7 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

У меня хорошая новость! Знаете, какая? Я попрежнему могу называть вас Аделиной.

Спасибо за поздравление с днем рождения. Нет, я его не отмечал. С какой стати – дата не круглая! Внуки позвонили, да получил несколько открыток, вот и все. Пара-тройка совершенно восхитительных – с аккуратной, по линейке, карандашной разметкой, чтобы строчки не разъехались, затем старательно стертой ластиком, и с редкими, но дивными орфографическими ошибками. Я растаял.

Свой день рождения, выпавший на воскресенье, я провел со старшим сыном Никола, обладателем такого бесценного качества, как спокойный характер. Мы разбирали старую деревянную террасу. Да, я бестрепетно включал дрель в воскресенье потому, что дом ближайшего соседа расположен более чем в пятистах метрах от моего, и потому, что наши религиозные убеждения не запрещают нам трудиться в этот день. Под досками пола мы обнаружили массу вещей, потерянных за тридцать пять лет (почти столько, сколько сейчас Никола): монеты, это само собой, ручки, расчески, сережки, карандаши, но в основном всевозможные мелочи из наборов для игр – пешки всех видов и расцветок, детали конструктора, шарики, игральные карты, пластмассовые ножики из кукольного сервиза и так далее. Время от времени Никола говорил: «Смотри, пап, а я эту штуку помню» – и показывал мне ручку от магнитной доски для рисования. Я тоже ее вспомнил. В полдень мы перекусили на кухне колбасой и выпили бутылку бордо. В общем, день рождения прошел хорошо.

Осталось только заново отстроить террасу, чем я в будущем потихоньку и займусь.

Вопрос «Кто вы?» я собирался задать вам в следующем письме, но вы меня опередили. И правильно сделали. Давно пора навести ясность.

Аделина, я вот что сейчас понял: мы с вами – не главные действующие лица своей собственной истории. Нам достались вторые роли. Герои пьесы – не нам чета. Романтики, безумцы, одержимые страстью. Они оказались способны на сумасшедшую любовь. Они бросили в ее топку свои жизни, зачем-то расстались, но спустя двадцать семь встретились и начали все сначала. Они сумели прибиться – она ко мне, он к вам, – но при первой возможности бросили нас и исчезли, даже не задумываясь о том, насколько это жестоко. Они повели себя неразумно, но герои никогда не бывают разумными. Травяные чаи, радиовикторина в 12:45 и шанс выиграть 1000 евро, тиканье часов в опустевшем после отъезда детей доме – все это не для них. Им подавай огонь и безрассудство. Мы попались им на пути, они зацепились за нас взглядом и некоторое время – несколько лет – смотрели на нас, чтобы вскоре отвернуться. Мы для них – не более чем зрители.

Теперь мы зализываем раны. Правда, мне всегда нравилось что-нибудь исправлять: сломанные игрушки, плохо написанные страницы, давшую трещину дружбу. Вы у себя в кабинете консультанта тоже чинили пациентам тело и душу. Может, вам пора обратить свои таланты целительницы на себя? Вы спрашиваете, что еще я хотел бы узнать. Какие еще клубки вы готовы ради меня распутать? Честно говоря, их осталось не так много. Основное мне уже известно. Терпеть не могу, когда в романе автор, начиная с последней трети, принимается объяснять читателю, почему его персонажи поступили так-то и так-то. У меня сразу возникает ощущение, что прозвенел звонок с перемены и учитель хлопает в ладоши, зазывая учеников назад, в класс, чтобы написать на доске, в какие игры мы только что играли. Кому это интересно?

Но все-таки:

Как долго вы были замужем за этим человеком? Вы жили с ним в Ле-Клуатре? С вашей матерью или?.. Почему в письме от 4 марта, понедельник, вы вместо «потому что» употребили слово «почему»? Цитирую: «Я принялась наводить красоту. Это для меня серьезное испытание, почему я считаю себя уродиной, хотя кое-кто из мужчин и даже женщин старательно уверяет меня в обратном».

Это итальянизм, речевая ошибка (единственная), которую допускала Вера. Читая эту фразу, я испытал шок – мне показалось, что я слышу Верин голос, произносящий с восхитительным акцентом:

«Я вернулась, почему мне тебя слишком не хватает». Сами решайте, отвечать или нет, а если да, то как. Возможно, в этих сорока семи письмах были строки, содержание которых мне следует знать? Теперь, когда письма сожжены, они хранятся только в вашей памяти.

Обнимаю вас,

Пьер-Мари

(83 кг – это на 23 кило меньше, чем вешу я, так что вы меня не впечатлили.)

9 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Вчера получила ваше письмо, как ребенок получает конфетку. Положила ее на язык и, гуляя, катала во рту целый день.

Ее вкус менялся со сладкого на горьковатый, словно сообразуясь с капризами погоды. Я шагала через сосновую рощу, где сейчас пышно цветет дрок, через поросшие травой дюны вдоль Большого пляжа, через все западное побережье острова, и меня сопровождали ваши слова. Я смотрела, как детишки запускают воздушных змеев, присутствовала при гонках на парусных велосипедах и представляла себе, как вы разбираете террасу. Наверное, вы правы. Чтобы стать героями романа, нам с вами не хватает пыла. Сумасшедшинки не хватает. Вы со своей дрелью, я со своим ржавым великом. Вы – археолог-любитель, счастливый открыватель пластмассовых сокровищ. Я – одинокая женщина, отягощенная грузом сожалений и бесцельно бродящая среди толпы беззаботных туристов. Нам явно не хватает блеска! При этом мне, Пьер-Мари, мы с вами нравимся больше! И тот день, когда нам с вами придется проститься, станет для меня днем печали.

Сколько нам еще осталось? Как долго мы еще сможем делиться друг с другом тем, что нас объединяет?

Тон вашего письма настроил меня на меланхолический лад – такое впечатление, что мы с вами приблизились к концу путешествия. На самом деле меня смущает ваша кротость. Вы не сердитесь ни на меня, ни на кого-либо еще. Мне кажется, что вы неважно себя чувствуете, и мне совестно снова баламутить воду, поднимая со дна тину, в которую нас погрузили Венсан с Верой.

Поэтому я с самого утра раздумываю, что бы такое вам написать. Что-нибудь героическое, яркое! Очень хочется вас поразить, воодушевить! Но тогда мне опять придется выдумывать, а хоть вы и предпочитаете вымысел реальности, я ведь уже дала вам обещание больше не лгать.

С Венсаном мы познакомились в 2003 году. Обстоятельства нашей встречи вы уже знаете: я между делом описывала вам Венсана под видом высокорослого (1 м 95 см) Ромена, которого не существует на свете. В моей жизни никогда не было никаких банкиров, но все остальное – чистая правда. Венсан был (да и остается) братом моей подруги, с которой я общалась, когда жила с матерью в Ле-Клуатре. Кошмарная вечеринка, в результате которой я оказалась в детской кроватке, посреди плюшевых Микки-Маусов, протекала точно так, как я вам рассказывала. С теми же последствиями. Это мои подлинные воспоминания, только им уже десять лет.

О чем я рассказать не успела, так это о том, что после похода в театр и ужина у меня дома Венсан по-настоящему вошел в мою жизнь.

Он был хорошим человеком. Умел слушать другого. Пытался понять, что за женщина сидит напротив него.

Напротив него сидела 33-летняя женщина. Высокая брюнетка, бывшая толстуха, ставшая спортсменкой; бывшая жертва депрессии, решившая после девяти лет затворничества в Ле-Клуатре начать новую жизнь.

Ему было 46. Он работал в архитектурной мастерской в Париже. Я второй раз в жизни рассталась с матерью и переехала к нему, в Девятый округ. За все совместно прожитые годы мы ссорились по единственному поводу. Я хотела ребенка, он – нет. Дни рождения мелькали один за другим, но я еще верила, что сумею обратить его в свою веру – пока не поздно. Мне исполнилось 36, потом 37, потом 38 лет. Но моя утроба оставалась пустой, если не считать далекого и с каждым годом бледнеющего призрака Филимона.

В начале 2008 года, когда мое желание стать матерью обрело характер навязчивой идеи, мастерская Венсана выиграла конкурс на строительство крупного объекта в Марселе. Пьер-Мари, видели бы вы, с каким энтузиазмом он взялся за работу! Он объяснил мне, что огромная ответственность требует, чтобы половину времени он проводил в тысяче километров от дома. Я бы назвала это бегством.

Насколько я поняла из писем Веры, они встретились в конце того лета. Не знаю, случайно или нет, но это совершенно не важно. В жизни нет ничего случайного. Просто бывают разные обстоятельства – благоприятные и не очень.

2009 год выдался для меня кошмарным. Венсан подолгу оставался в Марселе, не приезжал даже на выходные. Я догадалась, что он мне изменяет. Вы, Пьер-Мари, в своем ослеплении избежали хотя бы этого – унизительного превращения в шпионку. Я через это прошла. Я выслеживала и вынюхивала, как отвратительный зверек, который залезает в чужие норы и питается чужими нечистотами. Так продолжалось до того дня, когда я украла у Венсана ключи от квартиры, которую он снимал в Марселе. Я точно знала, что дела задерживают его в Париже, и прыгнула в поезд.

Вернулась я в тот же вечер – с пачкой писем. Приехала домой, положила ключи на старое место, в карман куртки, и встала перед зеркалом в нашей спальне, растрепанная и словно оглушенная.

На меня смотрела постаревшая, обезображенная ревностью, толстая и мрачная женщина. Пока Венсан не застал меня в этом состоянии, я покидала в сумку кое-какую одежду, туда же бросила письма, нацарапала записку, села в машину и уехала в единственное место, способное послужить мне убежищем, – в Ле-Клуатр. Спрятаться под мамину юбку. В очередной раз.

Я добралась до нее в час ночи. Как в 1994 году, мама приняла меня, не задав ни единого вопроса. Накинула халат, растопила камин, налила мне рюмку шнапса. Потом вторую, потом третью… Включила музыку и оставила меня рыдать на диване. Говорить я не могла. С трудом поднялась, достала из сумки письма, бросила их на журнальный стол и рухнула в постель.

На следующее утро писем на столе не было.

Я спросила мать, куда она их дела, но она вместо ответа просто указала на кучку пепла в камине. По части любовных огорчений моя мать – дока. Хлебнув в свое время всякого, она жила с убеждением, что не для того родила меня на свет, чтобы позволить кому-нибудь загонять мне иголки под ногти.

Пьер-Мари, простите меня! У меня отвратительное впечатление, что, вываливая на вас все эти подробности, я подвергаю вас пытке. Наверное, мне следовало бы помолчать, предоставив вам заниматься своей террасой, участвовать в радиовикторине и проводить время с вашим спокойным сыном и шлындрой котом. Единственная причина, по которой я продолжаю с вами откровенничать, заключается в том, что я хочу вас удержать. Как мне ни совестно!

Да, я обещала вам, что расскажу всю правду, но вот вопрос: какую цену вы готовы заплатить, чтобы ее услышать? На сколько, по-вашему, тянет одинокая 43-летняя женщина, окончательно распростившаяся с мечтой о материнстве, забившаяся на остров Олерон в надежде обрести убежище и избежать участи своей матери? В конце концов, с какой стати все это должно вас интересовать?

Я жутко расстроилась из-за вашего вопроса по поводу ошибки с употреблением «почему» и «потому что». Представляю, как дрогнуло ваше сердце, когда вы наткнулись на нее в одном из моих писем! Какие безумные идеи зародились в тот миг в вашем мозгу! Но, Пьер-Мари, это была всего лишь ошибка. Просто оговорка. Или, если признать, что ничего случайного в жизни не бывает, мое подсознательное побуждение повторить за Верой фразу, прочитанную в ее письме? Как вы понимаете, моя мать не сожгла письма – иначе как бы я вам их переслала? Многие тайны открылись мне только после ее смерти. Мне понадобилось потерять ее, чтобы узнать о вашем существовании и прочитать ваши книги. Она ушла, чтобы я хоть на краткий миг почувствовала в вас своего друга.

Можно мне еще немножечко побыть в этом качестве?

Посылаю вам горстку олеронской соли. Ее обычно собирают по берегам болот, а также вокруг век – в некоторые вечера, когда закат окрашивает мир в невыносимо мягкие тона.

Берегите пальцы! – С молотком шутки плохи. Пишите.

Ваша Аделина