечь свои мысли для более благодарных слушателей. Тетя Луиза воспринимала все слишком буквально. Ее больше интересовали реальные, приземленные вещи, и она всякий раз останавливала меня, стоило мне «полезть в дебри». Соня во многом помогала заполнить эту пустоту, но ее мысли и замечания были мне намного дороже собственных. Я предпочитала молча впитывать ее мудрость вместо того, чтобы делиться своими умозаключениями.

Когда Кейси вошел в мою жизнь, он как будто с удовольствием слушал мои рассказы на любые темы. Обычно он внимал мне молча, периодически переводя на меня взгляд. Кейси чаще всего соглашался с моим мнением, а потом обнимал меня и говорил: «Джози, ты такая умная!» Никакой глубокой дискуссии с ним не получалось, но мне так приятен был его интерес, что я не обращала на это внимания. Мне нужно было, чтобы кто-то слушал меня, интересовался моим мнением, ценил меня и мои мысли, восхищался моими способностями. Разумеется, на эту роль лучше всего подходил влюбленный в меня мальчик. Все это было ново и прекрасно, и я упивалась таким непривычным для меня вниманием.

Я чувствовала присутствие Бога в красивой музыке, а из классической литературы почерпнула понятие о моральных принципах. Я всегда была убеждена, что и то и другое – дар всемогущего Отца Небесного. И теперь я верила, что Кейси был послан Господом, чтобы избавить меня от одиночества, от которого не спасали ни музыка, ни слова, ни любовь моей семьи. Я решила, что Бог послал мне Кейси взамен мамы, которую забрал у меня.

Большинство сверстников считали меня чудаковатой и старомодной, но Кейси это ничуть не смущало. Его тоже вырастили простые, трудолюбивые и верующие родители. Нас обоих с детства учили полагаться на Господа и любить родных. Мы оба понимали, чего от нас ждут, и хотели, чтобы родители нами гордились. Не сомневаюсь, что за два года наших отношений родители опасались, что мы слишком сблизились. Так оно и было… но нас никогда не пытались разлучить. Юная любовь неудержима, но мы старались держать себя в руках и хранить целомудрие. Сразу после окончания школы мы планировали пожениться. Кейси сделал мне предложение перед Рождеством, надев мне на палец колечко с крохотным бриллиантом. Родители только беспомощно пожали плечами и дали свое благословение. Папа посмотрел на меня со слезами на глазах и спросил: «Джози, милая, ты уверена?» Я помню, как взглянула на него в изумлении, пораженная этим глупым вопросом. В ответ я лишь рассмеялась и крепко-крепко обняла отца. Я ни на секунду не задумалась о своем решении. Ни тени сомнения. Папа обнял меня и поцеловал в макушку: «Ладно, милая, как скажешь…»

До того как в моей жизни появился Кейси, я планировала поступить в университет и получить основной диплом по музыкальной специальности и дополнительный – по английской литературе. Я бы стала профессиональным музыкантом и зарабатывала тем, что люблю больше всего. Но любовь к Кейси отодвинула эту мечту на второй план. Не то чтобы я растеряла все свои амбиции, просто я была убеждена, что никакая карьера не принесет мне такого счастья, как жизнь с Кейси. Я получила грант на обучение на любом музыкальном факультете, а Кейси ждала стипендия в Университете Бригама Янга, где он собирался учиться на футбольного тренера.

Я решила, что смогу стать учительницей музыки и неплохо зарабатывать. Мормоны всегда стараются научить детей хотя бы немного играть на фортепиано. Я рассчитывала, что куплю небольшую машину и смогу ездить к ученикам на дом. Вечно занятые мамы очень ценят такую возможность. Таким образом, я бы могла обеспечивать нас с Кейси дополнительными средствами на время учебы, а потом он, вслед за отцом, стал бы школьным учителем и тренером, а я бы выступала с концертами и сочиняла музыку, и мы бы всегда были вместе. Мы уже все спланировали.

Кейси был необходим мне как воздух. Сколько бы времени мы ни проводили вместе, нам всегда было мало. Он не разделял страсти к литературе и классической музыке, но его это не отпугивало. По-моему, Кейси был парнем, которого легко могла бы полюбить почти любая девушка. Он часто смеялся, любил поддразнивать окружающих, не задевая их чувств. Азартный и напористый, он тем не менее легко прощал и просил прощения. В отличие от меня, Кейси не стеснялся проявления чувств: обнимал отца, целовал маму, первым сказал, что любит меня. Он всегда давал мне понять: я – лучшее, что случилось с ним в жизни. Кейси был прекрасным сыном и вырос бы достойным мужчиной, мужем и отцом. С самого первого поцелуя он стал солнцем в моей вселенной.

Однажды Кейси ни с того ни с сего спросил, влюблялась ли я раньше. Мы сидели, обнявшись, на большом диване в гостиной его родителей. Была суббота, мы жевали домашний карамельный попкорн, на низеньком столике перед нами стоял поднос с кока-колой. На широком экране телевизора что-то взрывалось и разрушалось, а жизнь была прекрасна.

Удивленная вопросом, я рассмеялась и ответила «нет», сжав его руку в своей. Он сказал, что тоже, и оставил эту тему. Казалось, Кейси знал, как я отвечу, не нуждаясь в подтверждении. С минуту я помолчала, держа его за руку, рассматривая линии на ладони и пытаясь понять, что подтолкнуло его к этому вопросу.

– А что? – спросила я вдруг, поддавшись любопытству.

Кейси рассеянно перевел взгляд на меня.

– Что?

– Почему ты спросил, влюблялась ли я раньше? – пояснила я.

Кейси пожал плечом и снова отвернулся к экрану.

– Не знаю. Просто подумал… Ты, наверное, не замечала меня до прошлого года, но я-то тебя давно заметил.

– Да?

Он вздохнул, взял пульт и поставил фильм на паузу, так что бедняга, которого только что швырнули, застыл в полете. Кейси вгляделся в мое лицо.

– Джози, ты очень красивая, и так было всегда. – От этой похвалы меня охватило тепло, и я заулыбалась, смущенная, но довольная. Кейси продолжил: – И, что самое удивительное, ты как будто этого не замечаешь. Еще в средней школе мы с друзьями обсуждали тебя. Некоторые считали тебя заносчивой, потому что ты всегда молчала и не интересовалась никем из нас.

Я вскинула брови. На этот раз смутился уже Кейси.

– Просто ты была намного взрослее всех. Как будто с другой планеты. Ты никого не обижала, просто держалась в стороне, словно тебя ничего, кроме учебы, не интересовало. А еще были те, кто подозревал, что у тебя есть парень постарше.

Кейси внимательно посмотрел мне в глаза, будто оценивая впечатление, которое произвели его слова. Может, он ждал от меня подтверждения этой теории. – Ты была выше всех, выглядела старше и уж точно превосходила всех по уму. Но я-то знал, что никакая ты не заносчивая, а просто стеснительная. Ты, наверное, не помнишь, но в седьмом классе мы сидели за одной партой на естествознании. Ты всегда вела себя очень мило, совсем не высокомерно и не самовлюбленно. Я каждый день с нетерпением ждал этого урока. Тогда я и решил, что однажды ты станешь моей девушкой. Мне иногда нравились и другие девчонки, но так, как ты, – никто.

Я наклонилась к нему и нежно коснулась его губ. Кейси ответил на поцелуй, и разговор на время прервался. Потом с кухни донесся голос его мамы, и мы вернулись с небес на землю и отодвинулись друг от друга на безопасное расстояние. Кейси нажал кнопку на пульте, и несчастная жертва броска завершила свой полет, врезавшись в стену. Кейси обхватил меня за плечи рукой, а я прижалась к нему, подобрав под себя ноги в пушистых розовых носках.

Остаток вечера я провела в размышлениях, пытаясь не поддаться чувству вины. Я была рада, что Кейси включил что-то со Шварценеггером: я могла отвлечься на свои мысли, пока мой парень был увлечен зрелищем на экране. Прошло много времени с тех пор, как я постоянно думала о Сэмюэле. Теперь он лишь иногда прокрадывался в мои мысли. После событий одиннадцатого сентября я подумала, не окажется ли он в числе морпехов, которых отправят воевать в Афганистан. Я смотрела новости и вспоминала его лицо. Но я уже давно не скучала по нему – не так, как раньше. В конце концов, я не видела его уже больше двух лет.

Но в этот момент, сидя рядом с Кейси, сжимая его руку, я вынуждена была признать, что солгала. И пускай сейчас я люблю только его, мне уже доводилось влюбляться. Я любила Сэмюэля. Это было не просто увлечение. Это была любовь. Невинная, странная, преждевременная… но все же любовь. Раньше я себе в этом не признавалась, но теперь, оглядываясь назад, поняла, что это правда. Эта мысль потрясла меня.

Я никогда не говорила Кейси о Сэмюэле. Ни слова. Теперь я попыталась понять причину своего молчания. Я не стыдилась тех чувств… просто у меня не было слов, чтобы описать их. Есть вещи, которые нельзя объяснить, которыми невозможно поделиться. Если передавать такие сокровища из рук в руки, они мгновенно растеряют свой блеск. Я вспомнила одно выражение из Евангелия: «метать бисер перед свиньями». Свинья никогда не увидит красоты в драгоценностях. У нее нет ни опыта, ни способности понять их значение. Наша с Сэмюэлем дружба была для меня таким драгоценным камнем, и даже самые близкие люди, которых я ни за что не сравнила бы со свиньями, не смогли бы понять, что значат для меня эти воспоминания. Ведь говорят же иногда: «Это надо было видеть». Так и здесь: объяснять было бы бессмысленно. Вот я и не пыталась. Сэмюэль ушел из моей жизни, и в тот вечер, держа за руку свое будущее, я твердо решила, что прошлое должно остаться в прошлом.

В день выпускного, двадцать восьмого мая, весь наш класс собрался в зале на торжественное вручение аттестатов. Оно проходило в алфавитном порядке, и фамилии «Дженсен» и «Джудд» стояли рядом. Мы с Кейси вместе подбросили шапочки в воздух. Я входила в десятку лучших учеников класса и вполне могла бы добиться права произносить речь на выпускном, но приложила все усилия, чтобы этого не произошло. Третье место в рейтинге означало, что мне не придется подходить к микрофону. Речи меня не интересовали. Все вокруг, включая Кейси, обнимались и плакали, но я не проронила ни слезинки.

Я не считала старшую школу лучшим временем в своей жизни и была более чем готова к новому этапу… который начался бы у алтаря, где мы с Кейси должны были на глазах у всего города принести друг другу клятвы. В детстве я миллион раз пересматривала мюзикл «Семь невест для семи братьев», и вот мне самой предстояло стать июньской невестой. Мы уже назначили дату, напечатали объявления, а мое свадебное платье – то самое, в котором мама выходила замуж за отца, – висело у меня в шкафу, и я каждую ночь засыпала, глядя на него.

После вручения аттестатов выпускники традиционно ехали на ночную вечеринку в аквапарк в Прово, который находится в сорока пяти минутах от Нефи. Кейси был общителен и обожал такого рода развлечения, а я с радостью поехала с ним, хотя аквапарки не очень любила, а не спать всю ночь предпочитала с книгой в руках. Потом автобус должен был отвезти выпускников обратно в школу, где ждал завтрак в виде блинчиков, приготовленных мамами учеников. Кейси работал в супермаркете в Нефи, раскладывая товары по полкам перед открытием, и в это утро у него была смена. Поэтому мой брат Джонни должен был заехать за мной в школу после своей ночной смены на электростанции. Ну, а Кейси предстояло ополоснуться в душе и немного вздремнуть в комнатке для персонала, прежде чем начать работу.

Мы, как всегда, стремились оттянуть момент расставания. Было почти пять утра, а смена Кейси начиналась только в шесть тридцать, и он решил, что успеет сам отвезти меня домой, заскочить в душ и вздремнуть. Мы позвонили на электростанцию, и нас соединили с братом.

– Мне совсем не трудно, Джонни, – серьезно произнес Кейси.

Джонни расхохотался.

– Разумеется, тебе не трудно, да и Джози только за, – усмехнулся он. – Но вы оба всю ночь не спали, а сейчас пять утра. Я освобожусь через сорок пять минут. К чему тебе лишний раз круги наматывать?

Но Кейси убедил его, что все в порядке, да и я присоединилась к уговорам, и очень скоро мы уже ехали в Леван на стареньком зеленом «форде». Мы очень любили эту машину, потому что переднее сиденье было нераздельное и можно было сидеть совсем близко друг к другу. Кейси вел машину, а я прижималась к его боку. Одной рукой он держался за руль, а второй сжимал мою ладонь. После аквапарка от нас обоих пахло хлоркой, а наши кудри высохли, повиснув тугими спиральками. Я собрала волосы заколкой, но Кейси со своими ничего поделать не мог, и они лезли ему в глаза. Поэтому я постоянно поправляла его локоны. Мы болтали всю дорогу до дома.

Солнце едва-едва выглянуло из-за восточного хребта, и городок все еще дремал в тени, когда мы остановились на дороге возле моего дома. Я много дней провела в каньонах между гор. В тот год была сухая зима, холодная и почти бесснежная. По традиции фермеров Запада, мы постились и молились о дожде, понимая, что талых вод будет мало. Для фермеров наступала тяжелая пора. Но я была слишком счастлива, чтобы по-настоящему беспокоиться, и в то утро горы, обрамленные розоватым светом надежды, позолоченные лучами предвкушения, казались мне родными. Кейси вышел из машины, а я выбралась следом, поскольку сидела ближе к его двери, чем к своей. Он прислонился к дверце, притянул меня к себе и прижался щекой к моей макушке. Мы молча смотрели, как встает солнце. Подростки обычно не любят вставать рано утром, и в этом мы ничем не отличались от остальных. Мы никогда раньше не встречали рассвет вдвоем. Я до сих пор помню, как меня переполняла радость, похожая на беззвучную музыку. Когда я позволяю себе окунуться в воспоминания, эта музыка звучит у меня в голове, наполняя сердце болью. Крепкие, мускулистые руки Кейси обнимали меня за плечи, а когда он наклонился и потерся своей щекой о мою, я почувствовала его сладкое дыхание, пахнущее кленовым сиропом.

– Я так люблю тебя, Джози Дженсен, – прошептал он мне на ухо.

Я повернулась в кольце его рук и обхватила его лицо ладонями. В горле стоял ком, и все это было так мило, что мне хотелось смеяться.

– А я тебя, Кейси Джудд, и, если ты сейчас же меня не поцелуешь, я взорвусь и рассыплюсь на миллионы осколков, – ответила я шепотом.

Он склонился надо мной, а я потянулась к нему, привстав на носочки. На его губах еще осталась сладость кленового сиропа. Мое сердце забилось чаще, выстукивая давно знакомый ритм, и мы прильнули друг к другу, будто в первый раз. Наконец я отстранилась, хватая воздух ртом. В том, как Кейси целовал меня и прижимал к себе, я уловила какую-то отчаянную настойчивость. Его страсть наполняла меня восторгом, но я знала, что скоро приедет Джонни, и предпочла бы не смущать его. К тому же мне не хотелось выслушивать от брата нотации о том, что нужно «соблюдать осторожность».

Кейси понурил голову и прикрыл глаза, полушутливо изображая страдание.

– Блин! – простонал он. – Три недели – это так долго! Я сам готов рассыпаться на миллион осколков, – повторил Кейси мои недавние слова.

– Ничего, мы справимся. Три недели не вечность, – рассмеялась я.

Он снова заключил меня в объятия и принялся жадно целовать, так что мне снова пришлось отстраниться, взяв его за руки.

Уголки его губ печально опустились, и лицо Кейси приняло виноватое выражение. Он попрощался со мной, тоскливо вздохнув. Я снова рассмеялась, польщенная тем, что так сильно нужна ему.

– Может, нам вообще не стоит видеться до торжественного момента? – поддразнила я.

– По-моему, мне придется ждать целую вечность, – пробормотал он, садясь в машину.

Я отошла в сторону, чтобы Кейси мог вырулить на дорогу, и послала ему воздушный поцелуй.

– Позвони мне потом! – крикнула я, а он помахал мне рукой, показывая, что услышал просьбу.

Я даже не стала смотреть ему вслед, просто повернулась и пошла в дом. Мне хотелось сходить в душ и упасть лицом в пуховую подушку. Меня не тревожили дурные предчувствия. Я и подумать не могла, что мы действительно прощаемся навсегда. Живым я его больше не видела.