14. Что же он отрезал: ухо или его часть?

История с отрезанным ухом – не только самый известный факт из биографии Ван Гога, но и событие, по поводу которого существуют самые противоречивые мнения. Дело в том, что все люди, которые имели отношение к Ван Гогу и его наследию, являются лицами в той или иной мере заинтересованными, поэтому их мнения нельзя назвать беспристрастными. Я начала свой проект с определенной и четкой целью – узнать, что произошло с Ван Гогом 23 декабря 1888 года. Сам художник не рассказывает о событиях этого дня в своей переписке, но статьи из газет того времени, свидетельства Тео, Поля Гогена, художника-импрессиониста Поля Синьяка говорят о том, что Винсент повредил себе ухо, хотя никто из них точно не пишет о том, как

именно и насколько. Отрезал ли Ван Гог себе мочку или все ухо? Лично мне кажется, что существует большая разница между мочкой и всем ухом. Если он отрезал себе мочку, то это можно было бы расценить как несчастный случай или действие, которое он совершил не специально, а случайно. Если Ван Гог отрезал себе все ухо, это уже совершенно другая история, которая свидетельствует о тяжелом психическом состоянии, в котором находился художник. Большинство людей считает, что Ван Гог отрезал себе ухо целиком, так как эта информация в большей степени соответствует распространенному представлению о «художнике, который сошел с ума». Это означало бы, что Ван Гог писал свои лучшие произведения, теряя рассудок.

Винсент все же предоставил минимум информации о том, какую именно рану он себе нанес. В начале января 1889 года его выписали из больницы, он вернулся в Желтый дом и впервые за две недели написал Тео письмо, в котором были следующие строки: «Надеюсь, что у меня был простой приступ сумасшествия, свойственный творческим личностям. Меня лихорадило из-за большой потери крови, потому что я перерезал артерию». Много лет назад я случайно поранила артерию на руке, когда что-то готовила на кухне. Кровь хлестала, как из фонтана, и даже попала на потолок. Меня отвезли в больницу. Помню, что при каждом ударе сердца из раны текла кровь. Тогда я повредила некрупную артерию, и мне наложили пару швов, поэтому я могу себе представить, как непросто было Винсенту остановить кровотечение.

В ушную раковину проходит много кровяных сосудов, и она очень чувствительна к любым повреждениям. Артерия, которая питает сосуды в ухе, расположена непосредственно над ним. Если Ван Гог повредил эту артерию, то он отрезал себе верхнюю часть уха и пережил большую потерю крови. Когда на следующее утро в Желтом доме появились полицейские, они должны были увидеть на полу лужи крови. Из-за больших следов крови пришлось заплатить большие деньги за то, чтобы привести дом в порядок. В середине января 1889 года Винсент писал Тео, что ему пришлось заплатить 12 франков и 50 сантимов за «стирку испачканного кровью постельного белья и т. д.»¹. Эта сумма составляла половину месячной стоимости аренды всего дома. Вот косвенное доказательство того, что Ван Гог отрезал себе все ухо, однако далеко не главное.

Лучшим свидетельством о том, что именно отрезал себе Ван Гог, могли бы стать записи в больничной карте. К сожалению, они не сохранились, и мы на их основании не можем говорить о том, что именно отрезал себе художник и как его лечили. В 1970 году больница переехала в новое здание и большинство старых документов было утеряно. Единственным аутентичным документом 1888–1889 годов являются четыре листка бумаги с фамилиями и именами пациентов, которых лечили от венерических заболеваний. Расследованием дела с отрезанным ухом занималась полиция, но и в полицейских архивах я ничего по этому вопросу не нашла.

Тем не менее в некоторых фактах мы можем быть совершенно уверены. Вероятно, самый простой вопрос: какое ухо отрезал себе Ван Гог? Можно было бы подумать, что ответ очевиден, но и по этому поводу были некоторые разногласия. Лучшим доказательством факта нанесения увечья уху являются два автопортрета Ван Гога, написанные в начале 1889 года. На портретах у художника перевязано правое ухо, и поэтому многие говорили о том, что именно это ухо он себе отрезал. Однако автопортреты рисуют, глядя в зеркало, поэтому мы можем заключить, что Ван Гог отрезал себе левое ухо².

В 2009 году появилась новая связанная с ухом версия, выдвинутая немецкими исследователями Гансом Кауффманном и Ритой Вилдеганс в книге «Ухо Ван Гога: Поль Гоген и клятва молчания»³. Согласно этой версии, ухо Ван Гогу отрезал мечом Поль Гоген, после чего оба художника поклялись в том, что не будут никому рассказывать об этом инциденте. Мы знаем, что Гоген был большим любителем фехтования и привез все необходимое для фехтования в Арль (вернувшись из Арля в Париж, он в письме просил Ван Гога: «При возможности отправить почтой две маски и перчатки для фехтования, которые я оставил на полке в маленькой комнате на втором этаже»⁴). В версии немецких исследователей есть несколько слабых мест. Мы не знаем, какое именно оружие для фехтования было у Гогена (рапира, сабля или шпага) и, вообще, брал ли он оружие с собой в Арль. Режущие удары можно нанести только шпагой и саблей. На теле Ван Гога не было никаких других ран, поэтому, следуя этой версии, остается предположить, что Гоген нанес удар художнику с поистине дьявольской точностью. Даже если бы Гоген отрезал ухо Ван Гогу, то зачем Винсенту было соглашаться держать эту информацию в секрете?

Большинство специалистов считает, что Ван Гог отрезал себе ухо опасной бритвой, однако существует один важный источник, согласно которому Винсент не использовал бритву. Есть все основания доверять Тео, потому что его голос всегда был голосом разума, а также потому, что практически все, что он писал в своей корреспонденции до декабрьских событий и после них, достоверно и справедливо. Тем не менее Тео в письме своей невесте написал, что Винсент использовал нож. Оригинал письма написан на голландском, которого я не знаю, поэтому я связалась со знакомыми мне сотрудниками Музея Ван Гога в Амстердаме. Вот что ответил мне сотрудник Музея Тейо Медендорп:

«На голландском опасная бритва называется scheermes (буквально «бритва-нож», scheer mes). Во времена, когда безопасных бритв еще не было, бритье называли срезанием волос ножом (mes), то есть при помощи опасной бритвы. Когда Тео писал «een mes» (нож), имея в виду предмет, которым покалечил себя его брат, он мог иметь в виду как обычный нож, так и опасную бритву, при этом более вероятным является второй вариант»⁵.

Один мой приятель-доктор сказал, что, если человек отрезает ухо опасной бритвой, лезвие режет, как нож масло. От мысли о легкости, с которой Ван Гогу удалось совершить свой страшный поступок, я даже поморщилась.

Вопрос о том, какую часть уха себе отрезал Ван Гог, поднимался еще при его жизни. Я не сразу заметила, что в зависимости от географического положения в тех или иных странах было принято считать правильным одно из двух предположений. На Юге Европы многие полагали, что художник отрезал себе «все ухо», а в северной части континента считалось, что он отрезал лишь мочку, то есть часть уха.

Жители Юга Франции славятся своей склонностью к преувеличению. На своем распевном провансальском диалекте они рассказывают много небылиц: «Недавно поймал рыбу размером больше машины» или «Мистраль сдул и унес мою маму». Одной из старых и самых популярных шуток на эту тему является следующая: «Сардина закрыла проход в бухту Марселя». Последняя шутка имеет под собой реальные основания, потому что в свое время корабль под названием Sardine застрял и перекрыл вход в бухту. Историк и биограф Ван Гога Марк Эдо Тралбо не без недовольства писал в 1969 году: «Никогда не стоит забывать, что жители Юга склонны преувеличивать. На самом деле Ван Гог отрезал себе только мочку, и даже Гоген ошибался, когда писал о том, что было отрезано целое ухо»⁶.

В 1920-1930-х годах про Винсента ходило много анекдотов и баек, например как он, потеряв рассудок от выпитого абсента, бегал за местными женщинами, за что ему дали прозвище «рыжий сумасшедший»⁷. Мифы, сплетни и анекдоты сильно изменили представление о художнике и времени, которое он провел в Арле⁸. Поэтому не стоит укорять историков в том, что они с некоторым предубеждением относятся к историям, которые рассказывали о Ван Гоге местные жители.

Тем не менее очень сложно спорить со свидетельствами, которые оставили современники и те, кто был в той или иной мере свидетелем этих событий. Гоген, который находился в городе во время драмы, утверждал, что Ван Гог отрезал себе все ухо. В местной газете (единственном независимом источнике информации) писали, что Винсент «передал» свое ухо проститутке Рашель. Позже эту информацию подтвердил вызванный в бордель полицейский Альфонс Робер, вспоминавший, что «девушка в присутствии своего начальства… передала мне газетный [сверток], в котором было завернуто ухо, и сказала, что художник ей его подарил. Я задал им еще несколько вопросов, вспомнил о пакете, открыл его и увидел ухо целиком»⁹. Достоверность этой информации кажется гарантированной, потому что она исходит из уст полицейского, который своими глазами видел ухо, но с другой стороны, не будем забывать, что его слова записаны спустя тридцать лет после события, а память – штука коварная и может играть с нами злые шутки.

Воспоминания Альфонса Робера были напечатаны в статье, написанной психиатрами Эдгаром Леруа и Виктором Дойто в 1936 году. В то время доктор Леруа возглавлял дом призрения для престарелых и инвалидов в Сен-Реми, в городе, в котором Ван Гог провел последний год своей жизни. Несмотря на свидетельства Робера, доктора пришли к выводу, что Ван Гог отрезал только часть уха, включая мочку. В статье была иллюстрация с изображением уха и чертой, показывающей, где именно проходил разрез¹⁰.

Отрезать ухо движением вдоль черепа вниз очень сложно. Я пыталась повторить это движение, и это оказалось крайне трудно. Я чуть в узел не завязалась, чтобы его повторить. Бесспорно, в тот момент я не была в возбужденном и маниакальном состоянии, но с другой стороны, чтобы так отрезать себе ухо, помимо страсти требуются хладнокровие и расчет. Я встретилась с сыном доктора Леруа и во время ланча спросила его о написанной его отцом статье. «Мой отец попросил одного из своих студентов сделать этот рисунок, – ответил мне сын доктора. – Я никогда не считал, что этот рисунок точно отражает ту рану, которую нанес себе Ван Гог»¹¹. Но зачем же в таком случае иллюстрировать статью именно этим рисунком? История становилась все более загадочной. Несмотря на то что в статье психиатры писали, будто Винсент отрезал себе только часть уха, в письме Ирвингу Стоуну, которого Леруа встретил в Провансе в 1930 году, где писатель собирал информацию для книги «Жажда жизни»¹², доктор написал совсем другое. После возвращения американского писателя в Нью-Йорк Леруа и Стоун вели переписку. Леруа написал, что вместе с Дойто готовит статью о Ван Гоге, в которой они заявляют, что Винсент отрезал себе ухо целиком¹³. Так почему же доктора изменили свое мнение и в статье, опубликованной в 1936 году, писали только о части уха? Я терялась в догадках по поводу того, почему мнение врачей изменилось. На них «надавили» или была какая-то другая причина? Кто хотел, чтобы психиатры изменили свое мнение и почему? Вот тут-то самое время рассказать о семье Ван Гога и влиянии некоторых ее членов на эту историю.

Молодая жена Тео Йоханна сохранила для будущих поколений наследие Винсента, включая его переписку. Кроме того, ее слова стали причиной появления противоречащих между собой мнений о том, насколько тяжелую травму нанес себе художник. Разногласия по поводу того, какую часть уха отрезал себе Ван Гог, продолжались более ста лет. От своего мужа Тео Йоханна знала о плохом психическом состоянии Винсента, а также о том, какую часть уха художник себе отрезал. Более того, по пути в Овер-сюр-Уаз

Винсент на три дня останавливался в квартире Йоханны в мае 1890 года. Йоханна видела Винсента через несколько месяцев после происшествия, когда семья поехала в Овер-сюр-Уаз, чтобы его навестить¹⁴. В 1914 году в предисловии к изданию переписки Ван Гога она писала то же самое, что говорил мне ван Тилборг: Винсент отрезал себе только «часть уха»¹⁵.

Был еще один человек, который точно знал степень увечья, нанесенного себе Ван Гогом. Этим человеком был доктор Поль Гаше, и познакомился он с Винсентом за семь недель до смерти художника. Доктор жил в Овер-сюр-Уазе и считал себя художником. Он умел делать гравюры и учил Ван Гога некоторым приемам этого ремесла. Гаше сделал набросок Винсента на смертном одре, который он посвятил Тео Ван Гогу. Существуют три варианта этого рисунка. Первый вариант рисунка читатель увидит во вкладке. Этот вариант Гаше передал Тео для того, чтобы тот отдал его своей матери¹⁶. Этот рисунок был поспешно нарисован буквально через несколько часов после смерти

Винсента, и, несмотря на то что это всего лишь набросок на скорую руку, на нем видно, что большая часть уха на месте. Однако, если внимательно присмотреться, то линии, изображающие ухо, могут показаться складками подушки. Потом Гаше на основе своего рисунка сделал гравюру, на которой видно ухо Винсента, что еще больше запутало ситуацию.

Семья Гаше решила приобщиться к славе Винсента после его смерти и стала специализироваться на всем, что связано с именем этого художника, хотя при жизни Поль Гаше был знаком с Винсентом очень короткое время. Искусствоведы и историки часто брали интервью у родственников Поля Гаше, который умер в 1909 году. Сыну Поля Гаше было семнадцать лет во время смерти Винсента, но он постоянно использовал факт своего знакомства с Ван Гогом для личной выгоды и славы¹⁷. Когда в 1922 году его спросили о ране, которую нанес себе Винсент, тот ответил: «Если я правильно помню, он отрезал себе не все ухо, а его большую часть, то есть больше, чем просто мочку»¹⁸. Потом сын Гаше говорил так: «Результаты того, что он сделал, можно было видеть только с левой стороны. Если смотреть на лицо анфас, то ничего не было заметно. То, что Винсент сделал с ухом, не могли заметить жители города, которые были даже старше меня!»¹⁹ Вполне возможно, что последняя цитата является самой информативной из всех цитат членов семьи Гаше, и смысл этого высказывания в том, что увечье Винсента не бросалось в глаза.

Мнений на этот счет было много, и крайне сложно понять, как все было на самом деле. Рассматривая свидетельства того или иного человека, необходимо учитывать причины его высказываний, чтобы понять, насколько ему стоит доверять. Наибольшее доверие вызывают свидетельства о серьезности раны Винсента, принадлежащие художнику Полю Синьяку, имевшему безукоризненную репутацию честного и объективного свидетеля. Синьяк провел короткий промежуток времени с Винсентом после событий декабря 1888 года, и, главное, он был незаинтересованным лицом, слава и благосостояние которого совершенно не зависели от того, что он скажет по поводу Ван Гога. Все остальные (Гоген, Йоханна ван Гог, семья Гаше) были гораздо теснее связаны с наследием Винсента и могли что-то потерять или приобрести в зависимости от того, что скажут. Синьяк недвусмысленно заявил, что Ван Гог «отрезал мочку» (а не все ухо)²⁰, несмотря на то что его высказывание противоречило свидетельствам Гогена, Робера и информации, напечатанной в местной газете. Мнение Синьяка стало общепризнанным, поэтому официальной версией, которую поддерживает Музей Ван Гога в Амстердаме, стала та, согласно которой Винсент отрезал себе нижнюю часть уха. Я размышляла над каждым свидетельством, взвешивала «за» и «против» и думала о том, что мы так никогда и не узнаем точно, что же на самом деле отрезал себе Ван Гог.

* * *

Разбирая ксерокопии документов после моей первой поездки в Амстердам, я обратила внимание на одну строчку из написанного в 1955 году письма, после чего начала связываться с библиотеками в США²¹. В начале 2010 года я снова написала e-mail архивариусу Дэвиду Кесслеру из библиотеки Банкрофт Калифорнийского университета, в которой хранились архивы Ирвинга Стоуна:

«21 января 2010, 9.37, Франция (00.37 утра, США)

Дорогой Дэвид!

Я связывалась с вами в прошлом году по поводу моего проекта, имеющего отношение к Ван Гогу. После посещения архивов в Амстердаме я нашла строчку из письма, написанного сотрудниками издания Time Life по поводу архива Стоуна, которая меня крайне заинтересовала. Я ищу написанную на французском языке корреспонденцию между Стоуном и доктором Феликсом Реем из Арля.

Я нашла упоминание о существовании сделанного Реем для Стоуна рисунка уха Ван Гога. Рисунок был сделан на бланке рецепта. Подозреваю, что на этом бланке должен стоять адрес (доктор жил на улице Рамп, но его офис, скорее всего, был расположен по другому адресу), также подпись доктора. Есть ли у вас ЛЮБЫЕ документы, которые были бы похожи на тот, который я ищу? Мне очень нужно их найти.

Буду крайне признательна за вашу помощь.

Бернадетт».

Молодой доктор Феликс Рей был первым специалистом, лечившим Ван Гога после того, как художника 24 декабря 1888 года доставили в больницу. Я надеялась на то, что Стоун сохранил рисунок, хотя знала, что он выбрасывал из своих архивов много материалов. В общем, существовала небольшая вероятность того, что рисунок сохранился. Было бы просто прекрасно, если бы в архиве библиотеки Банкрофт Калифорнийского университета сохранился рисунок того, что было под повязкой, изображенной на двух автопортретах художника.

Вскоре пришел ответ Дэвида:

«8.14, США (15.14, Франция)

Как вы помните, в прошлый раз по вашей просьбе найти информацию о Ван Гоге я просмотрел содержимое коробок 91–92. Я практически ничего не нашел… Материалов Стоуна осталось совсем немного… за исключением информации о его корреспонденции и заметок. Я запрошу эти две коробки с материалами, находящимися сейчас в другом хранилище, и посмотрю еще раз».

Я с нетерпением ждала ответа из Калифорнии. Я знала, что нужный мне документ был у Стоуна в 1955 году, то есть в тот год, когда вышло издание Time Life о жизни Ван Гога, и через двадцать пять лет после того, как Стоун встречался с доктором Реем. Стоун умер в 1989 году, и я надеялась, что он сохранил рисунок до своей смерти. В тот день мы переписывались с Дэвидом, который интересовался тем, где именно, по моему мнению, может находиться интересующий меня документ. Я проверила онлайн-индекс библиотеки и сообщила ему мои мысли и предположения. Потом я написала ему еще одно письмо с большой просьбой последний раз просмотреть материалы, и вот что он мне тогда ответил:

«11.01, США (20.01, Франция)

Я уже неоднократно просматривал принадлежавшие этой семье материалы, и, на мой взгляд, крайне маловероятно, что в них находится то, что вам нужно. В основном сохранились документы, имеющие прямое отношение к семье. В семи коробках, в которых они хранятся, я не вижу папки, в которой мог бы найти нужный вам рисунок. Я вижу, что документы Стоуна очень тщательно описаны, вплоть до отдельных документов и бумаг, поэтому мне кажется странным, что такая очевидная и понятная вещь, как рисунок, в описи не значится. Следовательно, рисунок мог бы оказаться в папке “Разное”… Мне кажется, что стоит посмотреть среди вырезок в коробке 531, что я обязательно сделаю.

Дэвид».

В ту ночь я практически не спала.

22 января 2010 года, 9.12, США (18.12, Франция)

Vous n’allez pas le croire, maisj’ai trouvé le dessin que vous cherchez!!!²² Вот это да! Нужный вам документ оказался третьим по счету в первой папке, что сэкономило массу времени, которое я изначально отвел на его поиски. Адрес (вы прекрасно описали документ, даже не видев его в глаза) напечатан сверху: Rampe du Pont, Arles-sur-Rhône. Датировано 18 августа 1930 года.

Дэвид».

Я перевела библиотеке деньги за скан документа, и мне пришлось несколько дней ждать, пока пройдет оплата и скан отправят мне по электронной почте. Когда я в одно прекрасное утро получила этот скан, меня начало трясти.

Это было что-то удивительное, потрясающее и прекрасное… Я начала кругами ходить по комнате. С самого начала работы над проектом (я назвала его «Ухо Ван Гога») я решила узнать, что скрывалось под повязкой на картине, но никогда даже не надеялась на то, что мне удастся найти документ, который бы более точно отвечал на вопрос, являвшийся главной темой моего исследования. Это было что-то сверхъестественное. Я получила документ, подписанный и датированный врачом, который лечил рану Ван Гога. Это было неоспоримое доказательство, объяснявшее не только, что именно отрезал Винсент, но и как. В то холодное зимнее утро я нарезала круги по комнате в состоянии полной эйфории от того, что мне удалось найти новую информацию о жизни Ван Гога.

Я решила сверить подписи доктора, чтобы удостовериться в подлинности документа, для чего нашла фотографию подписи доктора Рея, которую сделала в амстердамском архиве, и сравнила ее с закорючкой на рецепте. Подписи оказались похожими как две капли воды.

Я решила еще раз проверить подпись доктора, но ни его свидетельство о браке, ни свидетельства о рождении его детей не были выложены в Сеть. Я нашла доктора в записи списка избирателей и каталоге предприятий, так что, по крайней мере, смогла подтвердить его адрес: «6, Rampe du Pont»²³. Оставалось только одно, смущавшее меня соображение, а именно временной фактор. Рисунок был сделан 18 августа 1930 года, то есть прошло почти сорок лет после того, как доктор лечил Ван Гога. В семье мы часто не можем прийти к общему мнению по поводу событий, произошедших всего несколько лет назад, потому что каждый из нас помнит эти события по-своему. Я думала о том, что со временем и доктор Рей мог забыть детали, касающиеся раны Ван Гога, поэтому поняла: если я не смогу доказать, что доктор правильно помнил рану Ван Гога, этот рисунок будет совершенно бесполезным. Следовательно, я должна «копать» дальше и глубже, чтобы доказать, что воспоминания доктора точно передают результат событий, имевших место 23 декабря 1888 года.

Проходив по дому большую часть утра, я решила позвонить друзьям и спросить совета. Потом я позвонила одному из экспертов по жизни художника, а именно сотруднику Музея Ван Гога в Амстердаме Луису ван Тилбогру. Я умоляла его никому не рассказывать о том, что я ему сообщу. Луис говорил со мной вежливо, но в его тоне слышалось недоверие. Позже я узнала, что с сотрудниками Музея несколько раз в день связываются люди, которые нашли «новую» картину Ван Гога или открыли что-то совершенно удивительное по поводу его жизни, и только после этого мне стала понятна реакция Луиса. Он терпеливо и с уважением выслушал меня, обещал не разглашать предоставленную ему информацию, после чего я отправила драгоценный скан рисунка ему по электронной почте. Через несколько минут он мне перезвонил, мы обсудили рисунок, а также то, что он раз и навсегда закрывает дискуссию, которая продолжалась более века.

В августе 1930 года американский писатель Ирвинг Стоун встретился с доктором Феликсом Реем в его частном хирургическом кабинете в Арле по адресу: Рамп-дю-Пон, дом 6. Писатель родился в 1903 году, и настоящая фамилия Ирвинга была Танненбаум. Во взрослом возрасте писатель взял фамилию своего отчима. Стоун верил в то, что единственным средством добиться успеха в жизни является хорошее образование. Он получил диплом Калифорнийского университета в Беркли, женился на студентке из этого университета и благодаря щедрости своего богатого тестя смог поехать в Европу. Летом 1930 года они с женой находились в Провансе, где занимались исследованиями, необходимыми для написания книги. В Провансе его жена предложила ему название этой книги – «Жажда жизни».

Ирвинг написал книгу, которую сначала отвергли семнадцать издательств, но, в конце концов, в 1934 году книга вышла и создала ему репутацию хорошего писателя.

В 1930 году доктор Рей по-прежнему работал в больнице Арля, располагавшейся тогда в старом здании, в котором лежал Винсент в 1888 году. К тому времени доктор Рей уже не был розовощеким практикантом, лечившим Ван Гога. Доктору было шестьдесят пять лет, и в скором времени он планировал выйти на пенсию. Доктор работал в больнице всего несколько часов в день, большую часть времени принимая пациентов в частном кабинете в своем большом доме, расположенном по адресу: Рамп-дю-Пон, дом 6. В этом доме Ирвинг Стоун и повстречался с доктором 18 августа 1930 года.

После смерти Винсента с доктором виделись несколько других писателей. Многие из них (например, Юлиус Мейер-Грефе и Густав Кокио) оставили записи своих разговоров с Реем²⁴. Стоун решил переплюнуть всех своих предшественников и попросил доктора нарисовать рану Ван Гога. Доктор Рей вырвал листок из блокнота для рецептов и черной ручкой быстро нарисовал два рисунка уха Ван Гога до и после нанесенного увечья. Внизу страницы он сделал приписку:

«С радостью предоставлю вам требуемую информацию касательно моего несчастного друга Ван Гога. Искренне надеюсь, что вы не преминете прославить его художественный гений так, как он того достоин.

Ваш

Доктор Рей».²⁵

Может показаться странным, что найденный в недрах калифорнийского архива листок бумаги способен так сильно изменить мою жизнь. Тем не менее, вспоминая время до того, как я нашла этот листок, должна констатировать, что мой мир действительно переменился. Мое приключение началось с простого вопроса: что скрывает повязка на портрете? В начале приключения я не была уверена в том, что смогу раз и навсегда ответить на этот вопрос. Однако даже после того, как я нашла рисунок, мое исследование не подошло к концу. Мне надо было найти еще одно аутентичное свидетельство о ране Винсента. Если я хотела понять обстоятельства, которые привели к тому, что Винсент нанес себе такую рану, а также то, почему Синьяк, Гаше и семья ван Гогов упорно утверждали, что художник отрезал себе лишь часть уха, я должна была продолжить свои исследования и разобраться с тем, почему все случилось так, как случилось.