26
Вот уже две недели я живу в раю, и лишь одна мелочь омрачает мое несказанное счастье. Теннис!
Каждое утро начинается с секса. Потом я накидываю дорогую рубашку, одну из купленных в местном магазине для толстосумов, сажусь в машину и еду в помпезную кофейню «Интеллигенция». Там всегда так чисто, аскетично и модно, что никто даже не улыбается. Не обращая внимания на косые взгляды, заказываю кофе со льдом и сажусь спиной к стене, чтобы никто не смотрел в экран.
Работаю попеременно то над «Хаосом», то над «Третьим двойняшкой». Ближе к обеду рассылаю книги, если есть заказы. А затем молю Бога, чтобы он послал на Малибу дождь, потому что в четыре наступает время тенниса. На корте я чувствую себя полным ничтожеством. Удар справа получается слишком сильным, и все мячики улетают в аут. Удар слева – вообще сплошное недоразумение: даже Форти чуть не писается от смеха в свои дурацкие клетчатые шорты. Иногда появляется Майло и орет мне: «Ослабь хватку!» Тогда Лав подходит ко мне и начинает показывать, как правильно держать ракетку, – словно какому-то сосунку.
Сегодня, к счастью, в «Аллеях» никого: родители Лав уехали в Европу, Форти и Майло вышли в океан на яхте. Лав набрасывает мне мячики, а я либо мажу, либо луплю так, что они улетают на край света. В конце концов мы решаем бросить это безнадежное занятие и прогуляться по пляжу.
– Кстати, – говорит она, когда мы приближаемся к воде, – пока ты сам не захочешь научиться, ничего не получится. Я люблю тебя, но ты чертовски упрямый. Первый раз вижу, чтобы так сопротивлялись новому.
Она совершенно права. И я не обижаюсь. К тому же помимо искренней досады она, сама того не желая, высказала в сердцах то, что совсем не планировала, то, что и у меня вертится на языке, но я сдерживаюсь, ведь прошло еще так мало времени – три заветных слова. Про любовь. Мы вместе всего две недели и, удивительное дело, за этот короткий срок успели построить собственный мир. Такого у меня еще ни с кем не случалось! С Эми были страсть и секс. Бек размахивала у меня перед носом морковкой, и я пытался ее достать. С Лав мы вместе выращиваем свою морковь, вместе чистим ее и кормим друг друга.
– Смотри! – кричит она, показывая на блестящую спину дельфина среди волн. – Видишь?
– Вижу. Не бойся, я вооружен.
Она хохочет и растягивается на песке, я со смехом падаю рядом и шлепаю ее по попе. А дальше не успеваю опомниться, как она уже стаскивает свою крошечную юбку, мои шорты и забирается на меня сверху. Обхватывает ладонями мою голову и смотрит в глаза. Близко. В упор.
– Ты что, глухой?
– Нет, я просто пытаюсь быть вежливым.
– Прекрати!
– Как скажешь. Я тоже тебя люблю.
Она целует меня, и я уже в ней. Мы – идеальная пара и с каждым днем становимся только ближе. Я уверен, что на небесах есть специальный отдел, который ведает созданием вагин, и если вам так же повезет, как мне, однажды вы встретите ту, которая была сотворена для вас. Я рассказываю об этом Лав, когда мы обнявшись валяемся на песке.
– Тебе надо писать, – заявляет она. – Порой ты выдаешь сумасшедшие, гениальные мысли.
Меня подмывает сказать, что уже пишу, но еще не время.
– Спасибо, обязательно попробую.
Она пихает меня в бок, я поворачиваюсь.
– Тренировка еще не закончена. Возвращаемся на корт?
Лето Любви – это рай на земле. Моя кожа сияет от регулярного секса и примочек Хендерсона. Сценарии бодро продвигаются. Мы регулярно встречаемся с Форти в «Тако белл», чтобы обсудить «нашу работу». Он читает, восхищается и рассказывает про свои успехи на ниве продюсирования.
Я горжусь собой: наконец устроил себе настоящий отпуск. Утренняя работа меня не напрягает – наоборот, приносит удовольствие. С теннисом тоже стало налаживаться после той внушительной лекции на пляже. И я почти рад отсутствию минета – ведь в противном случае счастье мое было бы так велико, что я просто слетел бы с катушек.
Апостол Павел не врал коринфянам: Любовь долготерпит. Она великодушно учит меня, когда мы отправляемся на конную прогулку.
– Роберт Редфорд – спокойный конь.
– Роберт Редфорд?!
– Ну да, мама от него без ума. Будь ее воля, она весь табун так назвала бы.
Мы скачем по живописной дорожке, и Лав вдруг спрашивает меня, как я потерял девственность. Я галантно пропускаю даму вперед.
– Это было с Майло, – говорит она. – Мы отдыхали семьями на их яхте, недалеко от «Вианно клаб», и когда родители не видели, сбегали втроем – я, он и Форти – и таскали флажки с поля для гольфа.
Теперь ясно, почему Майло вечно носит эти идиотские футболки. Мартас-Виньярд, яхт-клубы, розовое и зеленое…
– Как-то раз Майло предложил спрятаться от Форти и напугать его. А потом… потом было очень мерзко и больно.
Хотя смотрит Лав перед собой, ее взгляд обращен в прошлое – на всю ту боль, которую ей пришлось пережить.
– А потом Форти поймали с поличным на воровстве флажков, – смеется она.
Как хорошо, что я рос в бедности и мое взросление не сопровождалось такими «прикольными» приключениями.
– Теперь ты, – требует Лав.
– Ну, меня пригласили на ужин в «Шато Мормон», – начинаю я. – Официантка принесла записку, и…
– Не смешно!
Я пожимаю плечами.
– Ладно, – она гладит меня по колену, – я не спешу. Захочешь – расскажешь.
Воистину, Любовь долготерпит.
Любовь милосердствует. Вечером мы планировали поехать на торжественную церемонию в Калвер-Сити, где Лав должны были вручить награду, но позвонил Майло из карточного салона «Коммерс казино» и сказал, что Форти разгромил номер и продолжает буянить.
– А сам Майло не справится? – интересуюсь я. Конечно, меня волнует судьба моего делового партнера, но это же Голливуд. Чего удивляться?
Лав говорит, что лучше поехать.
– Почему?
В ее глазах стоят слезы.
– Порой брат просто невыносим. Никто не станет долго терпеть его выходки.
До салона путь неблизкий. Внутри старомодно и противно. Лав всю ночь утешает Форти, тот ревет и жалуется на судьбу. Она говорит, что все будет хорошо. А когда до него доходит, что из-за него она не получила награду, он разражается новыми стенаниями, и Лав снова его утешает.
– Церемонию отменили, малыш, – врет она, и ее голос успокаивает и лечит, как алоэ вера. – Я ничего не пропустила. Ляг, поспи.
На следующее утро по дороге обратно в Малибу меня гложет беспокойство, что Лав лучше, достойнее, благороднее меня. Настроение падает, я раздражаюсь и цепляюсь к ней из-за Майло: он строчит ей сообщения и уже ждет нас в «Аллеях».
– Джо, пойми, я не могу сердиться на него: никто, кроме меня, не способен долго выносить Форти. К тому же Майло нам нужен. Мне нужен! Только, пожалуйста, не ревнуй. Он встречается с хорошей девушкой, ее зовут Лорелея. Тебе не о чем беспокоиться.
– Я не ревную.
– Понимаешь, Форти притягивает неприятности. Все эти его друзья, проекты, наркотики… Я боюсь за него.
Меня так и подмывает сказать, что теперь с Форти все будет в порядке, ведь он нашел талантливого компаньона. Я – «третий двойняшка», и рядом с милосердной Лав мне хочется быть добрее. Пусть Форти порочный, несчастный и испорченный – мы станем вместе заботиться о нем, будем ему опорой.
– Слушай, – предлагаю я, – ты ведь хотела смотаться в Феникс на встречу с координаторами благотворительных проектов. Поезжай сегодня. Я присмотрю за Форти.
Лав расплывается в улыбке и пишет Майло, чтобы тот ехал домой. И как только мы въезжаем в ворота «Аллей», она вскакивает на меня, даже не дожидаясь, пока я припаркуюсь. Давит на мою ногу, чтобы затормозить, и набрасывается на меня прямо в машине, на подъездной дорожке. Она благодарит за помощь, а я говорю, что это сущие пустяки.
– Впереди выходные, – предупреждает она. – И сейчас лето!
Лав оказалась права: Форти утомителен. Он напился в гостях у Мэттью Макконахи, куда его, честно говоря, никто не приглашал. Потом нагрубил барменше, и мне пришлось перед ней извиняться. Она улыбается, говорит «нет проблем» и добавляет:
– Выглядишь усталым, чувак.
Я рассказываю ей про Форти, и как только замолкаю, она проделывает эту штуку, к которой я до сих пор не могу привыкнуть: выкладывает, что ее зовут Моника, она присматривает за домом недалеко от «Аллей», подрабатывает барменшей и обожает серфинг. Интересуется, умею ли я кататься на серфе. Меня такой вопрос обижает, но не успеваю я свернуть скучный разговор, как меня хлопает по плечу другая барменша.
– Это твой упоротый друг?
К сожалению, мой. И он меня ищет.
– Не раскисай, – влезает Моника. – Расслабься.
Меня поражает нежелание местных признавать, что порой жизнь – дерьмо. Например, когда мы садимся в машину и Форти требует, чтобы я отвез его на ранчо в Топанге к шлюхе-доминатрикс. А потом я сижу на раздолбанном диване в окружении своры лающих собак и стараюсь не слушать, как он трахает ее и называет «мамочкой». Это самая жуткая и долгая ночь в моей жизни, и одно осознание того, что Лав пришлось пережить не одну такую, переполняет меня уважением к ней. Большинство женщин на ее месте давно сдались бы.
Когда я вытаскиваю Форти из «Спайдера» и волоку в дом, он не подает признаков жизни. Уж не сдох ли? Нет – дышит. Так больше нельзя! Пора найти няньку этому сосунку – обязательно добрую и жалостливую, чтобы терпела все его выходки.
На следующий день, пока Форти отсыпается, а Лав учит детей плавать, я выхожу на пляж в поисках барменши, которая советовала мне «не раскисать». И быстро нахожу ее: надраивает свою идиотскую доску. Вчера, в рабочей форме, она выглядела гораздо скромнее; сегодня, в цветастой бандане и микрошортах с блестящим поясом, больше похожа на стриптизершу. Загорелая и подтянутая – типичная телочка с побережья, слишком симпатичная для Форти, но если уже с утра так наряжена и накрашена, значит, глупая и голодная. Трет свою доску, а сама постоянно оглядывается по сторонам. Идеальный вариант! Я машу и двигаюсь ей навстречу.
