Изабелла Бёрд
Второй совет ночных женщин:Если страдаешь от депрессии, опустошенности или головной боли – отправляйся в путь
Ночная женщина № 2: Изабелла Бёрд.
Род занятий: Старая дева. Позднее – путешественница, автор путевых заметок. Страдала от депрессии, болей в спине и бессонницы, пока врач не посоветовал предпринять небольшое морское путешествие. Решила объехать земной шар в одиночку: отправившись в первую поездку, не смогла больше остановиться.
«Я охвачена совершеннейшим восторгом! Это схоже с новым миром, и он настолько свободный, свежий, насыщенный, беззаботный, лишенный оков и наполненный интересных вещей, что не хочется спать… Ни звонков в дверь, ни «Мисс, будьте любезны», ни слуг, ни счетов, никаких требований, никаких бесплодных усилий, когда столько всего приходилось делать. И главное, никакой неврастении и условностей… Невозможно описать словами, как сильно я люблю жизнь!» (Записки Изабеллы на борту корабля, бурная Атлантика, 1871)
Изабелла Бёрд (1831–1904) родилась в Великобритании в графстве Йоркшир в эпоху, когда самыми важными качествами лиц женского пола считались целомудрие, усердие и верность. Отец Изабеллы был пастором, а мать преподавала в воскресной школе. С каждым переводом отца в другой приход семья была вынуждена ехать за ним. Мать обучала Изабеллу и ее младшую сестру Генриетту чтению, письму, рисованию и шитью. Правда, Изабеллу больше интересовали латынь, греческий и микроскопы. Но в ту пору, кроме домашнего обучения, ничего более существенного ей не полагалось, потому что школ для девочек не существовало, а в университеты им вход и вовсе был закрыт.
Изабелла была болезненным ребенком, жаловалась на постоянную усталость, боли в спине, мигрени и общую слабость. Спину ей вылечили, удалив опухоль позвоночника, а от остальных недугов единственным лекарством в ту пору считалась перемена климата. Так что когда юной девушке был предписан горный воздух, отец перевез всю семью в Шотландию, а когда врач назначил морское путешествие, 22-летняя Изабелла отправилась в Америку. На ту поездку она откликнулась книгой «The Englishwoman in America», изданной в 1856 году. Гонорар за книгу Изабелла направила на благотворительность – купила бедным рыбакам лодки, поскольку считала писательский заработок недостойным своего положения. Позже она совершила еще одну поездку в Америку, после которой ее отец заболел и умер, и она, охваченная чувством вины, решила, что никогда не будет совершать ничего столь «эгоистичного», как путешествие.
После смерти главы семьи мать и девочки перебрались в Эдинбург. Жизнь текла убийственно тоскливо. Изабелла писала по утрам заметки в газеты на духовные и благотворительные темы. По вечерам, как и полагалось девушке из приличной семьи, делала визиты. Подходящей партии не попадалось. А когда через пять лет после переезда матушки не стало, надежды устроить свою жизнь и вовсе иссякли. Изабелле исполнилось 34, ее сестре Генни – 31. Конечно, они могли бы жить, как и все старые девы: переезжать из дома в дом, не имея собственного, ухаживать за больными родственниками, помогать в воспитании детей. Только Изабеллу не устраивал подобный удел. А что, если попробовать пожить вдвоем за счет скудного, но наследства? К тому же Изабелла могла бы зарабатывать написанием статей в приходскую газету.
Так продолжалось два года, но потом у Изабеллы лопнуло терпение. И это вся ее жизнь? Неужели незамужняя женщина не может заняться чем-нибудь другим? В 38 лет Изабелла связалась с Джоном Мюрреем, издателем популярных серий книг для путешественников и старым своим знакомым, с предложением написать более серьезную книжку: «Буду признательна, если бы вы смогли предложить хоть что-нибудь». Мюррей рекомендовал Изабелле отправиться за рубеж поискать новый, интересный материал. Но как можно? Ведь она поклялась, что больше никогда никуда не поедет! Изабелла нашла выход, надумав совершить паломничество в Иерусалим. Впрочем, нет: это тоже слишком эгоистично…
Пока Изабелла колебалась и мучилась из-за соблюдения приличий, ее тело стало диктовать свои условия: она опять начала страдать от знакомых болей в спине, мигрени, бессонницы и множества других недомоганий (экземы, повышения температуры, болей в груди, судорог, приступов тошноты, депрессии, неврастении). В довершение всего этого у нее начали выпадать волосы. Она проводила целые дни в постели, не имея возможности уснуть, прислушиваясь к своему телу. Она была уверена в серьезности недугов и начала ходить по врачам, но все было безуспешно. Один из них предписал ей обернуть вокруг головы стальную сетку, чтобы снять нагрузку с позвоночника, порекомендовал проводить больше времени на судне – качка облегчит боль. Ей устраивали кровопускание и ставили пиявки. Ей прописывались успокоительные «лауданум» (опиумная настойка на алкогольной основе) и модные капли «хлородин» (смесь опия, каннабиса и хлороформа) – словом, все те препараты, которые вызывают не только зависимость, но и те самые вышеупомянутые симптомы. Изабелла следовала советам врачей и даже поехала в горные районы, чтобы покататься в лодке, но ничего не помогало.
Возможно, многие из ее симптомов носили психосоматический характер. Как и другие умные и способные женщины, она знала, что может делать больше, если не замыкаться на домашних обязанностях. Ведь именно по этой причине у многих женщин, переживших подобное разочарование, возникает состояние, получившее название истерии. Боже правый! У кого угодно случится истерика, если заставить его лежать со стальной сеткой на голове в лодке, тогда как на самом деле человеку просто-напросто хочется чем-нибудь заняться! В ее случае само заболевание подсказало и выход: для женщин проблемы со здоровьем считались единственной приемлемой причиной отправиться в путешествие. Генриетта заговорила о прописанной доктором морской поездке, и поначалу Изабелла несколько месяцев упиралась, но в конце концов купила билет на корабль в Нью-Йорк, а, вернувшись, тут же уехала в Австралию.
Состояние здоровья – какой замечательный повод! Изабелла пользовалась им в качестве прикрытия в течение последующих двух десятков лет, отправляясь в путешествия. Я почти слышу треск телеграфа – только что изобретенного! По всему свет разлетаются телеграммы: «Моя спина нуждается в кругосветном путешествии на пароходе… Мои головные боли вынуждают меня задержаться на полгода здесь, на Гавайях, в связи с благоприятным местным климатом. Планирую ездить верхом, плавать и взбираться на вулканы… Для лечения депрессии поднялась на гору Лонгс-Пик в Скалистых горах вместе с индейцами и лицами, объявленными вне закона. Гора оказалась довольно-таки милой… По причине бессонницы пришлось проехать одной в сопровождении двадцати бедуинов на верблюде через Синайскую пустыню…» Просто гениально, дорогая Изабелла!
1872 год. Изабелла покупает билет на пароход в Австралию. Весной того же года прямо посреди Атлантики она испытала пробуждение: «Я охвачена совершеннейшим восторгом! Невозможно описать словами, как сильно я люблю жизнь!» Она планирует немедленно отправиться для поправки здоровья в путешествие вокруг света: из Великобритании в Австралию, далее в Новую Зеландию, Калифорнию и через Северную Америку и Атлантический океан обратно домой. Изабелла упаковывает сапоги, костюм из твида, нижнее белье, теплые чулки и черное шелковое платье для особых случаев; лекарства, тетради для записей и бумагу для черновиков, перья, чернила, почтовую бумагу и конверты, чтобы писать с дороги длинные письма любимой сестре. Она поднялась на борт парохода в Ливерпуле в июле 1872 года.
Ей было 40 лет.
Первое ее кругосветное путешествие продлится полтора года.
Откровенно говоря, Изабелла не сразу поправилась. Через три месяца пути она оказалась в Австралии и разочаровалась: все, как и дома в Англии, только нестерпимо жарко. В путешествии ей было одиноко, ничто не радовало. Она тосковала по дому, страдала депрессией, перенесла тепловой удар. У нее разболелась голова, она не могла спать, трижды в день принимала различные препараты, много пила (пиво и вино на ланч, в обед и вечером) и ощущала постоянную усталость (ничего удивительного). В те времена в газетах писалось о переизбытке в колониях и, конкретно, в Австралии мужчин «на выданье» и о том, что юным английским леди (в Англии их было на миллион больше, чем мужчин) настоятельно рекомендуется отправиться именно туда. А одна организация даже вызвалась оказать помощь «находящимся в стесненных обстоятельствах» женщинам в поиске заморских женихов. На этом фоне кое-кто спекулировал по поводу истинных причин путешествий Изабеллы, но впечатления, что она отправлялась с такой задачей, нет. Своей сестре Изабелла писала, что за все путешествие не увидела ни одного запоминающегося и сколько-нибудь интересного человека.
В Новой Зеландии климат оказался ничуть не прохладнее. Подавленная Изабелла решила, не откладывая, уехать в Америку и забронировала билет до Сан-Франциско. Пароход «Невада» видал и лучшие времена: он дал течь и едва держался на плаву, но мысль о полном опасности морском путешествии наконец-то пробудила Изабеллу к жизни. Невероятно, но именно на палубе «Невады» она испытала чудесное исцеление! Тон ее писем стал вдохновенным, насыщенным электричеством, несмотря на то что корабль попал в тайфун, а еда была ужасной (в хлебе ползали муравьи и долгоносики). Вдобавок ко всему вышел из строя паровой двигатель. Температура в тропиках превысила отметку 40 градусов по Цельсию, а крыша кают-компании протекала, и внутри в дождь приходилось сидеть в непромокаемом плаще и резиновых сапогах. По каюте бегали тараканы и крысы.
На полпути заболел ребенок одного из пассажиров, и капитан принял решение остановиться в Гонолулу на Гавайях, которые в то время назывались Сандвичевыми островами. Изабелла сошла на берег, чтобы помочь в поисках доктора, и поймала себя на мысли, что вот он – рай, с пальмами, коралловыми рифами и вулканами, который она искала в Австралии и Новой Зеландии. Она осталась на Гавайях и задержалась более чем на полгода. В предисловии к книге «The Hawaiian Archipelago», увидевший свет через два года, в качестве причины остаться на острове Изабелла отметила крайне благоприятный для своего здоровья местный климат.
Гавайи буквально ошеломили ее. Она начала жить той жизнью, о которой дома не могла даже мечтать: забиралась на вершину самого высокого в мире вулкана, скакала на лошадях в мужском седле, как местные, что в цивилизованном мире считалось неслыханным нарушением приличий! Она селилась под одной крышей с туземцами, делала самостоятельные вылазки в глубь острова и наслаждалась всевозможными неожиданными поворотами беззаботной жизни. Она ничего не боялась: верхом ездила по острову без карт и схем, ночевала в соломенных хижинах, ела фрукты и местную кашу «пой», плавала и стирала белье в реках, сушила его на солнце и заявляла, что все это – самое лучшее в ее жизни. Перед сестрой Изабелла хвастала тем, как она научилась варить, штопать, стирать и распоряжаться деньгами, и тем, что умеет самостоятельно оседлать лошадь. «Начиная с этого момента ни один мужчина не скажет мне, что есть вещи, слишком сложные для меня!» – провозгласила она. Глядя в зеркало, Изабелла замечала перемены в своей внешности. Вместо измученной, болезненной сорокалетней старой девы перед ней стояла цветущая, загорелая, помолодевшая на десять лет женщина со сверкающим взглядом. Изабелла обрела настолько лучезарный облик, что некий солидный господин Уилсон даже предложил ей руку и сердце. (Она отказала.)
Изабелла писала: «Я делаю нечто такое, чего обычная женщина не может – живу жизнью, подходящей мужчине. Если у тебя есть готовая к отъезду, навьюченная лошадь, нет необходимости строить планы… Моей энергии хватит на что угодно, кроме погрязшего в условностях цивилизованного мира». Все же Изабелла не могла полностью отринуть цивилизованный мир: ждавшая у домашнего очага сестра Генни была той пуповиной, которая накрепко связывала с ним Изабеллу, и перерезать ее она не могла. Однажды, находясь в состоянии такого душевного помешательства, когда хочется обнять весь мир, она пригласила сестру на Гавайи: «Мы могли бы начать здесь новую жизнь!» Сестра восприняла приглашение всерьез и начала собираться в дорогу. И тут Изабелла отменила свое приглашение и отправила письмо, где долго перечисляла все дурные стороны жизни на Гавайях. Не может быть и речи, чтобы Генни приехала! Она должна остаться дома, иначе кому еще Изабелла будет писать письма!
В августе 1873 года ей все же пришлось покинуть Гавайи и поехать в Сан-Франциско, откуда Изабелла продолжила путь в сторону Скалистых гор в Колорадо. Там она арендовала лошадь и отправилась изучать местность. Ее давней мечтой было посетить известный своей природой Эстес-Парк. Владелец одного из гостевых домов попросил двух молодых мужчин захватить ее с собой. Поначалу те отнекивались – кому хочется брать на свою голову попутчицу? Но потом согласились в надежде, что женщина «хотя бы молода, хороша собой и не зануда». (Надежда испарилась, как только «мисс Бёрд явилась поутру одетая в шаровары и скачущая верхом, как ковбой».) Саму Изабеллу ничуть не интересовало, что о ней думают мужчины. Она бодрствовала всю ночь, беспокоясь лишь о том, сможет ли она за день проехать верхом сорок километров.
То путешествие изменило все. Перед ущельем на въезде в Эстес-Парк они заметили бревенчатую избушку, показавшуюся Изабелле каким-то гнездом дикого зверя. Крыша была затянута сохнувшими на солнце шкурами рыси и бобров. В углу висела туша оленя. Всюду валялись рога, старые подковы и остатки только что освежеванных животных. Двор охраняла презлющая собака. Из хижины вышел крупный мужчина, одетый в потертые штаны из оленьей кожи, с ножом на поясе и револьвером в нагрудном кармане. Этим шокирующим персонажем оказался Джим Наджент – человек, объявленный вне закона за зверские преступления, известный также под кличкой Роки-Маунтин Джим. Однако, несмотря на свою леденящую кровь репутацию, Маунтин Джим выделялся истинно мужской красотой (одной половиной лица, потому что другая была лишена глаза, потерянного в битве с медведем гризли). Мужчина оказался на редкость вежливым и образованным. Очевидное стало невероятным: Изабелла была им очарована, как и преступник ею.
Изначально она собиралась остаться в Эстес-Парке ненадолго. Но проходили недели и месяцы, а она все не уезжала. Изабелла поселилась на ферме мистера Эванса, они встречались с Джимом почти ежедневно: часами ездили верхом по горным дорогам, скакали наперегонки навстречу свежему ветру. Иногда Изабелла помогала по хозяйству, ни в чем не уступая мужчинам, а когда похолодало, она стала носить поверх костюма для скачек жилетку из медвежьей шкуры и приобрела мужской шерстяной свитер и рукавицы. С приходом зимы ей приходилось неделями сидеть под крышей вместе с пастухами («ближайшая женщина в сорока километрах»). Вскоре ртутный столбик опустился так низко, что в домике все замерзло: молоко, масло, хлеб, сироп, чернила, замерзали даже волосы после мытья. Изабелла ела и спала, как траппер, имела только один комплект нижнего белья, одну пару шерстяных носков, и все это она носила, не снимая, шесть недель подряд: «Я почти забыла, что женщины вообще существуют», или: «Как-то я проскакала одним махом восемьдесят километров и – ничего. Я десять месяцев прожила на свежем воздухе, не вылезая из седла».
Однажды Изабелла решила забраться на пик Маттерхорн, и Маунтин Джим вызвался ее сопровождать. Миссис Эванс испекла им хлеба на три дня, отрезала изрядный кусок мяса от висевшей на кухне бычьей туши, дала с собой чаю, сахару и масла. Они спали под открытым небом, положив под голову седло («уснуть не удалось, но ночь прошла быстро»). В какой-то момент, когда рядом никого не оказалось, Маунтин Джим неожиданно переменил свой грубоватый стиль обращения и заговорил с Изабеллой ласково. Подъем на гору оказался для Изабеллы почти непреодолимым. Тогда она поняла, что в костюме для верховой езды с Гавайев и в слишком больших сапогах мистера Эванса она не сумела как следует подготовиться к предстоящему испытанию, но и тут не сдалась. Сестре она писала: «Как жаль, что ты не можешь меня увидеть такой – естественной, свободной и готовой к любым испытаниям».
Шли месяцы, на ферме стали шушукаться о начавшемся романе… В состоянии душевного подъема Изабелла написала Генни о «мистере Надженте». Он блистательный компаньон, исполненный обаяния и веселья, прекрасно образован и имеет острый ум, с ним можно поговорить о чем угодно. Конечно, Маунтин Джим старательно поддерживал свой имидж «объявленного вне закона», и кое-кто считал, что это прозвище оправдывалось колоссальным масштабом его вранья. Так или иначе, под оболочкой грубого мужлана скрывались живой ум и заботливая натура. К тому же Джим оказался еще и очень начитанным. Никогда ранее Изабелла так открыто не писала о своих чувствах к мужчине. «Он необыкновенный! На вид он страшен, но сам он мягок и обходителен… Его низкий голос… его невероятно возвышенное поведение… Пять минут мне казалось, что любовь возможна, но я отбросила эту мысль, ибо для сорокалетней женщины это непростительное самомнение!»
Незадолго до ее отъезда Маунтин Джим раскрыл перед Изабеллой самые темные страницы своей жизни и признался, что полюбил ее с первой встречи. Изабелла была потрясена, она рыдала, но была непреклонна: при всем его очаровании она не могла не учесть его прошлого, переменчивый характер и тягу к выпивке. «Такого мужчину может полюбить какая угодно женщина, но ни одна женщина в здравом уме не выйдет за такого замуж… Мое сердце изнывает, когда я думаю о его мрачной, потерянной жизни, которую он разрушил своими руками. Он обворожителен, его нельзя не любить, но он ужасен… Я страшно тоскую по нему».
А потом Изабелла поступила так, как, по ее мнению, должна была поступить всякая благовоспитанная женщина из высшего света Эдинбурга: она отправила Джиму официальное письмо. «Уважаемый мистер такой-то! В связи с тем что вы разговаривали со мной в понедельник весьма неподобающим тоном, между нами не может быть ничего иного, кроме сдержанности… Засим надеюсь, что наше знакомство закончится тотчас же… Искренне ваша…»
* * *
[депеша, отправлено телепатически]
Пятница, 21 ноября 1873 годаДорогая Изабелла, любимая Изабелла! Я стою на вершине Лонгс-Пик и посылаю дымовые сигналы, отстукиваю азбуку Морзе, бросаю камни и кричу в мегафон: «Не посылай письма!» – но ты все равно пошлешь, вручишь Джиму лично, столкнувшись с ним на прогулке, хотя будешь знать, что он уже сам не свой от страданий.Милая Изабелла! К чему это смехотворное письмо, да еще и после всех испытаний? Ты же изменилась уже на Гавайях, стала другой, новой Изабеллой, самостоятельной женщиной, которая плавает на открытой воде, поднимается на вершину вулкана, самостоятельно седлает коня и плюет на все условности. Зачем ты хочешь держаться зубами и когтями за имидж приличной дамы? Ах, ну зачем мы так цепляемся за наши модели поведения? Почему мы не можем изменить наше представление о самих себе, несмотря на то что все кругом уже видят нас другими?Да-да, ты отдельно подчеркнула своей сестре, что ни в коем разе не влюблена в этого мужчину – ну, разумеется, ты просто беспрестанно вещала о нем с раскрасневшимся от возбуждения лицом и использовала любой подходящий момент, чтобы упомянуть его имя. Однажды ты даже видела во сне, как сидишь около камина и тут входит Джим с револьвером в руке и стреляет в тебя! Он пробудил в тебе страсть именно своей «опасностью», как ты и признавалась, но даже любая мало-мальски смыслящая в амурных делах кухарка поймет, что ты тайно желала, чтобы он пришел и – скажем прямо – пристрелил тебя за твое мещанство.Не будем лукавить: он много пил, скорей всего страдал депрессией, имел биполярное расстройство – да, понимаю, очень даже хорошо, но ведь между вами возникло понимание, какое редко когда возникает между людьми. Если бы ты, Изабелла, сумела разглядеть в себе новую женщину, коей ты уже являлась, ты написала бы совсем другое письмо.Твоя М.P.S. Мне так хотелось, чтобы ты сумела бы насладиться полной грудью жизнью с Маунтин Джимом и остальными, если таковые имелись. Того же самого желаю и себе, если мне посчастливиться встретить привлекательного одноглазого преступника. С такими нечасто приходится сталкиваться.
* * *
Изабелла и Маунтин Джим встречались еще несколько раз. Она размышляла о предложении неприметного и приличного мистера Уилсона, а еще над тем, почему она считает этого мрачного преступника куда более очаровательным, однако своего решения не отменила. В ее последний вечер эта странная пара долго сидела на кухне хижины, рассуждая о поэзии и писательском труде.
Больше они никогда не виделись. Всего через полгода после отъезда Изабеллы Маунтин Джим словил свою последнюю пулю.
Путешествие Изабеллы вокруг света длилось почти полтора года, оно основательно ее изменило. Перед отъездом из Нью-Йорка домой Изабелла написала своей подруге: «Я по-прежнему считаю цивилизованный мир виновником всех горестей, общество – пустышкой, а условную мораль – преступлением, но не исключено, что я быстро вернусь к прежним своим представлениям». Именно так и произошло. По возвращении в Эдинбург она стала приличной мисс Бёрд, проживающей под одной крышей со своей сестрой, занималась благотворительностью и посвящала свои дни окололитературному труду. Издатель Джон Мюррей предложил опубликовать ее записки о Гавайях отдельной книгой. Изабелла переработала свои письма сестре и придала им вид книги. Путевые заметки мисс Бёрд «The Hawaiian Archipelago» увидели свет в феврале 1875 года. Книга была снабжена предисловием, поведавшим о тех самых причинах «по состоянию здоровья»… Книгу приняли с воодушевлением, и тогда Изабелла написала ряд статей о своих приключениях в Скалистых горах. И тут случилось, что некий врач по имени Джон Бишоп обратил внимания на Изабеллу, которая была старше его на десять лет, и сделал ей первое предложение. Изабелла отказала ему наотрез, даже не обсуждая. А тут еще и популярность книги и цикла статей: они начали давить на совесть, ведь не подобает получать финансовую выгоду от дела, заниматься которым оказалось чертовски увлекательно!
Фактически за одну ночь скакавшая в мужском седле на Гавайях и по Скалистым горам, открытая, свободная, ломавшая преграды, наслаждавшаяся жизнью женщина превратилась в приличную старую деву, чрезмерно обеспокоенную тем, как надо и как не надо себя вести. Подобное неизменно повторялось всякий раз после каждого путешествия в течение последующих тридцати лет. Изабелла жила двойной жизнью, словно страдала раздвоением личности. Из поездок она не могла привезти домой ту, другую Изабеллу. Не могла, хотя ее путешествия становились все безумнее, книги все популярнее; не могла, хотя в конце концов добилась официального признания в качестве путешественницы и исследовательницы.
Меня все это невероятно бесит. Неужели я все же ни капли не способна на понимание? Понять то, что после невероятного путешествия возвращение к привычным условностям происходит на раз-два, и если дома все осталось без изменений, крайне сложно сохранить произошедшие изменения, свое новое «я», обретенный где-то там радикальный и вдохновенный облик. И если ты уже изменила свои приоритеты, сколь сложно оказывается ощущать себя не такой, как все, исключенной из общего порядка вещей. И даже если ты уже считаешь общество – пустышкой, условную мораль – преступлением, а семью, собственную квартиру и идеал изнуряющей до выгорания работы – извращением, сложно жить иначе. Трудно удержать это ощущение.
Так что через несколько лет после своего возвращения Изабелла вновь начала хворать. Она консультировалась с врачами, но никто не мог понять, почему дома в Шотландии она почти инвалид, с трудом встает с постели, а в путешествии преображается и вновь бесстрашна, неутомима и несгибаема. Как бы там ни было, не придумав ничего умного, врачи вновь прописали Изабелле морское путешествие.
Куда бы ей отправиться на этот раз? Где тот достаточно экзотический уголок на земном шаре, где она отыщет вдоволь материала для писательского труда? Хотя по-прежнему состояние здоровья считалось официальной причиной совершить поездку, настоящим мотивом путешествия был поиск материала для новой книги. Изабелла обратилась с письмом к Чарльзу Дарвину (ни к кому иному!), спрашивая совета, не отправиться ли в Анды, но ответ Дарвина оказался неутешительным: Южная Америка – неподходящее место для женщины. Потом внимание Изабеллы привлекла Япония – страна только что открыла двери для иностранцев, и о ней практически ничего не было известно.
В феврале 1878 года в возрасте 46 лет Изабелла отправилась на корабле в Нью-Йорк, затем пересекла материк, добравшись поездом до Сан-Франциско, после чего отплыла в Иокогаму, куда прибыла в мае. В этот раз Изабелла поехала «с небольшим багажом»: помимо седла и костюма для верховой езды она взяла с собой соответствующие рекомендательные письма.
Нельзя сказать, что Япония ее покорила. По ее описаниям, Иокогама показалась ей непривлекательным, серым и скучным городом. Изображения японцев в заметках сквозят ужасающим расизмом: мелкие людишки в порту – изможденные, кривоногие, плоскогрудые, нищего вида и однозначно некрасивые, хотя и ведут себя дружелюбно. «Японское уродство» и прочие «национальные дефекты» Изабелла неоднократно упоминает в своей почти пятисотстраничной книге. Погода в мае – июне также не удовлетворила гостью: жарко, влажно, вечный дождь. Вдобавок Изабелла впервые оказалась в стране, где не говорят по-английски, где нет возможности читать газеты, книги и даже уличные таблички, а посему страна показалась чуждой. Пресловутая «восточная пышность» отсутствовала. Все дома выстроены из серого дерева, одежда бледно-синяя, коричневая или серая, никаких украшений, вид бедный и однообразный, а цветом и золотой отделкой выделяются только храмы. Местные женщины ходят в сандалиях на толстой деревянной подошве. Хотя справедливости ради у японок фарфоровая кожа и блестящие волосы, но их сбритые брови и черные зубы выглядят очень странно! А эта их традиция красить губы и покрывать лицо толстым слоем перламутровой пудры даже отталкивает. Правда, Изабелла отмечает, что женщин сложно критиковать, потому что, несмотря на внешний облик, они очень приятны в общении. Подытоживая, она пишет, что люди такие уродливые, как нигде. При этом они весьма опрятны и дружелюбны.
Изабелла провела некоторое время в Токио, где обнаружила много пищи для глаз: в королевском парке прогуливались люди в великолепных кимоно. Но ей не терпелось отправиться в провинцию, чтобы найти там «истинную Японию». По мнению британского консула, ее план поехать в глубь страны был весьма честолюбивым. Тем не менее ничто не могло угрожать путешествующей в одиночестве даме, а худшим испытанием будут блохи и никудышные лошади. Консул снабдил ее картой – не слишком подробной, – но Изабелла могла бы дополнить ее по мере своего продвижения по стране. «Ведь так еще интереснее!» – с воодушевлением добавил он. И, как впоследствии оказалось, во многих отдаленных горных деревушках она была первой европейкой, когда-либо виденной в этих местах.
Изабелле нужен был проводник и слуга. Из нескольких кандидатур она выбрала 18-летнего Ито, владевшего английским и умевшего готовить. С его слов, ему немало приходилось ездить по стране и он мог пройти за день тридцать километров. Часть пути Изабелла передвигалась верхом, часть – на нанятом рикше. Она взяла с собой две ивовые корзины для вещей. Немного одежды – в пути она носила твидовый костюм землистого цвета, крепкие сапоги на шнуровке и японскую шляпу из бамбука, похожую на перевернутый котелок, надувную подушку для повозки рикши, складной стул, складную же кровать (единственный способ спастись ночью от блох), резиновую ванну, простыни, войлочное покрывало, свечи, письменные принадлежности, англо-японский словарь, «Большую карту Японии» мистера Брантона, мексиканское седло и вожжи. Перед отъездом ей надавали массу советов по поводу продуктов питания, которые следует взять с собой в поездку, но Изабелла решила ограничиться мясным экстрактом Либиха, двумя килограммами изюма, шоколадом и бренди – на всякий случай. В одной из ссылок в своей книге Изабелла оставила указание, что путешествующему по Японии не стоит взваливать на себя никаких иных продуктов, кроме мясного экстракта Либиха. Немецкий профессор Юстус фон Либих разработал данный продукт, который представлял собой некую спрессованную мясную пасту. В 1870-х он пользовался бешеной популярностью в Европе. Его реклама строилась на образе жестоких условий – преодоление египетской пустыни или жизнь среди туземцев. К примеру, британский исследователь сэр Генри Мортон Стэнли преодолел африканские джунгли в поисках доктора Ливингстона, питаясь исключительно данным экстрактом. Продукт продается и ныне, и сейчас я задумываюсь, не заказать ли баночку-другую для следующего путешествия.
В день отъезда Изабелла волновалась, нервничала и беспрестанно перебирала в памяти список всевозможных неурядиц. «Сколько раз я надеялась, что мне удастся отказаться от этой затеи, и всякий раз я стыдилась своего малодушия, ведь такие высокопоставленные люди убеждают меня в безопасности поездки». Не напрасно Изабелла так переживала, ведь она отправлялась одна, вслепую, не имея карты, в полную неизвестность.
Первый этап до Никко составил 140 километров. Его преодолели за три дня на рикше. В дороге останавливались передохнуть в чайных, где путникам предлагались сушеные фрукты каки, сладости и рыба с легкой закуской, рисовые лепешки «моти», а также шляпы от дождя и сменные сандалии из соломы для рикш. Изабелла соприкоснулась с «подлинной Японией»: в провинции дома представляли собой убогие хижины, везде стояло зловоние, а люди были «уродливы, потрепаны и бедны». Условия для ночлега оказались ужасающими: уже в первом доме ей указали место в совершенно пустой комнате с татами, кишащим блохами, и несметным роем комаров. Слуга Ито установил Изабелле кровать с сеткой от комаров в форме палатки, приготовил ей ванну и принес на ужин чаю, риса и яиц. Изабелла попыталась описать события прошедшего дня, но атаковавшие ее насекомые, как и пара глаз, глядевших на нее из комнаты напротив сквозь щелку традиционной двери фусума, лишили ее удовольствия поработать. Она не сомкнула глаз в течение всей ночи. Чужие звуки и запахи ввергли ее в состояние паники: «Отсутствие возможности уединиться пугает… Я не могу расслабиться без замков, стен и дверей… Здесь все мои деньги, и нет ничего проще, как просунуть руку в щель фусумы и взять их… Ито сообщил, что местный колодец грязный… Запахи пугают… Здесь есть все основания бояться болезни и ограбления…»
Волшебство десятого дня еще не наступило.
Уже на следующий день Изабелла взяла себя в руки и написала сестре: «Я готова смеяться над своими страхами… Путешественник должен платить за свои впечатления. Успех и неуспех в равной степени зависят от его природной чувствительности. Полученный опыт со временем исправит многое: я продолжу путь, и ощущение безопасности станет моим естественным состоянием. Боюсь, что мне не избавиться от недостатка уединенности и от зловония, а блохи и комары никогда не перестанут терзать меня». Позже, обрабатывая текст, она добавит: «Мои страхи, при всей их естественности в случае с одинокой женщиной, были беспочвенны. После того я проехала почти 2000 километров по всей стране, включая остров Хоккайдо, ощущая себя в полной безопасности. Верю, что, кроме Японии, в мире нет другой такой страны, где путешествующая женщина может чувствовать себя совершенно уверенно». Аминь.
Конечно, Изабелла знала, что поездка сулит ей трудности, и основательно к ним подготовилась. В Никко ей удалось отдохнуть девять дней в окружении полной японской идиллии: сняла комнату в красивом доме мужчины по имени Каная. Дом восхитил ее своим садом и альковом «токонома». «Мне почти хочется, чтобы комнаты не были такими прекрасными, ибо мне приходится постоянно опасаться, как бы не расплескать чернила, не ступить лишний раз на коврик или не порвать затянутые бумагой окна», – писала она сестре. Изабелла настолько очаровалась Никко, что описала этот город как одно из самых красивых мест в мире. Немало страниц было посвящено описаниям роскоши местных храмов, мест уединения, могилы военачальника и принца Токугавы Иэясу. В доме Кана она имела возможность понаблюдать за бытом женщин и начала понемногу понимать эстетику скупого убранства и свободного пространства. Изабелла влюбилась в икебану, и, ощутив характер этого искусства, она произнесла практически слово в слово то же самое, что и я сто тридцать лет спустя: «Имеется ли в мире что-то более гротескное и варварское, чем букеты наших флористов? Те, подобно вандалам, ломают стебли, листья и даже бутоны, уничтожают систематически величие и неповторимость отдельного цветка». Но с японской музыкой Изабелла так и не стала на «ты». О характере работы Кана – он отвечал за музыкальное сопровождение религиозных обрядов в синтоистском святилище – она сказала, что «это управление диссонансами», а услышав пение, пришла в ужас, «словно тебя окружают дикари».
После Никко начался тяжелый отрезок пути в сторону Ниигаты на побережье Японского моря и далее через горы на север к Аомори. Расстояние составило почти тысячу километров, и с остановками его преодолели почти за два месяца. Изабелла вела дневник, фиксируя деревеньки и количество домов в них, отмечала каждую милю и расстояния – действовала, как и полагается серьезному путешественнику. (Согласно одной из теорий, Изабелла находилась под покровительством британского консульства, а цель поездки заключалась в укреплении возможностей осуществления миссионерской деятельности в Японии.) Изабелла и Ито ехали верхом, оставляя позади ущелья, долины, рисовые плантации, леса, поселения, разрушенные храмы, бедность, грязь и людей, в молчании провожавших их взглядами. Дети и взрослые, не стесняясь, разглядывали путников – оказывается, никто из местных никогда раньше не видел не только чужестранцев, но даже вилку с ложкой. Многие принимали Изабеллу за мужчину, поскольку она не брила бровей и не чернила зубов. В одной из долин ее попросили вслух отдать указания Ито, чтобы услышать звучание иностранной речи. Изабелла поражалась крайней нищете горных районов, потому что «обычно такая нищета и разруха проистекают от пьянства и лени», но здесь люди работали не покладая рук. Во многих местах жители ходили почти нагими, а в одной из деревушек на женщинах были только холщовые штаны, а одна из них оказалась к тому же еще и пьяной. Ито был готов провалиться сквозь землю, ведь он не знал, что в Японии жизнь может быть настолько примитивной – ужасно, что чужестранке приходится наблюдать подобное. Гостевые дома находились в ужасающем состоянии. Зачастую это были обвалившиеся, завшивевшие дыры, где царят шум и вонь и вдобавок нечем дышать из-за дыма, а комнаты для ночлега – это отделенные рваными бумажными ширмами душные и полутемные помещения. Во многих не подают ничего, кроме риса и яиц или черных бобов и вареных огурцов. Однажды Ито пообещал зарезать найденную им курицу, но та сбежала, а Изабелла расстроилась – она уже десять дней не ела ни рыбы, ни мяса, ни птицы. (Мясной экстракт Либиха, видимо, к тому времени закончился.) Как-то она дала больному мальчику лекарства, и скоро за ширмой выстроилась целая очередь из матерей и отцов с детьми, страдавшими тяжкими недугами.
Если на карте мистера Брантона обнаруживалось белое пятно, приходилось идти совсем вслепую.
Изабеллу не раз покидали силы. Они путешествовали в период дождей – летом и в духоту – и не раз застревали из-за ливней, размывших дороги и мосты. Блохи и москиты донимали невероятно, у Изабеллы от укусов оводов и ос распухла рука, ноги были искусаны большими муравьями, вокруг лошадей кружились тучи шершней, сводя их с ума. Иногда Изабелла страдала от таких сильных болей в спине, что не могла ехать верхом. «Только исключительно сильные люди должны путешествовать по северной Японии», – позже констатировала она. Приятной стороной путешествия были потрясающие пейзажи, каких Изабелле никогда ранее видеть не приходилось.
Обо всем увиденном она составляла подробные научные отчеты. Если ей попадались термальные источники «онсэны», она производила замеры температуры воды, описывала купание местного населения, но сама так ни разу и не решилась окунуться в них (либо не считала приличным об этом рассказывать). Праздник Мацури привлекал ее людским шумом и разукрашенными повозками. Изабелла подробно перечисляет все магазины в Ниигате, описывает процесс производства бумаги и шелка, отчитывается о состоянии дел в христианской миссии в Японии и сокрушается по поводу людских суеверий. Она включила в книгу анализ японской кухни, в отношении которой отметила, что даже искуснейшее местное блюдо требует привычки, что японская редька дайкон настолько ужасна своим запахом и вкусом, что «заставит ретироваться многих смелых мужей». Японская традиция приготовления чая ей пришлась по душе, хотя чай не был черным и его не подавали с молоком: прозрачный напиток соломенного цвета оказался восхитительным, вкусным и удивительно бодрящим.
В середине августа Изабелла наконец добралась до Аомори и оттуда до Хакодате на Хоккайдо, где планировала встретиться с «мохнатыми айну», этими представителями загадочного народа, исповедовавшего культ медведя. В Хакодате она встретилась в консульстве с исследователями, планировавшими посетить деревни айнов. Туда направлялся целый караван пони для перевозки огромного количества провизии и вещей. Изабелла написала об этом сестре, заявив, «что их не постигнет успех, а я, сократившая свой багаж до двадцати килограммов, обязательно справлюсь!» И справилась. Она провела на Хоккайдо месяц, унесла в своем сердце удивительные пейзажи острова и даже прожила несколько дней в деревне айнов, наблюдая за их обычаями и нравами.
Из Хакодате Изабелла вернулась на корабле в Иокогаму и далее в Токио, а затем еще три месяца путешествовала по окрестностям Киото. Большая часть ее писем из Киото не вошла в изданную книгу, потому что, с ее точки зрения, характер города не соответствовал названию «О неизученных местах» (все-таки, замечу не без удовольствия, что-то такое там все-таки «неизученное» сохранилось). В частности, Изабелла была пленена ноябрьским Киото – собственно, как и я, когда некоторое время жила там во время написания своей первой книги. Изабелла влюбилась в атмосферу приобщенности к искусству, красоты, в яркие кимоно женщин, в очаровательные пояса оби, в красивые чайные и восхитительные храмы, дворцы и сады, раскинувшиеся по лиловым склонам гор, окружавших Киото. Она признавалась, что ничего не стоит сойти с ума в великом множестве мелких лавочек города с уймой красивых безделушек. (Согласна.) Она хотела бы купить сувениров всем своим друзьям на родине, но переживала, что они либо не оценят, либо засунут в гору прочих вещей, тогда как изящество японских сокровищ можно осознать, только подняв их на лакированном подносе на полку, где стоит всего несколько предметов. (Согласна.) Вердикт Изабеллы после десятидневного пребывания звучал так: «Со своими школами, больницами, домами умалишенных, тюрьмами, аптеками, домами призрения, озерами, парками и садами, восхитительными кладбищами и улицами – такими чистыми, что становится не по себе, – Киото выглядит наилучшим образом, как обустроенный город во всей Японии».
Наконец, 19 декабря 1878 года после семимесячного путешествия по Японии Изабелла отплыла из Иокогамы на пароходе «Волга» в сторону дома, только на этот раз через Азию, на запад, чтобы совершить кругосветное путешествие. Снежная вершина Фудзиямы сияла в лучах солнца, когда судно направилось в открытый океан, унося на борту Изабеллу в твидовом костюме, занятую написанием писем.
Она не вернулась домой тотчас же. К чему спешить, если это путешествие для поправки здоровья? Изабелла сделала остановки в Шанхае, Гонконге, Сайгоне и на полуострове Малакка. Она сошла на берег, пройдя Суэцкий канал, чтобы посетить Каир. Когда-то в детстве – и это было одним из любимых воспоминаний Изабеллы – отец рассказывал ей о Моисее, принявшем десять заповедей на горе Синай. Именно туда Изабелла и хотела попасть. Директор гостиницы сказал, что путь из Каира через Синайскую пустыню составит 430 километров и 18 дней пути, так что Изабелла скорее всего не выдержит дороги. Тем не менее он предоставил в ее распоряжение верблюдов, бедуинов, а также слугу и гида по имени Хасан. Припасов ей понадобилось совсем немного: Изабелла взяла с собой (не забыв о мясном экстракте Либиха): лекарства, бренди и зонтик от солнца, одну палатку для себя и еще одну, поменьше, для Хасана, матрас, войлочные одеяла, складной стул, таз для умывания и посуду для приготовления пищи (бедуины разводили костер из собранного сухого верблюжьего помета). Увы, но в своих книгах Изабелла почти нигде не сообщает, как ей удавалось во время путешествий сочетать правила приличия и умывание, решать вопросы интимной гигиены. Тем не менее в этом путешествии она оценила, насколько удобная вещь отдельная палатка. В будущем палатка всегда будет у нее с собой. (Интересно, что путешествие в компании двадцати арабов в контексте правил приличия не вызывало у нее никаких проблем.)
Переезд оказался ужасным ровно в той степени, как и обещал директор гостиницы, вдобавок Изабелла разболелась. В первое утро она почувствовала недомогание и слабость, но решила все же продолжить путь через пекло. Днем на привале Хасан показывал, как забиться под глыбу, чтобы хоть немного укрыться от солнца. Если камней рядом не оказывалось, он выкапывал яму, куда Изабелла усаживалась, скорчившись под одеялом, читала Библию и ела изюм. Столбик термометра держался днем выше отметки 40 градусов в тени и даже вечером не опускался ниже 30 градусов. После десятичасового перехода у Изабеллы болело горло, раскалывалась голова, она покрывалась экземой и волдырями – начинался тиф. Всю ночь она крутилась в постели, но утром была готова продолжить путь. Сестре Изабелла написала: «Эта божественная пустыня стоит того».
Одним вечером Хасан сказал, что один из бедуинов скрылся, забрав с собой воду. Ее оставалось не больше одной чашки. Ситуация выглядела безнадежной. Ночью Изабелла очнулась в состоянии бреда. Сначала всплыли выдержки из Библии и отрывки стихов, где говорилось о воде. Позже ей показалось, что где-то идет дождь – она выбежала из палатки, но лишь ветер пустыни шумел в сухих корявых ветвях деревьев. Утром Хасан сказал, что можно набрать в рот мелких камней, чтобы облегчить мучения, и караван продолжил путь по раскаленной пустыне. Изабелла едва сидела верхом, мучимая головной болью и зудом по всему телу. Голова кружилась. Хотелось попросить Хасана остановиться, но язык прилип к гортани. Когда они наконец добрались до оазиса, Изабелла с трудом могла разглядеть людей, бежавших к ней с кувшином воды.
Изабелла считала, что паломничество через Синайскую пустыню станет апогеем ее поездок – она сумела воплотить свою страсть к путешествиям, хотя на этот раз религиозный мотив был явным. Поход оказался мучительным и монотонным, а на месте ее ждало разочарование: гора Синай была лишена каких-либо признаков духовности. Местные монахи нещадно обдирали туристов, изготавливали крепкие спиртные напитки и сами нередко были под мухой.
Из Александрии Изабелла направилась в Ливерпуль на корабле и потом домой, в городок Тобермори на острове Малл. Там Генни в конце мая 1879 года арендовала небольшой домик для себя и сестры. Изабелла объехала весь мир и отсутствовала дома больше года. И вновь состояние Изабеллы, не сдавшейся перед тифом и невыносимыми условиями даже в Синайской пустыне, рухнуло по прибытии домой. «Мое тело слабо, я с трудом могу пройти 300 метров с палочкой», – писала она.
Все лето Изабелла работала над циклом статей о Скалистых горах. Они стали настолько популярными, что издатель Джон Мюррей задумал выпустить их отдельной книгой. Ее распорядку дня можно даже позавидовать, настолько эффективным и дисциплинированным он был: она писала в первой половине дня, обедала, выходила на длительную пешую прогулку с сестрой и садилась за письменный стол вечером. Генни суетилась по дому, придумывая блюда вместе с поваром. (Тут нельзя не отметить, насколько уникальна ситуация, когда кто-то занимается стряпней, а ты просто сосредотачиваешься на писательстве.) Покончив со Скалистыми горами, Изабелла тут же начала работать над рукописью о своем путешествии по Японии – во время работы над ней Изабеллу преследовала мысль о том, что итог будет не столь интересным, как о Скалистых горах. В октябре 1879 года вышла книга «A Lady’s Life in the Rocky Mountains», и тираж был раскуплен за неделю – такова была ее популярность. Отзывы критиков были крайне благожелательны, а Джон Мюррей устроил в честь Изабеллы прием в Лондоне. Неожиданно она оказалась в центре всеобщего внимания, ее восхваляли, называли «литературной львицей» и представляли тогдашним известным писателям, политикам и журналистам.
Не обошлось и без скандала: обозреватель «Таймс» намекал, что в Штатах Изабелла одевалась в мужской костюм для верховой езды, а подражать в чем-либо мужчинам, тем более одеваться в мужскую одежду, считалось в ту пору верхом неприличия. Выпад газетчика глубоко ранил Изабеллу: она больше всего боялась, что ее начнут подозревать в радикализме или, того хуже, в феминизме; что о ней будут публиковать карикатуры и клеймить на страницах газет, как оно случалось в отношении некоторых путешествующих женщин. Поэтому, желая подчеркнуть имидж приличной дамы, путешествующей по рекомендации врачей и по состоянию здоровья, следующее издание книги она снабдила подробнейшим описанием своего костюма для верховой езды. Он состоял, чтобы вы знали, из жакета, юбки до щиколоток и турецких просторных штанов, что, с ее слов, составляло «чрезвычайно практичный и женственный костюм, подходящий для подъема в гору и прочих передвижений в тяжелых условиях в любом уголке мира».
* * *
[письмо в Тобермори, остров Малл, Шотландия]
Милая Изабелла,совершенно определенно должна написать тебе: забудь об этом чертовом приличии! Какое кому дело, носила ты мужские штаны или нет? И что с того, если ты носила? Хочется рвать на себе волосы, настолько ты ведешь себя противоречиво. Подумай сама: ты скачешь по Скалистым горам с одноглазым преступником, тифозная тащишься через Синайскую пустыню вместе с бедуинами, после этого сорок два дня бредешь в ледяной пурге по горам Ирана, ведешь себя невероятно смело, упорно, тебе сначала хорошо за сорок, а потом уже и за шестьдесят – так отчего ж тебе так принципиально важно, что о тебе подумают другие? Пускай оставят свои правила приличия при себе! Надевай штаны, если хочется!Мне было бы приятно, если бы ты позволила моим словам стать мыслью – тогда ты, возможно, поняла бы, что я имею в виду.Твоя М.
Факт остается фактом: я не понимаю. Я не могу понять всю важность экипировки для путешествующих женщин той поры. Конечно, если путешествие вообще являлось неженским делом, женщинам приходилось постоянно доказывать, что во время путешествий они были 1) женственными; 2) приличными. Дорожная одежда женщин представляла собой серьезный политический вопрос, результатом обсуждения которого было то, что женщине при любых обстоятельствах следует одеваться так же, как и дома, то есть в корсет, длинное темное платье, сапоги и шляпу или иной головной убор, под которым волосы собраны в пучок.
Таким образом, срочно записываю советы ночных женщин:
Если хочется скакать верхом на лошади, по-мужски расставив ноги, надень под юбку шаровары или панталоны-блумеры (предложенные некой феминисткой Амелией Блумер в 1850 году). Поступай, как Изабелла: приближаясь к жилью – это может быть какая-нибудь захудалая развалюха, – сойди с коня, надень поверх шаровар длинную юбку и продолжи путь, уже сидя боком.
При необходимости загримируйся под мужчину. В путешествии на корабле это может оказаться даже необходимым, ибо у капитанов китобойных судов, военных кораблей и пиратских посудин имеются четкие указания насчет того, что на борту не может быть женщин. (Правда, одной даме в XIX веке удалось послужить целых двадцать лет на британском военном корабле без того, чтобы ее половая принадлежность была обнаружена!) Другая причина грима – путешествовать без страха, оказаться в щекотливом положении или стать жертвой насилия.
Хочется просто носить штаны? Подумай, готова ли ты поступить, как некая леди Хестер Станхоп, путешествовавшая в 1810 году по Ближнему Востоку переодетой в мужчину только потому, что считала штаны более удобной одеждой. Ее поведение возмутило британцев. (Арабы подумали, что это очередной фортель иностранцев.) Так или иначе, история гласит, что упомянутая леди умерла в Ливанских горах в полном одиночестве, обезумевшая и совершенно обедневшая в своем доме с тридцатью шестью комнатами, наполненными мусором, просроченными лекарствами и траченными молью арабскими седлами.
Следующим летом любимая сестра Генни заболела тифом, и хотя Изабелла и доктор Джон Бишоп денно и нощно ухаживали за ней в течение многих недель, Генни умерла. Ей было 46 лет. Смерть сестры подкосила Изабеллу. Она попыталась внести окончательную правку в книгу о Японии, но «вдохновение полностью исчезло». В октябре 1880 года «Unbeaten Tracks in Japan» вышла двумя томами (и опять стала бестселлером!), но Изабелла даже не смогла открыть пришедшую по почте коробку с авторскими экземплярами. Что дальше? Путешествовать и наслаждаться популярностью? Исключено, надо полностью посвятить себя благотворительности. (Проклятие, Изабелла, ты опять за свое!) Ей исполнилось 49 лет, и в сложившейся ситуации замужество для нее стало единственным решением. Подходящей партией для Изабеллы стал Джон Бишоп. Долгие годы он безуспешно добивался ее руки, но теперь она все же решила принять его предложение. Свадьбу сыграли в марте 1881 года, через девять месяцев после смерти Генни. В церкви присутствовали двое родственников, никаких праздничных церемоний не проводили. (Я вновь думаю об Изабелле: на фотоснимке, сделанном в день ее свадьбы, одетая в черное женщина смотрит перед собой пустым взглядом.)
Джон Бишоп умер в 1886 году, через пять лет их совместной жизни. Его смерть Изабелла пережила более спокойно. Оставленное супругом наследство обеспечивало ей безбедное существование и возможность путешествовать по своему усмотрению. Поэтому, когда издатель Джон Мюррей поинтересовался насчет ее планов, она ответила, как и подобает настоящей ночной женщине: «Мне кажется, если я не попытаюсь сделать свою жизнь полезной и интересной, то я потеряю впустую все прекрасные воспоминания. Я способна довольствоваться малым, у меня нет ровным счетом никаких обязательств, так что как только окрепну, смогу потратить остаток своей жизни по своему усмотрению. Идеально подходящее для меня путешествие сопряжено со множеством сложностей, рисков, отсутствием удобств и зачастую полной отчужденностью, так что цель его должна быть соответственной».
Действительно, Изабелла потратила остаток жизни именно так, как того хотела. Сначала она решила отправиться в горы Центральной Азии и, наконец, совершить поездку в Гималаи, о которой всегда мечтала. Изабелле было 57 лет, когда она на яке проехала по Гималаям, а потом в сопровождении некоего майора Сойера отправилась в Персию. Преодолев тысячу километров в невероятно сложных условиях, Изабелла похудела на четырнадцать килограммов, ее голова поседела, но она продолжила в одиночку путь через Сирию, Турцию и Армению – и это несмотря на то, что встреченные ею миссионеры были в ужасе от ее планов. Впереди Изабеллу поджидали многочисленные опасности и встречи с дикими пастушьими племенами. Но Изабелла почему-то ничего этого не боялась!
В конце 1890 года она вернулась в Англию после почти двухлетнего путешествия. Все ее дневники были украдены, оставалась только карманная записная книжка с короткими пометками последнего этапа пути, но – слава богу! – посланные ею из Персии письма каким-то чудом дошли до дома. Сразу же по возвращении она уединилась в доме некой мисс Клейтон (своего дома у нее уже не было) и начала «ковать» очередную книгу путевых заметок. (Мне чертовски не хватает времени. Я не хожу в гости, не читаю, выхожу на улицу, только чтобы подвигаться.) Старание было вознаграждено: новый бестселлер «Journey in Persia and Kurdistan» вышел в декабре 1881 года в двух толстых томах.
На тот момент Изабелла считалась уважаемой писательницей, ее книги получали массу благожелательных отзывов, она ужинала с премьер-министром, ее представили королеве Виктории и даже король Сандвичевых островов вручил ей почетную награду за книгу о Гавайях. Изабелла выступила в парламенте, и ее пригласили с докладом в Королевское географическое общество, но, несмотря на то что женщине впервые предоставили такое право, Изабелла отклонила приглашение, зная, что общество все равно не примет ее в свои члены. Вместо этого она решила выступить на собрании Королевского географического общества Шотландии, куда женщины допускались. Этот факт пристыдил британцев, и они впервые в истории решили ввести в свой состав женщину, коей и стала Изабелла. Следующим шагом стало то, что на ноябрьском заседании 1892 года уже пятнадцати женщинам было предоставлено членство в обществе. Часть старых членов выступили против, а в газете «Таймс» вышел целый ряд гневных статей. В сигарных комнатах шли весьма ожесточенные дискуссии, а один джентльмен, издавший собственное исследование о Персии (не столь успешное), написал: «Мы в целом оспариваем способность женщины рождать научное знание в области географии. Сама половая принадлежность и полученное образование делают их непригодными для путешествий и исследовательской деятельности, а этот некий вид якобы профессионалок, путешествующих по миру с исследовательскими целями… является одним из трагических явлений конца нашего столетия». Журнал «Панч» разразился издевательскими строчками в адрес женщин: «Женщина-исследователь? / Путешественник в юбке? / Идея слишком ангельская / Пускай лучше дома следят за детьми / или чинят рубашки наши / но не смогут они никогда / не быть им – нельзя / настоящими географами». Противники женского вопроса организовали в апреле 1893 года новое голосование, вследствие чего возможность членства женщин была отменена. Тем, кто уже был принят, позволили остаться в составе общества.
Конечно, подобное обращение не могло не раздражать, но Изабелла оставалась верна себе. На этот раз она решила отправиться в Китай. Ей исполнилось 62 года, у нее выявились многочисленные проблемы со здоровьем, и врачи посоветовали Изабелле поменьше работать, больше отдыхать и ездить на курорты. Ей советовали избегать лишений, связанных с путешествиями, и уйти на покой, но Изабелла не сомневалась: у нее оставалось еще почти десять лет активной жизни. В январе 1894 года она отплыла из Ливерпуля в Китай. В багаже у нее имелся новый фотоаппарат на треноге – она научилась фотографии. В течение следующих трех лет она занималась исследованием Кореи, Китая и Японии. На сотнях с трудом сделанных и проявленных фотопластинок запечатлены берега Янцзы – деревни, храмы, горы сахарных голов, азиатские буйволы, лепрозории и курильщики опиума. Изабелла проехала по реке в небольшой лодочке, а по горным дорогам ее переносили за задернутыми шторками (иначе было слишком опасно для женщины). Она переболела малярией, сломала руку. Китайцы выкрикивали в адрес Изабеллы ругательства и забрасывали ее камнями, потому что ненавидели иностранцев и в особенности путешествующих в одиночку женщин. Однажды ночью в стенах хижины, где она ночевала, просверлили отверстия для подглядывания, не раз против нее выступали – в Лингшане ей пришлось держать оборону, взяв в руки револьвер со взведенным курком, пока на подмогу не были высланы солдаты. В таких условиях со многими европейками случался нервный срыв, а кто-то погибал от рук местных жителей. Но Изабелла не сдавалась: она обладала умом и опытом бывалого путешественника с непоколебимым авторитетом. Вдобавок она ощущала глубокое уважение и страстный интерес и к Китаю, и к его жителям. Зимой 1898 года вышла книга «Korea and Her Neighbours» и чуть позже «Yangtse Valley and Beyond». Отныне критика именовала ее не «путешественницей», а «специалистом по вопросу о политической ситуации в Корее». Не правда ли, лестная характеристика для женщины без образования, решившей в сорок лет начать путешествовать по состоянию здоровья?
Свое последнее путешествие Изабелла осуществила в Марокко – и опять в одиночку. Она проехала верхом по Атласским горам и ночевала в палатке. Эта невероятно энергичная дама скончалась спокойно в своей постели в Эдинбурге октябрьским утром 1904 года в возрасте 72 лет. Ее дорожный сундук и чемоданы стояли упакованными для намеченной поездки в Китай.
Думая по ночам об Изабелле, я оказываюсь в состоянии неопределенности. Я думаю о ее смелости на грани радикализма, о ее упорстве, достойном восхищения – оно позволяло Изабелле выживать в исключительных ситуациях, несмотря на множество болезней. Но я думаю и о том, что она превращалась в развалину всякий раз, когда возвращалась домой. Думаю о ее порой отталкивающей религиозности, о расистских высказываниях, характеризовавших ее с дурной стороны, и о том, сколь важно для нее было придерживаться внешних приличий и общепринятой морали. Думаю о ее въевшемся глубоко в плоть «синдроме пай-девочки», о том, что ей так и не удалось разрешить внутренний конфликт путешествующей свободной, смелой и новой женщины, которая дома вновь склоняет голову перед требованиями окружения. Ведь за свои поездки она несла чувство вины до самого конца.
Передо мной ее фотоснимки, сделанные в Китае в конце XIX века. Я представляю, как она несет ящик с фотоаппаратом по берегам Янцзы, проявляет пластины по ночам в реке, окруженная, как она пишет, дарованной природой темнотой. Всякий раз поверхность снимков оставалась немного шершавой, потому что, несмотря на все усилия по фильтрованию последней воды для полоскания, на них всегда оставалось немного песчинок. Провожу рукой по прохладным страницам книги – они гладкие, песок куда-то исчез.
Передо мной проходят образы.
Изабелла скачет верхом, охваченная пьянящей свободой, которую она впервые ощутила на Гавайях. Здесь она ощутила себя самой собой – такой естественной, не отягощенной мыслями о том, какой должна быть женщина.
Изабелла сидит у костра в Скалистых горах. Искры разлетаются, она ощущает некую связь с сидящим рядом непостижимым человеком. В воздухе витает дух правильности и одновременно невозможности происходящего.
Изабелла лежит в песчаной яме в Синайской пустыне. Она больна и бредит, она читает Библию. Она одновременно сильная, несчастная и одинокая. (Потому что собственная смелость кажется именно такой!)
Изабелла пишет аккуратным, ровным, убористым почерком письмо на просвечивающей бумаге. Эти письма преодолеют десятилетия, и я их прочту.
И теперь я думаю о себе – той, которая, следуя примеру Изабеллы, покупает авиабилеты в Японию вместо лекарства от депрессии.
Думаю, что, несмотря ни на что, я люблю Изабеллу, которая, будучи больной, подавленной женщиной средних лет, отправлялась раз за разом в места, обозначенные на карте белыми пятнами.
За то, что ей способствовал успех: отправиться в путешествие и стать той, кого воспринимают всерьез.
* * *
Советы ночных женщин:
Путешествуй одна, желательно в максимально суровых условиях.
Путешествуй, даже если больна. Путешествуй, особенно если ты подавлена, опустошена или тебе всё в тягость.
Ничего, если ты не дворянка, не богачка, не красотка, не наделена талантами, немолода и нездорова! Зато ты сможешь осуществить свое самое трудное путешествие в возрасте за шестьдесят.
Не поддавайся страхам. Будь упорна. Будь старательна. Напиши десять книг.
Научись фотографировать и применять специальное оборудование, если потребуется.
Пиши о том, о чем следует – будь то ботаника или этнография, – даже если у тебя нет профильного образования.
И будь молодчиной.
Назад: IV Каллио – Вихти, лето
Дальше: Ида Пфайффер
