36
Я не верю в судьбу.
Однако иногда в жизни присутствует некая неотвратимость, когда человеку сложно изменить ход событий.
Все началось здесь, в шахте. И в этот раз, похоже, должно было в ней и закончиться.
Не так, как я себе представлял. Не так, как я планировал. Впрочем, с планами всегда так. Они никогда не срабатывают в точности как ты задумал. А мой, похоже, не сработал вообще.
Все то время, пока мы ехали в «Рейндж Ровере», Хёрст так и не произнес ни слова. Однако я видел дикое выражение его глаз, видел, как он открывал и закрывал рот, словно пытаясь переварить то, что только что узнал. Пытаясь понять, как Мэри могла предать его. Солгать ему.
Я ожидал злости. Но он был просто сломлен. Он весь словно сжался. Я ошибался в его отношении. Думал, что Мэри была для него просто еще одним трофеем, вроде дома и машины. Однако Хёрст любил ее. Всегда. И, несмотря ни на что, по-прежнему хотел ее спасти.
У обочины я заметил небрежно припаркованную желтую «Мини». Ни Глории, ни ее машины видно не было, и я не знал, что чувствовать по этому поводу: беспокойство или облегчение.
Мы оба вышли из машины.
– Где она? – спросил Хёрст.
– Я не знаю. – Поводив по забору лучом фонаря, я нашел дыру, через которую протиснулся в прошлый раз. – Идем.
Я проскользнул в эту дыру, и Хёрст последовал за мной. Я услышал, как он выругался. За прошедшие годы потолстел не только его кошелек.
– Как раз вовремя.
Я вздрогнул. Из тени у забора возникла Глория. В этот раз она была одета в темное пальто, а не в свои обычные пастельные тона. Сообразно случаю.
Я огляделся.
– Где Мэри?
– В багажнике моей машины.
– Ах ты, сука, – сказал Хёрст.
Глория повернулась к нему.
– Стивен Хёрст, полагаю? На самом деле я шучу. Она скрылась вон за тем холмом примерно двадцать минут назад.
Я поспешил вмешаться:
– Глория, твои деньги – у Мэри. Больше тридцати штук. Более семисот пятидесяти. Нам нужно лишь добраться до нее.
Глория взглянула на Хёрста.
– А что с ним?
– А что с ним?
– Ты сказал, что деньги у Мэри, его жены.
– Да.
– Так какая от него польза?
– Глория…
– Именно.
Она двигалась так быстро, что я едва успел заметить ствол. Я лишь услышал хлопок, и вот Хёрст уже корчился на земле, крича и сжимая свою ногу. Темно-красная кровь фонтаном – в прямом смысле этого слова – хлестала из раны. Я опустился рядом с ним на колени и схватил его за руки.
– Господи Иисусе!
Я огляделся. Дорога за забором была пустынной. Никого. Даже если по ней проедет машина, свет ее фар не сможет высветить нас здесь, в тени.
– Бедренная артерия, – сказала Глория, опуская пистолет с большим глушителем. – Даже если я передавлю ее, он истечет кровью примерно за пятнадцать-двадцать минут.
Взгляд Хёрста встретился с моим. Глория схватила меня за руку и потянула вверх.
– Ты теряешь время. Иди и принеси мои гребаные деньги.
– Но как же…
Она прижала палец к моим губам.
– Тик-так.
Я ринулся вверх по холму, размахивая фонарем. Впрочем, он мне не был особо нужен. Меня вели инстинкт и страх. Трость я не взял, потому, взбираясь по скользким каменистым склонам и спускаясь с них, я все время спотыкался и хромал. Моя травмированная нога практически без остановки ныла. Ей вторили ребра. Однако часть меня ощущала какую-то отстраненность, словно я летел сам у себя над головой и смотрел, как высокий худощавый человек с одышкой курильщика и растрепанными черными волосами, шатаясь, бредет по сельской местности подобно пьяному бомжу.
Мне хотелось смеяться над абсурдностью происходящего, смеяться до боли в животе. Оно казалось мне каким-то мрачным, ужасным сном. Однако в глубине души я понимал, что все это происходит реально. Кошмар наяву, который начался двадцать пять лет назад.
И который закончится сегодня ночью.
У подножия холма я увидел ее. Скрестив ноги, она сидела у входа. Рядом с ней горела походная лампа, а у ее ног лежал рюкзак. Чтобы не замерзнуть, Мэри завязала голову платком и натянула капюшон. Она наклонилась, и на мгновение я подумал, что она молится. Однако в следующую секунду Мэри выпрямилась, и я увидел, что она просто зажигала сигарету.
Выключив фонарь, я смотрел на нее. Но я видел совсем не ее. Я видел пятнадцатилетнюю девчонку. Красивую, умную и… холодную. Я вдруг подумал о том, как я мог не замечать этого раньше. Впрочем, хорошенькое личико ослепляет, не давая увидеть многих недостатков. Особенно когда тебе пятнадцать и в твоем теле играют гормоны. Тебе все равно, что скрывается внутри, даже если там лишь темнота и гнилое нутро.
Я сделал шаг вперед.
– Мэри?
Она даже не обернулась.
– Я знала, что это будешь ты. Всегда ты. Ты с самого детства был занозой у меня в боку. Ты – как колючка.
– Ну, у меня даже фамилия созвучна терну.
– Уходи, Джо.
– Ладно. Если ты пойдешь со мной.
– Хорошая попытка.
– Тогда попробуем по-другому: если ты не пойдешь со мной, одна сумасшедшая леди убьет твоего мужа.
– Даже если бы я хоть на секунду тебе поверила – что мне с того? Когда я с этим покончу, мы с Джереми уедем подальше от Хёрста и от этой вонючей дыры. Навсегда.
– Ты должна знать, что это безумие.
– Это мой единственный шанс.
– Клиника в Америке была твоим единственным шансом. Ты хоть когда-то всерьез думала о том, чтобы туда поехать? Или все это было лишь уловкой, чтобы получить деньги?
Услышав это, она наконец повернулась ко мне. В свете лампы ее лицо выглядело пугающе худым и до ужаса спокойным.
– Знаешь, в скольких случаях из ста наступает ремиссия? В тридцати. Всего в тридцати процентах случаев.
– Я делал ставки и похуже.
– И выигрывал?
Я ничего ей не ответил.
– Так и думала, что нет. А я не хочу рисковать. Я не хочу умирать.
– Мы все умрем.
– Тебе легко говорить, ведь сам-то ты не стоишь на пороге смерти. – Она выпустила облачко сигаретного дыма. – Ты хоть представляешь, каково это? Закрывать каждый вечер глаза с мыслью о том, что ты, возможно, делаешь это в последний раз? И иногда желать, чтобы он был последним, потому что ты устал от страха и боли? Или, наоборот, сражаться со сном, потому что тебя приводит в ужас мысль о том, что ты можешь провалиться в темноту?
Ее глаза встретились с моими, и свет лампы придал им безумный блеск.
– Ты когда-нибудь задумывался о смерти? По-настоящему? Ни чувств, ни звуков, ни прикосновений. Небытие. Вечное.
Нет, подумал я. Потому что мы все стараемся этого не делать. В этом и заключается суть жизни. Мы все время стараемся чем-то себя занять, чтобы не смотреть в бездну. Ведь ее вид свел бы нас с ума.
– Ни один из нас не знает, сколько нам осталось.
– Я еще к этому не готова.
– Это от тебя не зависит. Выбирать нам не дано.
– Но если бы ты мог? Что бы ты сделал?
– Не это.
– Говори за себя. – Она посмотрела в сторону тоннеля. – Мы оба знаем, что там, внизу.
– Кости. – Я старался, чтобы мой голос был ровным. – Вот что. Кости давно умерших людей, у которых не было ни лекарств, ни химиотерапии, ни обезболивающих. И которые все еще верили и в Бога, и в дьявола, и в чудеса. Но теперь мы знаем, что это иллюзорно.
– Не смей, на хрен, говорить со мной как с маленькой, Джо. Ты был там. Мы все были.
– Мэри, ты больна. Ты не можешь мыслить ясно. Прошу тебя. Там, внизу, нет ничего, что может тебе помочь. Ничего. Поверь мне.
– Хорошо. – Потушив сигарету, она полезла в рюкзак и достала оттуда бутылку водки и пачку снотворного. – Если ты действительно так считаешь, то позволь мне уйти. Я выпью это, и все закончится. Так я, по крайней мере, сделаю выбор сама.
Я ничего ей не ответил.
Она улыбнулась.
– Ты не можешь, не правда ли? Потому что знаешь. Потому что помнишь, что произошло с твоей сестрой.
– Моя сестра была ранена. Она потерялась. А потом вернулась.
– Откуда?
Я проглотил вставший у меня в горле комок.
– Она не умерла.
Мэри рассмеялась ужасающим надтреснутым смехом, начисто лишенным радости и вообще чего бы то ни было человеческого. Часть меня задается вопросом, а всегда ли она была такой внутри или же что-то изменилось в ней той ночью, когда мы спустились в шахту? Возможно, что-то изменилось во всех нас. Возможно, мы вернулись оттуда не только с чувством вины и сожаления.
– Ты ведь сам в это не веришь.
– Верю.
– Чушь, – она скривила губы. – Она была мертва. Она не могла пережить тот удар. Я это знаю, потому что…
Она оборвала себя на полуслове. Я замер. Каждое мое нервное окончание словно внезапно загудело от вибрации.
– Потому что – что?
– Ничего. Ровным счетом ничего.
Но это была ложь. Это объясняло все. Та ночь вдруг снова встала у меня перед глазами. Энни, лежавшая бесформенной маленькой грудой. Стоявший неподалеку Хёрст. Валявшийся на земле лом. Мэри, вцепившаяся в руку Хёрста. Но Мэри встала рядом с ним позже. До этого она стояла ближе к нам с Энни.
– Это была ты, – сказал я. – Ты ударила ее.
– Я не хотела. Я просто запаниковала. Это была случайность.
– Ты позволила Хёрсту взять вину на себя. Он прикрывал тебя, защищал.
– Он любит меня.
Теперь все внезапно обрело смысл. Почему она осталась. Почему они поженились. Он любил ее. Но у него также была над ней власть. Она не могла уйти от него. Хотя, вероятно, бассейн и складные двери тоже сыграли свою роль.
– Вы действительно собирались тогда бросить нас там, внизу?
– Я пыталась его отговорить.
Но и это было не совсем правдой. Я помнил, как она положила руку ему на плечо. Взгляды, которыми они обменялись. Я думал, она хотела нам помочь. Однако теперь я уже не был в этом уверен. Я больше вообще ни в чем не был уверен.
– А Крис? Я сказал тебе, что встречаюсь с ним в тот вечер. Это ты отправила Хёрста за ним? Все это тоже было твоей идеей?
– Нет. Все было не так. Ты знаешь, каким был Хёрст. Я боялась его.
Я подумал о синяке у нее под глазом. Под правым глазом. А затем вспомнил, как Хёрст наливал мне виски. Правой рукой. От пьедестала, на который я возвел Мэри, откололся еще один кусок.
– Он ведь никогда тебя не бил, правда?
– А это важно?
– Да.
– Хорошо. Нет, не бил. Я поцапалась после школы с Энджи Гордон.
– Значит, в этом ты тоже солгала.
– Проклятье, это было двадцать пять лет назад! Случилось то, что случилось. Я не могу этого изменить. Но хотела бы. – Она покосилась на вход в пещеру. – Прошу тебя, Джо. Просто дай мне пойти туда.
– Не могу.
– Я сделаю что угодно. Я могу дать тебе деньги, все, что ты захочешь.
– Все, что захочу?
– Да.
Я подумал о Хёрсте, истекавшем кровью в грязи. О деньгах, которые был должен. О широко открытых глазах Энни, глядевшей из окна в то ясное снежное утро. О ее маленьком тельце, грудой лежавшем на полу пещеры.
Я подумал об установленной мной там взрывчатке и о лежавшем у меня в кармане мобильнике, который служил для нее детонатором. Затем я взглянул на Мэри, и во мне вспыхнула ненависть.
– Ты можешь мне кое-что сказать, – произнес я.
– Что угодно.
– Где все гребаные снеговики?
Она едва открыла рот, и вдруг боковая часть ее головы лопнула. Осколки костей, кровь и мозговое вещество, взлетев в воздух, посыпались на землю подобно конфетти. Ее череп напоминал кратер вулкана. Кость разорвало, как папье-маше.
Глаза Мэри чуть расширились от удивления. Все произошло слишком быстро. У нее не было времени даже на то, чтобы что-то осознать. Минуту назад она была жива, а в следующую уже бесформенной кучей лежала на земле, словно кто-то нажал на выключатель. Прервал подачу энергии. Совсем.
– Господи Иисусе! – обернулся я.
За моей спиной стояла Глория. В руке у нее был пистолет.
– Ты убила ее!
– Она не собиралась тебе ничего давать. Мне уже приходилось иметь дело с суками вроде нее.
– Где Хёрст?
– Как оказалось, у него была плохая свертываемость крови.
Хёрст мертв. Я пытался это осмыслить. Годами я думал, что хотел его смерти. Страстно желал ее. Однако я ощущал лишь тошноту и усталость. А еще – страх. Потому что теперь здесь были лишь я и Глория.
– Не нужно было давать ему умереть…
– Боюсь, я это сделала. Однако взгляни на все с другой стороны. Мне нужно избавиться от двух лишних тел, так что у меня нет времени на то, чтобы убивать тебя медленно. – Она наставила на меня пистолет. – Скажешь что-нибудь напоследок?
– Не стреляй в меня.
– Хотела бы.
Смысла молить о пощаде не было. Не Глорию. Я мог бы попытаться. Сказать, что я учитель. Что в учителей не стреляют. Мы не настолько интересны. Мы умираем постепенно, через несколько лет после того, как люди думают, что мы уже умерли. Я мог сказать ей, что у меня есть другой план. Сказать, что я не готов. И все это ничего бы не изменило.
Так что я просто закрыл глаза.
Она взвела курок.
– Надеюсь, ты сегодня надел свои старые ботинки.
Я нащупал рукой свой мобильный телефон и… нажал на кнопку вызова.
В этот раз грохота не было. Вместо него раздался настоящий рев. Он поднялся из самых недр, и земля у меня под ногами содрогнулась. Открыв глаза, я увидел, что Глория оступилась. Пистолет в ее руке дрогнул. Было ли у меня время на то, чтобы убежать? Или чтобы броситься на нее? Она подняла глаза. Ее рука вновь твердо держала оружие. Палец на спусковом крючке напрягся…
Никакой отсрочки. Никакого побега в последнюю минуту. Никакого второго шанса.
Земля под ногами Глории разверзлась.
Она провалилась в нее, как кролик в нору, как монетка в колодец. И даже не вскрикнула. Она просто исчезла. Бесследно. Шокированный, я глядел на то место, где только что стояла Глория. На карстовую воронку, внезапно открывшуюся в земле.
Хромая, я подошел к этой воронке и едва успел увидеть что-то розовое да прядь светлых волос. Земля вновь затряслась, и из-под носков моих кед начали осыпаться почва и трава. Шатаясь, я отступил назад. И сделал это как раз вовремя: края воронки обвалились и на тело Глории посыпалось еще больше гравия, земли и камней.
Я заглянул в образовавшийся глубокий провал, чувствуя ошеломление и тошноту. Перед глазами все плыло, а по щеке мимо уха стекало что-то теплое. Голова болела. Подняв руку, я потрогал ее. Участок над глазом был липким и каким-то странно мягким. Впрочем, времени разбираться с этим не было. Из-под земли опять донесся грохот. Предупреждение. Нужно было убираться отсюда, иначе я тоже рисковал провалиться вниз, во тьму, присоединившись к Глории среди костей умерших.
И среди других вещей.
Путь назад мне, похоже, предстоял долгий. Я с трудом удерживал равновесие. Шатаясь, я брел вверх и вниз по склонам. Несколько раз я упал. В левом ухе звенело, а в одном глазу стоял туман. Это было нехорошо. Совсем нехорошо.
Я уже почти дошел до ворот старой шахты, когда земля содрогнулась от последнего толчка. Остановившись, я оглянулся назад. В угольное небо поднимался черный дым.
Моего лица что-то коснулось. Что-то, похожее на снежинку. Но через мгновение я осознал, что оно было черным, а не белым. Угольная зола. Постояв секунду или две, я дал ее хлопьям упасть на землю.
А затем я сел. Неосознанно. Мои ноги просто подкосились, словно перестав слушаться мозга. Отключившись от него. И, быть может, это было к лучшему. Я устал. Мой левый глаз застилала красная пелена. В голову пришла мысль, что я могу больше не проснуться. Но мне было все равно.
Я лег на каменистую землю и стал глядеть в небо. Однако мне казалось, что я гляжу вниз, в глубокую черную бездну. Темнота манила меня.
Кто-то взял меня за руку…
