14
Когда Энни было примерно три, она спросила: «Где же все снеговики?»
Вопрос не был случайным. Стоял ноябрь, и в последние пару дней снега насыпало порядочно. Все дети в деревне выбежали на улицу, чтобы покидаться снежками и скатать снег в большие неровные глыбы, совсем не похожие на снеговиков из фильмов или с рождественских открыток. Настоящие снеговики никогда такими не бывают. Обычно их форма далека от круглой, а снег никогда не бывает белым из-за примеси грязи, травы или иногда собачьего дерьма.
Тем не менее на выходных по всей деревне стояло множество кособоких уродливых снеговиков. Они были в каждом парке, саду или дворе. Из окна Энни можно было увидеть сразу нескольких снеговиков, стоявших у соседских домов. Мы, разумеется, тоже слепили своего. Он был маленьким, однако получился неплохо. Его глаза и рот были сделаны из угольков, а на голове красовалась старая шерстяная шапка. Вместо рук у снеговика были две школьные линейки – на нашей улице не росли деревья, и не нашлось даже пары хороших прутиков.
Энни очень нравился наш снеговик, и каждое утро она радостно бежала к окну, чтобы убедиться, что он все еще на своем месте. Однако вскоре на улице потеплело, пошел дождь, и в одну прекрасную ночь от снега и сделанных из него снеговиков не осталось практически ни следа.
Энни подбежала к окну, и ее радостное настроение как ветром сдуло. На улице лежали лишь угольки, промокшая шапка и оторванные руки из линеек.
– Где же все снеговики? – спросила она.
– Ну, снег растаял, – ответил я.
Энни сердито смотрела на меня.
– Да, но где все снеговики? Куда они ушли?
Она не понимала, что вместе со снегом растаяли и снеговики. Для нее они были чем-то отдельным. Настоящим, прочным и содержательным. Людьми из снега. Они не могли просто так исчезнуть. Они должны были уйти куда-то.
Я пытался ей объяснить. Сказал, что мы слепим нового снеговика, как только опять пойдет снег. Но Энни просто сказала:
– Это будет уже совсем не то. Он не будет моим снеговиком.
Она была права. Некоторые вещи уникальны и мимолетны. Ты можешь их скопировать, воссоздать – однако никогда не вернешь. Это будет уже не то.
Как бы мне хотелось, чтобы я понял это до того, как Энни умерла.
Я сидел на диване в пальто, а таинственный пакет лежал передо мной на кофейном столике. Мне не представилось возможности открыть его в школе. Я и так опоздал на свой следующий урок, так что перемену мне пришлось потратить на выставление оценок. К концу дня я мог уже думать только о том, как бы поскорее убраться из школы.
Несмотря на то что была пятница, я даже отказался от предложения Бет, Сьюзен и Джеймса пропустить в «Лисе» стаканчик-другой. Теперь, сидя в своей гостиной, я об этом жалел. Хорошая компания да холодное пиво в теплом пабе, даже если этим пабом был «Лис», казалась гораздо более привлекательным вариантом, чем холодный коттедж без телевизора, единственной компанией в котором были мои скребущиеся, копошащиеся приятели в ванной.
Еще раз взглянув на пакет, я взял ножницы, обнаруженные в кухонном шкафчике, и осторожно разрезал полиэтилен. Внутри оказалась переполненная бумагами папка, стянутая двумя канцелярскими резинками.
Черной шариковой ручкой на ней было выведено одно-единственное слово: «Арнхилл».
Потянувшись за выпивкой, я сделал большой глоток.
Как и у больших городов, у каждого маленького городка и деревни есть своя история. Часто – не одна. Есть официальная история. Сухая версия из учебников и отчетов по переписи населения, изучаемая в школах.
А есть история, передающаяся из поколения в поколение. Рассказы, которые можно услышать в пабе, за чашкой чая, покачивая ребенка в коляске, в столовой, на работе и на детской площадке.
Тайная история.
В 1949 году обрушение на местной угольной шахте засыпало восемнадцать шахтеров тоннами обломков и удушливой пыли. Это обрушение получило известность как авария на арнхилльской шахте. В результате поисковых работ удалось обнаружить только пятнадцать тел.
Местные долго помнили ревущий грохот, сотрясший всю деревню. Поначалу люди подумали, что началось землетрясение, и в панике бросились из своих домов. Учителя в спешке выводили детей из классов. Никуда не бежали только старики. Продолжая пить свое пиво, они лишь обменивались тревожными взглядами. Старики знали, что это была шахта. А когда с шахты доносится такой рев, то обычно что-либо делать было уже поздно.
На смену реву пришла пыль. Ее взвившиеся в небо черные облака затмили солнце. Выли сирены карет скорой помощи, пожарных расчетов и экипажей полиции.
Начались расследования, зашелестели страницы отчетов. Однако виновника так никогда и не нашли. А три пропавших шахтера так и остались погребенными глубоко под землей.
Официально.
Неофициально (кто в здравом уме расскажет такое чужаку или газетчику?) многие, включая моего дедушку (особенно после нескольких пинт пива), клялись, что однажды ночью видели пропавших у шахты. В одной легенде, которая с каждым разом обрастала все новыми подробностями, говорилось, что как-то раз несколько выживших в той аварии шахтеров засиделись в «Быке» за полночь. В какой-то момент дверь распахнулась и в паб преспокойненько вошел шестнадцатилетний Кеннет Данн, самый младший из пропавших. Он был весь черный от угольной пыли.
Легенда гласила, что бармен поставил бокал, который вытирал, оглядел мертвеца с ног до головы и произнес:
– Уходи, Кеннет. Ты еще слишком юн, чтобы покупать выпивку.
Хорошая история с привидениями. В любой деревне таких полно. Разумеется, никто из шахтеров не признавался, что был в пабе в ту ночь. А когда о произошедшем спрашивали к тому времени уже давно вышедшего на пенсию бармена, он лишь говорил, потирая свой испещренный красными венами нос: «Тебе придется купить мне немало выпивки, чтобы я рассказал эту историю».
Многие так и поступали, однако выпивки никогда не было достаточно для рассказа.
Неподалеку от главной улицы находился Центр социальной поддержки шахтеров. Нет, это не было оригинальное здание. Настоящее было снесено в шестидесятых, когда из-за проседания грунта одна из его стен обрушилась на головы нескольких шахтеров и членов их семей. Среди погибших были две женщины и один ребенок. Люди поговаривали, что маленький мальчик до сих пор бродит по новому зданию и иногда его можно увидеть в длинном темном коридоре между главным баром и туалетами.
По пятницам в Центре проводились семейные вечера. Мы приходили туда все вчетвером. Отец пил свое темное пиво, мама, покачивая коляску Энни, потягивала свой светлый лагер с лаймом, а я, нахлебавшись газировки, предпочитал терпеть до дома – лишь бы не идти в тамошний туалет. Если же мне было совсем невмоготу, то я галопом несся по грязному коридору до туалета и обратно, пребывая в ужасе от самой мысли о том, что однажды вечером меня за запястье может схватить холодная рука и, обернувшись, я увижу крошечного мальчика в изорванной одежде со все так же покрытым пылью лицом и кроваво-красной дырой в черепе, на том самом месте, где его проломило куском стены.
В 1857 году человек по имени Эдгар Хорн зарезал свою жену, после чего разъяренная толпа повесила его на фонарном столбе; его тело было похоронено в неглубокой могиле на неосвященной земле. Легенда повествовала, что, когда его закапывали, Хорн все еще был жив. Ему удалось выбраться, и люди иногда видели, как он, перепачканный землей с ног до головы, сидит у надгробия своей жены. Много лет после этого в Арнхилле бытовала традиция сжигать в ночь на 5 ноября чучело не Гая Фокса, а Эдгара Хорна, дабы убедиться, что в этот раз он точно мертв.
Отца подобные разговоры всегда сердили. Когда он слышал, как дедушка рассказывает историю о Кеннете Данне, его лицо темнело и он говорил:
– Хорош уже, Фрэнк. Врешь же как сивый мерин.
Но иногда в его интонациях мне чудилась не злость, а страх, будто произносимые им слова были не насмешкой, а защитой от того, о чем он предпочитал не думать.
Даже отец не смог бы отрицать, что Арнхилл был деревушкой, которую словно преследовали неудачи. После 1949-го на шахте люди больше не гибли, однако на ней постоянно происходили мелкие аварии, отнимавшие время и деньги, а во время одной из них шахтер лишился ног. Шахта приобрела репутацию заколдованной. Не все шахтеры хотели, чтобы там работали их сыновья, и в 1988 году, несмотря на то что шахта была по-прежнему прибыльной, а внизу оставались еще многие тонны угля, было принято решение об окончательном ее закрытии.
С тех пор все, что таилось в ее недрах, оставалось покинутым и непотревоженным.
Я читал страницу за страницей. Это было мрачно и захватывающе одновременно. Кое-что из написанного было мне известно. Или я думал, что оно мне известно. Кое о каких деталях я даже не подозревал. Например, я всегда представлял Эдгара Хорна отвратительным мужланом. В действительности он был уважаемым в деревне врачом. До тех пор пока однажды утром он, после того как сходил в церковь и позавтракал картофельным супом, не перерезал скальпелем горло своей жене.
Примечательно, что никто из жителей деревни никогда так и не был наказан за самосуд. Все друг друга прикрывали. Я задумался о том, кто из их потомков до сих пор живет в Арнхилле, многие ли из них знают о крови на руках своих предков и скольким из этих потомков не наплевать на данный факт.
Чем дальше я углублялся в прошлое, тем более туманной становилась история деревни: обычные рассказы о бедности, болезнях и безвременных смертях. Смертей было много, а некоторые страницы кто-то специально пометил. Я открыл одну из них:
Сектантская молельня в Ноттингемшире
В XVI веке в Европе шла охота на ведьм. В Арнхилле суды начались, когда молодой человек по имени Томас Дарлинг обвинил свою тетушку в том, что она заключила сделку с дьяволами, чтобы спасать от смерти умирающих младенцев. По словам Дарлинга, Мэри Уокенден относила больных младенцев в пещеры в холмах и обменивала их души на вечную жизнь.
Фамилия Дарлинг у меня никаких ассоциаций не вызывала, зато с Джейми Уокенденом я учился в школе. Мир никогда по-настоящему не меняется, подумал я. Поколение за поколением люди рождаются, живут и умирают там же, где рождались, жили и умирали их предки.
Я открыл следующую помеченную страницу:
Кудесник Иезекерия Хирст (1794–1867)
Хирст был известным духовным целителем, которому приписывается совершение множества чудес. Свидетели утверждали, что он вылечил маленького мальчика от паралича обеих ног, изгнал дьявола из женщины и вдохнул жизнь в мертворожденного младенца. Большинство из этих событий случилось на территории графства Ноттингемшир, в маленькой деревушке под названием Арнхилл.
Хирст? Хёрст? Не похоже на совпадение. Целитель-шарлатан вполне вписывался в семейную традицию. Чудеса и трагедии. Трагедии и чудеса. Они всегда идут рука об руку.
Я пролистал еще до одной помеченной страницы, и у меня перехватило дыхание.
Поиски пропавшей восьмилетней девочки продолжаются
С фотографии мне широкой улыбкой улыбалась Энни. У нее уже выпало несколько молочных зубов, а волосы были стянуты в шедший от макушки конский хвост. Мама все время пыталась заплести их в косу, однако Энни никогда не могла усидеть на месте столько, сколько для этого было нужно. Она все время искала себе приключения. Все время ходила за мной по пятам. Мне не нужно было читать статью дальше, чтобы узнать, о чем в ней шла речь. Это была моя собственная история. Отложив папку в сторону, я вновь потянулся за выпивкой и понял, что бокал пуст. Странно. Я встал и неожиданно замер. Мне показалось, что я что-то слышал. Какой-то скрип из коридора. Скрип половиц? Глория?
Я повернулся, и мои ноги едва не подкосились. Это была не Глория.
– Привет, Джо.
