Люк сыграл несколько раз в «Слэп Дэш» и «100 Боллс» на своём ноутбуке, затем почистил зубы, разделся до трусов и лёг в кровать. Он выключил лампу и залез рукой под матрас. Люк мог бы порезать пальцы о кухонный нож, который ему оставила Морин (не пластиковый, какие были в столовой, а с настоящим лезвием), если бы она не завернула его в тряпку. Помимо ножа он нащупал что-то ещё. Он сто раз пользовался такими штуками до того, как попал сюда. Это была флэшка. Он приподнялся и сунул оба предмета в карман брюк.

 Потом наступило ожидание. Какое-то время дети носились туда-сюда по коридору – может, играли в салочки или просто дурачились. Теперь так было каждый вечер, когда детей стало больше. Послышались возгласы и смех, затем шиканье и снова смех. Так они выпускали пар. Прогоняли страх. Громче всех этим вечером был Стиви Уиппл, и Люк подумал, что Стиви выпил вина или навернул коктейль. Здесь не было грозных взрослых, требовавших тишины; а те, кто управлял этим местом, не были заинтересованы в ограничении уровня шума или введении комендантского часа.

Наконец, все угомонились. Теперь Люк слышал только звук своего собственного сердца и ход своих мыслей, когда в последний раз прокручивал инструкцию Морин.

«Пройти к батуту, как только окажусь снаружи, – напомнил он себе. – Если понадобится, воспользоваться ножом. Затем слегка повернуть вправо».

Если окажусь снаружи.

Он с облегчением понял, что на восемьдесят процентов был полон решимости, и только на двадцать процентов боялся. И даже этот страх был каким-то бессмысленным, но Люк считал, что это вполне естественно. А то, что подпитывало решимость – что Люк совершенно точно знал, – было просто и ясно: это его единственный шанс, и он собирался воспользоваться им по максимуму.

Люку показалось, что прошло примерно полчаса после того, как в коридоре всё стихло. Он встал с кровати и взял с телевизора пластиковое ведёрко для льда. Он придумал спектакль для наблюдателей, если в такое время кто-то действительно следил за мониторами, а не просто сидел на посту охраны где-то на нижнем уровне, играя в солитёра.

Спектакль был о мальчике, который рано ложится спать, а затем по какой-то причине просыпается: может, захотел в туалет или приснился кошмар. В общем, этот мальчик, больше спящий на ходу, чем бодрствующий, бредёт по коридору в одних трусах. Камеры в пыльных колпаках фиксируют, как он подходит к ледогенератору, чтобы наполнить ведёрко. А затем возвращается не только с ведёрком, но и с совком; наблюдатели считают, что в своём сонном состоянии мальчик просто не понимает, что всё ещё держит совок в руке. Заметит его утром на столе или в раковине, и удивится, как совок там оказался.

Вернувшись в комнату, Люк бросил немного льда в стакан, наполнил водой из-под крана и выпил половину. Было приятно, так как у него пересохло во рту и горле. Он оставил совок на бачке унитаза и вернулся в кровать. Он шевелился и ворочался. Он что-то бубнил себе под нос. Может, мальчик из спектакля скучал по своему мелкому корешу. Может, поэтому он не мог заснуть. И, может, никто не подслушивал и не наблюдал, но, может, и наоборот, поэтому он продолжал играть.

 Наконец, он снова включил лампу и оделся. Он прошёл в ванную, где не было камер (предположительно не было) и засунул совок спереди за пояс брюк, прикрыв футболкой. Если тут было видеонаблюдение и если кто-то смотрел, то он, вероятно, только что спалился. Но он ничего не мог с этим поделать, так что оставалось только перейти к следующему акту спектакля.

Он вышел из комнаты и направился по коридору в гостиную. Там были Стиви Уиппл и кто-то из новичков: они спали, лёжа на полу. Вокруг них было разбросано с полдюжины бутылочек «Файрболл». Эти маленькие бутылочки стоили кучу жетонов. Стиви и его новый друг проснутся с похмелья с пустыми карманами.

Люк перешагнул через Стиви и вошёл в столовую. Свет горел только в салатной секции, и было мрачновато и немного жутковато. Он схватил яблоко из всегда полной вазы с фруктами и откусил, надеясь, что за ним никто не наблюдает, а если наблюдает, то они купятся на его притворство. Мальчик проснулся. Мальчик взял лёд из ледогенератора и выпил прохладной воды из стакана, после чего проснулся окончательно и решил пойти в столовую чего-нибудь поесть. Затем мальчик подумал, почему бы ненадолго не выйти на игровую площадку, подышать свежим воздухом. Он был бы не первым; Калиша говорила, что они с Айрис несколько раз выходили наружу, чтобы посмотреть на звёзды – без засветки неба они были невероятно яркими. А иногда, по её словам, дети пользовались игровой площадкой по ночам, чтобы уединиться. Он надеялся, что сегодня там никто не любуется звёздами и не обжимается.

Никого не было и без луны на игровой площадке было довольно темно, виднелись только угловатые тени объектов. Без компании маленькие дети обычно боятся темноты. Большие дети тоже, хотя большинство отказывается это признать.

Люк прошёлся по игровой площадке, ожидая появления одного из ночных санитаров, который спросит, что он тут делает с совком, спрятанным под футболкой. Неужели собрался устроить побег, а? Потому что это будет чертовски глупо!

– Глупо, – пробормотал Люк и сел спиной к сетчатому ограждению. – Всё верно, я настоящий дурак.

Он ждал, не придёт ли кто-нибудь. Но никто не пришёл. Он слышал только стрекот сверчков и уханья совы. Здесь была камера, но наблюдал ли кто-нибудь? В Институте была охрана, он знал это, но охрана была небрежной. Это он тоже знал. А насколько небрежной, сейчас он это выяснит.

Он задрал футболку и вынул совок. Он представлял, что будет копать за спиной правой рукой, переходя на левую, когда правая устанет. Но в реальности всё было не так просто. Он несколько раз зацепил совком за нижнюю часть сетки, производя звук, который в тишине казался довольно громким, и ещё он не мог понять, есть ли хоть какой-то прогресс.

«Это безумие», – подумал он.

Отбросив беспокойство по поводу камеры, Люк встал на колени и начал копать под ограждением, откидывая гравий вправо и влево. Казалось, время растянулось. Он чувствовал, будто прошло несколько часов. Может, человек на посту охраны, которого Люк никогда не видел (но мог хорошо себе представить), начал задаваться вопросом, почему ребёнок с бессонницей не возвращается с игровой площадки? Не стоит ли ему или ей послать кого-нибудь для проверки? И, что если у этой камеры есть режим ночного видения, Люки? Как тебе такое?

Он продолжал копал. Он чувствовал, как лицо заливает пот, на который уже набросились ночные жуки. Он чувствовал запах своих подмышек. Его сердце ускорилось до галопа. По почувствовал, что кто-то стоит за спиной, но когда оглянулся через плечо, увидел только баскетбольное кольцо на фоне звёзд.

Теперь под нижней частью ограждения образовалась траншея. Неглубокая, но его привезли в Институт худым, и с тех пор он похудел ещё больше. Может…

Но когда он лёг и попробовал пролезть, ограждение помешало ему. Даже не близко.

Возвращайся. Возвращайся и ложись в кровать, пока они не нашли тебя и не сделали с тобой ничего ужасного за попытку бежать.

Но это не вариант, это всего лишь трусость. Они и так собирались сделать с ним ужасное: фильмы, головные боли, огни штази… а в конце – жужжание.

Он копал, задыхаясь, откидывал грунт вперёд и назад, вправо и влево. Расстояние между нижним краем ограждения и землёй увеличивалось. Как же глупо было с их стороны оставить участок вдоль ограждения неукреплённым. Как же глупо было не пустить через сетку электрический ток, хотя бы слабый. Но они этого не сделали, и вот от здесь.

Он снова лёг, снова попытался проползти, и снова нижняя часть ограждения помешала ему. Но он уже был близок. Люк снова встал на колени и принялся копать, быстро, влево и вправо, вперёд и назад, туда-сюда. Раздался щелчок, когда ручка совка, наконец, отломилась. Люк отбросил ручку в сторону и продолжил копать, чувствуя, как кромка совка врезается ему в ладони. Когда он остановился, чтобы взглянуть на них, он увидел кровь.

«В этот раз должно получиться. Должно».

Но он всё ещё не мог пролезть.

Оставалось снова взяться за совок. Влево и вправо, с левой стенки и с правой. Кровь стекала по его пальцам, волосы прилипли ко лбу от пота, в ушах пищали комары. Он отложил совок в сторону, лёг и попытался ещё раз пролезть под ограждением. Торчащие зубцы оттянули его футболку, затем впились в кожу в районе лопаток, где тоже пошла кровь. Но он не сдавался.

На полпути вперёд он застрял. Он уставился на гравий, глядя, как пыль вздымается крошечными вихрями под его ноздрями при каждом выдохе. Нужно вылезти, копнуть ещё глубже, может, совсем чуть-чуть. Но когда он попытался выбраться обратно на игровую площадку, то понял, что это невозможно. Он не просто застрял, а попался. И всё ещё будет торчать здесь, в ловушке, под этим сраным блядским забором, как кролик в капкане, когда завтра утром взойдёт солнце.

Начали возвращаться точки: красные, зелёные и фиолетовые, появляясь на фоне вскопанной земли, которая находилась всего в дюйме или двух от его глаз. Они неслись на него, рассыпаясь и собираясь вместе, вращаясь и мерцая. Его тело и сознание сковала клаустрофобия. Его руки пульсировали и гудели.

Люк вытянул их, вцепился пальцами в землю и изо всех сил потянулся вперёд. На мгновение точки заполнили не только поле зрения, но и весь его мозг; он потерялся в их свете. Затем нижняя часть ограждения немного приподнялась. Возможно, ему только показалось, но он так не думал. Он услышал, как она заскрипела.

«Может быть, благодаря уколам и баку, я теперь ТК-плюс, – подумал он. – Как и Джордж».

Он решил, что это не важно. А важно только то, что он снова мог двигаться.

Точки пропали. Если низ ограждения действительно приподнялся, то теперь снова опустился. Металлические зубцы впились не только в лопатки, но ещё в его ягодицы и бёдра. Это был мучительный момент – ограждение снова жадно вцепилось в него, не желая отпускать, – но когда он повернул голову и прижался щекой к земле, то увидел куст. Совсем рядом. Люк потянулся, почти достал, потянулся ещё и схватился за него. Куст начал вырываться из земли, но прежде чем это случилось, Люк снова начал двигаться вперёд, отталкиваясь бёдрами и ступнями. Торчащий зубец ограждения подарил ему прощальный поцелуй, процарапав икру, а затем Люк оказался с обратной стороны.

Он выбрался.

Люк поднялся на колени и шальными глазами посмотрел назад, уверенный, что увидит, как везде загораются огни – не только в гостиной, но и в коридорах, в столовой, – и в их свете он увидит бегущие фигуры: санитаров с электродубинками в руках, выставленными на максимальную мощность.

Но там никого не было.

Он поднялся на ноги и побежал без оглядки, в панике позабыв о следующем жизненно важном шаге: выборе направления. Он мог забежать в лес и потеряться, прежде чем голова снова начала бы соображать, если бы не жгучая боль в левой пятке, когда он наступил на острый камень и понял, что в последнем отчаянном рывке на свободу потерял кроссовок.

Люк вернулся к ограждению, поднял кроссовок и надел на ногу. Его спина и ягодицы просто ныли, но рана на икре была глубже и жгла, как раскалённый прут. Его сердцебиение замедлилось и вернулась ясность ума. «Как только выберешься, встань напротив батута», сказал Эйвери, пересказывая второй шаг из инструкции Морин. «Спиной к нему, затем повернись на полшага вправо. Это и будет твое направление. Всего милю или около того, и не обязательно идти строго по прямой; место, которое тебе нужно, довольно большое, но старайся сильно не отклоняться». Позже, лёжа в кровати, Эйвери сказал, что Люк может идти по звёздам. Но сам он в этом ничего не понимает.

Ну ладно. Пора уходить. Но сначала нужно кое-что сделать.

Он взялся рукой за правое ухо и нащупал маленькое колечко. Он вспомнил чьи-то слова – может, это была Айрис или Хелен, – что от имплантата не будет больно, так как у неё уже проколоты уши. Только серьги можно было снять, а эту штуку закрепили намертво.

Прошу тебя Боже, не дай мне воспользоваться ножом.

Люк собрался с духом, вцепился ногтями в изогнутый верхний край трекера и потянул. Мочка его уха натянулась, было больно, очень больно, но трекер остался на месте. Люк отпустил его, сделал два глубоких вдоха (во время которых ему вспомнился иммерсионный бак), и снова потянул. Сильнее. В этот раз было ещё больнее, но трекер не поддался, а время уходило. Западное крыло жилого уровня, которое с этой точки выглядело непривычно, оставалось тёмным и тихим, но надолго ли?

Он подумал, не потянуть ли ещё раз, но это лишь отсрочило бы неизбежное. Морин знала, именно поэтому она оставила нож. Люк достал его из кармана (очень аккуратно, стараясь одновременно не вытащить флэшку) и поднёс к глазам в тусклом свете звёзд. Он нащупал острый край подушечкой большого пальца, а левой рукой взялся за мочку уха и оттянул, насколько мог.

Он помедлил, давая себе время свыкнуться с мыслью, что он действительно находился по другую сторону ограждения. Снова заухала сова, но как-то сонно. Он мог видеть светлячков, мелькающих в темноте, и даже в эту напряжённую минуту они были прекрасны.

Сделай это быстро, сказал он себе. Представь, что отрезаешь кусок стейка. И не кричи, как бы больно не было. Ты не можешь кричать.

Люк прижал лезвие к мочке и простоял так несколько секунд, которые показались ему вечностью. Затем опустил нож.

Я не смогу.

Ты должен.

Я не смогу.

Господи, но я должен.

Он снова прижал лезвие к чувствительной незащищённой плоти и резанул, не успев даже пожелать, чтобы оно оказалось достаточно острым и выполнило работу в один присест.

Лезвие было острым, но в последний момент его рука дрогнула, и вместо того, чтобы отделиться, мочка уха осталась болтаться на клочке хряща. Сначала боли не было, только тёплая кровь потекла вниз по шее. Затем стало больно. Будто оса размером с литровую бутылку ужалила его, впрыснув свой яд. Люк с протяжным шипением втянул воздух, ухватил болтающуюся мочку уха и сорвал, как кожу с куриной ножки. Он поднёс её ближе к глазам, зная, что избавился от этой долбаной хреновины, но всё равно хотел увидеть её. Хотел убедиться, что она в руке.

Люк встал напротив батута, затем повернулся к нему спиной и на полшага вправо. Перед ним виднелся тёмный массив северного мэнского леса, простирающийся бог знает на сколько миль. Он посмотрел вверх и нашёл Большой ковш с одной угловой звездой прямо над головой. Следуй за ней, сказал он себе. Это всё, что тебе нужно сделать. Нужно пройти всего милю или около того, сказала она Эйвери, а дальше будет следующий шаг. Игнорируй боль в лопатках, сильную боль в икре и безумную боль в ван-гоговском ухе. Игнорируй дрожь в руках и ногах. Иди. Но сперва…

Он замахнулся правой рукой, сжатой в кулак, и перебросил через ограждение кусок плоти со вставленным в него трекером. Он услышал (или ему показалось) тихий щелчок от удара об асфальт, которым было покрыто жалкое подобие баскетбольной площадки. Пусть они найдут его там.

Он двинулся вперёд, не сводя глаз с единственной звезды.