Глава 12

Гипотезы

– Ничего себе у вас рейтинг доверия кислый, – склонилась над смартом Женя.

– «Кислый»?

– Плохой. Даже не жёлтый, оранжевый. Вы бы осторожнее с этим.

– А то что? – спросил Тульин.

– Ну. «Мармара» продаёт ваши данные компаниям – с соответствующей пометкой. Маленькие за этим следить не могут, а у больших попадёте в чёрный список. Перестанут предлагать вам скидки, акции всякие…

– Переживу.

– …перестанут предлагать ваши посты в соцсетях в «пропущенном»…

– Это-то почему?

– У «Мармары» контракт с анаграмом. Вы не знали? Открытая же информация.

Тульин не ответил.

Перед глазами его трое парней в толстовках агрессивно толкали друг друга в плечи. Это очень напоминало начало драки – он бы и сам так решил, если бы не видел недавнего мема про руферов, якобы пытавшихся сталкивать друг друга с крыш. Почему это смешно, он уже упустил. Суть в том, что тут не только машина – тут и на секунду отставший от времени человек не уловил бы иронию.

Но он уловил. Перед ним была не драка, а шутка.

Если бы сейчас с него сорвали капюшон и спросили, откуда он про этот мем узнал, Тульин бы растерялся. Ему казалось, что он бросил читать ленту и заглядывает только на «Мармару», да и то по привычке. В мире не было ничего, о чём стоило бы знать. И всё-таки каким-то образом в его жизнь пробирался новостной монтаж…

Он, наверное, и сам не замечал, как его читает.

Капюшон привычно гудел, вибрировал и холодил затылок, приятно расслабляя. За работой в BARDO легко было впасть в тихий, дымный транс, раствориться в жужжании капюшона и негромкой фоновой музыке, оставив жить лишь тот небольшой участок зрительной коры, что работал.

Не того ли ты хотел?

Смарт валялся на полу – выскользнул, видимо, из руки, когда Тульин нырнул в работу. Женя по-турецки сидела рядом: что бы Гамаева ни говорила о равенстве, подросткам в BARDO многое спускали, а на отлынивание их закрывали глаза.

Рваным, импульсивным движением Тульин схватил смарт, поднёс к глазам, сфокусировался. Между крыльями деревянной птицы на обоях по-прежнему висела иконка анаграма. Он тапнул.

– Читать и писать нельзя, – напомнила Женя. – Сперва снимите капюшон.

– Да нет… – Тульин снова уронил руку. – Не надо.

– Я могу вам зачитать!

– Мало вам залезть в мой аккаунт на «Мармаре»?

Женя немедленно скрестила руки на груди:

– Кто ж виноват, что у вас смарт отпечаток не снимает? Сами за данными не следите.

– Да… я отключил.

В самом деле ведь. Отключил. Не хотел больше ничего подтверждать отпечатками.

Как безалаберно.

– Мудрое, кстати, решение, – неожиданно одобрила Женя, – сейчас многие так делают. Я просто не хочу, чтобы папа залез, а то бы тоже… хотя глупости, конечно. – Она завозилась, полезла в карман джинсов за собственным смартом. – Безопасность важнее.

Трое парней в толстовках перед глазами Тульина продолжали и продолжали друг друга толкать, будто перекидывали мячик. И не надоедает же им. Или видео заело?

Он не нажимал кнопок, никак сознательно не маркировал, что распознал происходящее; это всегда считывалось автоматически. И в последнее время ему всё лучше удавалось разделять серый поток на отдельные сюжеты, ухватывать их даже сознанием. Но редко какие из них длились дольше пары секунд. Многие сцены занимали и вовсе меньше секунды. А эта всё играла и играла.

– Отключить защиту смарта – это безопасность? – не удержался от иронии Тульин.

– А то. Если смарт закрыт по отпечатку, значит, только вы имели к нему доступ. Значит, любая активность с него – ваша активность. Любая подхваченная малварь, шпионская программа, нода пиратской сети? Ваша вина. А если защиты нет, то и залезть мог кто угодно. Очень удобно. – Женя тапала пальцами по своему смарту. – Вы вообще задумывались, как это парадоксально? С приватностью и публичностью. Вроде бы безопасной считается приватность, верно? Личные данные – ценность, их надо оберегать, всё такое. А с другой стороны, залог безопасности – именно в публичности. Если код закрытый, неизвестно, что он делает, так что верить можно только открытому. – Она вдруг совершенно по-детски вздохнула. – Чёрт знает, как с этим правильно поступать и где качать за приватность, а где – за публичность.

И сама же надулась.

За всё это время акне у неё на щеках никуда не делось – кажется, она не лечила его и не пыталась скрыть. Её что, совсем это не смущало? Неужели современные школьники за такое не травят?

Травят ли они за страсть к теориям заговора?

Она действительно чокнутая – или, наоборот, типичный представитель нынешней молодёжи?

У неё на значке герой или злодей?

Неужели ей правда нравится Тульин?

Три парня продолжали друг друга толкать, но непохоже было, что видео заело. Если бы заело, предположил Тульин, он почувствовал бы нечто неестественное, навязчивость и механистичность движений – а этого не было.

Или на самом деле было? Мы часто не видим того, что у нас прямо перед глазами.

– Зря вы так переживаете, – сказал он, не увидев, но скорее почувствовав, что Женя всё ещё напряжённо размышляет о судьбе своего смарта. – Вы же не хакер и не международный преступник. Вряд ли вам стоит сильно волноваться о том, что кто-то использует ваши данные против вас.

Он полулежал на кресле-мешке, нагнув кронштейн с капюшоном пониже, так что Женя сидела совсем рядом.

Она привычно ухватилась за провокационную в своём конформизме реплику:

– Во-первых, откуда вы знаете, преступник я или нет! Проверяли, что ли? А во-вторых, вы как из двадцатого века приехали. Я сама могу и не догадываться, что кто-нибудь сделал меня хакером, международным преступником или мошенником. Угнать для своих тёмных дел технику обывателя – это же святое. И ладно ещё, когда пользуются чужой техникой… – Женя заговорщически пригнулась ближе. – А если телом? Разумом? В мире же много манипуляций. Да чего далеко ходить – взять то же наше BARDO. Вот серьёзно, вы же не думаете, что мы здесь в самом деле распознаём данные с видеокамер?

На мгновение Тульину показалось, что три парня в толстовках перестали толкаться и синхронно обернулись в кадр.

– Да, я помню, вы об этом уже говорили… «чем на самом деле занимается BARDO», что-то в таком духе, да?

– Говорила. А вы не поддержали беседу.

Тульин развёл руками, едва не задев Женю. Она сочла его молчание приглашением к дальнейшей беседе.

Как обычно.

– Ну серьёзно. Кто в наши дни станет распознавать видео человеческими мозгами? Для всего этого давно уже есть софт.

– Он хуже людей.

– Настолько, чтобы платить нам всем зарплаты, сравнимые с репетиторскими? Это копейки, конечно, но всё равно. Пф-ф-ф.

Три парня в толстовках вернулись к своему занятию, но что-то в них будто бы изменилось.

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– Только не говорите, что никогда об этом не думали. Что вся эта история с распознаванием видео – только предлог, а на самом деле нас используют с совершенно иными целями.

Мы часто не видим того, что у нас прямо перед глазами.

Четверорукие, насекомоподобные, парни теребили друг друга за плечи в странном движении, похожем на танец, и это никак не могло быть настоящей видеозаписью.

Тульин сел. Капюшон никак не крепился к голове – чтобы оборвать связь, достаточно было просто выпрямиться.

В полумраке актового зала, туповатые на вид, вялые и ленивые сидели остальные работники ID BARDO, и лишь один потрёпанного вида мужчина в углу шёл по беговой дорожке. Даже если бы слова их не скрадывала успокаивающая музыка, вряд ли Женю бы кто-нибудь ещё услышал.

Второе зрение отключилось мгновенно. Тульина всегда изумляло, что полупрозрачные видения, похожие на дым от сигарет, часто являлись дома или в такси, но когда он снимал капюшон, в глазах даже не темнело.

Впрочем, в такси он давно уже не ездил.

– Вы это серьёзно? Про BARDO?

– Абсолютно. Пусть даже вы правы – пусть все машинные алгоритмы, способные распознавать выражения лиц, язык тела и прочие социальные сигналы, работают в сто раз хуже людей. Ну так дешевле они в сто тысяч! Всё это предприятие очевидно невыгодно! – Она откинулась, опираясь на руки, и уставилась в потолок. – Да, меня Сунага тоже инструктировал. Что это, мол, экспериментальное всё, а они ищут способы найти людям хоть какое-то полезное применение в машинном мире будущего. Ну да, щас! Какой кретин будет сегодня инвестировать в людей?

– Может, администрация BARDO считает иначе. Может, они в нас верят.

– Ага, конечно, – закатила глаза Женя. – А скандальные новости в СМИ печатают, потому что у колумнистов правда необычное мнение, а не потому что хейт читателей в адрес откровенной чуши приносит больше кликов – а значит, и больше денег. Кому из нас шестнадцать, мне или вам?

Тульину стало не по себе. Он снова невольно увидел себя в зеркальном шкафу – как ни садись, вечно этот шкаф глаза мозолил, – и тут же отвернулся.

– И есть же ещё и человеческий фактор, – продолжила Женя. – Ну, как в покере. По меркам других компаний BARDO совсем не пытается прикрыться от людей, которые захотят с нашей помощью кого-нибудь найти. Ну, как будто мы сыщики. Да, конечно, нам дали инструкцию не отвечать на такие просьбы – но это только на словах, а на деле… наши имена вообще на сайте есть! Зачем вешать имена сотрудников на сайт, если только не хочешь, чтобы на них кто-нибудь вышел? А? Психология! – Женя гордо воздела палец. – И из этого я делаю очевидный вывод: вся история с распознаванием видео – прикрытие для отвода глаз. Потому и зацепки оставлены. Чтоб если накрыли, то докапывались до легенды. А настоящее занятие BARDO осталось в тайне.

– И какое же занятие у BARDO настоящее? – странным голосом спросит Тульин.

Женя смутилась:

– Об этом у меня есть только гипотезы.

А может, она эти прыщи каждый день поливает лосьонами – а всё без толку.

Может, и взъерошенной вечно ходит потому лишь, что некому её расчесать. Тульин ведь ничего не знал о Жениной семье.

Современные подростки такие самостоятельные, что в них часто мелькает что-то сиротское.

– Вот, например, такая гипотеза, – продолжала щебетать Женя. – На самом деле нас уже используют для полицейского сыска – поэтому и не разрешают брать дополнительные заказы со стороны. Нам говорили, что мы анализируем анонимные данные. А если нет? Если наши реакции позволяют собирать данные личные? Что, если, распознавая людей, мы помогаем отслеживать, кто куда ходил и что делал, выстраивать маршруты следования и выделять деятельность конкретных людей? Или, например, групп? Вдруг мы помогаем кому-то установить… ну скажем… чем занимались в июне люди с синдромом Аспергера в Кировском районе города Санкт-Петербурга!

Женя слегка раскраснелась и смотрела торжествующе.

– При всём уважении к вашим современным взглядам, – подавил смешок Тульин, – это звучит не так страшно, как вам, видимо, кажется. Данные открытые. Их анализом занимаемся не только мы.

– Это если мы помогаем полиции! Или хотя бы рекламщикам! А мы разве знаем, на кого вообще работаем?

– Директора BARDO зовут Юлия Николаевна Гамаева.

– Да, и я пыталась её прогуглить – она какая-то мутная. Ни родителей, ни диплома о высшем образовании, работа в каких-то некоммерческих организациях… зуб даю, не та, за кого себя выдаёт. – Женя придвинулась совсем близко. – А представьте, что вы, например, помогли каким-нибудь бандитам отследить должника. Или сталкеру – жертву, которую он преследует. Это очень даже вероятно, ведь если нас используют вслепую, то вряд ли эти данные передают полиции. Полицию бы скрывать не стали.

«Вслепую», – мысленно хмыкнул Тульин.

– Если вы узнаете, что из-за вас какой-нибудь хмырь выловил и изнасиловал жертву, вы сможете спать спокойно? Что коллектор переломал должнику ноги? Даже если вы не специально так сделали – всё равно могли поинтересоваться, чем именно тут занимаетесь, а не поинтересовались! Если выяснится, что мы помогали каким-нибудь говнюкам, вы всё равно будете спать спокойно? С чистой совестью?

– Любое действие порочно, – ответил Тульин. – Ведь на самом деле мы не управляем этим миром – у чего угодно могут быть дурные последствия. Даже у самых благих и продуманных поступков. Хоть бы и по случайности. Поэтому, если хочешь сохранить совесть чистой, лучше не делать вообще ничего. С точки зрения спасения души бездействие всегда лучше действия, потому что, даже если бездействие приведёт к трагедии, оно хотя бы не пятнает твои руки. Ты хотя бы не участвовал в этом активно. А раз я вообще хоть что-то в жизни делаю – дышу, говорю, – значит, я уже мог оступиться. Кто вышел из комнаты, тот совершил ошибку.

Женя посмотрела на него исподлобья.

– Вечно вы надо мной стебётесь.

– Я? Стебусь? – изумился Тульин.

– Ну да. Я вам о серьёзном, а у вас опять какая-то философия. Как тогда с отчаянием.

Философия тоже бывает серьёзной, хотел ответить Тульин. И отчаяние.

Хотел ответить, но не стал – ведь тогда пришлось бы, наверное, объясняться, почему его так прорвало. А Женя, к счастью, на таких мелочах не застревала: закатив глаза и фыркнув, она выдохнула и продолжила:

– На самом деле я в эту гипотезу не верю – ну, в смысле, что мы здесь ищем людей для каких-нибудь сталкеров или мафии, – она жестом предложила им встать и размяться; Тульин кое-как вскарабкался на ватные ноги. – Потому что психологическая логика тогда не работает – ну, про которую я раньше говорила. Если анализ данных – это прикрытие, то на самом деле цель BARDO должна быть вообще другая.

Тульин споткнулся и едва не грохнулся об пол. Ноги в самом деле затекли.

Женя инстинктивно его подхватила – попыталась. Руки у неё были совсем слабые; слабее, чем полагается шестнадцатилетнему подростку, даже девочке.

Девочка явно сутками напролёт сидит в интернете, варит в голове всяческие гипотезы об устройстве мира и даже не пишет об этом в блог.

А ведь она же ещё и веганка. Они ни разу об этом не говорили, но достаточно обедов просидели за одним столиком, чтобы Тульин заметил.

Он потёр висок.

Убедившись, что собеседник жив и способен слушать, Женя вернулась к важному:

– Что, если эти данные в нас не вливают, а наоборот? Если с нас собирают какую-то информацию?

– Например?

– Не знаю, – вздохнула она. – Какую угодно. В этом я, если честно, не разбираюсь…

– Да ну? – поднял брови Тульин. – Вы – и в чём-то не разбираетесь?

Женя фыркнула.

– Вы такой ироничный, небось и блог ведёте.

Тульин понятия не имел, какая связь между иронией и блогами, и решил, что спрашивать – значит выдать в себе совсем уж старика. Наверное, это была какая-нибудь цитата.

– А данные собирать могут любые, – как обычно, немедленно забыла обиду Женя. – Не знаю. Биометрию. Я, например, заметила, что видео смонтированы – вы заметили? Это не всегда просто записи с камер, там есть всякие штуковины – графика или я не знаю, я не присмотрелась, но то, чего точно не было в реальности…

Трое в толстовках продолжали стоять и молча смотреть в камеру. Они больше не толкались. У каждого из них были четыре руки.

Тульин кивнул.

– Чёрт его знает, как и зачем это делают. Может, на самом деле цель – собрать наши реакции на какие-нибудь специфические раздражители. А дальше… ну вот представьте. Кто-то выкупает ваши данные с «Мармары». Это, получается, содержательная часть вас – всё, что есть у вас в голове, вкусы, интересы, воспоминания. Потом к этому прибавляет биометрию: ну там частоту пульса, дыхание, как расширяются зрачки, как именно мозг реагирует на те или иные сигналы… и вуаля – ваша копия готова! Не полная, конечно, но такой как бы информационный клон. По биометрии можно понять, например, эмоциональную модель человека… наверняка можно…

– Но нам же вживляли эти штуки только куда-то там… в зрительный отдел мозга, – напомнил Тульин.

– А вы откуда знаете, что нам куда вживляли? Вообще-то от нас не скрывали, что наши реакции собирают. Значит, не только в зрительный.

Тульину никогда не приходило в голову это противоречие.

– Но зачем? В смысле – зачем собирать биометрию?

– А вы подумайте. Копия вас – только без тела, так что не стареет и не умирает. Вряд ли совсем полноценная, в это я не верю… но всё-таки более-менее похожая. И нет, я не про цифровое бессмертие! Это как раз ерунда, копия всё-таки далека от оригинала. Полностью она вас заменить не может. Но… а вот если бы вы внезапно умерли или сошли с ума, как думаете, ваши родственники купили бы такого бота? Очень похожего? Ну хотя бы на память, в знак уважения и всё такое? Как такой красивый способ сохранить от вас всё, что можно сохранить?

Тульин не стал отвечать.

– А третья гипотеза – самая интересная. Потому что наименее пассивная.

Они вышли в рекреацию и теперь бродили взад-вперёд между кулером и старомодным раздатчиком снэков. Размять ноги было хорошо.

– Мы с вами, – бесстыже приписала Тульину свои рассуждения Женя, – всё думаем о данных. То есть о том, что от нас пытаются получить некую информацию. А что, если всё вообще наоборот? Если цель не в том, чтобы что-то узнать, а в том, чтобы добиться от нас каких-нибудь действий? Что, если нам пытаются что-то внушить? На что-то запрограммировать?

– Угу, – хмыкнул Тульин, – двадцать пятым кадром.

– Чем?

– Выражение такое… давно, ещё до смартов и даже до компьютеров, люди верили, что… а, не важно.

Женя просунула пальцы в жалюзи, и рекреацию рассекла солнечная сабля. Девочка и сама поморщилась.

– Я так понимаю, это была выдумка? Ну, с двадцать пятым кадром? Но это же не важно и вообще не аргумент. Если когда-то подобное не работало, кто сказал, что не сработает сейчас? В попытках полететь люди сперва привязывали к рукам ветки и пытались быстро махать, а потом придумали альтернативу. Вы вдумайтесь – через ваш мозг регулярно протекает вон сколько информации… уйма. Ещё и каким-то странным способом, не прямо, а скрытно как-то, вы же не совсем на неё смотрите. Это же не может вас не менять! Но вот как? Вы ведь и сами не заметите, а…

– Хватит, – сказал Тульин.

– А?

Хватит.

– Вы строите замысловатые теории, но ещё немного в таком духе – и я начну подозревать, что вы правда в них верите. А ничто так не портит красивую конспирологию, как конспиролог без чувства юмора.

– Это не теории. Это гипотезы, – с достоинством ответила Женя.

– Давайте лучше в покер, а? Раз уж всё равно отвлеклись.

Женя посмотрела на него очень внимательно, с птичьим каким-то любопытством; полоска жалюзи сухо щёлкнула по пальцам. Медленно кивнула.

– Кстати, а где вы научились так играть?

Вопрос почему-то показался Тульину очень странным. Он открыл было рот —

– но его прервали.

В рекреацию вошёл человек, которого Тульин никогда прежде не видел в BARDO. Он был средних лет, рус и небрит. Особенно же сильно бросалась в глаза его усталость: подобные мешки под глазами бывают только после долгих недель не то разъездов, не то внезапных телефонных звонков.

Либо менеджер, выпускающий ответственный проект, либо человек с бедой.

– Как вы сюда… – хмуро начал Тульин, но незнакомец даже не повернул к нему лицо.

– Змееносец! – кинулся он вместо этого к Жене. – Это же вы – Змееносец? Я вам писал…

Женя покраснела до кончиков ушей. Увидев в этом подтверждение, что он не ошибся, мужчина немного сбавил пыл:

– Я вам писал. Да, я помню, что вы ответили! Но не мог рассказать все детали. Не имею права, по крайней мере в мессенджере… дайте я изложу вам устно – уверен, тогда вы поймёте…

– Не поймёт. А вот я – пойму. Так что лучше изложите мне, – произнёс у него из-за спины голос, не лишённый ироничных ноток. Это, разумеется, была Гамаева.

Она любит приходить, когда её не ждали.

Мужчина обернулся – и по каким-то признакам, которых сам Тульин никогда бы не сумел уловить, безошибочно узнал в Гамаевой начальника. Протянул ей ладонь (Жене не протягивал). Гамаева бесстрастно пожала руку и перевела взгляд.

И Тульин догадался, что шла она за ним.