В высшей степени странно, что именно тогда, когда я отошел от дел, мне представилась задача, не менее необычайная и таинственная, чем те, которые мне приходилось разрешать за свою долгую профессиональную деятельность. И притом все произошло, можно сказать, у самых моих дверей.

Я только что переселился в мой домик в Суссексе и предался укрепляющей жизни на лоне природы, о которой долгие годы мечтал среди туманов Лондона. В этот период моей жизни дорогой мой Ватсон почти совсем исчез с моего горизонта. Он только изредка приезжал ко мне провести воскресный день. Поэтому я должен сделаться сам своим собственным хроникером. Ах, если бы он был со мной, что бы он сделал из такого удивительного происшествия и из моего случайного торжества над всеми затруднениями! Теперь же я должен сам, бесхитростными простыми словами, рассказать эту историю и отметить каждый мой шаг на трудном пути, который лежал передо мной, когда я пытался разгадать тайну «Львиной гривы».

Моя вилла расположена на южных склонах дюн, с которых открывается широкий вид на море. В этой части береговая линия состоит почти из одних меловых скал, с которых можно спуститься по одной только длинной, извилистой тропинке, крутой и скользкой.

Внизу тропинки на сотню ярдов тянется покрытый гальками берег, который не заливается даже приливом. Но в разных местах есть изгибы берега и заливчики, великолепные бассейны для купанья, наполняющиеся свежей водой после каждого прилива. Этот прекрасный берег тянется на несколько миль в обе стороны и прерывается только в одном месте маленькой бухточкой, где расположена деревня Фулверс.

Мой дом стоит одиноко. Мне, моей старой экономке и моим пчелам – нам одним принадлежит вся усадьба. Но в полумиле расстояния находится учебное заведение Гарольда Стокхерста, прозванное из-за своей крыши «Коньками». Это – школа, где молодые люди под руководством нескольких учителей готовятся к различным профессиям. Мы с Стокхерстом подружились со дня моего приезда, и у нас установились такие отношения, что мы без предупреждения могли по вечерам заходить друг к другу.

В конце июля 1925 года поднялась сильная буря. Море гнало волны к самым скалам и оставляло при отливе целые озера на берегу. Наутро того дня, о котором я говорю, ветер утих, и вся природа точно заново вымылась и освежилась. В такой прекрасный день невозможно было работать, и я вышел побродить перед завтраком, чтобы насладиться чудным воздухом. Я шел по скалистой тропинке, ведшей к крутому спуску к берегу. За моей спиной кто-то окликнул меня, и я увидел Гарольда Стокхерста, приветливо махавшего мне рукой.

– Что за утро, мистер Холмс! Я был уверен, что встречу вас на прогулке.

– Я вижу, вы идете купаться.

– Вы опять за старую привычку, – засмеялся тот, похлопывая себя по оттопырившемуся карману. – Да, Макферсон вышел рано, и я надеюсь застать его там.

Фитцрой Макферсон был преподаватель истории искусств. Он был атлет по природе и отличался во всех играх, не требовавших особого напряжения. Жизнь ему отравляла сердечная болезнь, как следствие ревматизма. Но и лето, и зиму он купался, и я, сам пловец, составлял ему часто компанию.

В это мгновение мы увидели самого Макферсона. Его голова показалась над скалой в том месте, где кончалась тропинка. Потом наверху вырисовалась и вся его фигура. Он качался, как пьяный. В следующее мгновение он взмахнул руками и с ужасным криком упал ничком.

Мы со Стокхерстом бросились к нему – он лежал в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нас – и повернули его на спину. Было совершенно очевидно, что он умирал. Глаза его стали стеклянными, а щеки мертвенно-бледными. На мгновение лицо его ожило, и он произнес два или три слова, точно желая нас предостеречь. Слова были неясны, но я уловил последние, вырвавшиеся криком с его губ:

– …Львиная грива!

Это были совершенно бессмысленные, непонятные слова, но я услышал именно их. Макферсон приподнялся, взмахнул руками и упал на бок. Он умер.

Мой спутник онемел от неожиданности и ужаса. Но я, конечно, был уже весь настороже: перед нами был какой-то необыкновенный случай.

Макферсон был одет только в пальто, брюки и не зашнурованные полотняные туфли. Когда он упал, пальто, накинутое им на плечи, соскользнуло и обнаружило его спину. Мы были поражены. Вся спина его была покрыта темно-красными полосами, точно его исполосовали проволочной плетью. Орудие, которым производили эту экзекуцию, очевидно, было гибким, так как ребра и плечи Макферсона были охвачены длинными, извивающимися полосами. С подбородка его текла кровь. В мучительной агонии он прокусил нижнюю губу. Его искаженное лицо говорило, что агония эта была ужасна.

Я встал на колени, а Стокхерст стоял возле меня, когда на нас упала тень, и мы увидели возле нас Яна Мурдоха. Это был математик учебного заведения Стокхерста, высокий худощавый брюнет, такого сдержанного и мрачного характера, что никто не мог назвать себя его другом. Казалось, что он жил в каких-то абстрактных областях, далеких от жизни. Ученики смотрели на него, как на оригинала, и он стал бы для них мишенью насмешек, если бы в нем не текла какая-то чужеземная кровь, проявлявшаяся не только в его смуглом лице и черных глазах, но и в странных вспышках, когда он становился положительно свиреп. Как-то раз ему надоела собачка Макферсона. Он схватил ее и выбросил в окно. За такой поступок Стокхерст, конечно, мог дать ему отставку, но он был очень ценным преподавателем, и это спасло его. Таков был странный человек, появившийся возле нас. Он казался искренно пораженным несчастным случаем, хотя по происшествию с собачкой можно было судить, что между ним и умершим не было особой симпатии.

– Бедняга! Чем бы я мог помочь ему?

– Вы были с ним? Можете вы рассказать, что произошло?

– Нет. Я опоздал сегодня утром. Я еще не был на берегу. Я шел сюда прямо из «Коньков». Чем бы я мог помочь?

– Вы можете поспешить в полицию в Фулверсе. Надо сейчас же сообщить о происшедшем.

Он, не говоря ни слова, побежал в деревню, а я тотчас же взялся за дело, пока растерянный Стокхерст оставался возле трупа. Первой моей задачей было отметить, кто находился на берегу. С высоты тропинки я мог видеть весь берег: он был совершенно пуст, если не считать две-три темные фигуры, двигавшиеся вдали к деревне Фулверс. Удовлетворившись в этом отношении, я медленно пошел вниз по тропинке. С мелом была смешана глина, и там и сям я видел одни и те же следы, опускавшиеся и поднимавшиеся. Этим путем никто больше не спускался сегодня к морю. В одном месте я заметил отпечаток растопыренной ладони. Это могло только означать, что бедный Макферсон упал, поднимаясь по тропинке. Были и круглые следы, указывавшие на то, что он не раз падал на колени. Внизу тропинки было порядочное озеро, образованное отливом. У этого озера Макферсон разделся, потому что там лежало на скале его полотенце. Оно было сложено и сухо, так что можно было думать, что он и не входил в воду. Пару раз я нашел на песке среди гальки отпечатки его туфель, а также голых ног. Этот последний факт указывал на то, что Макферсон приготовился к купанью, а полотенце свидетельствовало, что он не успел искупаться.

Передо мной была задача не менее таинственная, чем любая из встречавшихся мне прежде.

Макферсон пробыл на берегу не больше четверти часа. Он разделся и собрался купаться. Потом вдруг кое-как накинул на себя платье, – все на нем было расстегнуто, – и побежал назад, не искупавшись или, во всяком случае, не вытерся полотенцем. Причиной же этого было то, что на него напали диким бесчеловечным способом, терзали, пока он не прокусил от страданий губу, и бросили затем полутрупом, едва имевшим силы уползти и умереть. Кто совершил это варварское преступление? На берегу были, конечно, гроты в скалах, но солнце ярко освещало их, и в них негде было скрыться. Были еще и те отдаленные фигуры на берегу, но они казались слишком отдаленными, чтобы иметь что-нибудь общее с только что совершенным преступлением. Между ними и Макферсоном лежало озеро, подходившее к самым скалам. Невдалеке на море виднелись две-три рыбачьи лодки. Мы могли опросить рыбаков. Было несколько путей для следствия, но ни один из них не вел к верной цели.

Когда я вернулся к телу Макферсона, там уже собралась небольшая группа зевак. Стокхерст все еще был там, пришел и Ян Мэрдок, которого сопровождал Андерсон, сельский констебль. Это был большой, внушительного вида человек, скрывавший под молчаливой внешностью разумную голову. Он все выслушал, все записал и, наконец, отозвал меня в сторону.

– Я рад буду вашему совету, мистер Холмс. Это серьезная история, и мне здорово нагорит от начальства, если я не справлюсь с ней.

Я посоветовал ему послать за его непосредственным начальником и за доктором. Кроме того, я сказал, чтобы он не позволял ничего трогать на месте несчастного случая, и чтобы не оставлять свежих следов. В то же время я осмотрел карманы погибшего. Там был его носовой платок, перочинный нож и маленький бумажник. Из него выглядывал листок бумаги, который я развернул и передал полицейскому чиновнику. На нем было нацарапано женской рукой:

«Я буду там, можешь быть уверен. Моди».

Это было похоже на любовное свидание, но когда и где – оставалось неизвестным. Констебль положил записку в бумажник, а затем и все остальные вещи в карман пальто. Я не находил больше ничего достойным внимания и решил вернуться домой позавтракать.

Приблизительно через час ко мне зашел Стокхерст и сообщил, что тело Макферсона перенесли в «Коньки», где будет вестись следствие. Он принес с собой и кое-какие серьезные новости. Он нашел в столе Макферсона некоторые бумаги, говорившие о его интимной переписке с некоей мисс Беллами из Фулверса.

– Письма я не мог взять с собою, – сказал Стокхерст, – но нет сомнения, что тут была серьезная любовная история. Я не вижу только, что тут общего с этим ужасным случаем.

– Да, я не думаю, чтобы ему назначали запиской свидание на берегу, где все мы, обыкновенно, купаемся, – заметил я.

– По странному случаю, – сказал Стокхерст, – никто из учеников не был с Макферсоном.

– Случайно ли это?

Стокхерст нахмурил лоб.

– Ян Мэрдок задержал их, – сказал он. – Он настоял на занятиях по алгебре перед завтраком. Бедняга страшно подавлен этим.

– Но мне кажется, что они не были друзьями?

– Одно время – нет. Но уже с год Мэрдок настолько сблизился с Макферсоном, насколько он вообще способен близко с кем-нибудь сойтись. Он ведь не очень общителен.

– Я это знаю. Помните, вы рассказывали мне про какую-то историю с собачкой?

– Это кончилось вполне миролюбиво.

– Но, быть может, оставило какие-нибудь враждебные чувства?

– Нет-нет. Я уверен, что они были искренние друзья.

– Тогда нам нужно исследовать, как обстоят дела с этой девушкой. Вы ее знаете?

– Ее все знают. Она местная красавица – настоящая красавица, Холмс, которая везде обратила бы на себя внимание.

Я знал, что Макферсон увлекался ею, но я и не подозревал, что дело зашло так далеко.

– Но кто же она?

– Она дочь старого Тома Беллами, которому принадлежат все лодки и купальные кабинки в Фулверсе. В былые времена он был рыбаком, теперь же он человек с весом. Он ведет дело вместе со своим сыном Вильямом.

– Не пойти ли нам к ним в Фулверс?

– Под каким предлогом?

– О, мы легко найдем предлог. У бедного Макферсона был ограниченный круг знакомых. Проследим по всем направлениям, и мы, в конце концов, нападем на верный путь.

Дорога по дюнам, благоухавшим тмином, была бы очень приятной, если бы наши мысли не отравляла происшедшая трагедия.

Деревня Фулверс расположена полукругом по заливу. Позади старых хижин в гору поднимались новые дома. К одному из них меня и повел Стокхерст.

– Вот «Гавань», как называет свой дом Беллами. Вон тот, с башней на углу и черепичной крышей. Не плохо для человека, начавшего с… Взгляните-ка! Это что ещё такое?

Ворота «Гавани» раскрылись, и из сада вышел человек. Нельзя было не узнать высокую угловатую фигуру Яна Мэрдока. Минуту спустя мы встретились с ним на дороге.

– А, это вы! – воскликнул Стокхерст.

Ян Мэрдок кивнул головой, искоса посмотрел на нас своими странными темными глазами и прошел бы мимо, если бы директор не остановил его.

– Что вы там делали? – спросил он Яна.

Лицо Мэрдока покраснело от раздражения.

– Я подчинен вам в вашей школе, сэр. Но я не нахожу нужным отдавать вам отчет в своих личных делах.

После всего пережитого нервы Стокхерста были напряжены. Иначе он, может быть, воздержался бы. Но тут он окончательно потерял самообладание.

– При настоящих обстоятельствах ваш ответ является дерзостью, мистер Мердок.

– Ваш собственный вопрос можно было бы счесть тем же самым.

– Я не впервые наталкиваюсь на ваше непочтительное отношение. И этот раз будет последним. Вы потрудитесь как можно скорее найти себе новые занятия на будущее.

– Я уже намеревался это сделать. Сегодня я потерял единственного человека, который делал для меня возможной жизнь в «Коньках».

Он пошел своей дорогой, а Стокхерст смотрел ему вслед рассерженным взглядом.

– Что за невозможный, невыносимый человек! – воскликнул он.

На меня произвело сильное впечатление, что Ян Мэрдок воспользовался первым случаем, чтобы исчезнуть с места преступления. Неясное туманное подозрение начинало принимать в моей голове более определенные формы. Может быть, посещение семьи Беллами бросит луч света на события. Стокхерст взял себя в руки, и мы подошли к дому.

Мистер Беллами оказался человеком средних лет с огненно-красной бородой. Он был в очень раздраженном состоянии духа, и лицо его скоро сделалось таким же красным, как волосы.

– Нет, сэр, я не желаю слушать никаких подробностей. Мой сын, – он указал на крепко сколоченного молодого человека с упрямым неприветливым лицом, – такого же мнения, как и я, что внимание мистера Макферсона к Мод было оскорбительно. Да, сэр, слово «брак» никогда не произносилось, и все-таки были письма, свидания и многое другое, чего мы не могли одобрять. У нее нет матери, и мы ее единственные заступники. Мы решили…

Но слова его были прерваны появлением самой Мод. Не было сомнения, что эта девушка украсила бы собой любое общество. Кто бы подумал, что такой редкий цветок вырос от такого корня и под такой крышей? Женщины меня редко увлекали. Мой разум всегда главенствовал над сердцем. Но, глядя на ее правильные черты лица, на нежную свежесть ее кожи, я понял, что ни один молодой человек не смог бы остаться равнодушным при встрече с ней.

Такова была девушка, стоявшая теперь перед Гарольдом Стокхерстом.

– Я уже знаю, что Фитцрой умер, – сказала она. – Не бойтесь рассказать мне подробности.

– Нет никаких оснований вмешивать мою сестру в это дело, – проворчал молодой Беллами.

Сестра окинула его угрожающим строгим взглядом.

– Это мое дело, Вильям. Будь добр, не вмешивайся. По всем сведениям, тут совершено преступление. Если я могу помочь найти убийцу, это самое меньшее, что я могу сделать для умершего.

Она выслушала короткий рассказ моего спутника с таким спокойным вниманием, что я понял, что вместе с красотой она обладает и сильным характером. Она, очевидно, уже знала меня потому, что под конец обратилась ко мне.

– Приведите преступников к ответу, мистер Холмс, – сказала она. – Вся моя симпатия и помощь на вашей стороне, кто бы они ни были.

Мне показалось, что она с вызовом взглянула на отца и брата.

– Благодарю вас, – сказал я. – Но вы говорите – «они». Вы думаете, что тут замешан больше, чем один человек?

– Я хорошо знала мистера Макферсона и знаю, что он был смелым и сильным. Один человек не мог бы так легко расправиться с ним.

– Не могу ли я поговорить с вами наедине?

– Говорю же тебе, Мод, не вмешивайся ты в это дело! – сердито крикнул отец.

– Как же мне быть? – Она беспомощно взглянула на меня.

– Весь мир скоро узнает эту историю. Значит, не может быть ничего плохого в том, что мы публично обсуждаем здесь факты, – сказал я. – Если ваш отец не желает, чтобы мы говорили наедине, мне придется покориться этому.

Я упомянул про записку, найденную в кармане умершего.

– Я не вижу тут никакой тайны, – сказала девушка. – Мы были обручены, но держали это в секрете, так как боялись, что дряхлый дядя Фитцроя лишит его перед смертью наследства. Других причин не было.

– Ты могла бы сообщить нам, – пробурчал Беллами.

– Я бы и сделала это, отец, если бы ты когда-нибудь выражал нам симпатию.

– Я против того, чтобы дочь моя имела что-нибудь общее с мужчинами другого круга.

– Мы не говорили тебе про наши отношения потому, что ты был предубежден против него. Записочка же была ответом на это…

Она вынула из кармана смятый листок бумаги.

«Дорогая, – гласило письмо, – в пятницу, на старом месте на берегу. Я только в это время могу освободиться. Ф. М.»

– Пятница – сегодня, и мы должны были встретиться сегодня вечером.

– Но эта записка, конечно, была получена вами не по почте. Как вы ее получили?

– Я бы не хотела отвечать на этот вопрос. Это совсем не касается совершенного преступления. На все, что нужно, я отвечу тотчас же.

Она, действительно, отвечала на все вопросы, но это нам ничего не разъяснило. Она не допускала мысли, что у ее жениха были тайные враги, однако признала, что пламенных поклонников у нее было несколько.

– Разрешите спросить, не был ли мистер Ян Мэрдок врагом Макферсона? – задал я вопрос.

Она покраснела.

– Одно время я так думала. Но все изменилось, когда он понял, какие отношения между Фитцроем и мною.

Снова стала сгущаться тень, окружавшая в моих глазах этого странного человека. Необходимо обыскать его комнаты. Стокхерст охотно согласился помогать мне, так как и у него возникли сомнения. Мы вернулись домой с надеждой, что один конец нити этой трагедии уже в наших руках.

Прошла неделя. Следствие не бросило на дело и луча света. Стокхерст секретно навел справки о своем подчиненном, после чего был произведен обыск в его комнатах, но безрезультатно. Даже мое воображение отказывалось найти разгадку тайны,

Но тут произошел случай с собакой.

Первой услышала про него моя старая экономка по тому удивительному беспроволочному телеграфу, который сообщает новости деревенским жителям.

– Какая грустная история с собакой мистера Макферсона, сэр, – сказала она мне как-то раз вечером.

– Что это за история?

– Собачка подохла, сэр. Подохла с тоски по хозяину.

– Кто вам это сказал?

– Да об этом все говорят, сэр. Она всю неделю ничего не хотела есть. А сегодня двое молодых людей из «Коньков» нашли ее мертвой. И на том самом месте, где умер ее хозяин.

«На том самом месте». Эти слова произвели на меня сильное впечатление. Что-то подсказывало мне, что этот случай имеет большое значение. Почему пустынный берег стал роковым и для собаки? Возможно ли, что и она пала жертвой какой-то мести?

Несколько минут спустя я уже шел по дороге к «Конькам», где попросил Стокхерста дать мне возможность переговорить со студентами, видевшими труп собаки.

– Да, собака лежала на самом берегу, – сказал один из них. – Она, должно быть, искала след своего хозяина.

Я осмотрел труп маленького преданного эрдельтерьера, лежавший на подстилке в холле. Он одеревенел, застыл, глаза были выпучены, конечности скрючены. Весь его облик выдавал страшную муку, перенесённую в последние мгновения жизни.

Из «Коньков» я отправился на берег. Солнце зашло, и черная тень скалы падала на воду. Место было пустынное, и оживляли его только две чайки, с криками кружившиеся над головой. Я задумчиво стоял у воды, а сумрак все сгущался. Голова моя была полна разнообразных мыслей. Наконец, я повернулся и пошел домой.

Я поднялся по тропинке наверх, когда меня вдруг осенило.

Пришедшая мне в голову мысль была невероятна, и все же тут могла быть истина.

В моем домике есть большой чулан, полный книг. Я засел в нем на целый час. К концу этого времени я вышел с маленькой книгой в коричневом с серебром переплете, нетерпеливо переворачивая листы и отыскивая то, что меня интересовало. Я лег спать поздно, с нетерпением ожидая завтрашнего дня;

Но моей работе встретилась неприятная помеха. Не успел я напиться кофе, как мне нанес визит инспектор суссекской полиции. Это был солидный уравновешенный человек с задумчивыми глазами, которые смотрели на меня теперь с некоторым смущением.

– Я знаю ваш огромный опыт, сэр, и пришел к вам совершенно частным образом. Дело в том, нужно ли произвести арест или нет?

– Вы подразумеваете мистера Яна Мэрдока?

– Да, сэр. Больше не на кого думать. Кто же, если не он?

– Какие у вас улики?

Он шел по тому же пути, что и я. Характер Мэрдока внушал подозрения. Кроме того, он мог ревновать Макферсона к мисс Беллами и ссорился в прошлом с Макферсоном.

– Каково будет мое положение, если я дам ему скрыться? – Флегматичный человек переживал большое смятение.

– Проследите, – сказал я ему, – какие ошибки могут быть в ваших подозрениях. Утром в день преступления Мэрдок был со своими учениками. Кроме того, он один не мог так запросто расправиться с сильным Макферсоном. Наконец, представляется неясным вопрос, каким орудием было совершено преступление.

– Это могла быть только какая-то плеть.

– Вы рассмотрели раны? – спросил я.

– Мы оба с доктором видели их.

– А вы не обратили внимания на некоторые их особенности?

– Какие, мистер Холмс?

Я вынул из своего бюро увеличенную фотографию.

– Вот рассмотрим эту полосу, охватывающую плечо Макферсона.

– Я не вижу ничего особенного.

– Нет сомнения, что полоса эта не везде ровная. Вот тут и тут выступают капельки крови, как от укола. Такие же капельки выступают и на другой полосе.

– Что же это значит?

– У меня есть свои соображения, но я буду молчать до поры до времени, пока у нас не будет более серьезных оснований для обсуждения.

– Когда же это будет?

– Через час, а может быть и скорее.

– Не имеете ли вы в виду мистера Беллами и его сына?

– Нет-нет, я ничего не скажу, пока у меня не будет все подготовлено, – сказал я улыбаясь. – Может быть, вы придете ко мне в полдень?..

Слова мои были прерваны, и этим было положено начало концу всего следствия. Дверь моя распахнулась настежь, в коридоре послышались спотыкающиеся шаги, и в комнату вбежал бледный растрепанный Мэрдок. Одежда его была в беспорядке, он хватался руками за мебель и кричал:

– Виски, виски!

Потом он со стоном упал на диван.

Следом за ним, задыхаясь, вбежал Стокхерст. Он был почти так же растрепан, как и Мэрдок.

– Да-да, виски! – крикнул он. – Мэрдок умирает. Я едва его дотащил сюда. Он дорогой два раза падал в обморок.

Спиртное произвело чудесное действие. Мэрдок приподнялся и сорвал с плеч пальто.

– Умоляю, дайте морфия или опиума! – закричал он. – Дайте чего-нибудь, что избавит меня от этих адских мук.

Мы с инспектором невольно вскрикнули. На обнаженных плечах Мэрдок были те же огненные полосы, которые отпечатались и на спине Макферсона.

Боль была, очевидно, ужасна. Мэрдок по временам переставал дышать, лицо его чернело. Он мог умереть каждую минуту. Ему вливали в рот водку еще и еще, и приложили к плечам компрессы с оливковым маслом. Голова его, наконец, тяжело опустилась на подушку. Это был полусон-полуобморок, но он все же облегчал его страдания.

– Где вы нашли его? – спросил я Стокхерста.

– На берегу. На том же самом месте, где умер Макферсон. До «Коньков» было далеко, и я привел его к вам.

– Вы видели его у воды?

– Да, он шатался из стороны в сторону, как пьяный. Я побежал вниз, накинул на него пальто и кое-как дотащил сюда.

– Я думаю, что мы, наконец, напали на убийцу. Идемте, Стокхерст, и вы тоже, инспектор.

Оставив несчастного Мэрдока на попечении экономки, мы втроем отправились на берег моря. На камнях лежала одежда Мэрдока. Я медленно пошел по берегу, а мои спутники гуськом следовали за мной. У берега было совсем мелко, но у скалы – фута четыре глубины. Конечно, сюда должен был направиться пловец. У подножия скалы вилась тропинка, и я пошел по ней, внимательно заглядывая в кристально-прозрачную глубину. Я дошел до самого глубокого и тихого места заливчика, когда увидел то, что искали мои глаза.

– Цианея! – воскликнул я. – Цианея! Смотрите на «Львиную гриву».

Странный предмет, на который я указывал, был действительно похож на спутанный пучок волос, вырванный из львиной гривы. Он лежал на выступе скалы фута на три под водой. Это было странное, развевающееся, волосатое существо с серебряными нитями в желтых космах. Оно пульсировало медленным и тяжелым сжиманием и разжиманием.

– Оно причинило достаточно вреда, – крикнул я. – Дни его кончены. Помогите мне рассчитаться с убийцей.

На самом краю тропинки лежал большой камень. Мы столкнули его в воду и, когда поверхность воды успокоилась, мы увидели, что камень упал на выступ внизу. Желтые щупальца, торчавшие из-под камня, указывали на то, что наша жертва под ним. Маслянистая густая жидкость выдавилась из-под камня и медленно поднялась на поверхность, мутя воду.

– Что это такое, мистер Холмс? – спросил инспектор. – Я местный уроженец, но никогда не видал здесь ничего подобного.

– Юго-западный шторм занес сюда это чудовище. Пойдемте ко мне домой, и я познакомлю вас с ужасными переживаниями человека, имеющего основания помнить встречу с таким же ужасом морей.

– Когда мы вернулись домой, Мэрдок уже сидел в кресле. Но по временам от боли его сводили судороги. Он сказал нам, что не имеет понятия, что с ним случилось. Купаясь, он вдруг испытал невыносимые муки и бросился из воды на берег.

– Вот книга, – сказал я, – которая внесла свет в то, что навеки могло остаться во мраке. Это – «Встречи на суше и на море» знаменитого Дж. Вуда. Автор сам едва не погиб от встречи с отвратительным существом – Cyanea capillata. Это чудовище не менее опасно, чем кобра, но причиняет гораздо более мучительную смерть. Вот вкратце, что пишет автор книги: «Если пловец увидит круглую массу, похожую на спутанную львиную гриву, с вплетенными полосками серебряной бумаги, то пусть он остерегается – это страшная Cyanea capillata». Вуд говорит, что всякий, находящийся не дальше пятидесяти футов от смертоносного морского чудовища, рискует жизнью. Даже на расстоянии Вуд испытал ужасную силу его. Множество нитей оставили на коже тонкие багровые линии, которые при ближайшем рассмотрении оказались усеянными кровавыми точками. В каждой такой точке была точно раскаленная иголка, жалящая нерв. Местная боль все же была, по его словам, наименьшим страданием. Страшная боль пронизала ему грудь, и он упал точно подкошенный пулей. Пульс остановился, и сердце сделало несколько таких скачков, точно хотело выскочить из груди. Это чуть не убило его, хотя он и повстречался с чудищем в волнующемся океане, а не в тесных водах тихого заливчика. Вуд рассказывает, что с трудом узнавал себя потом. Лицо его было искажено и совершенно бескровно. Он опорожнил целую бутылку виски, и это спасло его. Вот книга, инспектор. Вы не станете сомневаться, что она разъясняет трагедию бедного Макферсона.

– И оправдывает меня, – с измученной улыбкой сказал Мэрдок. – Я никого не осуждаю, но чувствую, что меня спасло от ареста только то, что я разделил участь своего друга.

– Нет, мистер Мэрдок, – сказал я. – Я уже напал на следы настоящего убийцы и спас бы вас от испытанных вами страданий, если бы вышел раньше из дому.

– Но как же вы узнали, мистер Холмс?

– Я очень люблю читать, и у меня удивительная память на мелочи. Я все раздумывал над словами «львиная грива». Я помнил, что где-то слышал нечто подобное. Как видите, слова «львиная грива» характеризуют ужасное морское чудовище. Я не сомневаюсь, что оно плыло в воде, когда Макферсон увидел его, и он только этими словами успел предупредить нас о том, что убило его.

– Так как я, во всяком случае, оправдан, – сказал Мэрдок, медленно вставая, – то я хочу дать вам некоторые пояснения, ибо знаю, по какому направлению велось следствие. Это правда, что я любил мисс Беллами, но с того дня, как она избрала Макферсона, моим желанием было помочь их счастью. Я довольствовался ролью посредника между ними. Я часто носил ей от него записки и поторопился сам сообщить ей о смерти Макферсона, чтобы другой не сделал это более грубо. Она не хотела вам говорить про наши отношения, боясь как-нибудь повредить мне. Теперь я должен с вашей помощью вернуться в «Коньки» и лечь в постель.

Стокхерст протянул ему руку.

– Простите меня, Мэрдок. Надеюсь, впредь мы лучше будем понимать друг друга.

Они вышли, дружески взявшись под руку. Инспектор остался со мной и молча смотрел на меня своими воловьими глазами.

– Я читал про вас, – воскликнул он, – но никогда не верил! Вы удивительный человек!

Я отрицательно покачал головой.

– Нет, инспектор, я был преступно медлителен в этом деле. Если бы труп нашли в воде, я бы скорее открыл истину. Меня смутило полотенце. Бедняга не мог и думать о вытирании, а я решил, что он не купался. Поэтому мне и не пришло в голову нападение какого-нибудь морского животного. Вот где была ошибка. Что ж, инспектор, я частенько смеялся над вами, полицейскими, а теперь волосатая медуза чуть не отомстила за вас.