Они взяли большую пепперони и Люк умял половину в одиночку, вместе с тремя стаканами колы; его родители могли только удивляться пищеварительной системе и мочевому пузырю их ребёнка, а также его уму. Люк объяснил, что сначала ему нужно было поговорить с мистером Гриром, потому что «я не хотел, чтобы вы волновались. Это была ваша первая беседа».

– Хотел запустить пробный шар, – сказал Герб.

– Ага. Или закинуть удочку. Или прощупать почву. Или запустить щупальца. Или…

– Хватит. Он объяснил, что мы могли бы поехать с тобой.

– Вы должны, – серьёзно сказал Люк. – Я ещё мал, чтобы жить без моих глубоко почитаемых и уважаемых маменьки и папеньки. А ещё… – Он посмотрел на них поверх остатков пиццы. – Я не смогу учиться. Буду очень скучать по вам.

Эйлин велела себе не плакать, но, разумеется, не удержалась. Герб протянул ей салфетку. Она сказала:

– Мистер Грир… э… если можно так сказать, изложил план… в котором мы могли бы… в общем…

– Эй, кто хочет последний кусок? – спросил Люк.

– Доедай, – сказал Герб. – Только не лопни, а то не сможешь осуществить свою безумную затею о поступлении.

– Ménage à college, – сказа Люк и засмеялся. – Он ведь говорил вам о богатых выпускниках?

Эйлин опустила салфетку.

– Господи, Люки, ты обсуждал финансовые возможности своих родителей со школьным психологом? Кто тут из нас взрослый? Я уже начинаю чувствовать себя неловко.

– Успокойся, mamacita, это имело смысл. Хотя сначала я подумал о спонсировании. У Бродерика много денег, и они могли бы оплатить переезд без ущерба для своих кошельков, но попечители никогда не согласятся, хотя это было бы логично.

– Логично? – спросил Герб.

– О, да. – Люк энергично прожевал кусок пиццы, проглотил и запил колой. – Я – капиталовложение. Инвестиции с хорошим потенциалом для роста. Вкладываешь цент, получаешь доллар. На том и стоит Америка, разве не так? Попечители без проблем могут заглянуть в будущее, но они не могут преодолеть свой когнитивный барьер.

– Когнитивный барьер, – повторил его отец.

– Ну да. Барьер, возведённый в результате наследственной диалектики. Возможно, даже родовой, хотя это как-то смешно звучит в отношении попечителей. Они говорят: «Если мы сделаем это для одного, то придётся сделать и для других детей». Вот он – барьер. Наследуемый сверху.

– Традиционные представления, – сказала Эйлин.

– В точку, мам. Попечители готовы пойти на встречу богатым выпускникам, тем, кто ворочает mucho деньгами за пределами барьера, но продолжают любить и помнить старый добрый Бродерик. Мистер Грир будет связующим звеном. По крайней мере, я надеюсь на это. Суть в том, что они помогают мне сейчас, а я им потом, когда стану богатым и знаменитым. Хотя меня не особенно волнует ни то, ни другое – я представитель среднего класса до мозга костей, но деньги так или иначе будут, как побочный продукт. Разумеется, если я не заболею жуткой болезнью или не погибну в результате террористической атаки, или ещё что-нибудь.

– Не говори таких ужасных вещей, – сказал Эйлин и перекрестилась над столом.

– Это предрассудки, мам, – снисходительно сказал Люк.

– И всё же. И вытри рот. Выглядит так, будто у тебя кровоточат дёсны.

Люк вытер рот.

Герб сказал:

– По словам мистера Грира, некоторые заинтересованные стороны действительно могли бы спонсировать переезд, и спонсировать нас целых шестнадцать месяцев.

– А он сказал, что те же самые люди могут помочь найти новую работу? – Глаза Люка заискрились. – Получше? Потому что один из выпускников школы – Дуглас Финкель. Он, так уж случилось, владелец «Американ Пэйпер Продактс», что близко к твоему тёпленькому местечку. Твоей зоне комфорта. Когда дойдёт до дела…

– Имя Финкеля действительно упоминалось, – сказал Герб. – Гипотетически.

– А ещё… – Люк повернулся к матери, его глаза блестели. – В Бостоне сейчас большой спрос на учителей. Средняя стартовая зарплата для людей с таким опытом, как у тебя, – шестьдесят пять тысяч.

– Сын, откуда ты это знаешь? – спросил Герб.

Люк пожал плечами.

– Начал с «Википедии». Затем прошёлся по ссылкам. Это мой основной способ поддерживать связь с окружающей средой. Моя среда – Школа Бродерика. Я знаю всех попечителей, но нужно было узнать о выпускниках.

Эйлин потянулась через стол, взяла из рук сына то, что осталось о пиццы, и положила на жестяной поднос с небольшими огрызками корочки.

– Люки, даже если это случится, разве ты не будешь скучать по друзьям?

Его лицо омрачилось.

Да. Особенно по Рольфу. И по Майе. Хотя официально мы не можем приглашать девочек на весенние танцы, неофициально она моя подруга. Так что – да. Но.

Они ждали. Их сын, всегда общительный и часто многословный, теперь вёл какую-то внутреннюю борьбу. Он начинал говорить, останавливался, снова начинал и снова останавливался.

– Я не знаю, как это описать. Не знаю, смогу ли.

– Попытайся, – сказал Герб. – В будущем у нас будет ещё много важных разговоров, но этот – самый важный. Так что, попытайся.

В передней части ресторана появился Ракета Ричи и принялся танцевать под Mambo Number 5. Эйлин наблюдала, как фигура в серебряном космо-костюме начала подзывать посетителей жестом руки в перчатке. Несколько маленьких детей присоединились к ней, танцуя под музыку и смеясь, в то время как их родители смотрели, щёлкали фотографии и аплодировали. Не так давно – коротких пять лет назад – Люки был одним из таких детей. Теперь они говорили о невозможных переменах. Она не понимала, как такой ребёнок, как Люк, мог родиться у такой пары, как они, у обычных людей с обычными стремлениями и ожиданиями; порой, ей хотелось другого. Иногда она сильно ненавидела роль, в которую они были поставлены, но она никогда не испытывала ненависти к Люки, и никогда не будет. Он был её мальчиком, единственным и неповторимым.

– Люк? – сказал Герб очень тихим голосом. – Сынок?

– Это просто следующий шаг, – сказал Люк. Он поднял голову и посмотрел прямо на родителей, его глаза светились таким блеском, который они редко видели. Он скрывал от них этот блеск, потому что он знал, что он пугает их так, как не могут напугать пара дребезжащих тарелок. – Разве вы не понимаете? Это следующий шаг. Я хочу поехать туда… и учиться… и затем двинуться дальше. Эти заведения, как Брод.Не цель, а только ступеньки к цели.

– К какой цели, милый? – спросила Эйлин.

– Не знаю. Я так много хочу узнать и понять. У меня эта штуковина в голове… она разрастается… и иногда это приятно, но в основном – нет. Иногда я чувствую себя таким ничтожным… таким чертовски глупым.

– Нет, милый. Глупым тебя точно не назовёшь. – Она дотронулась до его руки, но он убрал её, мотая головой. На столе задрожал жестяной поднос для пиццы. На нём запрыгали огрызки от корочки.

– Это бездна, ясно? Иногда она мне снится. Она бесконечна и полна неизвестных существ. Хотя я не понимаю, как бездна может быть полна – это оксиморон, – но так оно и есть. От этого я чувствую себя ничтожным и глупым. Но над ней есть мост, и я хочу зайти на него. Хочу встать в центре и вскинуть руки… 

Они завороженно и немного испуганно наблюдали, как Люк поднял руки к своему узкому, напряжённому лицу. Поднос для пиццы теперь не просто дрожал, а дребезжал. Как иногда тарелки в шкафах.

– … и все эти существа в темноте взмоют вверх. Я знаю.

Поднос покатился по столу и упал на пол. Герб и Эйлин едва обратили на это внимание. Так случалось, когда Люк был взволнован. Не часто, но иногда. Они привыкли к этому.

– Я понимаю, – сказал Герб.

– Брехня, – сказал Эйлин. – Мы оба не понимаем. Но тебе стоит готовиться, собрать документы. Сдать АОТ. И сделав это, ты всё равно можешь передумать. Но если не передумаешь, если останешься верен себе… – Она посмотрела на Герба, который кивнул. – Мы попробуем всё устроить.

Люк улыбнулся, затем поднял поднос, взглянув на Ракету Ричи.

– Я любил танцевать с ним, когда был маленьким.

– Да, – сказала Эйлин. Ей снова понадобилась салфетка. – Это уж точно.

– Ты ведь знаешь, что говорят о бездне? – спросил Герб.

Люк помотал головой – либо это высказывание было настолько редким, что он не знал о нём, либо не хотел портить эффект.

– Когда ты смотришь в бездну, бездна в ответ смотрит на тебя.

– Уверен, – сказал Люк. – Эй, может, закажем десерт?