Часть 18

Патрик Дойл

композитор

ИЗВЕСТЕН ПО ФИЛЬМАМ:

Золушка (2015), Джек Райан: Теория хаоса (2013), Храбрая сердцем (2012), Тор (2011), Восстание планеты обезьян (2011), Эрагон (2006), Гарри Поттер и Кубок огня (2005), Моя ужасная няня (2005), Госфорд-парк (2001), Дневник Бриджит Джонс (2001), Большие надежды (1998), Гамлет (1996), Разум и чувства (1995), Маленькая принцесса (1995), Франкенштейн Мэри Шелли (1994), Путь Карлито (1993), Умереть заново (1991)

НАГРАДЫ:

Номинация на «Оскар» за лучшую оригинальную музыку – Гамлет

Номинация на «Оскар» за лучшую оригинальную музыку – Разум и чувства

Две номинации на «Золотой глобус»

Lifetime Achievement Award

Вы много раз говорили о концепции «Гезамткунстверк». Вы можете объяснить, что это, и почему это важно?

Это выражение, которое Вагнер использовал, чтобы описать свою жизнь и мир оперы. Потому что он это чувствовал. И я считаю, что это относится и к кино. Для меня очевидно, что все элементы фильма составляют единое целое. Каждое направление работы важно для другого. Звук, музыкальное оформление, костюмы, грим, освещение. Это выражение значит: «тотальное искусство».

Оно об искусстве, всех видах искусства, которые используются в фильме. Я мыслю возвышенно, с точки зрения гармоний, которые я использую, и того, как я сочиняю музыку к фильму. Я очень сильно концентрируюсь на основной сюжетной линии и героях.

Вы начинали как актер и отошли от этого. Это изменило то, как вы смотрите на музыку к фильмам?

Это было очень давно. Я сейчас делаю странную вещь ради веселья, но да, я перестал быть актером почти 30 лет назад. Но моя работа актером, несомненно, повлияла на то, как я пишу музыку. Потому что, когда я смотрю на актерскую игру, я вижу внутреннюю слабость в этой игре. Где режиссер или актер не смогли достичь того, что было необходимо, музыка, при определенных обстоятельствах, может помочь привнести отсутствующие элементы. Так что, это, конечно, формирует мою работу, без сомнения.

Какую цель вы ставите перед собой, когда пишете музыкальное оформление для фильма?

Конечная цель – создать сильную тему для героя. Для главного героя в таком фильме, как «Тор». И это тема, которую я написал, была основана на музыке стран, откуда пришли викинги, из скандинавского мира, который стал как бы прародиной Тора, низвергнутого с Асгарда на Землю, так родилась тема. И в ней есть элемент героизма и пафоса. В ней есть что-то родное. Это как фольклорная мелодия. Эта тема по большей части исполнена хором. Но, если ее сыграть на гитаре или на настоящем народном инструменте, она обретет по-настоящему народное звучание. Но в ней есть элемент силы, также как пафоса и сердца. И это то, что у героя есть в изобилии.

В «Золушке» так же, я полагаю. Один из героев – это принц. Высокостоящая персона, которая вызывает чувство пространства и воздуха, и тестостерона благодаря своим молодости и веселью. И эти вещи ты ищешь. Опять же, исходящие из корней героя. Это путешествие в характер героя. Куда движется герой? На что он или она похожи? Почему они такие? Какие самые сильные черты у такого персонажа, как Тор? В чем его внутренний конфликт? Элемент отца. Связь с его отцом. У них обоих огромное эго. Возможно, отношения отца с сыном портятся из-за власти. Один хочет власти, но другой мудрее. Другой моложе, он более импульсивен. Все эти элементы смешиваются в голове до того, как ты засядешь за написание темы.

Как диалоги и звуковые эффекты взаимодействуют с музыкой, и ограничивает ли это как-то ваши возможности?

Диалог царит над всем. Вы должны услышать, что они говорят. (Смеется.) Вы должны знать, о чем этот фильм, и какова основная сюжетная линия. Поэтому важно писать музыку вокруг диалогов и для диалогов. И это интересно в случае с музыкой и диалогом. Если в фильме есть закадровый голос, вы ставите музыку под голос. Вы не ставите под диалог музыку для боевой сцены. Вы играете то, что слышите. И для композиторов всегда непросто сделать это, потому что закадровый голос передает информацию. Он задает тон фильму. Либо его вставляют по очень веским причинам, чтобы заткнуть слабости фильма или из-за отсутствия ясности в истории. Или, как в случае с Золушкой, это просто милая очаровательная традиция, когда в эпизодах Хелена Бонем Картер говорит: «И вот, Золушка оказалась одна и бла бла бла…» Эти маленькие вставки делают комфортным просмотр для совсем молодой аудитории, а также отдают дань традиции. И поэтому неизбежно приходится подстраиваться под закадровый голос.

Работа композитора заключается в том, чтобы вплетаться в повествование и выплетаться из него. И я горжусь тем, что умею делать это – даже в разгаре экшн-сцены заставлять оркестр утихнуть ради кусочка важной информации, а затем снова грянуть. Кроме того, это делает музыку интересной. Люди спрашивают: «Ты чувствуешь себя связанным из-за диалогов?» Нет, они делают процесс интереснее. Приходится быть намного более изобретательным. Ты не можешь просто постоянно резать, резать, резать.

За многие годы вы написали множество запоминающихся и мощных саундтреков. Что из созданного в этой форме искусства вызывает у вас наибольшую гордость?

К счастью, я все еще остаюсь во многом циничным человеком, становясь старше. Циничный – не значит мудрый. Я говорю это временами. Но я интересуюсь тем, как устроен мир. Но я все еще не потерял умение радоваться, когда слушаю хорошую музыку и когда пишу ее. И я испытываю великое удовлетворение, когда слышу, как люди играют музыку, и это большая привилегия, когда люди играют твою музыку.

Я работаю с группой молодых студентов в Шотландии над новой программой, которую мы хотим там поставить, и все идет хорошо. Они играют мою музыку для немого фильма. Они играют ее вживую под изображение. Она из моего родного графства в Шотландии. Неважно, насколько старше я становлюсь, я все еще не потерял чувство радости от прослушивания и написания музыки. И для меня честь, что есть люди, которые играют мою музыку. Я никогда не воспринимал это как должное. Это всегда невероятное удовольствие. Это всегда очень волнительно.

Меня будоражило смотреть, как молодые люди пишут музыку. И ты даешь инструкции, и направляешь их, и вдруг, неожиданно, они делают скачок на 30 %, на 40 % вперед. Я имею в виду, что работал с этими детьми больше года, и разница между тем, что было год назад и сегодняшним днем невероятная. И я надеюсь, что эта программа продолжится, потому что впервые в школьной практике дети играют под фильм.

Кино – это массовое явление, и сейчас это большая штука для всех в мире. И я хочу быть частью этой программы и видеть, как дети наслаждаются музыкой и драмой, и тем, что музыка делает для них и для меня.

Ваша борьба с раком изменила ваше отношение к музыке. Что случилось, и как музыка помогла вам справиться с этим?

Помню, что во время моей болезни жена ставила мне музыкальную пьесу. Это была пьеса Моцарта. И я страдал от… думаю, это называется клиническая депрессия, усугубленная химиотерапией, к тому моменту я попал в очень темное место. И когда я слышу, как люди говорят о депрессии, я думаю: «Надеюсь, что это не была такая депрессия, какую пережил я». Потому что мой мозг был чернее, чем лак на пианино. И когда я слышал ту музыку, она была для меня как звуковые осколки, падающие передо мной, хрупкие и бессмысленные.

И в какой-то момент моя жена поняла, что это только усугубляет мое отчаяние, потому что я думал: «О Господи, у меня больше нет ресурсов, я больше ничего не могу рационализировать. Рациональность ушла из моей психики, осталось только шелуха». Рациональности нет, и она не может сказать: «Эй, это просто депрессия, результат химического воздействия. Тебе станет лучше и ты начнешь воспринимать музыку как раньше». Такие мысли даже не приходили в голову. Я просто был там, где был, и все.

И они давали мне антидепрессанты, от которых я отказывался из-за своего кальвинистического воспитания. (Смеется.) Каким-то образом я обошелся без них. Они такие: «Что ты принимаешь?» «Химиотерапию и это, и это». «Тогда тебе лучше принимать антидепрессанты». И потом я, конечно, осознал, что стоило послушаться их совета. А потом чудесным образом уже через несколько недель я снова смог слушать музыку. Это было довольно эмоционально. Это оказало влияние на всю оставшуюся жизнь.

Но что удивительно, когда это случилось, я работал над мультфильмом (речь идет о мультфильме «Волшебный меч: В поисках Камелота» – прим. пер.). Работу над ним остановили и картину не меняли. А это самое лучшее, что может быть в жизни кинокомпозитора – когда уже ничего не меняют в картине. Не нужно разбираться с непредсказуемыми изменениями, которые в наши дни стали обыденностью. Директор Warner Brothers дал мне дополнительный месяц, поэтому я дал себе три недели.

В один прекрасный день я сел и начал выводить каракули. Мой музыкальный редактор прислал мне бумаги с инструкциями для актеров. Я забрал их в свою палату. Я начал писать музыку так, как раньше, написал около 30 секунд и подумал: «Ну, это не плохо». Я выглядел как Том Хэнкс из «Филадельфии».

Мой брат наспех установил видеомагнитофон и телевизор на холодильнике в моей палате. В те дни у нас были пульт и кассеты. Они проигрывались с помощью небольшого устройства. Он смастерил мне это устройство, и оно помогало мне писать. Это было частью моего ежедневного рабочего процесса. Я сам его чистил, потому что у меня была нейтропения – у меня не было иммунитета, поэтому я стал очень нервным из-за стерильности в моей палате. Поэтому я возложил на себя обязанность убираться. Уборка палаты с утра была частью процесса. Но я до сих пор не знаю, как писал музыку. Я не представляю. Однажды пришел профессор, и мы долго разговаривали. Врачи давали мне очень много свободы, я мог делать, что хотел, чтобы пройти через это. Таковы были правила в этой больнице. Другие больницы более строгие.

Но они спокойно относились к подобным вещам, если из-за них я чувствовал себя лучше. Врач спросил меня: «Как ты сделал это? Потому что я никогда не видел, чтобы кто-то занимался какой-либо интеллектуальной деятельностью во время этого ужасного процесса». И я ответил, что не знаю. «Мы были поражены тем, как ты сделал это, потому что лично я, – а он был ведущим специалистом в исследовании лейкемии, – однажды провалялся с болезнью два дня, и я был не в себе. Я не мог даже читать желтую газетенку». И я сказал: «Я хотел бы ответить вам, но я не знаю».

Глядя в прошлое, я понимаю, что это может повлиять на музыку, которую пишет композитор. Но в то же время есть часть мозга композитора, которая целиком и полностью отделена от остальной реальности. Это очень странно, и я тому – живое доказательство. Та музыка – самая качественное из всего, что я написал. В ней есть все те детали, которые мне нравится включать в музыкальное оформление. С точки зрения работы, процесса, мастерства, эта ситуация совершенно ни на что не повлияла.

Такова жизнь композитора. Не думаю, что можно сказать, что Моцарт чувствовал это, а Гайдн чувствовал то. Нет. Даже если вокруг падают бомбы, композитор может писать. Я обнаружил, что есть часть мозга, которая уникальным образом отделена от всего остального. Это не значит, что все остальное просто отключается. Это необъяснимо.

Я думаю, что это одна из составляющих частей композитора, и, может быть, даже писателя.

Как вы думаете, мозг композитора мыслит музыкой? Вы слышите музыку в своей голове?

Я постоянно думаю музыкой. Это проклятие, или благословение. Она никогда не заканчивается. Я могу писать музыку, когда вокруг стоит вой сирен, когда я с семьей еду на праздники во Францию. В былые дни вокруг меня могли бегать дети, играть в мяч, швырять вещи, кричать друг на друга, но как только кто-то начинает стучать – «Не делайте этого!»

Но, с точки зрения создания произведения искусства, когда я читаю, слушаю произведения, я думаю: «Это не правда. Моцарт не чувствовал это. Бетховен не чувствовал это. Стравинский не чувствовал это». Они просто смогли это сделать. Стравинский мог писать музыку в самолете. Он любил путешествовать, чтобы скрываться от налогов. Он писал музыку в самолете. Он мог писать. Я имею в виду, что шум, который издают дети, исчезает. Я не слышу его. Я из большой семьи, у меня 12 братьев и сестер, поэтому я привык к шуму. Но в мгновения, когда появляется стук или ритм, на это реагирует та часть тела, которая связана с ритмом и звуком, и с сочетанием всех этих вещей. Это становится настоящей проблемой.

Если кто-то стучит – не делайте этого! Они могли кидать мяч через мою голову. Я не слышу этого. Я читал о состоянии, когда мозг работает на альфа-волнах. Мы погружаемся в это состояние, чтобы писать. И я точно в этом уверен, потому что люди медитируют и ищут это альфа-состояние, потому что всякое бывает. И твоя жизнь меняется, когда ты достигаешь этого состояния. Это то, зачем буддисты медитируют. Я верю в это. Я думаю, что это очень мощно, мощная штука.