К началу 1923 года почти никто из администрации Томпсона не вступал в контакты с посторонними. Год назад три члена школьного Совета рассказали прокурору штата Кроу некоторые подробности подозрительных перекроек границ округов Чикаго. Поссорившись с Томпсоном, Кроу приступил к расследованию, уделяя особое внимание роли Лундина в этом скандале. Лицам, задействованным в махинациях, грозило от одного года до пяти лет тюрьмы. После того как в январе 1923 года коллегия присяжных передала дело Лундина в суд, Томпсон снял свою кандидатуру для переизбрания на пост мэра. Обвинительное заключение увенчало гору претензий к его администрации (позже Томпсон жаловался, говоря: «Друзья меня распяли»).

Летом присяжные оправдали Лундина и остальных обвиняемых – команда адвокатов, возглавляемая Кларенсом Дэрроу, была мощной и профессиональной. Несмотря на то что в наши дни образ Дэрроу стал синонимом благородства и высокого интеллекта, он без колебаний брался за уголовные дела тех, кто мог оплатить гонорар и почти всегда выигрывал (Дэрроу защищал Фрэнка МакЭрлайна, самого жестокого стрелка Чикаго). Адвокаты заставили свидетелей изрядно попотеть, поскольку большинство из них клевали из одной кормушки с обвиняемым. Томпсону пришлось прервать отдых на Гавайях, чтобы дать свидетельские показания на Лундина, что стало закономерным финалом партнерства.

Чтобы извлечь выгоду из хаоса в рядах республиканцев, новому лидеру демократов Джорджу Бреннану, преемнику Роджера Салливана, был нужен кандидат, который не противопоставлял бы себя правящему крылу. Выбор пал на шестидесятилетнего Уильяма Е. Девера, прослужившего десять лет олдерменом и двенадцать – окружным судьей. За время государственной службы он не фигурировал в скандалах. В 1887 году Девер с отцом переехали из города Уоберн штата Массачусетс в Чикаго.

Работая дубильщиком, он окончил вечерний юридический колледж, что позволило открыть собственную юридическую практику в 1890 году. В апреле 1923 года Девер стал одним из пяти демократов, признанных двухпартийной комиссией приемлемыми кандидатами на пост мэра Чикаго.

Несмотря на реформаторские склонности кандидата, Бреннан знал о его гипертрофированной амбициозности и готовности играть в политику. В качестве цены за поддержку демократического аппарата, Девер отказался от управляющих рычагов, способных справиться с чикагской коррупцией, отдав их под патронаж партийного босса. Поразительно, но при таких обстоятельствах Девер сумел доставить Торрио и Аль Капоне много проблем.

Он победил на выборах, набрав свыше 100 000 голосов.

Биограф Девера называл его насквозь мокрым сторонником сухого закона. Однажды он заявил группе немцев, хлещущих пиво: «Я никогда и виду не подавал, что могу поддерживать сухой закон. Я и сейчас его не поддерживаю». Однако он действительно был ревностным поборником соблюдения закона.

На должность начальника полиции Девер назначил капитана Моргана Коллинза, некогда изучавшего медицину и владевшего собственным баром. Реформаторы считали его честным и способным полицейским. Один следователь насчитал в его районе шестнадцать букмекерских контор. Коллинз честно признался: для того чтобы превратить развратный район Чикаго-авеню в приличное место, необходимо по меньшей мере триста человек для охраны передних и задних входов каждого заведения.

В течение месяца люди Коллинза совершали облавы по злачным местам по всему городу с безудержным энтузиазмом, арестовывая по 450–500 человек за каждую зачистку. За полгода его люди закрыли более четырех тысяч салунов и пятьсот точек по продаже безалкогольных прохладительных напитков – известных мест торговли пивом. Коллинз объявил команде, что требует большей активности: «Если я не получу результата – некоторым придется искать работу». Чикаго слышал такое и раньше, но через две недели число отозванных лицензий достигло 1400.

Торрио, Аль Капоне и остальных пугало, что Коллинз решительно отвергал предлагаемые выгоды. Four Deuces был центральным заведением Торрио и Аль Капоне, Коллинз совершил рейд и закрыл его. Само по себе это не являлось большой проблемой; у них была дополнительная штаб-квартира в Pershing Hotel на 64-й улице в районе станции Коттедж-Гроув. Тем не менее обстановка накалялась. Сначала Торрио предложил Коллинзу $1000 в месяц, чтобы тот отстал. Вскоре Торрио увеличил сумму до $100 000.

Еще один глава бутлегеров предлагал отступные – $5 за баррель пива в день только за разрешение на перевозку (объем транспортируемого пива составлял 250 баррелей в день). Коллинз ответил «нет» на все предложения и прикрыл двести букмекерских контор, принадлежащих Монту Теннесу, боссу городских игорных заведений, ранее всегда покупавшему полный иммунитет.

В скором времени журналисты уже писали о высыхании Чикаго. Засухи не наступило, но ситуация придала дополнительный импульс плану Торрио.

Однажды О’Доннелл сказал: «Я могу сломать этого петуха Капоне голыми руками в любое время, если он захочет выйти и драться как мужчина». Возможно, это была бы эпическая уличная драка. Спайк выглядел бойцом – длинный, худощавый и жилистый. Морщины на узком выразительном лице придавали ему сходство с грустным бассет-хаундом. У Спайка было отменное чувство юмора. Хороня лучших людей или зализывая раны на собственной шкуре, он говорил: «Моя жизнь – существование между последовательностью пуль. В меня стреляли и промахивались так часто, что думаю, не наняться ли куда-нибудь живой мишенью».

После того как друзья выкупили ему помилование у губернатора Смолла – приблизительно в то же время, когда Девер стал мэром, – Спайк О’Доннелл собрал братьев и нанял около дюжины водителей, громил и продавцов. Как правило, эти люди были освобождены условно-досрочно. Особое место занимал Джерри О’Коннор – еще один выпускник тюрьмы в Джолиете. У новой банды был хороший старт. Первым источником дохода стал захват чужого пива, зачастую принадлежащего Торрио.

Затем О’Доннелл наладил поставки из пивоварен Джолиета. Это было настоящее пиво, а не сомнительное пойло, в которое добавляли спирт и в таком виде сбывали клиентам. Более того, его пиво стоило $45 за баррель против $50 у Торрио. О’Доннелл начал с салунов в своем районе Керри-Патч на юге Чикаго и быстро добрался до Задворок Салтиса в районе Нью-Сити.

Деятельность О’Доннелла проходила исключительно за счет особенностей репрессивной политики администрации Девера. Игорные заведения, пивоварни, бордели и подпольные бары, располагавшиеся в относительно больших и тщательно продуманных помещениях, обязательно имевшие фиксированный адрес, «не могли существовать и десяти минут без ведома окружного капитана полиции», говорил один исследователь.

До прихода Девера мэрия выдавала защитные мандаты через олдерменов – таких, как Кофлин, Кенна или Пауэрс, – которые обеспечивали неприкосновенность заведений и собирали дань. Начальника полиции, допускавшего что-либо выходящее за рамки показушных облав, или убирали с должности под благовидным предлогом, или досрочно отправляли на пенсию.

Мэр Девер и глава полиции Коллинз изменили устоявшийся порядок, положив конец централизованной коррупции. Хотя окружным шефам полиции было приказано навсегда закрывать нелегальные заведения, в инструкциях существовала лазейка, позволявшая их фактически игнорировать.

Невозможно было доказать, что они знают о том или ином подпольном месте. Учитывая коррумпированность на этом уровне, Спайку О’Доннеллу не составило труда наладить протекцию. Капитан Томас К. Вулф, при совершении проверочных рейдов вместе с сержантом Эдвардом Нилоном, рекомендовал салунам покупать пиво О’Доннелла вместо пива Торрио.

Cначала конкуренция проходила относительно спокойно. Торрио снизил стоимость пива до $40 за баррель. О’Доннелл не мог поступить аналогичным образом.

Великая пивная война 1923 года началась как классическая практика устранения конкурентов у картелей, не претерпевая никаких изменений на протяжении весны и лета.

Тем временем произошли три не связанных между собой события, оказавших значительное влияние на рост могущества Аль Капоне.

Первое казалось случайностью на грани фарса. Дини О’Бэнион и Гвоздь Мортон стали большими друзьями. Мортон, которому исполнилось двадцать девять лет (он был на два года моложе, чем О’Бэнион), был холост и жил в гостинице Congress.

О’Бэнион женился два года назад.

В воскресенье, 13 мая 1923 года, Мортон, миссис О’Бэнион и комиссионер Питер Мандейн отправились на верховую прогулку. Мортон был прекрасным наездником и выбрал на конюшне Lincoln Riding Academу, по адресу Норд Кларк-Стрит, 300, лошадь «особенно нервную и ретивую». На улице она встала на дыбы и, перейдя на галоп, помчалась в южную сторону Кларк. Мортон, отличающийся немалым весом, привстал на стременах, чтобы сдержать животное, но ремень лопнул, и Гвоздь Мортон рухнул на землю, не выпустив поводья из рук. Испуганная лошадь встала на дыбы, ударив при этом Мортона копытом по голове. Швейцар ближайшего отеля и полицейский, первыми прибежавшие на место происшествия, обнаружили Мортона без чувств; он умер, не приходя в сознание.

Сраженный горем Луи Альтери забрал лошадь и пристрелил ее в поле на северо-западе от города. Затем позвонил в Lincoln Academу и, как сообщалось в газетах, заявил: «Потеря лошади будет вам уроком. Если хотите, можете забрать седло».

О’Бэнион потерял больше, чем друга и партнера. Мортон был сдерживающей силой: умел разговаривать с людьми, проявляя сдержанность, и невольно заставлял собеседника делать то же самое. Хейми Вайс был еще более импульсивен, чем О’Бэнион, Друччи – слишком порывистым и диким.

Моран целиком оправдывал прозвище Глюк, а Альтери производил впечатление парня «немного не в себе». Если бы Мортон остался жив, вероятно, смог бы удержать О’Бэниона от действий, ускоривших начало военных действий против Торрио и Капоне.

Так, норовистая лошадь помогла Капоне стать Большим Боссом американского преступного мира.

Предпосылки ко второму знаменательному событию произошли в 1921 году. Гарри и Альма Гузик, управляющие одним из борделей Торрио, наняли шестнадцатилетнюю сельскую девушку, искавшую работу горничной. После пяти месяцев занятий проституцией она нашла возможность передать послание отцу, который в компании десяти друзей приехал и забрал дочь домой.

Доказательства преступления были неопровержимы, и Гузиков осудили, несмотря на многократные попытки подкупить отца девушки. Гузики подали апелляцию в суд и обратились за помощью к Торрио, который ценил Гарри как опытного, энергичного и разумного управляющего борделем, а также надежного человека, с точки зрения полиции и политиков. Для Торрио это был прекрасный случай продемонстрировать влияние – в то время когда его авторитет и исполнение плана столкнулись со строптивым О’Доннеллом. Мог ли кто-нибудь еще выручить такого несимпатичного, отвратительного человека, как Гузик, совершившего настолько гнусное преступление?

Торрио отдал годовой доход от деятельности борделя за оправдание губернатору Смоллу.

20 июня 1923 года Гарри и Альма вышли на свободу, несмотря на возмущение, всколыхнувшее весь штат. Это действительно было реальное влияние, создавшее впечатление институциональности власти, переданной позже Капоне, помогающее сглаживать острые углы в критических ситуациях.

Через неделю после помилования Гузиков сложилась ситуация, когда самому Торрио не помешал бы оправдательный приговор.

Третье событие казалось и вовсе тривиальным.

На фоне других федеральных агентов-наблюдателей Брайс Ф. Армстронг выглядел крайне непрезентабельно: малорослый, коренастый, с редкими волосами, нервным тиком и глазами как у совы. Выходя на службу, он брал с собой два револьвера и набивал карманы пятицентовиками для покупки газет. Армстронг позволял журналистам унести с собой бутылку-другую доказательств, после того как они сделают несколько снимков. Частично из-за гипертрофированной самоуверенности, частично из-за малой эффективности, начальство старалось убрать его подальше от центра. Во время одной из таких ссылок в начале 1923 года Армстронг взял под наблюдение пивоварню Puro Products в Западном Хаммонде к юго-востоку от Чикаго.

Эта пивоварня обанкротилась в 1915 году. Джозеф Стенсон, связной всех пивных производителей Торрио, выкупил Puro в октябре 1920 года, а через два года передал Торрио права собственности. 23 февраля и 9 марта 1923 года Армстронг отследил пивные поставки Puro в Чикаго, а 27 июня провел инспекционный рейд.

В результате власти предъявили обвинения Торрио и двум компаньонам (один – бывший заместитель маршала США), владевшими акциями Puro. Торрио начал отстаивать невиновность, чтобы выиграть время, а не из-за страха последствий. Первое признание вины влекло за собой только штраф и закрытие пивоварни сроком на год. Причина крылась в другом: на текущий момент Торрио не мог позволить запятнать репутацию.

Мать и отчим Торрио жили в Бруклине. На старости лет они решили вернуться в Италию, и Торрио запланировал семейную поездку, чтобы поселить там родителей. Его отчим, Сальваторе Капуто, был вынужден открыть правду: у Торрио возникнут проблемы с получением паспорта. В свое время, чтобы избежать длительного периода ожидания, Капуто исказил некоторые факты в заявлении о получении гражданства, но ложь была обнаружена иммиграционной службой. Гражданство Капуто и Торрио отменили. Торрио самостоятельно подал заявление на получение гражданства 18 июля 1923 года (через три недели после событий в Западном Хаммонде). Торрио должен был поклясться, что его никогда не судили за какое-либо преступление, а поскольку суд запланировали на октябрь, это было правдой. Кроме того, Торрио следовало заявить под присягой, что его никогда не обвиняли в преступлении, хотя в этом и заключался явный риск. Местом проживания Торрио назвал бруклинский адрес родителей, что сделало его практически не связанным с судебным процессом, запланированным через три месяца и за тысячу миль. Наступила осень, и Джону пришлось курсировать между Чикаго и Бруклином. Перед началом судебного разбирательства 10 октября федеральный судья закрыл Puro Products, а сам процесс был назначен на 19 октября. 1 ноября, получив гражданство, Торрио изменил показания и признал вину. 17 декабря 1923 года судья оштрафовал его на $2500, но второй приговор означал обязательный тюремный срок.

Вернувшись в Сауз-Сайд, Спайк О’Доннелл мог ответить на снижение пивных цен только одним способом. Вместе с братьями, Джерри О’Коннором и другими наемными боевиками он вломился в салун с револьверами наготове и заявил владельцу, что теперь у него новый поставщик. Услышав отказ, банда предъявила аргументы, выразившиеся в битье посуды, мебели, окон и проламывании подвернувшихся голов.

Хотя Торрио не пренебрегал физическими мерами воздействия при необходимости, но старался обходиться без крайностей. Большинство владельцев салунов были либо достаточно благополучными, либо достаточно разумными, чтобы согласиться на поставки пива Торрио, через Салтиса, – при условии гарантированной защиты от О’Доннеллов и властей.

Генеральный план Торрио продолжал работать. Ральф Шелдон и его Ragen’s Colts, контролирующий соседний участок, Салтис и Торрио стали союзниками в войне против Спайка О’Доннелла.

Вечером 7 сентября 1923 года Уолтер, Стив и Том О’Доннеллы с Джерри О’Коннором, Джорджем Бухером и Джорджем Меганом осуществили очередное посещение чужого салуна. Его владелец, Джейкоб Гейс, постоянный и верный покупатель Салтиса, отказался от услуг О’Доннеллов и в другом заведении на Вест-Сайде в районе 51-й улицы. Гейс и его бармен, Николай Гориско, обслуживали посетителей, когда в салуне появились О’Доннеллы и предложили владельцу передумать. Услышав отказ, протащили Гейса по всей барной стойке и проломили голову рукоятью револьвера. Только природная выносливость сохранила ему жизнь. Бармена, пытавшегося вмешаться, избили до полусмерти. Затем обошли подобным образом еще пять заведений.

Фрэнк Квентон, хозяин салуна в полутора кварталах западнее заведения Гейса, позвонил в полицию. Благоразумнее было бы обратиться к Салтису, Шелдону или Торрио. Кто-то из полицейских, находящихся на дотации, дал знать о случившемся Шелдону. Спайк О’Доннелл присоединился к своим войскам, чтобы выпить и перекусить в салуне Джозефа Клепки, на углу 53-й улицы и улицы Линкольна, обычном месте отдыха банды О’Доннеллов.

Четверо вооруженных людей, появившиеся в салуне, удивили Спайка и его парней. Ральф Шелдон привел с собой Дэниела Макфолла и Рейджена. Макфолл наставил на братьев револьвер калибра 38 и, потребовав поднять руки, выстрелил – пуля попала в стену над головой Уолтера. О’Доннеллы, Бухер и Меган бросились к задним и боковым дверям. Следующий выстрел вдогонку Стиву О’Доннеллу ускорил движение братьев. Но в этот момент появилось еще двое боевиков. Один из них, профессиональный убийца Фрэнк МакЭрлайн, вынул из-под плаща сумку с обрезом и выстрелил в убегающего О’Коннора. Выстрел снес О’Коннору половину черепа.

За операцией чувствовалась рука Торрио – это было предупреждение, а не начало кровавой резни. Гибель О’Коннора вызвала намного меньше шума, чем смерть любого О’Доннелла. Спайка не тронули. Значительно позже Торрио заказал через Капоне убийство лидера конкурирующей банды. Тем не менее убийство вызвало общественную реакцию, которая могла привести к реальным репрессиям. Торрио взял за правило носить с собой пистолет, предусмотрительно оформив целых два разрешения на ношение оружия.

Через десять дней, 17 сентября 1923 года, Спайк, невзирая на предупреждение, снова ударил по конкурентам.

Улица Лафлин простирается на север, в двух кварталах к востоку от улицы Эшленд. В южной части, у дома 5500, она пересекается с бульваром Гарфилд, полосы которого разделены зелеными насаждениями.

Как обычно ближе к обеду, Джордж Меган с Бухером ехали в Ford Flivver после очередного проталкивания пива O’Доннелов в одном из салунов, направляясь домой по Лафлин в сторону юга. Меган резко затормозил на перекрестке, когда поперек дороги стал зеленый седан, который, резко отъехав от тротуара, повернул налево. В зеленом седане находились вооруженные Фрэнк МакЭрлайн и Дэнни Макфолл. Поравнявшись с машиной Мегана, боевики открыли ураганный огонь, с переднего сиденья стреляли из револьвера, с заднего – из дробовика. Обе жертвы скончались на месте. Меган получил пули в голову, грудь, живот, руки и ноги.

Девер задал взбучку шефу полиции Коллинзу, начальнику детективов Майклу Хьюза и отстранил от должности окружного начальника полиции Вульфа, заменив его жестким лейтенантом Уильямом Х. Шумейкером. Мэр настаивал, пока убийцы не будут пойманы: «каждый сотрудник полиции должен отложить все дела в сторону и присоединиться к общему делу – восстановлению правопорядка», – и пообещал гражданам: «полиция доведет дело до конца, как и все остальное». Коллинз смотрел на жизнь более реалистично: «это явно вражда пивных поставщиков, и я рад, что в этой перестрелке не пострадали честные люди».

Полиция допросила Капоне об убийствах и отпустила, поскольку О’Доннеллы отказались от обвинений. Допрос с пристрастием, который устроили Торрио, тоже не дал никаких результатов, а лицензии на ношение оружия у него имелись в двух экземплярах.

Одна из лицензий была подписана Джозефом Мишкой, мировым судьей из Сисеро, западного пригорода Чикаго. Несмотря на многочисленные неопрятные салуны, расположенные вдоль Рузвельт-Роуд, обозначающей северную границу, Сисеро был вполне приличным городом, населенным в основном выходцами из Чешской Богемии.

Собственными домами владели 68 % жителей. Многие работали на гигантском заводе Western Electriс, на восточной окраине города.

В Сисеро проживало семьдесят тысяч человек, это был пятый по численности населения город штата Иллинойс и, вероятно, первый по грамотности.

Хотя Сисеро являлся частью округа Кук, у него была собственная городская власть и полиция. Приказы мэра Чикаго не имели в Сисеро юридической силы.

Торрио организовал филиалы своей организации буквально во всех пригородах Чикаго. Город Сисеро был почти под тотальным контролем. Здесь и работало второе разрешение на оружие (у Капоне оно тоже имелось). Тем не менее город оставался относительно закрытым для посторонних.

Контроль над Сисеро не нарушал договора о территориях. О’Доннелл и братья монополизировали Рузвельт-Роуд, а Сисеро считался беспартийным. Итальянцев в Сисеро проживало немного, бордели отсутствовали, единственным допустимым видом азартных игр были игровые автоматы, принадлежащие местному жителю, политику Эдди Фогелю. Фогель вместе с О’Доннелами и Эдди Танклом (чехом по происхождению), владельцем сети салунов, держателем голосов иммигрантов, – имели решающее влияние в правительстве города, во главе которого стоял мэр Джозеф Клена. Фогель контролировал Сисеро, совершенно независимо от правительства и полиции.

От захвата города Торрио удерживало не противодействие политиков, а страх перед западными О’Доннелами, поскольку последние не одобряли проституцию и не хотели иметь с ней дела. Но осенью 1923 года, получив контроль над всей остальной территорией округа Кук, Торрио начал тщательно спланированное вторжение в Сисеро. Вместо грубой силы он применил тонкий расчет. В октябре 1923 года, не проводя никаких переговоров с местной полицией и властями, Торрио открыл бордель на Рузвельт-роуд и послал туда десяток проституток. Полиция Сисеро немедленно закрыла бордель, а женщин арестовала. Торрио открыл еще одно заведение на перекрестке Огден и Пятьдесят второй авеню. Полиция и его накрыла. Торрио не стал конфликтовать, но через пару дней в Сисеро заявились помощники шерифа Питера Хоффмана и конфисковали все игровые автоматы в городе. Таким образом, Торрио показал всем, если ему не дадут торговать в Сисеро женщинами, игровых автоматов здесь тоже не будет. Торрио сел за стол переговоров с Фогелем и братьями О’Доннел, и они заключили мирный договор. Так, как действовали Торрио и Капоне в Сисеро, не мог бы действовать никто.

Торрио хотел обладать правом продажи пива в остальной части города и управлять азартными играми, сосредоточенными на 22-й улице. Он вовсе не собирался заполнять Сисеро борделями (правда, Капоне открыл пару заведений, но только ради сохранения статуса). Вскоре Эдди Фогель стал известен как «партнер Капоне по азартным играм» и товарищ брата Клондайка О’Доннелла, Майлса.

После решения вопроса с Сисеро внимание О’Доннеллов переключилось на Сауз-Сайд. Спайк постоянно нарушал договоренности, невзирая на потери. Около половины второго ночи 1 декабря 1923 года, в субботу, два грузовика О’Доннеллов, груженные семидесятью бочонками пива, выехали из пивоварни Джолиета, примерно в двадцати трех милях к северо-востоку от Чикаго по Сэг-Роуд. Первую машину вел Томас Моррис Кин по кличке Морри, рядом сидел напарник Уильям Коротышка Иган, во второй ехали Мартин Брандл и Джозеф Белис. Грузовики миновали деревню Лемон, проделав примерно треть пути, когда дорогу перегородили два седана, вынудив их прижаться к обочине.

О случившемся рассказывал Коротышка Иган. Двое перехватчиков – Фрэнк МакЭрлайн и Уильям Ченнелл (освобожденный условно-досрочно, хотя и убил женщину во время ограбления) – вышвырнули Игана и Кина из грузовика. Остальные разбирались со второй машиной.

В это время в свете фар мелькнул автомобиль – случайный свидетель Эдвард Трибель с семьей возвращались в Чикаго после пикника в честь Дня благодарения. Машина попала под шквальный огонь, но Трибель умчался дальше, целый и невредимый. МакЭрлайн и Ченнелл связали пленников и перетащили в седан.

– Где ты собираешься отделаться от них? – спросил высокий и тощий Вилли Ченнелл у МакЭрлайна.

– Позабочусь об этом через минуту, – рассмеялся в ответ МакЭрлайн, поправляя на коленях двуствольный дробовик.

После направил оружие на Кина и, не говоря ни слова, выстрелил. Спокойно перезарядил ствол и сделал еще один выстрел, после чего обратился к Игану:

– Думаю, теперь твой черед…

– Было очень больно, – вспоминал позже Иган, получивший пулю в лицо, – я крутился, как мог, чтобы следующий выстрел не попал в то же место – следующая пуля ударила в ногу.

Иган свалился на пол автомобиля. МакЭрлайн выстрелил в Кина и ударом ноги выпихнул его наружу. Следом полетел Иган и упал в полузамерзшую лужу в кювете.

Невероятно, но Коротышка выжил, хотя половина лица практически отсутствовала. Придя в себя, он пополз на свет огней гольф-клуба Palos Park, сторож которого и поспешил Игану на помощь. В больнице, будучи в шоке, Иган рассказал, что выстрел сделал Ченнелл, но затем отказался от показаний. МакЭрлайна арестовали, продержали некоторое время под стражей, но позже отпустили, поскольку прокурор штата Кроу пришел к nolle prosequi из-за отсутствия свидетелей.

Водители второго грузовика, Брандл и Белис, также оказались в руках полиции. Брандл рассказал наспех придуманную историю, что перевозка пива проходила под контролем шести полицейских, подчиненных шерифу Питеру Хоффману. Хоффман пообещал разобраться.

Большое жюри обвинило Дэнни МакФолла (пришлось оказать сильное давление на Кроу) в убийстве Джерри О’Коннера.

Но у Макфолла нашли только револьвер калибра 38, а О’Коннор был убит из дробовика. Дело развалилось. Тогда Макфолла и МакЭрлайна обвинили в убийстве Мегана и Бухера, но за защиту взялся сам Дэрроу, и дело снова свелось к nolle prosequi. Хотя Спайк О’Доннелл продержался почти на год больше, чем рассчитывали Торрио и Капоне, банде пришлось отступить.

Одержав победу на всех фронтах, Джон Торрио уехал с родителями в Италию. Он взял миллион долларов в виде ценных бумаг и кредитных писем, которые спешно разместил в европейских банках, чтобы обеспечить будущее на случай, если придется покинуть Чикаго. В Америку Торрио вернулся весной 1924 года, оставив мать в купленном поместье на берегу моря в Италии. Она стала самой богатой дамой в тех краях – у нее было пятнадцать слуг и шесть автомобилей.