Если Софонисба сосредоточилась исключительно на живописи, то героическим деянием Лавинии Фонтаны (1552–1614) из Болоньи следует считать то, что четыреста лет назад ей удалось каким-то невероятнейшим образом сочетать работу, семью и материнство. Лавиния стала первой профессиональной художницей, не работавшей при дворе или монастыре, а конкурировавшей на равных с мужчинами-художниками. Она выстроила образцовую карьеру, написала порядка двухсот работ – их заказывали Медичи для папы римского и испанского короля. Одновременно с творчеством живописца Лавиния родила одиннадцать детей.

Лавиния была второй дочерью болонского художника Просперо Фонтана. Не имея сыновей, стареющий Просперо задумался над тем, что Лавиния могла бы продолжить семейное дело. Может, он и не считался лучшим художником Болоньи, но что касается полезных связей, то здесь ему не было равных. В то время Болонья считалась городом с исключительно либеральными взглядами: женщины имели возможность обучаться в старейшем Болонском университете со времени его основания в 1158 году. Живопись считалась мужским занятием, и художники входили в одну и ту же гильдию ремесленников, что и шорники и кузнецы-оружейники. Однако, думал Просперо, вот бы Лавиния стала такой же утонченной, известной и успешной, как Софонисба Ангвиссола, уважаемая всеми аристократка и художница! Она служит при испанском дворе, поговаривают, что она посылает отцу солидные денежные суммы. Так что в отношении дочери Просперо обладал планами весьма амбициозными. Лавиния получила исключительное для дочери художника образование – что доказывает ее изящный почерк в письмах и красивое мыслеизъявление. Вероятно, она училась математике и геометрии, но неизвестно, где юная Фонтана обучалась живописи – уж, во всяком случае, не у отца в мастерской в обществе сына мясника. Из нее ведь должна была вырасти gentil donna!

Первая подписанная сохранившаяся работа Лавинии – портрет юноши – создана ею в 1575 году. Ей тогда исполнилось 23 года, она все еще была не замужем – ситуация по тогдашним меркам критическая, если она намеревалась всерьез заняться карьерой художницы. Лавинии следовало поспешить связать себя брачными узами, иначе она попросту не смогла бы заработать уважение заказчиков. А что до заключения сделок, подписания договоров и прочих юридических формальностей, то этим может заниматься только мужчина, а Просперо Фонтана не вечен. И если Лавиния собиралась сохранить репутацию, расширить свой бизнес и преуспеть в карьере, она должна была выйти замуж за того, кто был бы готов к несколько, мягко говоря, нетрадиционной форме организации труда.

Обычно выходя замуж, невеста оставляла отчий дом и вместе с приданым переезжала к супругу. Но Просперо не хотел, чтобы Лавиния уезжала куда-либо – по его мысли, дочь должна была обеспечить своим родителям достойную старость. Да и не мог Просперо предложить столько приданого, чтобы привлечь достойных женихов. Иными словами, разыскивался мужчина, готовый принять то, что жена карьеристка и художница, согласный на непритязательное приданое, готовый переехать к тестю и способный обеспечить Лавинии приличный общественный статус. Таким идеальным случаем оказался Джан Паоло Заппи, сын аристократа из Имолы, и Просперо начал обсуждать условия брака с его отцом Северо. Будущий свекор приехал в Болонью на смотр кандидатки в жены своему сыну, а потом отозвался в письме домой о 24-летней Лавинии, назвав ее «достойнейшей и полной добродетели девицей с прекрасными манерами». На его взгляд, Лавиния «имела лик средний между красотой и уродством», что являлось в представлении той эпохи идеальным качеством для молодой жены. Такая не будет флиртовать или заниматься глупостями, но и не будет вызывать всеобщего неудовольствия своей некрасивостью. Свекор упомянул также, что Лавиния презентовала два своих автопортрета и что он везет их домой в Имолу.

Ночами я думаю об автопортретах, написанных около 1577 года специально для свекра с целью продвижения на «брачном рынке», и в этом их гениальность. На «Автопортрете с клавикордом и служанкой» Лавиния представлена в образе изысканной дамы за инструментом – эту ипостась подчеркивает стоящая за ней служанка с нотной тетрадью. Лавиния красива, спокойна и решительна, одета в элегантное платье болонской аристократки, на шее ажурный воротник, жемчужное и коралловое ожерелье. Сверху картины (в подражание Софонисбе) надпись на латыни, языке гуманитариев: изображена Лавиния, девственница и дочь Просперо Фонтана; портрет написан ею самой при помощи зеркала – то есть картина соответствует действительности. Так, да не так: на самом деле Лавиния не была аристократкой, как можно было подумать, глядя на картину, и вряд ли у нее были служанки, не говоря уже о дорогих клавикордах. Она была дочерью простого художника. Но Лавиния видела автопортреты Софонисбы, и она решила следовать примеру своей ночной женщины. Фоном для автопортрета Лавиния изобразила мольберт и открытый сундук с приданым в знак того, что она в состоянии зарабатывать пропитание для своей семьи и что ее карьера художницы и является ее приданым. Иными словами, Лавиния не только представила себя в образе приличной и образованной аристократки, но и дала понять, что она – хорошее приобретение. Ничего удивительного, что Северо решил не откладывая подписать брачный договор.

Лавиния и Джан Паоло поженились. Согласно договору, молодожены переезжали к тестю в дом на Виа Галлиера, все доходы от продажи картин отходили Просперо, а тот должен заботиться о полном их содержании. (Если Джан Паоло предполагал, что семидесятилетний старик скоро помрет, то он глубоко заблуждался: Просперо прожил еще двадцать лет.) Статус самого новоиспеченного жениха во всей этой истории представляется не совсем ясным, хотя не исключено, что он и сам занимался живописью. Некоторые исследователи считают, что он отказался от своих притязаний и стал просто помогать Лавинии – прописывать фон ее картин, помогать с драпировками. Другие полагают, что детальная проработка роскошных тканей фона стала визитной карточкой Лавинии, благодаря чему она позже продавала свои работы по баснословным ценам и в таком случае едва ли уступила столь важное дело заскучавшему супругу. Третьи источники указывают, что Джан Паоло мог страдать в некотором роде задержкой в интеллектуальном развитии, ибо кто еще мог согласиться на подобные отношения в семье? Он фактически сделался примаком и домоседом. А вообще он мог быть и очень разумным человеком, ведь перспектива унаследовать все хозяйство Просперо была более чем очевидной. А ощущал себя Джан Паоло второсортным художником и подкаблучником рядом с успешной супругой или нет, науке, как говорится, неизвестно. Вместе они прожили до самой смерти Лавинии.

А сейчас Лавинии 24 года, и она содержит всю семью. Она ответственна за доходы нескольких человек: мужа, своих родителей и будущих детей. Ее отец и Джан Паоло отвечают за контракты и финансы (женщине не пристало просить за свои работы деньги). Но как бы там ни было, жизнь всех в этом доме зависит от ее творческого порыва и от того, сумеет ли Лавиния привлечь заказчиков. (Женщине попросить деньги за свою работу до сих пор оказывается сложным; признаться, мне частенько приходилось завидовать менеджерским навыкам Лавинии, когда я обсуждала свои писательские проекты.)

А у Лавинии это получалось. В первые годы супружеской жизни она писала картины в полный рост с болонских ученых мужей, церковников, поэтов и банкиров – тех мужчин, что хотели получить свой портрет за умеренную цену. Скоро о ней узнали за пределами Болоньи. В эпоху, когда коллекционирование всякой экзотики считалось признаком хорошего тона, написанная женщиной картина являлась желанным предметом; один коллекционер заказал Лавинии портрет, чтобы повесить его рядом с работой прекрасной и талантливой Софонисбы. В мае 1579 года Лавиния послала заказчику работу, которая потом попала во Флоренцию, в Коридор Вазари, в ту самую коллекцию миниатюр, где я ее и обнаружила на финишной прямой своего забега уже совершенно употевшая. Вот она, Лавиния, совсем микроскопическая! Не обращая внимания на недобрые взгляды охранника, я останавливаюсь в состоянии экзальтации: портрет на медной пластине размером с почтовую открытку. Изображение почти фотографическое, кружевные оборки прозрачны и воздушны, тускло поблескивают крошечные жемчужины и драгоценные камни. (Увеличительное стекло следует добавить к несессеру исследователя!) Дочь рисовальщика фресок живописала себя в одеянии аристократки за рабочим столом. Она выглядит очень уверенной, и на то есть причины: она воистину владела мастерством продвижения своего бренда!

В 1584 году 32-летней Лавинии поступил заказ на алтарную картину для капеллы Имолы, и этот заказ был уже весьма важен: впервые женщине-художнице предстояло создать предмет общественной значимости! После того как дочь местного аристократа Лаудомия Гоццадини заказала ей семейный портрет, посыпались заказы от благородных женщин Болоньи. Никогда ранее ничего подобного здесь не случалось: все только и говорили о «богатой и добродетельной аристократке» (sic!), бравшей заказы исключительно по личной рекомендации. Женщины соревновались между собой за ее расположение, все хотели быть вхожими в ее салон, и Лавиния стала настолько популярной, что даже случайная встреча с ней на улице становилась событием, достойным обсуждения. Совсем скоро Лавиния запрашивала за свою работу такие астрономические суммы, какие выплачивались только лучшим художникам Европы – собственно, только аристократия и могла позволить себе заказывать у нее картины.

И Лавиния творила. Каждый день она отправлялась в карете с Виа Галлиера на другой конец города, где располагались дворцы титулованных особ, и в их покоях раскладывала свои аксессуары. Лавиния писала портреты юных невест, одетых в красные платья, что говорило об обеспеченности рода, подпоясанных цепочкой с украшенными драгоценными камнями шкурками соболя или позолоченной лапкой, символом плодовитости. Она рисовала высокопоставленных матрон в роскошных платьях со сверхмодными на тот момент болонками, символизировавшими супружескую верность; она писала портреты вдов – но не в образе отошедших от жизни беззубых, апатичных старух в монашеских колпаках, с молитвенниками в руках, как их обычно изображали. Ее вдовы выглядели гламурными женщинами в платьях из бархата и парчи, в черных, расшитых жемчугами накидках, держащими в руке носовой платок, как знак горя. Лавиния прописывала шелка, атлас, парчу, тафту, расшитые золотой нитью, жемчугом и украшенные кружевами с потрясающей детализацией. Случалось даже, что она брала домой драгоценности, ожерелья и золотые цепочки своих заказчиков в ателье, чтобы отразить их блеск и сияние максимально точно – разумеется, это требовало точного составления договора. Ей заказывали семейные портреты, изображавшие как живых, так и мертвых домочадцев; портреты новорожденных в роскошных люльках и детей постарше в неудобных праздничных костюмах. Среди ее работ есть и портрет маленькой девочки – «лесного ребенка», чье лицо полностью покрыто волосами. Художница рисовала алтарные композиции для частных семейных капелл, небольшие картины для спален – популярностью пользовалось изображение спящего младенца Иисуса и просто людей с красивой внешностью. Считалось, что, рассматривая приятные глазу изображения, роженица может уберечься от осложнений. (Рождение такого «лесного ребенка» связывали с тем, что ее мать во время беременности посмотрела на что-то ужасное или дикое, например на черепаху или нищего с заячьей губой, тогда как рассматривание красивых картин в момент зачатия способствовало благополучному развитию плода.)

Бизнес процветал. Лавиния умело воспользовалась ситуацией и поднялась по социальной лестнице: водила дружбу со многими клиентами и, что самое гениальное, просила их стать крестными для ее детей. Каждая крестная мать добавляла свою влиятельность и связи в светских кругах, и уже в 1588 году Лавиния получила возможность переехать на другую сторону Болоньи на Виа Фондацца – вблизи кварталов, где проживали ее заказчики. Там она продолжила работать до 1604 года, пока не получила приглашение от самого папы перебраться в Рим. Лавинии исполнилось 52 года, когда она, прихватив с собой свою престарелую матушку, супруга и четырех детей, отправилась в Рим, чтобы провести там последние десять лет своей жизни, работая над заказами его Святейшества, семьи Боргезе и высокопоставленных клиентов. На закате жизни – Лавиния умерла в 1614 году – она достигла пика своей карьеры.

Чему я могла бы научиться у Лавинии? Как минимум тому, что уже четыреста лет назад ей удавалось реализовать советы современных лайф-коучей о том, как нужно добиваться поставленных целей. Один из наиболее часто повторяемых советов звучит так: стремясь достичь желаемого, следует вести себя так, как если бы ты уже достиг цели. Если хочешь стать успешной, обеспеченной, выстроить карьеру – одевайся так, как будто ты уже успешна, обеспечена и выстроила карьеру. Если хочешь обогатиться – держи в бумажнике снимок чека на миллион евро и представь, что он настоящий. Если хочешь стать пишущим исследователем, то в графу «занятость» следует вписать «писательница, исследовательница & эксперименты на людях», даже если это покажется чертовски забавным. Если желаешь создавать портреты ученых и благородных персон, следует изобразить себя в образе ученой благородной дамы и подавать себя так, как если бы оно было правдой. Гениально, милая Лавиния!

И при всех сотнях работ, портретов, алтарных картин, астрономических гонораров, среди успеха и хвалебных речей я более всего думаю об этом: книга рожденных детей, которую заполнял муж Лавинии.

Я думаю о том, что в возрасте с 25 до 42 лет, то есть все то время, пока Лавиния выстраивала свою невероятную карьеру, она перманентно пребывала в состоянии беременности. За семнадцать лет она родила одиннадцать детей, и только трое из них дожили до взрослого возраста. Остальных она похоронила – некоторых в возрасте нескольких дней от роду, другие успевали прожить дольше. Некоторым из детей она давала имя ранее умершего ребенка, надеясь, что этот Орацио или этот Северо выживет.

Случалось, что после родов проходила пара месяцев, и Лавиния вновь беременела, и все это время она продолжала писать. Например, в 1578 году, когда в семье родился первенец, ее муж отписал родителям, что жизнь Лавинии находится в опасности, что «в последние несколько месяцев никак не удается обеспечить достаточного покоя» – вполне возможно, она просто переработала. Через месяц с небольшим после родов, в марте 1578 года, Лавиния опять понесла, но в это же время к ней начали поступать заказы на крупные алтарные картины в частные капеллы – минимум под тремя стоит ее подпись и датировка этим годом. В конце ноября родился мальчик Орацио-первый. В начале января 1579 года в одном из писем говорилось, что Лавиния родила месяц назад, но уже полностью погружена в работу. В общем, либо она была трудоголиком, либо не могла позволить себе отдыхать из финансовых соображений.

Я думаю: как такое возможно – и каково это? Ходить вечно беременной в состоянии гормональной перестройки всего организма. Тошнит, огромное пузо качается из стороны в сторону, болит спина, ноги опухли, бессонница. Потом ты рожаешь или приходишь в себя после родов – кормить грудью не было нужды, за это отвечали кормилицы, что позволяло Лавинии беременеть вновь и вновь. Такое ощущение, что в ее биографии всегда обходят стороной вопрос о количестве рожденных детей на том основании, что в то время считалось делом обычным вынашивать одного за другим. Единственный историк искусства оговорился как бы мимоходом, что Лавиния не писала фресок по той причине, что в ее положении было сложно лазать по лесам. Справедливо. Женщины в ту пору вынашивали по 12, а то и по 13 детей – требовалась рабочая сила и наследники (только мальчики, per favore), да и детская смертность была высокой, поэтому приходилось рожать постоянно, чтобы хоть кто-нибудь дожил до зрелости. Однако такая «обычность» на уровне отдельного человека не делала явления и вещи тривиальными. В XVI веке младенцы не вываливались из мамаш проще или легче. Никакого транспортера или ускоренной киносъемки: рождение, бульк, рождение, бульк… Младенец умер (ой-ой, не повезло!) По новой, бульк, бульк, бульк… Скорей наоборот: тело каждой женщины проходило данный процесс вполне конкретным образом. Беременность, роды, гормоны – все это ничем не отличалось от современности, даже хуже, потому что медицинская помощь была на соответствующем уровне, и самым надежным способом обеспечить безопасные роды считалось, если женщина подержит на животе книгу о святой Маргарите, покровительнице всех рожениц; а еще помощь сулили корень мандрагоры, семена кориандра или варево из измельченной змеиной кожи, заячьего молока и раков. Каждая новая беременность означала для женщины потенциальный смертный приговор: выживу ли в этих родах? А в этих? И еще? (Многие не выживали.) И при этом вихрь гормонов, смерти маленьких дочерей и сыновей. И все это время Лавиния писала картины.

Волей-неволей задумаешься, делала ли Лавиния все это по собственному желанию или нет? Насколько она образцовая ночная женщина, воплощавшая собственное, идущее изнутри призвание художника, или же она являлась рабыней от искусства для своего отца и мужа, несшей крест кормилицы и продолжательницы рода? Не знаю. Но когда я ночами думаю о Лавинии, я думаю о том, что вряд ли она была несчастна даже в своем рабстве. Это истинная сильная женщина мира сего. Она должна быть мощной, словно ломовая лошадь, упертой, с железными нервами, невероятно талантливой, старательной, возвышенной и смелой – в противном случае ей ни за что не удалось бы создать двести работ. И кто знает, могла ли Лавиния любить свою работу, а почему бы и нет?! Она имела такую страсть к живописи, что попросту не могла не встать к мольберту, как только появлялась такая возможность. Может, она была просто чертовой трудоголичкой, которую не могли сдержать ни отец, ни супруг. Джан Паоло! Управься сам! Маме недосуг, мама пишет картину.

Может быть, Лавиния была такой, как и многие другие современные женщины: страстной, сверхъестественно старательной и устремленной вперед, строящей саму себя, ответственной и за работу, и за детей, за мужа, и за своих стареющих родителей, с той лишь разницей, что количество детей побольше нынешнего.

Два года спустя я вновь оказываюсь в Болонье, в Палаццо Гоццадини, и пытаюсь разглядеть в замочную скважину внутренний дворик. Задумываюсь о том, как где-то за этими дверьми тридцатилетняя вельможная дама Лаудомия Гоццадини доверилась Лавинии и рассказала ей жестокую историю жизни: две сестры вступили между собой в настоящую «гонку деторождения», в которой Лаудомия потерпела поражение, автоматически утратив право на наследство и брак. Лавиния создала на холсте историю Лавинии согласно ее пожеланиям, и картина стала самой известной из ее работ.

Идущий по следам ночных женщин и желающий увидеть великолепие «Портрета семьи Гоццадини» путешественник должен сначала пересечь Болонью, пройти по запутанным средневековым улочкам, мимо сверкающего оранжевым палаццо и вознесенных к небу и уже чуть не падающих двойных башен, сквозь свет и тени портиков, увидеть весь этот источающий древнюю мощь, интеллект, роскошь, грязь и безумства город, заполненный укрытыми за воротами частными садами, одетыми в черное студентами, пьянчугами, бездомными и наследниками величественных семей. Затем ему придется осмотреть в пинакотеке громадное количество работ, написанных мужчинами, бесконечное число распятий и прочей религиозной символики, изливающейся с многометровых полотен, задуматься о том, почему Лавиния даже не упомянута в музейной брошюре среди больших мастеров и властителей дум. И когда наконец путешественник обнаружит эти практически единственные в музее работы – написанные женщиной и мирские по содержанию, – они покажутся ему подлинным глотком свежего воздуха.

Если внимательно рассмотреть скрытые послания, зашифрованные ею в семейных портретах – уродливое лицо умершей сестры, покровительственный жест отца, лживые мужья, жуткая собака на заднем фоне или мельчайшие детали аксессуаров, например подобный шелку мягкий палантин из рыси на сидящей Лаудомии, украшения в ушах собачки, шелка и тончайшие кружева сестер, золотые подвески и накрахмаленные кружевные манжеты или кружевное одеяло, накинутое на спящего в люльке младенца, на картине на стене, – то разгадка оказывается совсем рядом.

Лавиния решила сверкать. Она, черт возьми, приговорила себя к этой работе, потому что, во-первых, она умела это делать, а во-вторых, пылала к работе страстью, она обожала прорисовывать мельчайшие детали. Вы только поглядите! Все идеально, просто блеск! Мастерство, возведенное в культ… Даже вот эти оборки здесь – каждый миллиметр горит страстью перфекционизма.

И я уверена, что никто не стал бы делать все это из-под отцовской или мужниной палки. Уж точно не в такой степени.

В этом городе в честь Лавинии не названо ничего, кроме убогого собачьего парка в конце улицы Виа Фондацца, но это все мелочи на фоне того, что вижу я: она живописала, ведомая страстью.

Советы ночных женщин:

Хочешь выстроить умопомрачительную карьеру? Выстрой ее.

Хочешь между делом родить одиннадцать детей? Возьми мужа, готового быть на подхвате.

Следуй за своими ночными женщинами. Продвигай свой бренд. Напиши себя такой, какой хочешь быть.

Найти душевную близость с женщинами, но зарабатывай, как мужчина.

Будь чертовски старательной.

Работай со страстью.

Продолжай, даже если столкнешься с тяжкими потерями.