Расцвет чикагской преступности достиг апогея. К 1921 году океаны пива изливались из восьми пивоварен, подконтрольных Торрио.

Объемы росли так быстро, что 6 января 1921 года три парня Джона объединились для создания фирмы грузоперевозок World Motor Service Company. Этот подход позволял обойти закон об изъятии транспортных средств: респектабельные владельцы бутлегерских грузовиков клялись, что понятия не имели, для каких целей использовалось транспортное средство, и его возвращали обратно.

К 1922 году местные бутлегеры сумели полностью обеспечить огромный спрос на алкоголь, продолжающий расти. Чикагский референдум о внесении изменений в 18-ю поправку, разрешающих пиво и вино, прошел с результатом пять к одному. Конечно, он не имел законного веса, но горожане, образно говоря, проголосовали собственными пересохшими от жажды глотками.

Одной из обязанностей Аль Капоне было приобретение грузовиков для дела Торрио, которое люди, вовлеченные в него, называли «предприятием» (особенно после того, как во главе стал Аль Капоне).

Это словечко не было порождением криминальных репортеров и романистов, пишущих об алчном синдикате. Оно случайно появилось среди бутлегеров – «я присоединился к предприятию пару лет назад» звучало намного весомее, чем «я с Капоне». Большинство участников предприятия начинали с перевозки пива, позже дослуживаясь до вышибал или рэкетиров. Однако в вопросах приобретения грузовиков Торрио доверял лишь нескольким людям. Одним был Аль Капоне.

К середине 1922-го Капоне уже признавали лицом номер два в империи Торрио, хотя его взрывной характер стал причиной некоторых инцидентов.

Ранним утром 30 августа 1922 года Капоне, находясь за рулем авто, ехал по Рэндолф-стрит и врезался в такси, припаркованное на перекрестке с Уэбеш. Его спутники, женщина и трое мужчин, благоразумно сбежали. Испортившееся настроение, алкоголь и дурной характер сделали свое дело: с револьвером в одной руке и значком специального заместителя шерифа в другой, Капоне набросился на таксиста Фреда Краузе, лежавшего лицом на руле, и грозился пристрелить таксиста на месте.

Краузе сильно пострадал от удара и нуждался в медицинской помощи. Водитель проезжавшего мимо трамвая, Патрик Баргалл, остановил вагон и сказал, что все видел и Капоне нечего размахивать оружием, поскольку виновником аварии является он, а не парень в такси, истекающий кровью. Капоне пообещал пристрелить заодно и Баргалла. К счастью, прибывшая полиция очень быстро связалась со «скорой», поэтому участники аварии были доставлены по месту назначения почти одновременно: Краузе – в больницу, а Капоне – в полицейский участок. Аль Капоне был освобожден под залог. На следующий день он предстал перед судом по обвинениям в трех правонарушениях: совершение аварии, вождение в нетрезвом виде и незаконное ношение оружия.

До сих пор Капоне не имел проблем с полицией. Ему исполнилось двадцать три года, и Торрио не мог перевоспитать ученика в одночасье, сломив устоявшийся характер и склонность к пороку. Недоразумения начались в 1930 году, когда первый биограф Капоне обнаружил заметку об аварии, отметив сравнительную неопределенность личности: авария упоминалась на внутренней странице одной из газет, а имя главного героя значилось – Альфред Капони.

Заметка репортера Фреда Пэйсли, в которой упоминалось о Капоне, появилась в City News Bureau – издании, представлявшем кооператив молодых журналистов крупных газет, своего рода Associated Press, в масштабах Чикаго, с желтым оттенком.

В разделе городских новостей сообщалось: «Капони, проживающий в пресловутых Four Deuces, был арестован на месте преступления».

Tribune трактовала происшествие несколько иначе.

Редакторы знали, что Капоне был не жильцом, а «предполагаемым владельцем Four Deuces», а также что происходило в полицейском участке. По информации Tribune, Капоне «угрожал полицейскому, задержавшему его, крупными неприятностями и физической расправой обвинителям». «Вы даже не представляете, с какой легкостью я это сделаю», – якобы хвастался Капоне.

Полиция и репортеры слышали подобное бахвальство десятки раз, но Капоне оказался прав: за него внесли залог, дело замяли, случай не рассматривался в суде, упоминание о происшествии вычеркнули из всех отчетов. Если Капоне уже тогда был настолько влиятельным, то упомянутое утверждение о сравнительной неопределенности вряд ли соответствовало действительности.

Полицейский Чарльз Триллинг, никогда не сомневался в возможностях и влиятельности молодого Капоне. Примерно в то время, когда произошла злосчастная авария, Триллинг постоянно дежурил на перекрестке 22-й улицы и Уэбеш. Капоне, всегда старавшийся подружиться с полицейскими, давно заприметил молодого и видного Чарльза, служившего в полиции первый год, и никогда не проходил мимо, не обменявшись взаимными приветствиями. «Хэй, Рэд», – басил он по пути в Four Deuces.

«Привет, Аль», – отвечал Чарльз. Однажды Аль Капоне, по-привычке свысока, обратился к полицейскому (он был на год старше Чарльза): «Эй, малой, если захочешь стать сержантом – дай знать». Триллинг задумался и отклонил предложение. Он понимал: если согласится, будет жить по указанию пальца мафиози.

Тем не менее все в Аль Капоне – поведение, уважение, которое ему оказывали, – заставляло думать, что Капоне может оказаться хорошим человеком.

В 1922 году Налоговое управление было прекрасно осведомлено о сверхприбылях Капоне, не связанных с официальной деятельностью скромного владельца антикварной лавки. Инспектор Эдвард П. Уотерс искал встречи с неким мистером Аль Брауном: как и большинство преступников, Капоне взял псевдоним, чтобы избежать легкой идентификации и, на всякий случай, избавить семью от позора. Со временем обращение Мистер Браун и вовсе стало признаком особого уважения.

Ошибка в имени Аль Капоне в статье сама по себе не была критичной. В то время СМИ не стремились к фактическим соответствиям, как сейчас. «Капони» вместо «Капоне» никого не смутило. Газета Tribune, принадлежавшая полковнику Роберту Резерфорду МакКормику, не нуждалась в указаниях, как нужно правильно писать то или иное имя. Tribune продолжала писать фамилию Альфонса как «Капони» вплоть до 31 декабря 1928 года; в то время Аль Капоне уже приобрел мировую славу, а Journal, единственная газета Чикаго, которая тоже писала «Капони», давно перешла на «Капоне». Очевидно, это нельзя объяснять нехваткой сведений о личности Альфонса.

Озеро Мичиган огибает Уокиган с юга и юго-востока. Относительно центра Чикаго озеро находится на севере и на юге – между Норт-авеню и Чермак (которая тогда называлась 21-й улицей и находилась в центре старой Дамбы). Северное ответвление реки Чикаго проходит параллельно берегу озера. В шести милях от озера, на севере города Эванстон, ответвление уходит на восток. Это место отстоит от реки Чикаго чуть больше, чем на одну милю. Южное ответвление резко сворачивает перед улицей Чермак. Береговая линия озера Мичиган и два ответвления реки Чикаго вместе составляют подобие буквы «Н», в которой связующая горизонтальная черта образована самой рекой Чикаго.

Мэдисон-стрит, в четырех кварталах ниже «перекладины», делит улицы на северные и южные, а Стейт-стрит – на восточные и западные. Поскольку Стейт-стрит и Мичиган-авеню (последний крупный бульвар перед Лейк-Шор Драйв) отделяют друг от друга лишь три квартала, центр Чикаго почти не имеет «восточных» адресов.

Норд-Сайд начинается к северу от перекладины. Под Вест-Сайдом, во времена Торрио, подразумевался район, расположенный к западу и юго-западу от части реки, представляющей вертикальную палочку буквы «Н». Что касается юга – то есть Сауз-Сайд, – он не начинался сразу вниз от перекладины, поскольку здесь находился Чикаго Луп. Наземные железнодорожные пути ограничивали территорию, внутри которой находились самые фешенебельные магазины Чикаго, по ночам здесь горели яркие огни. Стейт-стрит никогда бы не приобрела статус Великой улицы, не попади она в Чикаго Луп. Ниже по Рузвельт-Роуд (12-й улице) располагалось (да и сейчас располагается) главное полицейское управление и проходила восточная часть железнодорожных путей. Северная часть Стейт не могла похвастаться большими отличиями от южной – только тем, что не упиралась в огромные складские территории, находящиеся ниже 22-й улицы.

Для планов Торрио эти географические подробности значили не много, поскольку большинство банд практиковали традиционные мелкие преступления в виде воровства и ограблений в любом месте, где бы ни находились, а территориальность означала лишь традиционные места, мародерничать бандиты предпочитали поближе к дому. Своеобразная кодификация этих районов интересовала Торрио только с точки зрения исключительных прав на бутлегерство.

Большую часть Норд-Сайда контролировал Дини О’Бэнион. Его подручные, как и сам Дини, были из среды взломщиков и профессиональных медвежатников. На сборищах главарей гангстерских банд Чикаго О’Бэнион неофициально играл роль председателя (после его убийства в 1924 году прошел слух, что Дини руководил бандой при помощи шести ближайших партнеров). О’Бэнион был чрезвычайно харизматичной личностью. Грозный враг и убийца, Дини лично устранил, по словам одного начальника полиции, двадцать пять человек. По другим сведениям, число жертв составило шестьдесят три человека.

Но друзья видели в Дини хорошего человека и искренне любили. О’Бэнион являл почти карикатурный образ улыбчивого ирландца: открытого, бойкого, неизменно веселого. Если кто-то начинал говорить дурные вещи про заклятых врагов, Дини восклицал: «Да ладно, бросьте! Он прекрасный человек, в самом деле». А после мог заказать убийство прекрасного человека или исполнить его самостоятельно, не колеблясь ни минуты.

Однажды водитель заметил запекшуюся кровь на сиденьях после возвращения босса из поездки. «Слушай, очисти-ка здесь все», – попросил О’Бэнион безо всяких объяснений, с самым беззаботным и веселым видом. Убийство казалось ему совершенно обыденным делом и не вызывало никакого расстройства. Психолог называл подобное поведение состоянием «солнечной жестокости».

О’Бэнион не был гением, и время от времени обращался за советом к другим.

Одним из ближайших соратников Дини был Эрл Войцеховский, уроженец Польши, прибывший в Соединенные Штаты в возрасте трех лет.

По не совсем понятным причинам Эрл принял второе имя, Хейми Вайс, хотя не имел никакого отношения к евреям, слыл убежденным католиком, всегда носил крест и часто перебирал в руках четки. Худой и стройный, с резкими чертами лица, на котором выделялись огромные глаза, он обладал горячим темпераментом и холодным рассудком. Кругозор Вайса был шире, чем у Диона. Полиция считала, именно Войцеховский втянул банду в бутлегерство.

К числу других подручных Дини относился Винсент Друччи (настоящее имя Ди Амбросио), единственный итальянец на руководящей должности в мафии Норд-Сайда. В детстве он взламывал монетные коробки в городских телефонах и заработал прозвище «Интриган» за совершенно безрассудные планы налетов и ограблений. Как и Вайс, Друччи был вместе с О’Бэнионом с подросткового возраста (в начале действия сухого закона О’Бэниону было двадцать восемь, а большинству членов банды едва исполнилось двадцать).

Луи Альтери, урожденный Лиланд Варейн, родился в Калифорнии в семье французского эмигранта. Будучи наемным убийцей, выполнял функции «зиц-председателя», успешно разыгрывая перед полицией роль безумца. Луи боксировал как профессионал, обладал телосложением классического громилы, владел в Колорадо собственным ранчо и любил, когда его называли «Два ствола» (носил два револьвера калибра 38 в наплечных кобурах). Один журналист назвал его «диким чикагским стрелком и мохнатым колорадским скотоводом».

Он начал в Чикаго как компаньон Терри Драггэна, принимал участие в безумных ограблениях ювелиров и прокручивал небольшие операции в игорном бизнесе. В дальнейшем Луи успел поработать на Херши Миллера и Гвоздя Мортона, пока не связался с О’Бэнионом, которого боготворил. Однажды, чтобы отсрочить обвинение в убийстве, пока свидетели не будут запуганы или просто не исчезнут, притворился сумасшедшим, причем настолько убедительно, что некоторые члены банды сочли Луи таковым.

Еще одной важной шишкой в банде был Джордж Моран – пожалуй, самый флегматичный и беспристрастный. Однако периодически он вспыхивал так свирепо и неукротимо, что газеты прозвали его «Глюк».

Сам Джордж предпочитал псевдоним Моррис, хотя на самом деле имел польские корни. Его настоящее имя так и осталось неизвестным, либо просто было забыто властями и затерялось в газетах тех времен. Моран медленно двигался и медленно думал.

Пятым членом правящей верхушки газеты считали Дэниела МакКарти, прозванного за вызывающую элегантность Дэппером Дэном. Начав простым рэкетиром, Дэн застрелил полицейского, который пришел арестовать его за дезертирство из армии в 1918 году. Продвигаясь по карьерной лестнице, Дэниел, в конце концов, стал компаньоном О’Бэниона в одном из первых пивоваренных заводов Cragin Products. Другой тяжеловес, Гвоздь Мортон, был скорее не членом банды, а другом О’Бэниона и сообщником в некоторых авантюрах.

Он присоединился к О’Бэниону, приняв долевое участие в покупке магазина цветов – главной слабости босса, ставшего со временем штаб-квартирой банды Норд-Сайда. За время военной службы Мортон приобрел некие джентльменские навыки и учил О’Бэниона вести себя в обществе и правильно выбирать одежду. О’Бэнион, в свою очередь, стал законодателем моды на смокинги в среде чикагских гангстеров.

Маленькая Сицилия, юго-западный угол территории О’Бэниона, представляла собой небольшой анклав, который Дини мог использовать лишь отчасти. Права О’Бэниона на бутлегерство действовали на участке к югу от реки, доходящем до улицы Мэдисон, что являлось территорией Торрио-Капоне.

Банда О’Бэниона под руководством опытных лидеров представляла для Торрио и Капоне проблему, мешая полному господству в городе. Мощь и единство банды вытекали из силы и рассудительности руководства, чего не было у большинства других гангстерских группировок Чикаго. Например, когда Торрио начал реализовывать свой план, фактический лидер Сауз-Сайда О’Доннелл сидел в тюрьме, а оставшаяся часть банды была так мала, что ее можно было просто игнорировать. Другими факторами, придававшими значимость банде Норд-Сайда, были размер и экономическое богатство территории.

Примерно в четверти мили к югу от владений О’Бэниона, и на таком же расстоянии к северу от Four Deuces, напротив южного берега реки Чикаго, располагалась Маленькая Италия, тот самый 19-й округ, ставший полем битвы Пауэрса и Д’Андреа (после перекройки в 1920 году стал 25-м округом). Территорию контролировали шесть братьев Джанна.

До вступления в силу сухого закона о Сэмюэле, Джеймсе, Питере, Антонио, Майкле и Анджело Джанна никто не слышал.

Среди журналистов не было единого мнения, когда они прибыли в Америку (из города Марсала в Сицилии): в детстве или уже взрослыми. Во всяком случае, братья Джанна прочно обосновались в своем районе.

Сэм был рэкетиром из Black Hand, суровые Анджело и Майкл – боевиками-исполнителями.

Питер и Джеймс управляли салунами, приобрели бильярдный зал, открыли фруктовый магазин и занимались импортом оливок и сыра. Тони Джанна претендовал на звание знатока искусств и интеллектуала. Он оказывал покровительство местной опере и изучал архитектуру: в свое время предлагал планы по организации строительства бюджетного жилья.

Братья были достаточно коренастыми парнями, Тони выглядел стройным и элегантным. Его звали Аристократом Тони и Джентльменом Тони. Известен случай, когда он готовился к проведению криминальной операции в педикюрном салоне. Большая часть интеллектуальной работы, касающейся семейного бизнеса, лежала на нем.

Результаты политических баталий между Пауэрсом и Д’Андреа больно ударили по Джанна, и теперь они мечтали сбросить Торрио с пьедестала. Это дало бы им свободу действий для извлечения огромных выгод из идеи адвоката Генри Спигнолы (впоследствии Анджело женился на его сестре). Идея заключалась в организованном изготовлении домашнего самогона на всей территории Маленькой Италии. Объединив большое число домашних предприятий, Джанна фактически стали хозяевами гигантского кустарного производства, фонтанирующего деньгами.

Подконтрольная территория была не такой большой, как хотелось бы братьям. С центром на перекрестке Тейлор-стрит и Холстед-авеню, она тянулась вдоль Тейлор до пересечения с Вест-авеню на западе, Конгресс-авеню на юге и ограничивалась 16-й улицей в том месте, где происходило разделение на север и юг. На карте это напоминало небольшой кусочек, зажатый между челюстями двух других банд, причем верхняя челюсть принадлежала О’Бэниону.

Нижнюю челюсть контролировали Драггэн и банда Лейка. Постепенно зона их влияния достигла Мэдисон на северной стороне и Сисеро-авеню на западе. Кроме челюстей чудовище обладало и глоткой, образованной территорией Вестсайдских О’Доннеллов (банда южных однофамильцев в расчет не бралась). Глотка простиралась от западной части Холстеда до Остина, а затем поворачивала к югу, окружая западное окончание владений Драггэна и Лейка вдоль Рузвельт-Роуд в районе Сисеро. Владение этим куском могло бы открыть Торрио новые возможности, принести беспокойство Капоне, но устроило бы всех.

Из трех братьев О’Доннеллов, заправлявших территорией западной части Чикаго, реальную власть имел только Уильям.

По неизвестным причинам его называли Клондайком. Этот толстый краснолицый брюнет был старше остальных гангстеров, и, когда Клондайк отправился за решетку во второй половине двадцатых годов, банда больше не фигурировала в качестве игрока. Младшему брату Майлсу, в отличие от Уильяма, худощавому и трусливому, просто не хватило пороху занять место главаря, а средний Бернард отошел от дел, найдя хорошую работу. После Клондайка самым энергичным членом ирландской банды оставался Джеймс Дж. Доэрти, который, возможно, продолжил бы дело Уильяма, но его убили в 1926 году.

Примерно в двух с половиной милях к югу от владений Джанна, начиная с 43-й улицы, находилась территория, напоминающая по форме почку. Она простиралась на юго-запад до Кендзи и 63-й улицы, охватывая зону складов, и принадлежала банде Ральфа Шелдона, прикрывающейся старым ирландским спортивным, политическим и общественным клубом Ragen’s Colts.

Клуб был создан под эгидой бейсбольной команды Morgan Athletic Club, но после того, как его члены ограбили группу тренеров, ехавших по железной дороге в Санта-Фе на ежегодный пикник, организация распалась. Чтобы избежать судебного преследования, клуб был реформирован в Спортивное добровольное общество, а вскоре переименован в Ragen’s Colts. Это броское название в скором времени определило фирменное имя банды.

Лидером клуба был Фрэнк Рейджен, политик, использовавший обширные связи, чтобы стать комиссаром окружной полиции, сочетающим суперпатриотизм с расизмом и насилием. В годы Первой мировой войны примерно четверть из двух тысяч членов банды были призваны в армию, и вернувшиеся ветераны стали причиной чикагских расовых беспорядков в июле 1919 года. В результате пятидневного бунта погибло сорок три человека.

Ральф Шелдон, вербующий в Ragen’s Colts ветеранов Первой мировой, создал целый пул отчаянных головорезов, представляющих серьезную угрозу для Торрио, а затем и для Капоне. Внешне Шелдон был худощавым и чахлым молодым человеком. Невзирая на то что сухой закон вступил в силу, когда Ральфу было только восемнадцать лет, он успел стать ветераном преступного мира. Впервые Шелдон попал под суд в возрасте шестнадцати лет по обвинению в грабеже. Ему удалось избежать наказания (хотя двое товарищей были осуждены), побудив судью указать присяжным на совершение судебной ошибки. Самым выдающимся членом банды после Шелдона был Дэниел Стэнтон, немного старше Шелдона (Шелдон родился в 1902 году, Стэнтон в 1896) и намного крепче. Начав работать складским грузчиком еще подростком, Дэниел успел поработать водителем в транспортной компании Checker Cab и был отмечен как доблестный боец 131-го пехотного полка Иллинойса, воевавшего во Франции.

Ирландцы Шелдон и Стэнтон (и другие члены банды) испытывали рефлексивное отвращение к итальянцам, а бордели Торрио сильно возмущали их католическое воспитание. С другой стороны, они прекрасно осознавали ценность политических связей. Не менее убедительным фактором послужило, что у Шелдона и Стэнтона не было собственного пивоваренного производства, поэтому они признали безусловную прибыль от оптовых поставок, предложенных Торрио по цене $35 за баррель (в стоимость входила политическая защита).

К западу от территории Шелдона находились Задворки, принадлежащие Джозефу Салтису, широкоплечему громиле с одутловатым морщинистым лицом, шаркающей походкой, весом в двести фунтов при шести футах роста. Салтис мог стать предметом шуток, если бы не одно «но»: трудно смеяться над человеком, избившим пожилую женщину за отказ продавать пиво в магазине, специализирующемся на продаже безалкогольных прохладительных напитков.

Тем не менее Салтис пользовался уважением окружающих, даже тех, кто смертельно боялся его. Он родился в 1894 году в Венгрии, приехал в Чикаго в одиннадцать лет, к нему намертво прилипло прозвище «Поляк Джо». Он писал фамилию через «о» – «Солтис», но полиция, прокуратура и пресса упорно продолжали называть его Салтисом. Говорят, когда в ордере на арест он подписался «Солтис», полицейский чиновник, оказавшийся бюрократом, обратил на это внимание:

– Вас зовут Салтис, а не Солтис. Разве вы не знаете, как пишется собственное имя?

– Пиши, как хочешь, – устало ответил Полак.

Торрио приложил не много усилий, чтобы заинтересовать Джозефа.

Со временем он открыл три пивоварни, причем одной владел напрямую. В самом начале действия сухого закона Салтис пытался заниматься поставками пива из Ваусау, штат Висконсин, но это оказалось неудобно: слишком далеко и рискованно, а к юго-западу от Задворок 200 000 славян изнывали от жажды.

Торрио оказывал Салтису и силовые услуги, поскольку его свирепости хватало лишь на пожилых леди, торгующих пивом. С другой стороны, в число компаньонов Салтиса входил Фрэнк МакЭрлайн. По словам одного репортера, Фрэнк производил впечатление рубахи-парня, ростом 5 футов 8 дюймов, весом 190 фунтов, голубоглазый, всегда со свежей розой в нагрудном кармане. Цвет лица МакЭрлайна всегда был холерически-красного оттенка, а когда он напивался (что случалось с завидным постоянством), взгляд стекленел, и даже друзья старались находиться поближе к дверям. В исследованиях, посвященных изучению преступности в Иллинойсе, МакЭрлайна называли «самым жестоким боевиком, когда-либо спускавшим курок на территории Чикаго». В 1922 году, когда МакЭрлайну грозил очередной тюремный срок, его друг, Джордж Карл, обратился за помощью к Торрио. Торрио дал Карлу $12 000, необходимых для улаживания дела, после чего МакЭрлайн решил связаться с Салтисом.

Существовало еще несколько небольших банд, действовавших в масштабах своих районов, которые были рады гарантированным поставкам и мощной защите.

Среди них стоит особо отметить банды Клода Мэддокса и Мартина Гилфойла, действовавшие к северу и западу от реки, которые обрели важность на более позднем этапе войны Капоне с преемниками О’Бэниона.

К началу 1923 года Торрио достиг взаимопонимания почти со всеми бандами. О’Доннеллов Сауз-Сайда как будто больше не существовало. До 1920 года братья, во главе со старшим Эдвардом Дж. О’Доннеллом, по кличке Спайк, занимались грабежами на южной стороне, ниже 63-й улицы. Спайк, выигравший два суда по делу об убийстве шести человек, попался на вооруженном ограблении банка Stock Yards Bank and Trust на $12 000, которое пытался совершить средь бела дня.

Во время принятия сухого закона Спайк отбывал наказание в тюрьме города Джолиет. Остальные братья – Уолтер, Томас и Стивен – вышли из дела по собственному желанию. Они просиживали штаны в Four Deuces и радовались любой случайной работе, которую подбрасывал Торрио. Возможно, Торрио был прав, считая их никчемными, но, по иронии судьбы, благодаря этому план Спайка сработал.