Глава 11
Корабль у Варгеллы был, честно говоря, так себе. Кугер «Двойная шутка»… нет, я, конечно же, не рассчитывал, что волшебник нам трехмачтовый фрегат сосватает, с каютами первого класса и прогулочной палубой. Но в моем представлении корабль, морское судно – это все же нечто более крупное, чем наш советский портовый буксирчик.
Шутка, ага. Да еще двойная. Правильно товарищ Бендер говорил: убивать таких шутников!
Спасибо хоть мачта имелась. Была б эта шаланда только весельной – развернулся б и ушел. Не один, понятно, а с принцессой. Гном в любом случае плыть не хотел, даже если б ему пароход о четырех трубах к пристани подали, а что думал Колин – один он и знал.
И команда кораблю под стать. Про шкипера я уже высказался. Помошничек у него был: метр девяносто, прямой, словно штык проглотил, – ну прямо командир с агитплаката. Все мысли на лбу аршинными буквами пропечатаны: «Бей чужих, чтоб свои боялись», «За одного небитого всех поубиваю» и так далее. Видели, знаем. Был у нас в батальоне один такой ротный, отец-командир. Вроде бы и толковый, но вот только один раз взял он, да и положил под высоткой, почитай, всю свою роту. И даже не за орден очередной, а просто начштаба полка, видите ли, за усы его подергал.
Ре-но-ме… Терпеть ненавижу!
Ну и матросы… тут уже особых сюрпризов и быть не могло. Если этот сброд бандой головорезов не считать, то и извини-и-и-те – я уж тогда не знаю, кого подобными эпитетами… припечатывать.
Варгелла же стоит рядом со мной с таким видом, будто привел он нас к трапу крейсера «Аврора», а приветствовать вышел на палубу лично товарищ Железняков.
– Каюты хоть, – спрашиваю, – на этом корыте имеются?
– Целых две, – скалится шкипер. – Моя и помощника. Вон там, в кормовой надстройке.
Я только присвистнул. Как по мне, так надстройка эта на приличную собачью конуру не тянула, а уж две каюты в ней поместить…
– А спите как? – интересуюсь. – Небось, по очереди, голова в своей каюте, ноги у соседа?
– Не без этого. Но ты, сержант, не боись. Пассажиров навроде вас мы в трюме возим, там места много. По крайней мере, – фыркает Варгелла, – те бараны, что плыли прошлым рейсом, на отсутствие комфорта не жаловались.
– Старший. Сержант.
– Бараны? – переспрашивает Фигли. – Кого это ты назвал бараном?
Варгелла на гнома покосился… сверху вниз, сплюнул…
– Я, коротышка, – говорит, – баранами называю только и исключительно баранов. Привычка у меня такая. Бараны же, если ты не знаешь, – это животные такие, с копытами и шерстью.
– Надеюсь, – Даре, по-моему, хотелось не просто уйти, а сначала пробить у «Двойной шутки» борт… шкипером, – вы прибрали после этих… баранов?
– Собирались, – ухмыляется Варгелла. – Но не успели, так что вам, принцесса, повезло – вы сможете спать на оставшемся от них сене.
– Спасибо, конечно, за заботу, – говорю. – Только я лично расположусь на палубе. Тем более, что мне как-то в детстве доктор посоветовал морским воздухом побольше дышать!
– Как пожелаешь… старший сержант. Палуба, как видишь, на «Двойной шутке» большая, широкая. Мы ее даже драим, – подумав, добавляет шкипер. – Редко, правда, но драим.
Интересно, думаю, сколько ему Ариниус заплатил? Не сообразил я как-то спросить, а теперь уже и не у кого. Разве что обыскать хорошенько и шкипера, и все его суденышко, с днища трюма и до верхушки мачты, а все обнаруженные при обыске дензнаки в фонд обороны конфисковать. Произвести экспроприацию экспроприированного, так сказать.
– Сколько времени займет плавание? – спрашивает Дара.
Варгелла пожал плечами.
– А как повезет. Может, три дня, может, шесть. К берегу Тьмы подобраться не просто.
– Никто из нас и не ждет, что будет просто. За это вам и заплатили.
– Заплатили, – задумчиво так кивает Варгелла. – Да, нам за это заплатили…
Шкипер снял свою многоугольную шляпу, протер платком лоб.
– Заплатили, да, – в третий раз повторяет он. – Митран заплатил. Целых три томаса, полновесных, свежей чеканки. И конечно же, никто из вас не думает, что, захоти я доставить друзей Митрана в гавань Тьмы, за такой товар в сей же час отвалят золотом по весу.
– Быть может, – хмурится гном. – Очень даже может быть, что и заплатят. Тьма коварна и обманывает почти всегда и во всем, но вот предателям платит скрупулезно. А никто из торгашей не думает, что товар может захотеть взять свою цену за предательство… кровавую?
– Фигли… – досадливо морщится эльф. – Будь любезен, помолчи.
– Не знаю. – Варгелла с очень задумчивым видом принялся грязь с сапог о причальную доску счищать, – рассказывал вам Митран или кто другой о том, кто мы и откуда взялись…
– Вы – седжанцы?
– Да. Мы потомки тех, кто в последний час успел покинуть гавань Аломара. Говорят, на палубах не проползла бы и змея, так плотно стояли люди. Но много больше осталось стоять на пристанях, и, прежде чем корабли вышли в море, вода в гавани стала красной. Там, на пристанях, не было мужчин – все они были на стенах. Не было и стариков – они остались в домах. Только женщины и дети… и когда корабли отошли…
– В Меноле все было так же, – тихо говорит Дарсолана. – С той лишь разницей, что в Меноле не было гавани и кораблей. Люди собрались в храме Трех Богов – это был самый большой храм в столице и, когда стало ясно, что стены пали и Враг прорвался в город…
– Старики говорят, – начал Фигли, – что, когда гоблины пробили своды Кернийских пещер и заполонили собой подгорные залы, старейшина Г'ларх приказал открыть ворота подземной реки.
– А в Рангайском лесу воды не было, – в тон ему произносит эльф. – Там был огонь. Пламя с трех сторон – и пропасть с четвертой.
Я было открыл рот… и ничего не сказал.
Нет, ну в самом деле – что я им рассказывать должен был? И, главное, зачем? Про Севастополь, про блокадный Ленинград, про сталинградскую полоску земли перед Волгой? То, да не то…
И капитан, похоже, меня понял.
– Пошли, – говорит, – жалко будет, если упустим отлив.
* * *
Это случилось на второй день плавания, ближе к полудню.
До того плыли мы нормально, почти без происшествий. Почти – это поздним вечером на горизонте какая-то лохань черная мелькнула, но мельканием и ограничилась. Варгелла из-за нее до-олго на смотровой площадке – кажется, марс это воронье гнездо именуется или как-то так… планетарно – проторчал в позе Колумба. Ничего, понятное дело, не увидел – понятное, потому что даже я в свои «цейс» только на полминуты тот корабль «поймал». И то лишь потому, что на фоне заката. Ну а мы для них, соответственно, в темной стороне горизонта получались. А орки хоть в темноте видят на ура, у них все ж глаза, а не телескопы или, скажем, прицел с зуммированием – классная штука, я однажды в подбитой «пантере» с таким прицеликом битых полчаса игрался.
Так что, по-моему, дергался Варгелла зря – хотя, если вдуматься, ему, конечно, виднее, из-за чего в здешних водах дергаться стоит. Тем более, что кораблик мелькнувший, – как мне один из матросов объяснил, – оч-чень был похож на гоблинскую патрульную галеру. По здешним меркам что-то вроде легкого крейсера и для корытца типа нашего может стать неприятностью са-авсем нешуточной… потому как установка на седжанские корабли торпедных аппаратов в текущую пятилетку не планируется, да и в следующую тоже. Повезло.
С утра мы шли хорошо. Ветер, правда, был скорее встречный, чем попутный, но капитана данный факт не беспокоил. Как я понял – для такого корыта, как «Двойная шутка», особой разницы нет ввиду кособочного устройства парусов. Ну или как-то так. Главное – чтобы ветер вообще дул. Он и дул себе стабильно так, ровно – до полудня, а затем как-то резко стих.
А взамен начала муть какая-то наползать. Туман, не туман… желтоватое какое-то марево.
Я поначалу на него внимания особого не обратил – пока не увидел, как бравый наш экипаж не начал по кораблю носиться, словно их дикие пчелы пережалили. Мы, помню, тоже как-то раз верст пять по лесу пролетели из-за Витюши – медку, видите ли, рядовому Шершневу захотелось.
Дождался, пока Варгелла закончит с помощником разговаривать, подошел…
– Чего шумим? – спрашиваю. – Шторма ждем или где?
– Или как! – огрызается капитан. – Ждем… не знамо чего!
– То есть?
Варгелла многоуголку на лоб сдвинул, затылок пятерней поскреб.
– То есть вот оно и есть, – отвечает он. – Три века назад имперцы здесь черный флот разгромили. Сам Властелин тогдашний вместе с флагманским бревноутом своим на дно пошел. Знатная была победа, только, – добавляет капитан, – то ли колдун заклятие предсмертное успел кинуть, то ли о проклятии посмертном заранее озаботился… в общем, нехорошее здесь место.
– Да брось ты, – говорю. – У вас, как я поглядел, куда ни плюнь, везде… уже все колодцы заплеваны. То покойничкам на погосте не лежится, то еще какая аномалия вылезет… курская магнитная. Чес-слово, – добавляю, – на минном поле, и то иной раз проще было.
– Повоевал бы ты с наше…
– Нет уж, – перебиваю я капитана. – Повоевал бы ты с мое!
Варгелла брови сдвинул, плечи расправил… ну и я тоже угрожающее выражение рожи на лице изобразил.
Минуты две мы так вот друг на друга зыркали. Я первым не выдержал – рассмеялся.
– Ладно уж, – говорю, – хватит. Сколько ни дуйся, а жаба с тебя, Варгелла, все одно никудышная. Скажи лучше, чего предпринимать планируешь в свете текущей обстановки?
– А что тут сделаешь-то? – Качает головой капитан. —
Мага у меня на корабле нет. Сейчас вот парней на весла посажу, хоть с места двинемся.
– Ну-ну.
Идея эта мне не сказать, чтобы нравилась. Не скажу насчет моря, но вот на реке или озере при спокойной воде звук далеко расходится. В сочетании же с туманом… икнуть не успеешь, как выскочит на тебя давешняя гоблова галера, а то и чего похуже.
С другой стороны, собственных идей у меня не имелось, а Варгелла, мотаясь по здешним волнам, уже не первую и даже не десятую собаку должен был на камбузе схарчить, фигурально выражаясь. Если, конечно, кашевар, то есть кок здешний, не из полуночных дакирцев родом будет. Те, как мне Дара рассказывала, и собак за милую душу едят, и даже насекомых всяческих, саранчу и прочих тараканов – ну почти как наши китайцы.
Ладно.
Капитан еще раз кивнул мне напоследок, развернулся и зычно так, словно с рупором стоял, начал команды раздавать. Выходило у него длинно, кучеряво: я вообще-то и не любитель такого вот… словоупотребления, даже у нас, – а здешние «морские термины» для меня и вовсе лес темный, – но все равно, заслушался. Пять минут без повторов – это, знаете ли, для тех, кто понимает, оч-чень даже весомо.
Слушал я варгелловы рулады, пока об меня матрос с бухтой троса едва не навернулся. Я его у самой палубы подхватил, обратно на ноги поставил, отряхнул, посоветовал под эти самые ноги изредка поглядывать – на предмет, не завелось ли чего-нибудь нужного в хозяйстве. А сам – боком, боком, мимо мачты и в носовую часть.
Настрой у меня, если честно, колебался где-то между паршивым и препаршивым. Из-за моря. Потому как морской круиз: соленый ветер в лицо, волны, паруса и прочая романтика – это все здорово, никто не спорит, но – исключительно в мирное время. А на войне, которая здесь и сейчас как бы происходит, сухопутному вояке – вроде меня – посреди моря-океана становится не по себе. Плывешь и думаешь – долбанут по тебе из-под этих, поэтами воспетых волн торпедой или пронесет судьба мимо перископа.
До подводных лодок черные, понятное дело, еще не доросли, но магия их тоже много чего умеет. По крайней мере, если хоть треть тех баек, что капитан на пару с помощником нам за ужином пересказали, какое-то отношение к правде имеет.
Эй, думаю, мне бы землю под ногами да привычного врага!
Ну или хотя бы, чтоб мутить перестало.
На носу мне особо легче не сделалось. Скорее наоборот – к головной боли еще и тошнота добавилась. Правда, делиться с чайками завтраком желания пока нет. Как, впрочем, и самих чаек.
На всякий случай я вцепился покрепче в планширь, и вгляделся вперед…
И там, впереди, в тумане, что-то дрогнуло и… накатило, словно волна.
Один раз со мной уже такое было. Ехали с Карой – и вдруг на поле перед нами немецкая атака во всей красе, танки, мотопехота, все как положено. Видно, слышно все – и при этом то же поле видно тихим и нетронутым. С полминуты я на это наваждение любовался, а затем не выдержал – моргнул, и пропало все.
Кара, к слову, ничегошеньки в тот раз не увидела. Впрочем, я и убеждать ее особо не пытался. Мало ли чего мне тогда почудилось? Ушло и ладно.
Только ушло, как выяснилось, не так уж далеко.
А сейчас вот пять пришло.
Гребок, еще… и «Двойная шутка» вышла из полосы тумана.
За туманом полыхало солнце. Именно так – за те минуты, что мы проболтались в тумане, этот косматый диск успел раскалиться раза в два сильнее. Я мигом вспотел… а на воду смотреть было просто больно, сплошные блики.
Словно в тропики угодили.
А потом я увидел корабли.
На фоне блистающего зеркала моря они выглядели черными силуэтами. Широкие угловатые транспорты и меньше, стройнее – эскорт.
«Цейс» я оставил в сумке, но тут все было ясно и без бинокля. Никаких весел-парусов – это были корабли моего мира. Конвой.
На этот раз их видел не только я – за спиной кто-то дико завопил, и почти сразу же стих надсадный скрип уключин.
А еще мигом позже я понял, что не только мы видим их – один эскортник увеличил скорость, разворачиваясь… к нам.
Дальше все начало происходить очень быстро.
Краем уха я поймал знакомый гул, начал вращать башкой, пытаясь отыскать его источник… помощник капитана заорал: «Слева!», я дернулся туда и увидел, как из тумана в каких-то пяти-шести сотнях метров от нас выныривает черная галера.
– По веслам, бакланья отрыжка! Живо! Девгин, поднимай защиту…
– Капитан, я…
На галере что-то сверкнуло и в нашу сторону полетели шесть… черт, я даже и не знаю, как описать эту штуку. Клок обычного сизого дыма, только переливчатый.
Пять из них, пару метров не дотянув до борта, наткнулись на какой-то невидимый барьер – и грязными тряпками сползли вниз, в океан. Шестой же…
Шестой проскочил барьер у самой воды, отделавшись потерей пары клочков, взмыл вровень с бортом – и прыгнул.
Матрос, в которого он с разгону влетел, в тот же миг замер… затрясся, словно в лихорадке.
Только никакая это была не лихорадка! Я стоял метрах и тми и отлично все видел. Лицо, руки… плоть разом почернели и стремительно начали исчезать, словно растворяясь, как в невидимой кислоте. Заняло это секунд двадцать, не больше – был живой человек, а стал скелет, выбеленный костяк, наряженный в стиле огородного пугала. И этот костяк вдруг дернул головой вправо-влево, щелкнул челюстью, наклонился, выхватил из упавших на палубу вместе поясом ножен свой меч, крутанул им, шагнул вперед… ко мне.
Ну и куда, спрашивается, в него стрелять? Эх, Ариниуса бы сюда!
Помощник капитанский с диким ревом бросился вперед, обеими руками ухватил скелет за позвоночник и, подняв, словно Стенька Разин персидскую княжну, с размаху швырнул его за борт.
– К бою! – ревет капитан.
Я даже не стал орать ему в ответ, что с боем лучше обождать: он бы меня все равно не услышал. Потому как самолет на бреющем, над самыми волнами, – это получается очень громко – а над нами сейчас целая эскадрилья пролетала.
Таких самолетов я прежде не видел. Чем-то они были на «фоккер» похожи или на нашего «лавочкина», а то и «ишачка», И-16. Только большие очень – конечно, я не линейкой размах крыла вымерял, но по личным ощущениям – здоровая дура. Темно-синяя окраска, кабины горбом, – а на крыльях белые звезды.
Вот когда я эти звезды увидел – заорал, что хватило глотки, руками засемафорил.
Американцы. Союзники.
Еще парой секунд позже к реву моторов новый звук добавился – зенитки залаяли. Затем пулеметное татканье, вой эрэсов и глухо, раскатисто – первый взрыв. Не знаю, комэск американский эскадрилью лидировал или нет, но бомбу этот парень положил просто снайперски: точно в середину эскортника. Корабль этим взрывом напополам разрубило.
Я еще подумать успел: интересно, кого топят-то? Фрицев или самураев японских? Судя по тропическому солнцу, все же японцев, хотя кто знает, какая сейчас погода, к примеру, на средиземке? Наверное… и тут вторая волна самолетов подоспела.
Эти уже двухмоторные были. Ну и реву от них было соответственно в два раза больше.
Особенно, когда один из них в нашу сторону довернул.
Пулеметов на нем было, что у ежа иголок. По крайней мере, воду перед черной галерой он причесал здорово, эффектно – пулевым гребешком, рядов то ли в шесть, то ли в восемь. Думаю, самой галере и тем, кто на ее палубе стоял, эдакий гребешок оч-чень не по вкусу пришелся.
Хотя распробовать они его толком и не могли успеть. Пулеметная штурмовка только цветочком была, ну а ягодкой – фугаска, кило на двести пятьдесят. Рвануло так, что когда пенный столб опал, ничего мало-мальски кораблеподобного на месте галеры не наблюдалось. Плавает себе мусор – бревна, доски, головы… а корабля нет.
Весь налет от силы минуту занял.
Я оглянулся на конвой – один пароход, здоровый, кренился на борт, на трех других транспортах вовсю полыхало. Два эскортника тоже горели, оба в районе кормы. Еще один быстро погружался, волны уже через палубу перекатывались… а первого, который в чудном напополаме, видно не было. И следов его… тоже видно не было.
Наклонился, подобрал гильзу – штурмовик американский, когда над нами проносился, штук тридцать-сорок их нам на палубу сыпанул – прикинул… ну да, для обычного пулемета велика, для «эрликона», в смысле авиапушки какой-нибудь, маловато будет. А вот для крупнокалиберного, вроде того, что на «шерманах» ленд-лизовских зенитным торчит, – самое то. Против деревянной галеры… наверное, от борта до борта прошило.
Интересно, а нас отчего в покое оставили? Больно жалко выглядим? Очень может быть… если галера сверху да в горячке боя еще кое-как за цель сойдет – сторожевик им или тральщик, то наша посудина со своей мачтой и веслами тянет от силы на рыбачью шаланду. А на такое не то, что бомбу – патронов тратить жалко, лучше уж транспортник лишний раз «гребенкой» причесать.
Что особо приятно, соображаю, конвою сейчас явно не до выяснения нашей корабельной личности – спасательных забот хватает. Главное – убраться подальше, пока самолеты не вернулись. Возвратятся они почти наверняка, больно уж лакомый кусочек, жаль упускать.
И словно в ответ; моим мыслям – далекое такое гудение.
Я вскинул голову, прищурился… нашел взглядом этого жужжалку. Цель типа одиночный бомбер… четырехмоторный. Большая штука, даже на расстоянии уважение внушает изрядно.
Он вокруг конвоя круг готовился нарезать – явно приставленный, чтобы козлы отпущения разбежаться не вздумали. Нам-то…
И тут словно кто-то занавес дернул – все вокруг вновь туманом заволокло. А вместе с туманом – тишиной. Всех туков – волны о борт шуршат тихонько.
Чес-слово, если бы не гильзы на палубе, решил бы, что привиделось все это старшему сержанту Малахову. Голову напекло, вот и пошел среди бела дня всякий бред мерещиться.
Только вот не слышал я до сегодняшнего дня про бред, кусочки которого другие люди потрогать могут.
– Ч-что з-за?..
Это меня Гаплей, боцман, о чем-то спросить пытался, зрелище на раз. Здоровенный бугай, весь в татуировках – на груди и спине так просто живого места нет, прямо не человек, а наглядное пособие на тему: рыбы и осьминоги различных видов. И вот когда такой морской волчище начинает от страха зубом на зуб не попадать…
Хотя, понимаю, основания у боцмана имеются весомые. Я-то сейчас привычные вещи видел, объяснимые. Авиация конвой долбает – дело по нынешним военным годам естественное. А седжанцам…
– Да нормально все, – говорю успокаивающе так. – Это кто-то из ваших богов решил малехо кинохроники моего мира прокрутить.
– Чее-ег-го?
– А ну, по местам!
Варгелла – тут я ему мысленно поаплодировал – в обстановке сориентировался куда быстрее остальных. Прежде всего – делом народ занять, чтобы работали, а не думали.
– Правый – табань! Ворочаем! Ронней, Валг – на нос и глядеть в оба!
Похоже, соображаю я, капитан решил место гибели черной галеры осмотреть на предмет небесполезных в хозяйстве вещей.
– Сергей…
– Ты видел…
– Невероятно…
Это на меня сразу вся троица налетела: принцесса, эльф и гном.
– Так, – говорю. – Во-первых, спокойно! Во-вторых, видели мы только что мой бывший мир. В-третьих, как это получилось, отчего и зачем, лучше меня не спрашивайте: все равно умно не отвечу, а глупости вы и сами придумать можете.
– Твой мир? – пораженно переспрашивает Дара. – Он… такой?
– Воистину, – вполголоса говорит эльф, – до сего дня не ведал я, насколько велик ужас вашей войны, Сергей. Всего лишь краткий миг была открыта щель меж мирами – и за миг сей почувствовал я, как десятки, сотни жизней погасли, словно задутые могучим порывом огоньки.
– А скажи, Малахов, – перебивает эльфа Фигли, – этот диковинного вида дракон, что пролетел над нами… он и есть самолет! Мне довелось видеть два схожих механизма, попавших к нам вместе с подобным тебе, но я так и не сумел вообразить… представить, как они могут лететь!
– Теперь-то представляешь? – усмехаюсь. – Как видишь, могут, и даже быстро. И бомбогруза тащат не в пример нашим знакомым крокодилам.
– Быстро летают, – кивает эльф. – Ни один известный мне дракон не смог бы разогнаться и до половины такой скорости.
– Угу. Ты еще прибавь, – говорю, – что дракон твой на дистанцию плевка черта с два бы подлетел, корабельные зенитчики на ура б завалили! Счетверенный эрликон – это вам не шарики из посоха.
– А…
– Право по борту!
– Цепляй! Ну давай же! Осторожней подтягивай!
– Поднимай!
Когда Ронней с Валгом перевалили, наконец, свою добычу через борт, вокруг них уже весь экипаж собрался. Кроме гнома – товарищ Фигли здраво рассудил, что на орков или гоблов ему поглядеть в скором времени возможностей предоставят более чем достаточно, а вот гильзы с палубы пособирать…
Только вот ошибся наш гном в своих расчетах: никакого отношения к оркам и прочим поднятый на борт «Двойной шутки» не имел.
Это был японец. В форме, уж не знаю, флотской или пехотной, самурайские знаки различия и отличия нас даже капитан учить не заставлял, но, по-моему, офицер, лежал он вытянувшись, словно по стойке «смирно» и обеими руками прижимал к себе меч. Очень крепко – Гаплей еле-еле с ним справился, хотя закоченеть самурай никак не мог успеть.
Думаю, он и вообще выплыть бы мог, если бы за меч не хватался. Времени-то прошло всего ничего, несколько минут. Вода за бортом теплая… мог бы продержаться.
Занятно – штанов на нем почему-то не было. И, что уже лично для меня было куда менее занятно, кобуры.
Варгелла меч у боцмана забрал, вытащил из ножен… повертел, ногтем обух попробовал, скривился.
– А сталь-то, – громко говорит он, – дрянная. Да и ножны плохи.
– Плохи, – подтверждает невесть когда успевший протолкаться вперед Фигли. – Гном бы так грубо никогда не сработал. И эльф тоже.
– Уважаемый гном, – цедит боцман, – так плохо и человек не сработает.
– Да ладно вам, – говорю, – это ж, небось, эрзац военного времени, массовая штамповка. Качеством похуже, зато числом поболе. Сами ж только что видели – не мечами на моей войне машут!
– Кха-кха-кха-хка…
Это Шиттус закашлялся. Маленький такой старикашка-полугном и духовный родич Ариниуса – к сожалению, не по части магии, а по части занудливости.
Кашлял он до тех пор, пока не дождался, что все на него уставились.
– Никто не может заранее сказать, – наставительно так произносит, – как будет выглядеть помощь богов. Случившееся нынче странно для всех нас, однако ж нет сомнений: чудо сие было нам во благо.
Ну да, соображаю, верно он подметил. Черная галера раза в три длиннее нашего кугера была, и гадов на ней наверняка имелось немало. А главное – колдун на ней был, и колдун серьезный… такой, что дело могло до рукопашки и не дойти.
– Помощь богов… – задумчиво повторяет Варгелла. – Да, светлые боги сберегли всех нас от жуткой участи. Уверен, вернувшись, каждый из нас щедро наполнит жертвенные кружки у всех портовых храмов.
– Клянусь, именно так я поступлю, – истово бормочем боцман и тут же куда более деловитым тоном спрашивает: – А что делать с нашей добычей, капитан?
Варгелла меч в ножны вложил… и отчего-то на меня вопросительно так глянул.
Я как раз подумал: неплохо бы самурая обыскать, а потом сообразил: смысл? Толку мне сейчас от его документов? Да будь при нем даже трижды секретный план ихнего самурайского Генштаба и то… даже вынося за скобки тот факт, что я ни одного японского иероглифа не знаю.
– Может, – говорю, – вернем откуда взяли? В смысле – за борт.
* * *
– Чего ждем-то? – спрашиваю. Варгелла на меня удивленно так покосился.
– Рассвета.
Ну да, соображаю, верно. Это у нас десант на вражескую территорию лучше в темноте высаживать. Здесь-то наоборот, днем любопытных глаз поменьше.
– Ловко вы, – говорю, – в здешних шхерах плавать навострились. Неужели по одним дедовским картам?
– Не, предки в эти скалы на кораблях не совались. – Капитан подзорную трубу опустил, глянул на небо, на волны… нахмурился.
– Это уже мы… придумали эдакое мореходное корыто с веслами и наладили среди Клыкастых Камней контрабандные тропки.
Я поначалу решил, что ослышался.
– Не понял, – говорю, – а с кем это вы торгуете?
– С орками, понятное дело. Здесь ведь никого боле и нет.
– Ах, с орками…
– С ними, с зелеными… они ребята простые, а ихние вожди и шаманы на тряпье да побрякушки падки. Вот один мудрый человек на Н'лале однажды и решил: чем смотреть, как они найденное золото несут своим черным повелителям, а те обращают его в купленное у Дакира оружие, будет много проще сменять это золото у самих орков на никчемные тряпки. Смекаешь суть?
– Теперь понимаю.
– А поначалу вообразил невесть что? Так, сержант?
– Старший сержант, старший!
– Старший, старший… и еще наистарейший. Плавать-то в вашей команде все умеют?
– Вовремя спросил, – улыбаюсь. – На пятый день плавания. А то я уж думал, что ты с этим вопросом подождешь, пока мы на берегу не окажемся.
– День пятый, – щурится Варгелла. – А вот облачка я увидал только сейчас. Видишь… вон, над самым горизонтом. Паршивые это облачка, сержант, очень паршивые. Ничего доброго они не сулят.
– Хочешь сказать, буря приближается.
– Не знаю. – Капитан из кармана какой-то медный диск выудил, потер его пальцем, вгляделся – и еще больше нахмурился.
– Может, боги и не оставят нас милостью. Тогда шторм пройдет стороной, зацепив нас лишь краем. Если же нет…
Что произойти может, «если нет», я и без подсказки представлял. Мы сейчас в каменном лабиринте, и стоит морю всерьез разбуяниться… не первая волна на скалы швырнет, так третья, но финал один будет – в щепки.
– Так может, подальше в море отойдем?
– Не успеем. Гляди, как быстро приближаются… и как чернотой наливаются. Слишком быстро. Один раз всего я такое видел.
– Сдается мне, – говорю, – темнишь ты, капитан. Недоговариваешь чего-то.
– А ты меня не торопи, сержант… старший. Я не лошадь, ты не возчик.
– Ладно, молчу.
– Облачка такие, – повторяет Варгелла, – я всего один раз видел. Пять лет назад. Нам донесли, что в Эстего пришел большой караван темных, два с лишним десятка больших трехмачтовых нарио. И мы решили их встретить… собрали всех, кто успевал…
Капитан замолчал, подался вперед, стиснул планширь так, что пальцы побелели. И я его не торопил.
– А за день до выхода черных, – продолжил он минуты две спустя, – на небо отовсюду наползли такие же облачка. И меньше чем через час разыгрался шторм, самый жуткий на моей памяти. Из наших кораблей уцелела едва ли пятая часть.
– Считаешь, тот шторм вызвали черные?
– Не считаю, – качает головой Варгелла. – Знаю. После наши люди в Эстего рассказали, что на одном из кораблей был Темный Повелитель. Он вызвал бурю, пообещав кровавую жертву демонам глубин.
– Да уж… весело.
– Митран, – капитан снова замолчал. – Митран не сказал, зачем вы идете во Тьму. Он был прав: меньше знающих голов, меньше и языков, способных выболтать тайну. Но я знаю Митрана… и знаю, что сорвать любой из его планов для Тьмы куда важней, чем уберечь от пиратов сотню, а то и тысячу нарио.
У меня пока что на планы волшебника – по крайней мере, на те из них, с которыми я ознакомиться успел, – взгляд был чуть более скептический. Ну да поверим специалисту. Как-то ведь сумел Ариниус у этих морских партизан репутацию завоевать.
Ладно.
– Насчет умения плавать, – говорю, – меня больше всего товарищ Фигли волнует. Я с принцессой и эльф, если что, хоть как-то и сколько-то на поверхности удержимся, а вот гном… притом, этот упрямец пулемет не бросит, так в обнимку с ним к рыбам и отправится. Ему б какую жилетку спасательную…
– Волшебных жилеток у меня на кугере не водится, – отвечает Варгелла. – Мы вообще стараемся с магией лишний раз дела не иметь. Сам-то корабль темный маг может и не заметить, а вот следы чужой волшбы они выискивают постоянно.
– А может, – спрашиваю, – рискнуть и прямо сейчас к берегу? Так хоть какой-то шанс будет, а здесь, среди камней…
– Любой из моего экипажа, – говорит капитан, – предпочтет верную погибель на этих камнях шансу попасть живым в руки слуг Тьмы. А если шторм и в самом деле вызван ради вас, то засада на берегу…
– …давно устала нас дожидаться, – киваю. – Все так – с одним но. Мы тоже не лыком шиты и не из лесу вышли… ну, кроме эльфа. Вдруг да получится эту самую засаду неприятно удивить. Шанс есть…
– Это не шанс, – кривится Варгелла. – Это тень шансова хвоста.
И в этот миг я краем глаза засек, как справа белым полыхнуло. Не молния, точно – видел я здешние грозы, ничем они от наших советских гроз не отличаются. А тут другое…
– Видел? – Что?
– Там, – показываю. – Ну, смотри, вот опять полыхнуло! Теперь видишь?!
Капитан гляделку свою вскинул, прижал к глазу.
– Вижу, – бормочет. – Ага… похоже, кого-то прижали. А он, дурак, защиту ставить пытается. На него ж сейчас…
– Облака…
Сколько хватало глаз – все облака в ту сторону тянулись, к вспышкам, словно не из пара водяного, а из железа сделаны и магнитом сверхмощным их тянет.
– Да-а, крепко не повезло кому-то, – опуская трубу, говорит Варгелла. – Отважиться творить волшбу на виду берега… – Капитан даже головой покачал, словно сам в свои слова не очень верил.
– Черные его не выпустят, точно.
– Это Ариниус.
Я и не заметил, как Дара подошла.
Костюм из Эстего она то ли спрятала, то ли выкинула – с принцессы и такое станется. Сейчас же на ней была алая рубашка, плащ… и все это под напором ветра развевалось и трепетало, словно боевое знамя. А волосы – так просто плыли при каждом движении. Картина на раз, окажись здесь художник, которому надо к книжке товарища Александра Грина обложку делать, к «Алым парусам» или, еще лучше, к «Бегущей по волнам», так бы и прилип к мольберту.
– Там сражается Ариниус. Я чувствую его магию, рисунок его волшебства. И… ему помогает еще кто-то…
– Так он же… – начал я – и вдруг понял.
Именно это волшебник и задумал. Еще тогда, в таверне. Для того все и делалось.
Внимание он на себя отвлекал сейчас. Мол, вот он, я, ваш старый заклятый недруг, великий светлый маг. Бейте по мне, не промахнетесь. Да и иллюзии наши он сейчас наверняка рядом с собой держит – так, чтобы у противника и тени сомнений не оставалось.
– Боги…
Это капитан прошептал. И было из-за чего – там, впереди, само небо горело и в клочья рвалось, из черных туч черные же молнии били… и огненный дождь стеной лил. А над морем возвышался, словно башня, призрак – старик в забавной шляпе посох вверх нацелил, а вокруг него искаженные, гротескные силуэты хоровод крутят.
Потом небо рассек напополам ослепительно-белый и тонкий, словно игла, луч!
Вспышка была такая, что у меня еще с полминуты круги и перед глазами плавали. Только по вою, что над морем пронесся, я понял: выстоял товарищ волшебник. Разочарованный был вой. Так с досады воют, не с радости.
Луч ударил снова.
В этот раз я уже умный был и рукой прикрыться успел.
Ариниус выдержал и этот удар. Но – пошатнулся и на одно колено упал.
В этот миг тучи взорвались огнем сразу в десятках мест, алые капли рванулись вниз… снова прокатился вой, на этот раз – отчаянный… гибельный… а поток яростного пламени катился с небес.
Ариниус этого сделать не мог… а тот, кто ему помогал…
И я – не знаю, откуда и как, – понял, что наш маг вызвал этот огонь… на себя.
«Вызываем огонь на себя» – красиво звучит. А когда вызывай, не вызывай – нет огня и не будет, потому что от артполка две неполные батареи остались и в них даже не НЗ, а по три-четыре снаряда на ствол?! Вот и бубнят в рацию: «Держитесь, держитесь любой ценой, умрите, но не отступайте», а в ответ мат-перемат: «Куда… нам отступать?! … кругом … под танки?!… нас … сейчас на гусеницы намотают!», а потом – тишина.
И когда через две недели наш старший лейтенант перед строем хрипел: «Надо продержаться до вечера, а там подкрепление подойдет», – все знали, что не будет никакого подкрепления, откуда ему взяться? Зато позиция хорошая, и, если успеем окопаться, мы им покажем кое-что напоследок. С полным на то правом!
– Нет!
Повезло, что она крикнула…
Если б не этот крик, ничегошеньки я бы сделать не успел. И никто другой бы не успел, даже эльф – все, кто на палубе «Двойной шутки» стоял, все на битву глазели, а по сторонам никто не оглядывался.
Но Дара крикнула – и я, спохватившись, прыгнул, схватил ее за руку, вывернул, заломил…
– Пусти!
Я сделал ровно наоборот – провел подсечку и сверху навалился.
– С ума сошла?! – ору. – Дура!
– Пусти! Я должна помочь ему!
– Дура безмозглая! Он это сам придумал, сам, понимаешь, чтобы нам, чтобы тебе шанс лишний подарить! А ты все погубить хочешь?! Хочешь, чтобы все зря?!
Опять полыхнуло-грохнуло. Твари уже не воют, притихли… кто уцелел… ждут.
– Принцесса… Сергей прав. Ариниусу ты помочь уже не сможешь… лишь погибнуть вместе с ним.
– Пусти меня!
– Да помогите же! – ору. – Вторую руку держите! Удержать Дарсолану мы смогли, лишь навалившись вчетвером: я, Колин, помощник капитана и один из матросов… Ферх его звали или Фарх, не помню точно. И то добрых полминуты Дара рвалась так, что казалось: вот-вот и раскидает хрупкая девчонка четверых здоровых мужиков без всякой магии.
Потом она разом обмякла, ткнулась носом в палубу. Я вскинул голову и увидел: в небе стремительно – словно льдинку в горячий чай уронили – тают давешние облака. И само небо светлело, рассвет шел.
– Все кончено, – совершенно безжизненным голосом сказал Фигли. – Все, все кончено.
Я встал… и поднял Дару. Она обняла меня за шею, прижалась к груди…
Нет, она не плакала. Но, по-моему, лучше бы она плакала. Ей ведь очень-очень хотелось.
– Черта с два, – сказал и сам себя не узнал. Горло как наждаком шкрябанули, словно три дня подряд папиросы смолил одну от другой.
– Черта с два все кончено! – повторяю. – Все пока еще только началось!
* * *
Даже не знаю, чего Варгелла больше боялся: шпионских ушей или нашего дружного мнения о его «гениальном» плане? Крепко подозреваю, что второго. Потому и темнил до самой последней секунды.
Все-таки высаживаться на вражеский берег средь бела дня – это наглость несусветная!
Мне, по крайней мере, пока шлюпка через полосу прибоя продиралась, каждую минуту чудилось: вот-вот выскочит из-за ближайшей дюны комитет по торжественной встрече, орков на пятьсот, а позади из-под воды подлодка фрицевская вынырнет, дружелюбно так подмигивая калибром.
Чушь, конечно… но до чего ж на душе муторно.
– И помните, – в пятый уже, кажется, раз повторяет Варгелла. – До вечера кугер будет держаться в виду берега. Если что-нибудь случится…
– Ну сколько раз тебе повторить нужно, – ворчу я. – Что смысла в таком вот риске нет ни малейшего!
Варгелла только ухмыльнулся еще шире.
– Риск – это даже не наша работа, старший сержант, – говорит он мне. – В риске соль всей нашей жизни. Так что давай не ты, а я буду решать, где и когда «Двойная шутка» попробует в очередной раз подергать Тьму за усы!
– Да заради всех ваших богов, – отвечаю в тон ему. – Делать со своим корабликом ты вправе что угодно. Хоть топором днище прорубить, стоя посреди любимой гавани. Только мне при этом не мешай!
– Я не собираюсь тебе мешать, – резко произносит капитан. – Напротив…
– Как раз именно что собираешься, – перебиваю его. – Подумай сам: если черные твою «Двойную шутку» засекут, что тогда подумают?
– Очередной контрабандист ждет ночи.
– Ночи, значит… занятно… А почему, – спрашиваю, – тогда нас ты днем на берег спроваживаешь?
– Именно что, – с явно видимым удовольствием повторяет мои собственные недавние слова Варгелла. – Именно что вас днем не спроваживаю. Вам-то боле всего опасаться надо как раз орков из местных кланов. А не тех дармоедов, что под солнцем вдоль берега полусонные катаются, от тени к тени.
Честно – я после этой фразы едва не заорал: «Суши весла!» Дармоеды, как же. Может, в обычное время здесь и впрямь вдоль берега чего-нибудь второ-, а то третьеразрядное, вроде давешних тройктитских приворотных стражей, в патрулях лямку тянет, но сейчас-то… даже если черные на ариниусовский последний крючок наделись по самые жабры, они нас, нашей высадки тут уже ждали, уже охотничков подогнали! И неделю-другую погонять этих самых охотников профилактики для – это, считай, все ихние темные божества хором велели!
Но – сдержался.
– Знаешь, капитан, – говорю, – при всем моем к тебе почтении… ты и впрямь считаешь, что мы вот так запросто, среди бела дня высадиться сможем? После вчерашнего-то фейерверка?
– Запросто, – рассудительно так отвечает капитан, – у вас, конечно же, не получится. Но думаю, что достопочтенный гном поможет вам преодолеть…
– Боюсь огорчить вас, капитан Варгелла, – озабоченно произносит эльф. – Но в настоящий момент наш достопочтенный гном вряд ли способен помочь даже самому себе.
На Фигли смотреть и в самом деле было просто-напросто тоскливо. Блевать его больше не тянуло – надо полагать, по причине полного израсходования боекомплекта, – но цвет лица у него был зеленый-презеленый… с хорошим свинцовым оттенком.
Увидел он, что все на него смотрят, приподнялся со скамьи, булькнул: «Я в полном порядке» – и обратно свалился.
– Да, столь пагубного действия качки я не ждал, – вздыхает Варгелла. – Ведь на борту «Двойной шутки» достопочтенный гном чувствовал себя вполне здоровым.
– Ну ты сравнил, капитан! – говорю. – Кугер твой какой-никакой, а все ж корабль, с трюмом, мачтой, парусами и так далее. По сравнению со скорлупкой, на которой мы сейчас меж волн ныряем, так просто линкор.
Капитан только руками развел.
– Надеюсь, – говорит он, – ощутив под ногами камень, ваш друг найдет в себе новые силы. Иначе, старший сержант, вам будет затруднительно взобраться на Великого Медведя,
– Какого-какого медведя?
Вместо ответа Варгелла многоуголкой указал вперед, на берег – и я с ба-альшим трудом челюсть на месте удержал.
Потому как Медведь был действительно Великим. Как гора. В смысле – он горой и был. Я еще когда с корабля берег в бинокль разглядывал, подумал – ну и круча!
Помню, жил до войны в соседнем доме Колычев, Михаил Павлович, которого мы – то есть окрестная ребятня – иначе, как «дядя Миша-альпинист», никогда не звали. Чуть лето – дядя Миша с рюкзаком топает на вокзал, а через пару недель объявляется, загорелый до невозможности. Человек он был скромный и рассказывал о том, где бывал и чего делал, редко, но кое-что послушать и запомнить мне довелось.
И этого «кое-что» мне впа-алне хватало, чтобы понять: без подготовки, без снаряжения нужного пытаться вскарабкаться на это – проще уж сразу за борт прыгнуть и не мучиться понапрасну.
– Капитан, – осторожно так спрашиваю, – может, ты все еще чего не договариваешь? Или в этой горе какой-нибудь тайный лаз есть, типа: «Сим-сим, откройся?»
– Если сквозь Великого Медведя и был когда-то прорублен местными гномами потайной ход, – пожимает плечами Варгелла, – то мне об этом никто ничего не говорил.
– Ага. Значит, только вверх по скалам… – Да.
З-замечательно.
Я еще раз на гору глянул. Плыть нам еще было метров двести, но даже и отсюда…
– Колин, – поворачиваюсь к эльфу, – ну-ка, проверь меня эльфийским взглядом: этот склон над морем нависает или как?
– Твои глаза служат верно, – отзывается Колин. – Верхний край утеса действительно выступает вперед.
Утес. Есть на Волге утес, диким мохом оброс…
Такую вот штуку дядя Миша именовал: склон с отрицательным уклоном. Или наклоном… как-то так. И добавлял, что вскарабкаться по нему, конечно, можно, но если ты не муха, то лучше не пытаться.
До сегодняшнего дня мухой я себя не числил.
– Не думаю, – добавляет эльф, – что кто-нибудь, кроме гнома, сможет покорить этот склон. Он выглядит весьма… неприступным.
И при этих его словах у меня в голове словно щелкнуло.
– Верно, – говорю, – выглядит он неприступным, И потому на его вершине наверняка засада.
– С чего это, – удивленно спрашивает Варгелла, – ты взял?
– Подумал.
Вернее, представил. Вообразил, как плывет вдоль берега, точь-в-точь, как мы сейчас, черный командир, как смотрит он на гору и задумчиво так произносит: «Эта гора неприступна для всех, кроме гномов… но ведь у них в отряде гном есть».
Ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь… обман внутри обмана сидит и ложью погоняет.
Главное – самого себя при этом не перехитрить!
Разумеется, мне никто не поверил. В том числе и Дара.
Все дружно заявили, что ни один черный в здравом уме никогда не поверит, что на Великого Медведя забраться можно. А когда я им их же собственные жалобы на коварство Тьмы напомнил, сказали, что: во-первых, кроме коварства Тьма также славится безграничной самоуверенностью, а во-вторых, не надо путать коварство с хитростью.
Лично я бы по поводу самоуверенности поостерегся столь убежденно вопить. По крайней мере насчет самоуверенности противника, которой тебя в данный исторический момент по большинству статей лупит в хвост и гриву.
Но – промолчал. У меня как раз начал собственный план потихоньку рисоваться. В стиле товарища капитана – не Варгеллы, понятное дело, а нашего. Простенько, но со вкусом.
Великий Медведь стоял на полуострове. Точнее, он-то этим полуостровом и был – словно и в самом деле косолапый мишка, полкилометра в загривке, спустился к морю водички хлебнуть, да так и окаменел на веки вечные. Справа от него утес шел чуть пониже и не такой отвесный – кое-где, как утверждал Варгелла, вполне подходящие для погрузки-выгрузки бухточки попадались. А слева, уже километра через два, скала вообще на нет сходила – и начинался там песчаный пляж.
Этот пляж меня и привлек.
Рассуждал я просто. Удобные для высадки места, типа всяких контрабандистских причальчиков, поставят «на вид» в обязательном порядке. Места, где высадиться никак нельзя – вроде нашей горы, – тоже под прицел могут поставить, если супостат мало-мальски понимающий отыщется.
А открытый пляж… его как бы и охранять особо не нужно. Шлюпка не подойдет, издалека заметят, а даже если и подойдет: ну куда на голом песке спрячешься? Так что десяток дозорных на вершины дюн – и вся недолга!
Или не вся. Потому как не скажу за орков, но среди людей отыскать таких, что сумеют днями напролет на пустой пляж любоваться, ни на граммулечку при этом не снижая внимания, оч-чень непросто. Ночью же… конечно, орки ночью видят, и видят хорошо, ну так при здешней луне не столь уж и большое это достижение. А вот обманчив здешний лунный свет, пожалуй, не меньше, а больше нашего. Это раз. Два же – то, что наши эльфийские плащи в лунном свете выглядят точно так же, как и песок на том пляже. Ладно.
* * *
– Ну что? – ору. – Поедем, красотка, кататься?
По-моему, Дара меня не расслышала. Просто увидела, как я в ее сторону чего-то там кричу, потому и улыбнулась.
Карниз, где мы стояли, вернее, пытались кое-как удержаться, был от силы метр, вдобавок – с уклоном наружу. И пять метров до волн. Хотя правильнее сказать – до подножия волн и пока что. Брызги до нас уже долетали вовсю, и сомневаться не приходилось: еще полчаса, не больше – и шторм разыграется так, что карниз наш начнет захлестывать уже по-настоящему.
Но пока мы держались, и благодарить за это надо было Фигли. Это в его необъятном мешке сыскалась пара здоровенных гвоздей, и только гном сумел бы вколотить эти гвозди в скалу. Вколотить, согнуть и привязать к ним веревку, за которую мы и хватались. Веревка, правда, была эльфийская, так что сородичам Колина тоже спасибо причиталось.
А потом гном полез наверх.
Дурацкая ситуация. Я-то был по-прежнему уверен, что там, наверху, нас ждет засада. Только выбора не было. В такую ночь… не то, чтобы пару километров вдоль берега проплыть – и пяти секунд на плаву не удержаться! Захлестнет и размажет о скалы… тонким слоем.
Даже оставаться на месте, в смысле, на карнизе, не очень-то выходило.
Все надежда была на то, что по дороге наверх гном отыщет хоть что-нибудь – пещеру, карниз наподобие нашего… расщелину… уступ, на котором поместится хоть край подошвы! – куда можно будет подняться и переждать шторм.
Если на этом чертовом Великом Медведе это сыщется. И если гном сумеет…
Я только сейчас по-настоящему понял, почему и Варгелла и все остальные так дружно твердили, что на эту скалу только Фигли сможет влезть. Он… он и в самом деле был не просто хорош – великолепен. Геккон бы с этого склона давно уже свалился – а гном лез.
Не знаю, от каких обезьян прочие здешние расы произошли, но у гномов среди предков, похоже, какой-то особо горный вид числился. Скальные макаки там или высокогорные шимпанзе. Серьезно. Я не знаю, как словами это описать… нет у меня таких слов… такое видеть надо – как Фигли по этому склону шел. Именно видеть, тут фотокор и даже киносъемка не поможет – скажут, что не бывает такого, мол, просто камеру криво держали.
Эх, боги светлые – все, сколько вас тут есть, – вы уж не пожалейте, подкиньте силенок нашему гному! Они ему сейчас ох как нужны – на все полтораста метров склона.
Сто пятьдесят метров. Казалось бы, совсем немного, если по твердой, ровной земле, да неспешным шагом. А вверх, да по такой горе… это как перед неподавленным дотом лежать! Немного… но попробуй-ка их преодолеть!
Про дот я подумал, когда в очередной раз наверх глянул. Там как раз из-за края утеса звезда выползла. Яркая, белая, словно искра электросварки на черном бархате неба. Как ее увидел, сразу вспомнилось…
…бешеный белый мотылек бьется в черном провале дота, длинными, нескончаемыми – да сколько ж у него в ленте-то? – очередями. И пули мягко – цвик, цвик – шлепаются в пыль вокруг тебя. А ты лежишь, вцепившись, втиснувшись в сухую, горячую землю, и уже даже почти не удивляешься: почему все мимо, ведь я же такой большой, а ему оттуда так хорошо видно, я же у него как на ладони, так почему же – цвик, цвик – мимо?! Лежишь – и ничего, ничегошеньки не можешь сделать – ненавижу!
И вся надежда – на того, кто, помянув напоследок этот распроклятый дот в бога душу и мать, пополз вперед.
Совсем как сейчас.
Правда, сейчас не было цвикающих вокруг пуль. Ну да шквальный ветер и дождь вперемешку с брызгами тоже справлялись неплохо. Пожалуй, даже если нас и не смоет в гости к морскому лешему, до рассвета еще холод поработает… с приличным шансом кого-нибудь уработать окончательно и бесповоротно.
– Сер… пей…
– Сам ты шарпей, – бормочу. – И еще помесь болонки с пекинесом.
– Вы… пей…
Я только на третий раз понял, чего эльф от меня хочет. Флягу он мне пытался всучить. Ту самую, резную.
Вот ведь упрямый…
Другое плохо – я, похоже, на какое-то время вырубился. По крайней мере, как товарищ одиннадцатый ко мне подобрался, не помню в упор. Неужели засыпать начал? Холод и усталость – штука подлая… но не настолько я еще дохлый.
Потом вспомнил – это ж меня порывом ветра о скалу приложило. Хорошо так, крепко… ох, ветер-ветер-ветер-ветерочек, тебя бы с такой вот постановкой удара в сборную по боксу. Чтобы мягкой вроде бы перчаткой – слева в челюсть и с копыт долой, в нокаут.
Потрогал затылок – волосы мокрые, так они у меня сейчас везде мокрые. Росли б на пятках и там бы насквозь промокли.
– Сергей… выпей…
– Да отстань ты от меня со своей самогонкой, – отмахиваюсь я. – Придумал тоже… в первую же ночь НЗ расходовать.
Отмахиваюсь, понятное дело, мысленно – одна рука за веревку держится, причем вцепилась намертво, пальцы разве что арттягачом отогнешь, а вторая так же за мешок хватается.
– Вы… пей…
– Колин… иди ты… лесом…
– Сергей…
И в этот миг очередная волна так по скале врезала – весь утес вздрогнул. И эльф тоже вздрогнул… и выронил флягу.
Она упала, ударилась о камень, подпрыгнула и весело так покатилась к краю уступа.
Над краем я ее и поймал. Той самой рукой, которою – секунду назад уверен был – мало, что может заставить веревку отпустить.
– Н-на, – бормочу, – держи. И… у-уйди, п-по-хоро-шему прошу.
– Опять вы из-за этой деревяшки спорите?
Удивительное дело, но выглядел товарищ гном… веселым. Чес-слово. Я и сам поначалу с трудом глазам поверил. После такого вот распрозверского подъема – стоит и улыбается, словно, как говорит старший лейтенант Светлов, в променадную прогулку сходил, а не на отвесную скалу вскарабкался.
– Фигли, т-ты чего так улыбаешься? – бормочу. – Пещеру с драконьим кладом нашел?
– Лучше, Сергей, много лучше.
– П-пещеру с горячим источником, ч-что ли?
– Еще лучше. Я кое-кого не нашел.
Я даже разозлиться на него толком не сумел.
– Ах ты, – говорю… – Фигли. Я ж тебе сказал, чтобы к краю приближаться не смел!
– Ты говорил: рискованно! – возражает Фигли. – А я, когда почти доверху влез, увидел, что никакого риска не будет. В такую ночь настоящий гном по скале не то, что к орку – к эльфу незаметно подберется!
– Ну, положим…
– Ты слышал, как я спускался?
– Разумеется, – кивает эльф. – А еще раньше я отчетливо слышал, как хлещет о камень веревка, что ты спустил вниз.
– Да ты просто…
– Фигли! – перебиваю я гнома. – Довольно. Сейчас другое важно. Ты точно уверен, что наверху никого нет?!
– Сергей, – обиженно так надулся гном. – От места, где закреплена веревка, я облазил все вокруг на три сотни шагов. Разве что твои орки прячутся под камнями размером с ладонь – большие камни я приподнимал, дабы заглянуть под них.
Не верить Фигли было нельзя. А значит – ошибался некий старший сержант.
Черт, ну неужели в здешней противодесантной обороне и впрямь сплошь тупицы сидят?
Я с этой мыслью еще минут пять возился – все пытался сообразить, то ли я такой олух, то ли противник какую-го еще более хитрую пакость замыслил?
Даже когда подниматься начал… первые метра три. Затем все в руки-ноги ушло.
Уверен, сколько жить буду, столько и скала эта будет в моей памяти, навек впечатанная. Каждый ее сантиметр на пути вверх, каждая гладкость и шероховатость, каждая крохотная щель, за которую едва-едва получалось кончиками пальцев уцепиться. Ну а уж если попадался выступ, на который ногой удавалось опереться, – это была просто роскошь.
Камень, дождь и ветер – сегодняшней ночью эта троица явно решила на темных богов поработать!
А ведь Фигли тут без веревки прошел, думаю. Подколдовывал, что ли? Вот залезу наверх – спрошу. Когда долезу… лет через сто.
Долезу… непременно долезу. У меня-то ведь веревка есть.
И все равно – на последней трети пути я едва не сдох. Тело – оно ведь тоже свой предел имеет. Порой бывает – мозг орет: «Надо!» – а пальцы в ответ – не-ет. Тебе надо, ты и цепляйся, а мы вот сейчас потихонечку так разогнемся и черта с два за что-то еще хоть раз уцепимся. Мы, знаешь ли, маленькие, тонкие, а остальная туша вон какая вымахала, и по пять раз на метр эдакую тушу подтягивать – это ж форменное издевательство, никакими медицинскими нормами не предусмотренное.
Тут главное – не поддаться, суметь объяснить всяким своим деталям организма, что в боевой обстановке действуют не какие-то там медицинские нормы, а совсем другие. Те, которые в военное время. И за нарушение дисциплины, а то и предательскую деятельность полагается… так что давай, цепляйся и подтягивай!
Потом уже никаких сторонних мыслей в голове не осталось. Только одна-единственная: ползти вперед, наверх! Нет сил – не беда, поползем на злости, ее у нас много.
А когда и злость кончится, иссякнет – тогда надо просто тихонько прошептать самому себе: вперед, разведчик!
Последние метры я на манер зомби двигался. В смысле – ничего не чувствуя и даже не соображая. И живым человеком себя осознал, лишь когда через край перевалился и Фигли меня на пару метров от этого края оттащил.
Это было счастье. Незамутненное, что называется.
Вообще люди большую часть времени – идиоты. Потому что им для счастья целая куча всякой дребедени нужна. Кому горячий паек, кому платье новое, кому медаль, а то и орден подавай. А настоящее счастье – это ведь на самом деле очень просто. Лежишь себе и понемногу начинаешь чувствовать… боль. В ладонях, до мяса ободранных, локтях, коленях, плечах, ребрах, спине. Чувствуешь и радуешься этой боли, словно ребенок – конфете. Потому что боль означает: порядок, парень, ты еще жив… а то последние минут десять уверенность в этом факте отсутствовала напрочь!
Мало нужно для счастья на самом-то деле, очень мало.
– Фигли… подойти можешь?
– Что случилось, Сергей?
– Попробуй, – шепчу, – бок мне слева пощупать. Только нежно. А то помнится мне, что в процессе подъема чего-то там явственно хрустнуло.
– Так?
– Ну… можно чуть сильнее… ЧУТЬ сильнее!
– По-моему, ребра у тебя в порядке, – задумчиво так произносит гном. – Хруст же, что ты слышал…
Перегнулся он через меня, дзинькнул чем-то.
– Хруст, что ты слышал, – повторяет, – издавал он. Он – это мой лиарион. Точнее, его останки.
Вот ведь обидно как получилось – я его даже у эльфов не оставил, место в мешке выкроил… и на тебе!
– Понятно, – вздыхаю. – Остались мы без музыки. Теперь его только похоронить где-нибудь надо. С почестями и надписью соответствующей: пал смертью героя в ходе высадки во вражий тыл!
– Шутишь, – констатирует Фигли. – Это радует.
На самом деле шутил я примерно наполовину – в похоронах музыкального инструмента еще и необходимость имелась, производственная. Если черным вдруг все же придет в голову мысль край утеса прочесать, то разломанный лиарион может их и на дальнейший мыслительный процесс подвигнуть.
Ладно.
В итоге насчет засады я оказался прав: только правота эта запоздалая никакого удовольствия мне не доставила.
Мы пошли через вершину: Фигли сказал, что так будет проще и быстрее, нежели идти по склону в обход нее. И когда поднялись, увидели, что на перешейке ярко пылают в ночи три больших костра. А вокруг них бродят зеленые, с клыками… всего я в бинокль насчитал девяносто трех орков, так что скорее всего там полная сотня расположилась.
– Как думаете, – спрашиваю, – получится мимо них просочиться?
– Нет, – с сожалением отзывается Колин. – Тут не проскользнет даже эльф.
– И что же делать? – Это Дара спрашивает.
Я, прежде чем ответить, еще с минуту на зеленых сквозь «цейс» полюбовался и решил, что эльф прав. Не выйдет просочиться. Слишком уж узок перешеек, а орки все время бродят от костра к костру и к берегу… к берегу, похоже, чтобы от выпитого избавляться.
– Да ничего особенного, – говорю, опуская бинокль. – Просто дождемся, пока шторм стихнет, и пойдем, как предлагал я. То есть – через пляж.
* * *
– Нет, – говорю, – категорическое. Будем сидеть и не высовываться.
Понятное дело, что захоти – мы б этих орков положили бы в секунду. А смысл?
Помню, летчик, с которым я в госпитале лежал, рассказывал: полк их истребительный в основном на прикрытие штурмовиков посылали. А в отчетах о боевой всегда в первую голову указывалось, сколько и чего прикрываемые в пыль и прах разбомбили. Ну а сбитые тоже, конечно, важно, но если при этом бомберы потери понесли, а еще хуже – отбомбиться не сумели, то никакие сбитые не помогут. Верный трибунал для ведущего группы. И это, говорил он, есть глубоко правильно, потому как самая ценная вещь в самолете – это не моторы из дефицитной стали и даже не экипаж подготовленный, а бомбы. Бомбы, которые именно здесь и сейчас, в конкретный стратегический момент, требуется гадам на головы прицельно обрушить.
И у нас, в разведке, тоже это правило работает. Если не сумел Задание выполнить, то, хоть ты батальон фрицев при этом положи, – по головке ох как не погладят. Или погладят, но совсем не как правильно…
Даже у снайперов так. Хотя, казалось бы, уж этим-то главное – личный счет побольше накрутить. А вот нет. Можно, понятное дело, от большого ума начать неосторожных фрицев щелкать. Всяких подносчиков термосов да связистов. Шороху навести – ну и дождаться, что денек на третий тебя самого немецкий «охотник» шлепнет. А можно и три дня сиднем лежать, зато утром четвертого, как фриц успокоится, одного-единственного положить – комбата ихнего, когда тот перед атакой нос свой для рекогносцировки из траншеи высунет и соответственно лоб под пулю подставит.
Орки эти… ну, покрошим мы их в капусту, а дальше? Они ж тут, в прифронтовой полосе, наверняка не сами по себе шляются. Значит, кто-то их непременно хватится. А когда хватится – начнет искать. И отыщет – на войне с этим без шуток, если начинают чего всерьез искать, обычно находят. Найдет – и орки эти дохлые ему без всякой здешней некро– или там хиромантии самое главное доложат: разведгруппа противника в оперативном тылу.
Вот потому я и спрашиваю: смысл? Из-за дюжины рядовых орков, которых, как я понял, черные генералы меньше, как сотня, вообще за единицу личного состава не держат, свое присутствие рассекречивать? Нет уж. Не дождетесь.
– Сидеть, – повторяю. – Тише мыши сидеть!
И лишь когда колонна прошла, высунулся из кустов, осмотрелся и махнул, что можно перебегать.
Мы по этим кустам уже третий день, как Толя Опанасенко говорит, ховались.
Под такую масштабную охоту даже я не попадал. Немцы, конечно, ребята обстоятельные, но не резиновые и одного фельджандарма в десяти разных местах ставить пока не научились. Если совсем в угол не зажали, дыру найти можно.
А тут… вдоль всех дорог – патрули, конные и на ящерицах каких-то. Плюс такие же патрули местность наугад прочесывают, с собачками. Плюс – один раз видели стаю тварей, что без всяких поводырей бегала. Тварюшки к слову, мне знакомы – полосатые, с белой мордой, те самые, что в мой первый здешний выход едва у самого портала ползадницы не отгрызли. Эльф их Лунными Гончими назвал.
Еще – наблюдательные посты на всех высотках, каждом паршивом холмике, а там, где холмика нет, – на дереве или даже на криво и наспех сколоченной вышке. И даже в лес толком не сунешься, потому как отряды орков вроде того, что мимо нас сейчас промаршировал, не просто так взад-вперед марш-броски отрабатывают, а то и дело профилактическое прочесывание учиняют.
Не слабо, а? И это при том, что Дара уверяет, а Колин ей вторит – купились темные на последний финт нашего волшебника. Поверили. Потому как была еще и магическая сеть, и ловушки и соглядатаи, а сейчас – только следы остаточные. Ну а орки и прочие гоблы – это даже и не мера предосторожности, а разминка… учения. Мол, раз магию не тратят, значит, игра идет не всерьез.
По-хорошему, нам бы эти учения пересидеть где-нибудь… а где? На карте Эррилина хоть прежние города и обозначены, но соваться в них Колин и Фигли рассоветовали в один голос. Сказали: там даже оцепления выставлять не нужно… очень уж неприятные создания на землях Тьмы имеют привычку в развалинах заводиться.
Вот и приходилось… ховаться.
Я еще из-за еды был зол, но уже – на собственный живот. Остальные-то раз в сутки съедали по эльфийской галете, тех самых путлибов, и до следующего дня в желудке сытость и веселье. А у меня всей пайки – горсть сушеных фруктов, полмешка которых капитан Варгелла мне из корабельного противоцинготного запаса отсыпал.
Хорошо хоть, с водой пока проблем не возникало – эльф, правда, кривился и плевался, но пить было можно. Хотя вкус был и в самом деле исключительно мерзкий. Говорят, дальше, в землях, которые под темной оккупацией находятся, вода и вовсе мертвая, но Седжан и Ак-Менол еще настолько пропитаться злом не успели.
Ладно.
В который раз уже не сумел момент поймать, когда эльф вернулся. Даже и не моргал вроде бы – миг назад не было его, а сейчас уже сидит, лишние пучки травы с маскхалата сдирает.
– Ну что там?
Колин спиной к деревцу прислонился, глаза закрыл…
– Справа не пройти, – тихо произносит он. – Поле тянется на добрых две лиги, а дальше цепь холмов и там, на этих холмах, – два лагеря гоблинов. Даже в одиночку я не рискнул бы пытаться пройти мимо них.
– Плохо. Я, – говорю, – вообще-то как раз на поле и рассчитывал.
– Вчетвером там не пройти, Сергей. Я и сам лишь чудом сумел укрыться от патруля…
– Жаль.
– А я говорю, – вмешивается гном, – что надо переждать этот…
– …приступ орочей активности.
– …во-во. Приступ. Выкопать нору – да хоть в этом овражке! – Я вам за полдня отрою такие хоромы, что не у всякого хоббита…
– Товарищ Фигли, а товарищ Фигли, – устало бормочу я. – Ну поимей же ты совесть, в конце-то концов. Девятый раз за день одну и ту же песню заводишь. Сказал же – нет!
– Но не сказал «почему»!
– Потому что Дара сказала «нет». Ясно? А приказы командира не обсуждаются, но подлежат неукоснительному исполнению.
– Я, между прочим, не…
– Между прочим, – мечтательно так говорю, – давно уже хочу вкатить тебе, товарищ Фигли, пяток нарядов вне очереди. Знаешь, что такое: «наряд вне очереди», товарищ мудрый гном? Не, не знаешь… вот вернемся, тебе моя Кара в подробностях расскажет.
– Что будем делать, Сергей?
– Что-что. – Я потянулся, пальцами хрустнул. Черт, думаю, до чего ж спина затекла, прямо сил никаких нет. Попросить, что ли, гнома размять? Пальцы-то у него подходящие, сам видел, как он подкову на спор узелком завязал.
– Пойдем налево.
– Но там же… – Эльф не договорил, осекся.
– Сам знаю, что там же, – бормочу. – А что делать? Можно подумать, выбор у нас большой, куда хочешь, туда и шагай.
Левый вариант мне и самому-то был весьма не по душе. Сначала в лес – хороший такой лесной массив, на карте он Дунгарской пущей прозывался. Густой, с чащобными участками – эльфийские карты на этот счет дотошны, это города на них серыми пятнами обозначены. На нем, похоже, даже орки не тренировались – то ли заблудиться опасались, то ли еще чего. И то – в такой вот пуще при Тьме не хуже, чем в городах заброшенных, всякая разнообразная нечисть могла завестись. А нечисть, она всякая бывает – порой глаз у собрата по злу не выклюет, а порой и вместе с ушами схарчит за милую душу.
Хуже было другое: сразу за лесом стоял город, от которого две большие дороги шли. А эльфийскую антисобачью пыльцу мы последние три дня расходуем почем зря…
Но иного пути я и в самом деле не видел.
До пущи мы дошли почти без приключений. Пытались, было, за нами какие-то летающие фонарики увязаться, не светляки, а именно что круглые огоньки, с детский кулак размером. Дара сказала, огоньки эти так и зовутся Блуждающие Огни и бывают двух видов: болотные и кладбищенские, правда, откуда они тут взялись, никто не понял – вроде бы ни болота, ни кладбища в окрестностях не имелось. А эльф их прогнал.
Я Дару еще немного порасспрашивал об этих огоньках… на тему: не может ли противник от них какую-либо полезную информацию извлечь? Впрочем, озабоченность я изображал больше для вида – ведь, окажись эта погань чем-то впрямь опасным, принцесса и эльф сразу бы там-тарарам устроили.
Просто… не нравилась мне ее высочество последнее время. Активно.
Ладно еще – сразу после высадки командование мне передоверила. Тут и объективные доводы в пользу найти можно. А вот остальное…
Очень походило на то, что девчонка втемяшила себе в башку: Ариниус погиб из-за нее! И – хоть ты теперь на этой башке кол теши! Фигурка вся словно ссохлась, в глазах искорка погасла. Пару раз на вопросы невпопад отвечала.
Видывал я уже такое не раз. И преотлично знал, что ни к чему хорошему подобное самоокапывание привести не может. А вот под монастырь сходить и других туда же подвести – легче легкого.
Только где взять слова, чтобы Дарсолане это втолковать? Политрук-то из меня не очень… мягко говоря.
Все, до чего додуматься сумел, – это вот так тормошить, по поводу и без. Чтобы почувствовала, вспомнила – нужна она мне, всем нам. Ради нее мы тут, вернее – ради дела, которое лишь она одна совершить может. И – вынося за скобки, чего я прежде, а местами и сейчас об этом деле думаю! – ради этого дела наш волшебник в свой последний бой пошел!
Да и хоронить его… Колин рассказывал, что раз пять уже слухи бродить начинали – мол, пал великий маг в смертном бою. Проявив исключительное мужество и вообще смертью героя. И все пять раз свидетелей предостаточно было, с обеих сторон. Даже тело иногда предъявляли.
Так что списывать Ариниуса со счета окончательно лично я бы пока не торопился. Пропал без вести – это да.
Хотя шансов, конечно, мало.
Я еще заметил: мы все, словно сговорившись, название нашего геройского отряда позабыли. Ну, то самое – Звезда.
Наверное, и в самом деле не стоило тогда, заранее именоваться.
– Так, – говорю. – А это еще что? Колин подошел, посмотрел.
– Похоже, – замечает, – на след от гусеницы. – А?
У меня, наверное, челюсть отвисла. Колин растерянно так посмотрел.
– Гусеницы, – поясняет, – это насекомые такие. Маленькие, зеленые… – запнулся, поглядел еще раз на след. – Правда, эта, наверное, большая.
По мне это если и была гусеница, то разве что от КВ.
Интересно, думаю, а кто из таких гусениц вылупляется, что за бабочки? Может, драконы? Хотя ящерицы, вроде, яйца откладывают. Крокодилы, помню, так точно.
– Ладно, – говорю, – нечего над каждой бороздой головы ломать. Не энтомо… тьфу, не насекомых здешних изучать мы сюда пришли.
– Сергей, ты отчего такой хмурый?
– Не нравится мне в этом лесу, – говорю, – слишком уж все тихо.
– А разве это плохо?
– В общем-то нет. Только как бы нам по этой тишине прямиком в засаду не притопать.
– Мы на темной стороне, Сергей, – говорит эльф. – Здесь в лесах всегда тишина.
– Угу. Кладбищенская.
Я вспомнил, как в первый раз по такому вот лесу шел – только-только вырвавшийся из Гар-Амронова замка и еще не представляющий, что попал в чужой мир. Так же удивлялся непривычной тишине: в лесу, особенно ночном, тишина – гостья редкая, все время находится кто-то чирикающий, цвикающий, ухающий или подвывающий.
А еще я тогда гадал, куда ж меня занесло: в Польшу, Венгрию или Германию?
Потом была мертвая деревня, где я впервые увидел орка, в виде скелета… а затем я повстречал Кару. Мою рыжую. Любимую. Единственную. Самую-самую.
Начал вспоминать ее – и едва не проглядел, как шедший в авангарде Колин замер с поднятой рукой.
– Т-с-с-с!
Автомат у меня на спине висел, стволом вниз. Я его медленно-медленно под локоть перетащил, взвел…
Ну что, думаю, товарищ старший сержант, на тишину жаловаться изволили? Не нравилась она вам? Нате, получите и распишитесь – шум. Конкретный такой шум, недвусмысленный' – кто-то сквозь чащобу прямиком на нас ломится.
– А ну, – шепотом кричу, – все за деревья, живо! И сам за ствол шагнул.
Треск и шорох все ближе, ближе. Я напрягся, автомат на колыхание веток навел…
– Фу-ты, ну-ты!
Это Фигли, выходя из-за дерева, свое мнение озвучил – а я едва и крепче не выразился.
Потому как из раздвинувшихся веток на тропку вылез кабан. Здоровенный секач, в холке мне по пояс, клыки загнуты, глазки за пятачком сверкают…
Спору нет, кабан – зверь серьезный, а порой даже и опасный. Но когда стоишь в мертвом лесу и ждешь, что на тебя вот-вот выскочит неведомая тварь о клыках, рогах и щупальцах, от мысли о которой уже заранее ноги в студень превращаются… после такой накачки обыкновенный секач всерьез воспринимается с трудом. Тем паче – хоть и дикая, но все же свинья.
– Эй, ты, щетинистое….
Кабан резко развернулся, увидел гнома, фыркнул, наклонил морду, копытом землю взрыл… повалился набок, дрыгнул ногами и затих.
– Ловко.
– Отличный бросок, Фигли!
И в самом деле – за такой бросок Фигли только аплодировать, мысленно, разумеется. С трех метров, в лоб – а тесак по рукоять ушел.
– До сего дня мне доводилось лишь слышать о кабаньих наездниках из числа гоблинов: – Колин вокруг туши обошел, наклонился. – Да, вот и след от сбруи.
Ну да, прикидываю я, вспоминая своего «языка», в смысле – трофейного гоблина. Как же его звали-то? Крэг? Или Крэк? А росту в нем было метра полтора, так что на эдакую зверюгу взгромоздиться он бы вполне сумел и даже ноги по земле не волочились бы.
Оглядываюсь – и едва не охнул от удивления. Дара улыбается, мечтательно так. Первый раз за три дня.
– Вспомнила последнюю кабанью охоту, – поймав мой недоуменный взгляд, говорит она. – Кажется, что она была ужасно-ужасно давно, хотя на самом деле не минуло и двух месяцев. Окорок в винном соусе, да простят меня Колин и путлибы, – засмеялась она, – был совершенен и неповторим.
И тут у меня в голове словно щелкнуло. Посмотрел на небо – светлеет, перевел взгляд на кабана…
– Слушайте, – говорю, – а и в самом деле. Чего такой груде добра пропадать? Давайте его съедим.
– Что, прямо здесь? – удивляется гном.
– Ну зачем прямо здесь, мы ж не звери. Дотащим до ближайшей опушки. Колин, помнится, ты хвалился, что умеешь костер без дыма разводить.
– Не без дыма, – поправляет меня эльф. – Просто я могу заставить дым стелиться по земле, так что сверху он будет неотличим от лоскута задержавшегося ночного тумана.
– Сверху нас сейчас никто не увидит, – заявляет Фигли. – Мы идем три дня и за все время не видели ни одного крылатого слуги Тьмы.
– А «птички»?
– Он же сам тогда сказал, что к злу они отношения не имеют!
– И что с того. Багдасарские длиннозубы тоже к злу отношения не имеют, а загрызть и кровь высосать могут не хуже любого вампира!
– Сергей, – поворачивается Дара, – что ты скажешь? И смотрит выжидательно.
Я еще раз обстановку оценил. С одной стороны, конечно, как ни крути – риск. Но с другой – уж очень нормального мяса пожрать хочется.
– Берем! – решаюсь. – Фигли, сруби пару…
– Сергей, – зевает гном. – Уж наверное о том, как тушу кабанью доволочь, принцесса и та больше тебя знает.
– Скажу больше, – улыбается эльф. – Ее высочество может знать о сем больше некоторых гномов.
– Ну вот пусть тогда ее высочество и покомандует процессом, – говорю. – А я пока ближайшую опушку отыскать попробую.
Процессом готовки кабана тоже Дарсолана руководила. И получилось у нее просто замечательно. Хоть она и жаловалась, что приправ нужных нет – одна только соль у гнома отыскалась – но лично мне после камбузовой овсянки и трех дней сухпая впиться вот так зубами в настоящее сочное мясо… для понимающего человека наслаждение, мало с чем сравнимое.
Само собой, втроем целого секача мы не то, что дочиста сожрать – даже уполовинить толком не сумели. Хоть и старались, как могли. Последним Фигли отвалился – но сначала котелок над костром повесил, бульон варить. Куда в него столько жратвы влезает – ума не приложу. Эльф шутит: у каждого гнома за щекой особый микропортальчик есть. Мол, через этот портальчик большая часть того, что гном ест и пьет, прямиком в его кладовку попадает. Шутка шуткой, но кабанины сожрал Фигли больше, чем мы с принцессой вместе.
Товарищ же одиннадцатый есть с нами не стал: он здоровый образ жизни ведет, в смысле вегетарианского питания. Зато еще одну полезную вещь сделал: пока мы брюхо набивали, прошелся по окрестностям и приволок листья нууха. Понятия не имею, как этот нуух в целом виде выглядит – куст, дерево или вообще трава, но больше всего похоже было на обыкновеннейший лопух, только увеличенный раз в пять. В такие вот листики завернуть пару-тройку, как Толя Опанасенко говорит, шматков – самое то.
Лежим себе… не знаю, как у остальных, а у меня сил хватало лишь – чтоб не икать. И тут…
С другой стороны – сам дурак! Нет, чтобы отдельным конкретным приказом кого-нибудь на воздушное наблюдение пришпилить! Понадеялся на эльфа – он-то не осоловел, как мы трое, а глаз у него алмазней некуда. До сегодняшнего дня по части бдительности Колину равных не было, все первым замечал.
А сегодня сплоховал – и первым давешних птичек заметил гном.
– О, – говорит, – глядите! Летят!
Я голову задрал, и как раз в этот миг птички развернулись, и передняя – точь-в-точь, как «штукас», – перевернулась через крыло и в пике вошла.
Вскочил, котелок на костер опрокинул.
– Воздух! – ору. – В лес, живо!
Мы-то думали: они с крупную ворону размером. Ага… три раза. В смысле, в три раза крупнее! А в стае их сотни две, и, если на открытом пространстве навалятся, тут уж только успевай их очередями крестить!
Фигли не успел. Вернее, его жадность подвела – захотелось, видите ли, ничего врагу не оставить… и котелок тоже. А тот прямо с огня – вот и бежал гном на манер жонглера циркового, из руки в руку котелком перебрасываясь и всех своих подгорных богов при этом поминая!
Я до деревьев вторым добежал. Бросил мешок, поднял автомат, но эльф опять меня опередил.
– Сзади, Фигли! Настигает!
Гном услыхал, оглянулся… прыгнул, в воздухе извернулся и с размаху врезал передней «вороне» котелком по клюву – на всю опушку зазвенело.
Я был уверен, что после такого не то, что птица – дракон крылья склеит… вспоминая давешний тесак в кабаньем лбу. А эта тварь только головой ошалело так мотнула – и тут в нее следующая врезалась!
Больше за гномом никто не гнался – остальная стая над кабаньей тушей свалку затеяла.
Гном рядом со мной на землю плюхнулся, хрипит загнанно. Потом глянул на котелок – отшвырнул его в сторону, вскочил и начал на «ворон» кулаками махать и чего-то яростно-бессвязное орать!
Я котелок носком ботинка поддел, развернул – ровно посреди донца аккуратная такая сквозная дыра, словно штыком с маху ткнули.
Да уж, думаю, неслабые клювики у этих пташек.
– Все, – говорю, – больше костров не разводим.
