Половина первого.

Калиша смотрела на детей из Палаты А и думала о марширующем ансамбле штата Огайо. Её отец обожал команду «Бакайз» и она всегда смотрела футбол вместе с ним – чтобы быть ближе, – но по-настоящему её интересовало только шоу во время перерыва, когда ансамбль («Гооордость “Бакайз”!», – всегда объявлял диктор) выходил на поле, играя на инструментах и одновременно создавая фигуры, которые были различимы только сверху, – начиная от буквы «S» на груди Супермена до удивительного динозавра из «Парка юрского периода», который ходил и кивал своей ископаемой головой.

У детей из Палаты А не было музыкальных инструментов, и единственной фигурой, которую они образовывали взявшись за руки, был круг – неровный, потому что соединительный туннель был узким – но обладали той же… как же это слово…

– Синхронностью, – сказал Ники.

Она испуганно огляделась. Он улыбнулся ей, зачесав волосы назад, чтобы она лучше видела его глаза, которые, скажем прямо, были завораживающими.

– Это умное слово даже для такого белого мальчика.

– Я взял его у Люка.

– Ты слышишь его? Ты с ним на связи?

– Вроде того. Время от времени. Трудно сказать, какие мысли мои, а какие его. Когда спал, было лучше. А сейчас влезают мои мысли.

– Как помехи?

Он пожал плечами.

– Наверное. Но если ты настроишься, уверен ты тоже услышишь его. Его слышно лучше, когда они становятся в круг. – Он кивнул в сторону детей из Палаты А, которые возобновили своё бесцельное блуждание. Джимми и Донна ходили вместе, размахивая сцепленными руками. – Попробуешь?

Калиша попыталась перестать думать. Сначала это было на удивление трудно, но когда она прислушалась к гулу, стало легче. Гул был своего рода зубным ополаскивателем, только для мозга.

– Что смешного, Кей?

– Ничего.

– О, я понял, – сказал Ники. – Промывание мозгов, вместо промывания рта. Неплохо.

– Я кое-что получаю, но немного. Должно быть, он спит.

– Вероятно. Но, думаю, он скоро проснётся. Потому что мы не спим.

– Синхронность, – сказала она. – Крутое слово. Абсолютно в его стиле. Знаешь, как Люк назвал жетоны для торговых автоматов? Компенсацией. Ещё одно крутое слово.

– Люк особенный, потому что очень умный, – Ники посмотрел на Эйвери, прислонившегося к Хелен – оба дрыхли, как сурки. – А Эйвестер особенный, потому что… ну…

– Просто потому, что он Эйвери.

– Ага. – Ники усмехнулся. – И эти идиоты взяли и разогнали его мотор, не поставив регулятор мощности. – Его улыбка, скажем прямо, была такой же завораживающей, как его глаза. – Именно они вдвоём и привели нас сюда. Люк – шоколад, Эйвери – арахисовое масло. По отдельности у них ничего бы не вышло. А вместе они, как шоколадно-арахисовое лукошко, от которого снесёт крышу.

Она рассмеялась. Это было дурацкое сравнение, но вполне точное. По крайней мере, ей так казалось.

– Хотя мы всё ещё торчим здесь. Как крысы в клетке.

Его голубые глаза смотрели в её карие.

– Ты знаешь – это ненадолго.

Она сказала:

– Мы все умрём, не так ли? Если они не пустят газ, тогда... – Она кивнула в сторону детей из Палаты А, которые снова собрались в круг. Гул усилился. Лампы на потолке загорелись ярче. – Это сделают они, когда дадут себе волю. И остальные, где бы они ни были.

«Телефон, – подумала она. – Большой телефон».

– Возможно, – сказал Ник. – Люк говорит, что мы обрушимся на них, как Самсон обрушил дом на филистимлян. Я не знаю подробностей – никто в моей семье не интересовался Библией, – но я уловил суть.

Калиша знала, и вздрогнула. Она снова посмотрела на Эйвери, и вспомнила ещё кое-что из Библии: и дитя поведёт их.

– Я хочу тебя кое о чём попросить, – сказала Калиша. – Ты, наверное, будешь смеяться, но мне всё равно.

– Давай.

– Не мог бы ты поцеловать меня.

– Ну это совсем не трудно, – сказал Ники. Он улыбнулся.

Она наклонилась к нему. Он наклонился ей навстречу. Они поцеловались, окруженные гулом.

«Приятно, – подумал Калиша. – Я так и думала».

Ники сразу же пришла мысль: «Давай второй раз. Посмотрим, будет ли вдвойне приятно».