Глава 6. Годы учения
Симпатичные и спортивные дети, популярные у одноклассников, часто подвергаются беспощадно жестокому обращению. В детстве и юности, когда они мягки и впечатлительны, их пичкают сказками про гадких утят, к которым они не имеют никакого отношения. Их принуждают смотреть бесчисленные диснеевские мультики, утверждающие, что истинная красота таится внутри человека. В старших классах самые интересные учителя предпочитают им способных учеников, амбициозных и нелюбимых классом, которые по субботам сидят дома и – на радость родителям – слушают Майлза Дэвиса и Лу Рида. После окончания школы симпатичным и спортивным уготованы роли дикторов местного радио и ведущих телевизионных развлекательных программ, а тем временем нудные ботаники рвутся в число современных богачей, таких как Билл Гейтс или Сергей Брин. Ибо, как сказано, последние станут первыми и нищие духом наследуют землю.
Тем не менее Гарольд никогда не унывал и легко тащил на плечах бремя своей подростковой популярности. Он рано возмужал и к пятому-шестому классу стал школьной звездой в игровых видах спорта. Другие дети превосходили его ростом и сноровкой, но он играл настолько уверенно, что вызывал восторг и уважение. Он сам и его узкобедрые и широкоплечие друзья отличались способностью производить невероятный шум везде, где только появлялись. Шум, казалось, шел от их тел и сочился через поры. Они громко перекликались друг с другом из противоположных концов длинного школьного коридора, а если в кафетерии у кого-нибудь из них оказывалась бутылка с водой, они принимались перебрасывать ее друг другу и остальным посетителям оставалось только уворачиваться от свистевшего над их головами снаряда. Они обменивались шутками на тему минета с красивыми девчонками, которые превращали учителей-мужчин в возбужденных зевак, и сажали второкурсников в лужу вуайеризма. Они находили особую гордость в знании, невыразимом словами, но всем понятном, – знании о том, что они были королями школы.
В отношениях Гарольда с друзьями преобладали телесные контакты при почти полном отсутствии контактов зрительных. Они все время боролись и толкались, постоянно немного соперничая друг с другом и выясняя, кто сильнее. Иногда казалось, что вся эта дружба держится на комичном употреблении слова «мошонка». Сквернословили они и со своими подружками. Гарольд поочередно гулял с несколькими пикантными девицами, родители которых происходили из Египта, Ирана, Италии и старинного англосаксонского семейства, приехавшего из Англии. Казалось, в своем выборе Гарольд руководствовался «Историей цивилизации» Уилла и Ариэль Дюрант.
Несмотря на это, Гарольд был любимцем взрослых. Со своими друзьями он общался в основном выражениями типа «Йо, чувак! Да пошел ты!», но в обществе родителей и благовоспитанных взрослых изъяснялся исключительно так, словно еще не пережил пубертатного периода. В отличие от многих подростков, он был восприимчив, умел без запинки произносить многосложные слова и временами, казалось, искренне интересовался проблемой глобального потепления, классные дебаты о котором так поощрялись учителями.
Средняя школа, где учился Гарольд, была устроена как мозг. Функционеры высшего уровня – директор и другие администраторы – выполняли управленческие функции и воображали, что именно они руководят школой. Но настоящая жизнь школы протекала далеко внизу, в раздевалках и коридорах, где шел обмен записками, плевками, затрещинами, ссорами, дружбами, враждой и сплетнями. В школе было около тысячи учеников, то есть, грубо говоря, существовало 1000 × 1000 связей, которые и были истинной сущностью школьной жизни.
Администраторы в деловых костюмах были свято уверены в том, что школа обеспечивает некий общественно полезный процесс передачи информации, частью которого были исследовательские задания для учащихся. В действительности же школа, конечно, обеспечивает механизм социальной сортировки. Цель средней школы – дать молодым людям понять, какое место они займут в обществе.
В 1954 году Музафар Шериф провел свой знаменитый социологический эксперимент. Он собрал однородную группу из 22 оклахомских школьников и отвез их в загородный лагерь «Робберс-Кейв». Там 11-летних мальчиков разделили на две равные по численности команды. Одна команда выбрала себе название «Гремучие змеи», вторая – «Орлы». После того как команды неделю прожили раздельно, не встречаясь друг с другом, исследователи организовали несколько спортивных игр между ними. Проблемы начались сразу же. «Гремучие змеи» водрузили свой флаг на забор бейсбольной площадки (которую считали «своей»). «Орлы» сорвали и сожгли его.
После соревнований по перетягиванию каната «Гремучие змеи» совершили набег на палатки «Орлов», перевернули там все вверх дном и унесли с собой спортивную форму соперников. В ответ «Орлы» вооружились палками и атаковали расположение «Гремучих змей». Вернувшись, «Орлы» стали готовиться к отражению неминуемого ответного нападения. Они набили носки галькой, чтобы драться этим импровизированным оружием.
В двух командах сформировались две не просто разные, но противоположные культуры. «Гремучие змеи» сквернословили, а в лагере «Орлов» ругаться было запрещено. «Гремучие змеи» вели себя по-хулигански, а «Орлы» организовывали общие молебны. Результаты этого опыта позднее были подтверждены десятками подобных экспериментов. Люди склонны к спонтанному объединению в группы, причем на основании самых случайных критериев, и когда такие группы соприкасаются друг с другом, начинаются трения.
В школе Гарольда никто не набивал носки камнями. Здесь господствовала всеобщая борьба за восхищение. Все ученики неизбежно разбивались на устойчивые компании, и у каждой компании был свой негласный кодекс поведения. Сплетня служила основным средством для распространения информации о том, как должен вести себя член той или иной компании, а также для посрамления нарушителей. Сплетни и слухи – это инструмент, с помощью которого группы устанавливают свои нормы. Того, кто таким способом распространяет информацию об этих нормах, почитают как носителя высшего знания норм. Слушатели получают важные сведения о том, как нельзя себя вести.
Сначала первейшей задачей Гарольда было стать достойным членом компании. Общественная жизнь поглощала почти всю его энергию. Самую большую тревогу вызывала угроза изгнания из компании. Самым мощным испытанием когнитивных способностей стало усвоение ее непостоянных правил.
Если бы ученики проводили все свое время в кафетерии и коридорах школы, то они, вероятно, скоро выгорели бы дотла и совершенно обессилели от такой социальной активности. К счастью, школьное начальство позаботилось и о периодах отдыха, которые назывались уроками и на которых можно было расслабиться и отдохнуть от тягот социальной категоризации. В отличие от школьной администрации ученики верно понимали, что социализация – это самое важное интеллектуальное занятие, для которого, собственно, и предназначена средняя школа.
Мэр
Однажды во время обеденной перемены Гарольд задержался в кафетерии. Школа скоро останется позади, а он хотел запечатлеть в памяти картины школьной жизни. Здесь, в кафетерии, как на ладони была видна первичная структура этой жизни. Ученики приходили и уходили, но политическая география кафетерия оставалась неизменной. С незапамятных времен «простодушные аристократы» – компания, к которой принадлежал Гарольд, – занимала стол в центре обеденного зала. «Отличники» сидели у окна. «Девочки-актрисы» держались ближе к двери, а рядом с ними, в надежде на благосклонность, располагались прыщавые «юные рокеры». «Подражатели хиппи» занимали столы под полкой со спортивными трофеями. «Нормальные дети» сидели под доской объявлений, справа от двух маргинальных групп – «любителей марихуаны» и «тихоокеанских гангстеров», детей азиатского происхождения, которые притворялись, что никогда не делают уроки.
Через «Фейсбук» Гарольд дружил с двумя-тремя представителями каждой компании, ибо его общительность делала его идеальным послом клана «простодушных аристократов» во всех остальных группах. Бóльшую часть обеденной переменки он проводил, расхаживая по кафетерию и обмениваясь приветствиями направо и налево. Когда-то он из любопытства потерся практически в каждой группе. Потом, в начале старших классов, был тесно связан со своей компанией, но затем отошел от нее – во-первых, оттого, что заскучал среди старых друзей, а во-вторых, оттого, что стал вполне самостоятельной личностью и чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы позволить себе общаться с самыми разными людьми.
Было видно, как при переходе от одной группы к другой разительно менялись его походка, жаргон и даже осанка, манера, с которой Гарольд обращался к членам той или иной компании, выполняя положенные социальные ритуалы. Он принял озабоченный и даже слегка тревожный вид, здороваясь с «отличниками», погрязшими в своих факультативах и всегда имевшими отсутствующий вид. Он приобнял за талию предводителя компании «чернокожих учеников» и отпустил какую-то шутку, несколько отдававшую расизмом. Присутствовавшие при этом учителя напряглись, но черный парень нисколько не обиделся на Гарольда. «Новички», которым приходилось есть свой ланч у шкафчиков в раздевалке, с обожанием смотрели на него снизу вверх, и Гарольд был добр и снисходителен к ним. Даже девушки с подведенными глазами, воздвигшие вокруг себя защитную стену желчного презрения, расплывались в широкой улыбке, когда с ними здоровался Гарольд.
«По-настоящему великий человек – это тот, кто позволяет каждому ощутить величие в себе», – писал британский писатель Гилберт Честертон. Там, где появлялся Гарольд, у всех сразу улучшалось настроение. Вот группа подростков, с понурым видом сидящих вокруг стола и обменивавшихся эсэмэсками. Они просияли, когда мимо их стола прошествовал Гарольд. «Привет, мэр!» – шутливо окликнул его один из парней. Такую репутацию он заслужил, регулярно обходя столовую, словно политик, собирающий голоса.
Социальное чутье
Гарольд обладал способностью, мгновенно окинув взглядом комнату, тотчас выявить массу социально значимых деталей. У каждого человека есть свой способ «сканировать» окружающее его море незнакомых лиц. Например, большинство из нас в любой толпе на секунду задержит взгляд на человеке с ярко-рыжими волосами, так как люди от природы склонны печать необычное. Большинство людей считает, что мужчины с большими глазами и пухлыми щеками слабы и склонны к подчинению (возможно, стараясь исправить этот предрассудок, солдат с «детскими» лицами во время Второй мировой и Корейской войн чаще награждали за доблесть, чем их товарищей с грубыми, «брутальными» чертами лица).
Гарольд сразу интуитивно определял, в какой группе употребляют наркотики, а в какой – нет, в какой любят музыку кантри, а в какой на дух ее не переносят. Он мог сразу сказать, сколько парней в год может сменить девушка из той или иной компании, чтобы не прослыть слишком легкодоступной: в этой группе – не больше трех, а в той – вплоть до семи.
Большинство людей автоматически считают чужие компании более однородными, чем свои. Но Гарольд умел видеть группы как бы изнутри. Когда Гарольд оказывался, например, в компании «изгоев», он не думал про себя, что только у него одного здесь есть мозг. Наоборот, он мог точно угадать, кто из этих отстающих лелеет надежду покинуть крут отверженных и влиться в круг «спортсменов» или даже «отличников». Гарольд всегда точно знал, кто и какую роль играет в той или иной группе. Он мгновенно чувствовал, кто здесь лидер, а кто шут, кто в группе взял на себя роль миротворца, задиры, организатора или стороннего наблюдателя.
Так же легко он угадывал роли в девичьих тройках. Как подметил однажды писатель Фрэнк Портман, тройка – это естественное сообщество, воплощающее школьную девичью дружбу. Девочка № 1 – самая горячая штучка в классе, девочка № 2 – ее закадычная подружка, а к девочке № 3, наименее привлекательной из трио, обе относятся покровительственно и со снисходительной любовью. Какое-то время девочки № 1 и 2 даже помогают девочке № 3 подбирать макияж и одежду и пытаются познакомить ее с какими-нибудь завалящими приятелями собственных бойфрендов. Но в конце концов они все яснее демонстрируют своей незадачливой подружке, насколько они круче ее; в них нарастает злоба и желчность, которые постепенно усиливаются до такой степени, что они изгоняют девочку № 3 и заменяют ее новой подружкой. А у брошенных девочек № 3 никогда не хватает классового самосознания для того, чтобы объединиться, общими усилиями одержать верх и сбросить ненавистное иго.
Гарольд обладал завидным социальным чутьем. Тем не менее, когда он, неторопливо пройдя по коридору, входил в класс, в нем незаметно кое-что менялось. В коридоре Гарольд чувствовал себя уверенно. Но он не мог испытывать такую же уверенность в классе, в обществе учебников. Гений социальной адаптации не был гением учебы. Действительно, те части нашего мозга, которые отвечают за социальное общение, не совпадают с областями, отвечающими за предметное мышление, абстракции и прочие факты. Люди, страдающие синдромом Вильямса, могут обладать потрясающими социальными навыками, но не способны решать простейшие арифметические задачи. Работы психолога Дэвида ван Роя позволяют предположить, что не более 5% нашей эмоциональной восприимчивости можно объяснить, исходя из общего уровня интеллекта, который можно оценить по шкале IQ.
Сидя в классе в ожидании звонка, Гарольд постепенно терял то чувство власти над миром, каким он обладал в коридоре. Он смотрел на мозговитых ребят за первыми партами и понимал, что он – не один из них. Да, он получал свои твердые четверки, говорил дельные вещи во время обсуждений, но его ответы редко вызывали поощрительную улыбку учителей. Отсюда Гарольд заключил, что он может вполне пристойно учиться, но он не интеллектуал, хотя, если бы его попросили дать определение этого слова, он затруднился бы с точным ответом.
Слишком горяча для учительницы
Гарольд сел на свое место в классе английского языка. По правде говоря, Гарольд был слегка влюблен в учительницу английского, что сильно его смущало, так как она, в принципе, была совершенно не в его вкусе.
Мисс Тейлор терпеть не могла неотесанных парней, еще когда сама училась в школе. Уже подростком мисс Тейлор была художественной, чувствительной натурой. Ее личность сложилась согласно правилу Тома Вулфа – правилу противоположностей в средней школе. Это правило гласит: сообщество школьников распадается на социальные группы, и члены каждой из них отчетливо сознают, личности какого типа могут быть их социальными союзниками, а какие – врагами. Даже взрослая личность – включая ее политические взгляды – навсегда определена противостоянием с ее школьными врагами.
Таким образом, мисс Тейлор навсегда осталась в лагере художественной чувствительности, находящемся в оппозиции к лагерю спортивной напористости. Она была в лагере отстраненных созерцателей, противостоящем лагерю не склонных к лишним рассуждениям людей действия, в лагере тех, кто состязался в эмоциональности, а не в популярности. Это означало, что она строила свою жизнь, полагаясь на свои утонченные и возвышенные чувства, и в то же время это, к несчастью, означало, что если в какой-то день у нее вдруг не случалось бурной эмоциональной драмы, то она принималась изо всех сил ее создавать.
Взрослея, мисс Тейлор прошла фазы увлечения Аланис Мориссетт, Джуэл и Сарой Маклахлан. Она участвовала в маршах протеста и бойкотах, участвовала в пропаганде утилизации отходов. Она вечно бывала в дурном настроении во время таких важных событий, как выпускной бал, чья-нибудь свадьба или вечеринка выпускников на пляже, и это всегда выделяло ее в любой толпе развлекающихся молокососов. Она оставляла удивительно сентиментальные записи в классных альбомах, на нее произвели глубокое впечатление Герман Гессе и Карлос Кастанеда, о которых большинство ее сверстников слыхом не слыхивали. Она была просто вундеркиндом, когда дело шло о чем-то волнительном.
Но постепенно она выросла из этого тесного платья. В колледже она начала курить. Сигарета придавала ей бесстрастный и циничный вид. Несколько лет она отдала кампании «Учи Для Америки». Именно в этот период она узнала, как выглядит настоящая беда, и стала обращать меньше внимания на собственные неприятности.
Когда Гарольд познакомился с мисс Тейлор, ей было около тридцати и она преподавала английский язык и литературу. В это время она слушала Файст, Яэль Наим и Arcade Fire, я читала Дэйва Эггерса и Джонатана Франзена. Она регулярно протирала руки дезинфицирующим лосьоном и пила диетическую кока-колу. Мисс Тейлор носила длинные волосы и никогда не красила, чтобы продемонстрировать, что она пришла не на собеседование и работает не в адвокатской конторе. Она любила шарфики и не использовала сокращения в письмах. Дома она украшала стены поучительными изречениями в рамках, и большинство из них были выдержаны в духе Ричарда Ливингстона: «Многие думают, что нравственное падение происходит от слабости характера; на самом деле был просто выбран неподходящий идеал».
Мисс Тейлор могла бы стать абсолютно обычным человеком, если бы не выбрала стезю преподавателя английского языка и литературы. Но одно дело – однажды прочитать «Над пропастью во ржи», «О мышах и людях» и «Убить пересмешника», и совсем другое – «преподавать» эти книги из урока в урок, изо дня в день, из года в год. Пережить это без повреждений просто невозможно.
Эти книги навсегда пленили мисс Тейлор, проникли в ее душу, и вскоре мисс Тейлор превратилась в своего рода литературную сваху. Она решила, что ее предназначение – читать в душах учеников, угадывать их сокровенные стремления, а потом предложить им какую-нибудь не слишком сложную книгу, которая навсегда изменит их жизнь. Время от времени она ловила кого-нибудь из учеников на перемене, втискивала ему в руку книжку и говорила дрожащим от волнения голосом: «Ты не одинок!»
Большинству из этих ребят никогда и в голову не приходило, что они могут быть одиноки. Но мисс Тейлор – возможно, слишком обобщая уроки собственной жизни, – считала, что под маской любого оптимиста, успешного музыканта или ученого всегда прячется одинокая и отчаявшаяся душа.
Она предлагала книги как спасение. Она считала, что чтение – самый надежный способ избавиться от одиночества и ощутить общность с Теми, Кто Умеет Чувствовать. Вручая после урока книгу очередному ученику, она заговорщически шептала одни и те же слова: «Эта книга спасла мне жизнь». Мисс Тейлор обращала их в церковь Спасенных От Списков Для Внеклассного Чтения. Она напоминала им, что когда жизнь становится слишком тяжелой, а страдания кажутся невыносимыми, всегда можно опереться на плечо Холдена Колфилда.
Совершив это, она торжествовала. Глаза ее начинали блестеть. Сердце ее таяло от счастья. Мисс Тейлор пребывала в таком сладостном состоянии, что одного взгляда на нее было бы, наверное, достаточно, чтобы заболеть сахарным диабетом. Но у мисс Тейлор было одно неоспоримое достоинство. Она была великим учителем. Ее эмоциональная горячность – вся, без остатка – была направлена на то, чтобы достучаться до подростков, и в этом не было ни тени лжи или умолчаний. Та самая сентиментальность, которая делала ее с трудом выносимой во взрослой компании, превратила ее в суперзвезду школы.
Ее метод
Мисс Тейлор была одним из тех немногих учителей, которые понимают, что современная школа построена на ложном взгляде на природу человека. Школа исходит из того, что душа ученика – это пустой сосуд, который предстоит заполнить информацией.
Она ни на минуту не забывала о том, что люди устроены гораздо более странно и сложно, чем мы можем себе представить. Она старалась учить подростков так, чтобы их мозг испытывал потрясения, словно переживая свое второе младенчество.
С началом полового созревания люди вступают в период беспощадного уничтожения лишних синапсов. В результате такого потрясения умственные способности подростков развиваются не по прямой линии. В некоторых исследованиях было показано, что 14-летние подростки ориентируются в эмоциональном состоянии окружающих хуже, чем девятилетние дети. Требуются несколько лет роста и последующей стабилизации, чтобы подросток вернулся к себе прежнему.
Играет свою роль, конечно, и бурный гормональный всплеск. Гипофиз девочек внезапно просыпается и начинает бесноваться. Как в самом раннем детстве, мощная волна эстрогенов захлестывает мозг. Этот потоп стимулирует способность к мышлению и эмоциональную чувствительность. Некоторые подростки начинают бурно реагировать на яркий свет и непроглядную темноту. Настроение и восприятие могут меняться каждую минуту, повинуясь выбросам гормонов.
В течение первых двух недель менструального цикла юная девушка-подросток под влиянием избытка эстрогена в крови проявляет повышенную способность к быстрому и ясному мышлению, становится живой и активной. Во второй половине цикла в игру вступает прогестерон и гасит мозговую активность. Вы можете сказать вашей дочери, что ее джинсы с заниженной талией слишком низко сидят на бедрах, и в какой-то день она не обратит на ваши слова ни малейшего внимания, пишет Луэнн Брайзендайн:
Но скажите ей то же самое в неудачный день цикла, и она решит, что вы попросту обозвали ее шлюхой или считаете, что она слишком жирная, чтобы носить такие джинсы. Даже если у вас и в мыслях не было ничего подобного, она поймет вас именно так.
В результате разницы в гормональном профиле мальчики и девочки в пубертатном периоде начинают по-разному реагировать на стресс. Девочки больше реагируют на стресс, связанный с межличностными отношениями, а мальчики, в крови которых в десять раз больше тестостерона, очень болезненно реагируют, когда думают, что подвергается сомнению их статус. Но и те и другие сходят с ума в самые неподходящие моменты. А в другие моменты вдруг могут стать поразительно неуклюжими и инертными. Мисс Тейлор часто недоумевала, почему ее ученики, как правило, неспособны естественно улыбаться перед объективами фотоаппаратов. Но все объясняется просто: их мучит невероятное смущение, вот они и улыбаются так натянуто, словно нестерпимо хотят в туалет.
Мисс Тейлор была почти уверена в том, что, пока она рассказывает ученикам об английской литературе, мальчики в классе думают только о мастурбации, а все девочки втайне чувствуют себя одинокими и никому не нужными.
Мисс Тейлор часто окидывала взглядом ряды лиц подростков в классе. Ей приходилось всякий раз напоминать себе, что вид этих безмятежных и скучающих физиономий обманчив. В головах этих ребят творится невероятная сумятица. Когда она что-то им рассказывает, их юношеские мозги просто не в состоянии усвоить информацию, с которой легко справились бы взрослые люди. Как пишет Джон Медина, происходящее в мозгу подростка можно уподобить «блендеру, включенному при снятой крышке. Информация крошится на мелкие куски и разлетается по всем закоулкам мозга».
Мисс Тейлор понимает, что не стоит преувеличивать упорядоченность подросткового мышления. Самое большее, на что можно надеяться, – это на то, что старая, прочно засевшая в мозгах информация рано или поздно соединится с новой информацией, которую она пытается вбить в эти строптивые головы. В самом начале своей учительской карьеры мисс Тейлор прочитала книгу «Рыба есть рыба». Это книжка о рыбке, которая подружилась с лягушкой. Рыба просит новую подругу описать жизнь на суше. Лягушка пытается это сделать, но рыба все равно не понимает, что ей говорят. Людей рыба представляет рыбами, ходящими на хвостовых плавниках. Птиц она представляет в виде рыб с крыльями, а коров – как рыб с выменем. Приблизительно так же думали ученики мисс Тейлор. В головах у них были прочно встроенные в мозг шаблоны, под которые они подгоняли все, что она им рассказывала.
Но не думайте, что способ мышления, который тот или иной молодой человек использует сегодня, останется таким же и завтра. Раньше ученые считали, что разные люди предпочитают разные способы обучения – у одних лучше развито правое полушарие мозга, у других левое; одни хорошо запоминают прочитанное, другие лучше усваивают информацию на слух. Но эта теория не нашла убедительного подтверждения, скорее всего, предпочтительными могут становиться различные способы усвоения – в зависимости от контекста, от того, что именно предстоит усвоить.
Конечно, мисс Тейлор очень хотелось впихнуть в головы своих учеников хоть какую-то информацию, чтобы они смогли сдать экзамены. Однако проходила пара недель, и ученики благополучно забывали 90% того, что она им рассказывала. Главное отличие настоящего учителя – то, что он не только сообщает факты, но и делает нечто более важное. Учитель должен сформировать мировосприятие учеников, помочь им усвоить внутреннюю логику преподаваемого предмета. Учителя, который делает это, ученики запоминают на всю жизнь.
Мисс Тейлор не столько давала им информацию, сколько обучала их навыкам мышления, подобно тому как мастер учит подмастерье. Многое усваивается подсознательно в результате имитации и подражания. Мисс Тейлор рассуждала вслух, обсуждая какую-либо проблему, и надеялась, что ученики следуют за ходом ее мыслей.
Она вынуждала их делать ошибки. Неприятное чувство от собственного недомыслия и усилия, потраченные на исправление ошибки, создают эмоциональное впечатление, которое буквально выжигается в мозге.
Мисс Тейлор изо всех сил старалась заставить учеников чаще советоваться с их подсознанием. Совершенствовать ум, считала она, не значит возводить стену, скорее, это процесс поиска и открытия идей, которые уже дремлют в подсознании. Она хотела, чтобы ученики примеряли разные интеллектуальные костюмы и выбирали самые подходящие.
Мисс Тейлор заставляла учеников работать. При всей своей сентиментальности она ни на йоту не верила в концепцию, согласно которой школьники в процессе учебы должны следовать исключительно своей природной любознательности. Она нагружала их домашними заданиями, которые они не хотели выполнять. Она часто устраивала контрольные работы, интуитивно чувствуя, что повторение материала перед контрольной работой способствует стабилизации нейронных сетей. Она подгоняла, понукала и заставляла. Она словно хотела, чтобы ее ненавидели.
Мисс Тейлор изо всех сил старалась превратить образование в самообразование. Она очень хотела, чтобы ее ученики научились получать эмоциональное и чувственное удовольствие от открытий – тот род удовольствия, когда после тяжких трудов и мучений в мозгу вдруг словно что-то щелкает и все становится ясно. Мисс Тейлор от души надеялась, что ее ученики полюбят этот процесс. Благодаря ей они до конца их дней будут собственными учителями. Эта грандиозная мечта была тем источником, откуда мисс Тейлор черпала силы.
Охота
В первые недели мисс Тейлор казалась Гарольду нелепой и смешной, но потом он влюбился в нее и запомнил на всю оставшуюся жизнь. Решающий момент в их отношениях наступил, когда Гарольд как-то раз шел из спортзала в столовую. Мисс Тейлор подстерегла его в коридоре. Почти незаметная на фоне серых шкафчиков раздевалки, она следила за своей неторопливо приближающейся жертвой. Несколько секунд она с профессиональным спокойствием и терпением выжидала, а когда толпа учеников поредела и Гарольд остался один, совершенно беззащитный, она нанесла удар. Без всякого предупреждения она втиснула ему в руку тоненькую книжечку. «Это сделает тебя великим!» – воскликнула она с чувством, и в следующую секунду ее уже не было рядом. Гарольд машинально взглянул на обложку: потрепанная книжка под названием «Греческий путь». Автор – какая-то тетка по имени Эдит Гамильтон.
Гарольд навсегда запомнит этот миг. Потом, много лет спустя, став взрослым, Гарольд узнал, что у серьезных историков эта книжка пользовалась спорной репутацией, но тогда, в средней школе, она открыла Гарольду новый, неведомый доселе мир. Этот мир показался ему чужим и одновременно страшно знакомым. Классическая Греция оказалась миром сражений, соперничества, товарищества и славы. В отличие от собственного мира Гарольда, в греческом мире превыше всех добродетелей ценили мужество, в этом мире ярость воина могла двигать вперед историю, в этом мире жили яркие и смелые люди. В окружении Гарольда было мало образцов мужественности, и классическая Греция дала ему нужный язык и набор правил.
Книга Эдит Гамильтон заставила его испытать неведомое ему до сих пор чувство причастности к чему-то древнему и глубинному. Гамильтон цитировала из Эсхила:
Через муки, через боль
Зевс ведет людей к уму,
К разумению ведет.
Неотступно память о страданье
По ночам, во сне, щемит сердца,
Поневоле мудрости уча.
Гарольд не совсем понял, что все это значит, но осознал весомость и важность прочитанного.
За книгой Гамильтон последовали другие, он находил их сам и читал, чтобы снова испытать чувство причастности к таинствам давно минувших веков. Он довольно прилежно учился, поскольку стремился поступить в престижный колледж, о котором было бы не стыдно упомянуть на вечеринках. Но о Древней Греции он стал читать, повинуясь романтическим побуждениям, желая открыть для себя что-то истинное и важное. Он читал, потому что испытывал потребность в этом. Он начал читать и другие популярные книги по истории. Он смотрел фильмы о Древней Греции (по большей части плохие) – «Триста спартанцев» и «Трою». В старших классах он погрузился в чтение Гомера, Софокла и Геродота.
Мисс Тейлор с неослабным вниманием следила за его метаморфозами, и однажды они встретились на большой перемене, чтобы наметить дальнейшие планы на будущее.
Все началось при свете обычных люминесцентных ламп, в обычной классной комнате. Гарольд и мисс Тейлор уселись за парты, за которые они едва смогли втиснуться. Гарольд решил – не без влияния мисс Тейлор – выбрать темой своего выпускного исследования малоизвестные стороны жизни древних греков. Мисс Тейлор вызвалась быть его советчицей и наставницей. Гарольд сидел и внимательно слушал взволнованную речь учительницы об их будущем проекте. Ее энтузиазм оказался заразительным. Для Гарольда это было неизъяснимым удовольствием – один на один беседовать с учительницей.
Проведенные исследования показали, что самой успешной формой обучения, при которой материал усваивается с максимальной быстротой, являются индивидуальные занятия. Самый медленный способ – это использование аудио- и видеозаписей. Кроме того, у Гарольда кружилась голова от близости взрослой симпатичной женщины, с жаром говорившей о загадках истории, вызывавших у Гарольда жгучий интерес.
Мисс Тейлор, со своей стороны, считала Гарольда спортивным парнем, склонным к идеализму, пользующимся авторитетом у одноклассников. Это мнение сформировалось у нее в ходе обсуждений учебного материала в классе. В мальчике она почувствовала любовь к возвышенным идеалам, желание приобщиться к чему-то великому, выходящему за рамки обыденной жизни. Мисс Тейлор дала Гарольду книгу Гамильтон, потому что древние греки часто внушают мальчикам представление о величии, воодушевляют их. Она предложила Гарольду написать выпускную работу о связи классических греческих идеалов с жизнью современной школы. Мисс Тейлор твердо верила в идею о том, что творчество зарождается в тот момент, когда в голове одного человека сталкиваются две совершенно разные области, две проникающие друг в друга галактики. Она верила также и в то, что у каждого человека должно быть два пути, два взгляда на мир, и каждый из этих взглядов будет делать другой взгляд острее. Она и сама днем была учительницей, а по ночам сочиняла песни – и пусть поэтом она была не таким хорошим, как учителем, это было для нее не менее важно.
Первый шаг
Первым шагом Гарольда стало накопление необходимых знаний. Мисс Тейлор посоветовала ему продолжить чтение книг о Древней Греции и в следующий раз показать ей список из пяти прочитанных им книг. Она не хотела сама составлять этот список, она хотела, чтобы Гарольд самостоятельно нашел книги, как находят их взрослые люди, когда заинтересуются каким-то предметом, – через «Амазон» или в обычных книжных магазинах, читая рецензии или случайно. Она хотела, чтобы Гарольд черпал информацию из книг разных авторов и чтобы в его подсознании все эти сведения активно переплетались между собой.
Разыскания Гарольда были пока не особенно умелыми, но на этой стадии это было не так уж важно. Бенджамин Блум обнаружил, что обучение не должно сразу приводить к блистательным результатам:
Эффект первой фазы обучения должен заключаться в том, чтобы захватить обучающегося, вовлечь его в поиск, поймать на крючок, заставить его искать новую, более подробную информацию, сделать поиск информации жизненно важной потребностью.
Гарольд был любознателен, и поиски сведений доставляли ему удовольствие. Он погрузился в жизнь древних греков, овладел базовыми знаниями о быте афинян и спартанцев, о том, как они сражались, как мыслили. Это знание фактов стало тем надежным фундаментом, на котором строилось все последующее обучение.
Человеческое знание не похоже на совокупность данных, хранящихся в памяти компьютера. Способность компьютера к запоминанию данных не улучшается по мере накопления информации. Человеческое познание, напротив, ненасытно и полно жизни. Чем лучше человек знает предмет, тем быстрее и лучше он запоминает новые данные, новую информацию по этой теме.
В одном эксперименте третьеклассников и студентов колледжа попросили запомнить список героев мультфильмов, Третьеклассники справились с заданием лучше студентов, так как были лучше знакомы с материалом. В другом эксперименте группу детей в возрасте от восьми до двенадцати лет, которые в школе считались тугодумами, и группу взрослых со средним интеллектом попросили запомнить имена поп-звезд. И снова маленькие «тугодумы» обошли взрослых. Имеющееся знание улучшало качество запоминания.
Мисс Тейлор помогала Гарольду заложить фундамент знания. Он стал читать о греках все, что попадало ему в руки. Он читал везде – дома, в автобусе, после обеда. Это заметно продвинуло дело. Многие люди считают, что для того, чтобы внимательно что-то прочитать, надо сесть за стол и погрузиться в чтение. Однако проведенные на эту тему исследования показывают, что прочитанное усваивается лучше, если человек читает в самых разных условиях. Разнообразие условий стимулирует ум и способствует образованию более плотной сети синаптических связей в памяти.
Через несколько недель он пришел к мисс Тейлор со списком из пяти прочитанных им книг – это были две популярные книжки о сражениях при Марафоне и при Фермопилах, биография Перикла, современный перевод «Одиссеи» и книга, в которой сравнивались Афины и Спарта. Эти книги пополнили представления Гарольда о жизни, ценностях и мире Древней Греции.
Второй шаг
Во время второй встречи мисс Тейлор похвалила Гарольда за упорный труд. Исследовательница Кэрол Двек обнаружила, что человек, которого похвалили за работу, возвышается в собственных глазах, так как начинает считать себя трудолюбивым и упорным. Ученик с таким настроем готов взяться за самые трудные задания и не боится делать ошибки, так как считает их разбор и исправление важной частью усвоения материала. Если же вы хвалите ученика не за работу, а за ум, то у ребенка создается впечатление, что он чего-то достиг лишь благодаря своим природным, врожденным качествам. Ученики с таким настроем хотят и дальше выглядеть умными. Они неохотно берутся за трудные задачи, так как боятся сделать ошибку и прослыть глупыми.
Потом мисс Тейлор попросила Гарольда снова бегло просмотреть все, что он прочитал о древних греках, начиная с книги Гамильтон, которая стала его первым путеводителем по Древней Греции. Мисс Гамильтон хотела, чтобы знание стало автоматическим. Устройство человеческого мозга позволяет ему превращать осознанные знания в неосознанные. Когда вы в первый раз управляете автомобилем, вам приходится осознавать каждое ваше движение. Но через несколько месяцев или лет управление становится почти полностью автоматическим. Обучение заключается в том, что берется какая-то вещь, чуждая и неестественная для природы человека, такая, например, как чтение или алгебра, и постепенно усваивается так глубоко, что это знание становится автоматическим. Этот автоматизм позволяет сознательному разуму начать работать над чем-то новым. Альфред Норт Уайтхед видел здесь принцип всякого прогресса: «Цивилизация развивается по мере увеличения числа операций, которые мы выполняем не задумываясь».
Автоматизм достигается путем повторения. Первое знакомство Гарольда с книгами о Греции ввело его в предмет, но когда он совершил это путешествие во второй, третий и четвертый раз, в нем укоренились более глубокие знания. Мисс Тейлор сто раз повторяла своим ученикам, что лучше учить предмет понемногу, в течение пяти вечеров подряд, чем пытаться затвердить его за одну бессонную ночь перед экзаменом (независимо от того, насколько часто мисс Тейлор это повторяла, как раз это знание ее ученики так и не смогли довести до автоматизма).
Мисс Тейлор хотела, чтобы Гарольд выработал для себя наилучший ритм обучения. Маленький ребенок, играя в детской, инстинктивно понимает, как исследовать окружающий его мир. Он начинает играть с мамой, а потом самостоятельно отправляется на поиски новых игрушек. Потом ребенок возвращается к маме, чтобы убедиться в том, что ситуация по-прежнему безопасна, после чего опять возобновляет самостоятельные поиски. Этот цикл повторяется множество раз.
Тот же принцип лежит в основе обучения в средней и высшей школе. Ричард Огл, автор книги «Умный мир», назвал его принципом «постижения и возвращения». Ученик начинает с базовых знаний в некоторой области, а потом двигается дальше и познает что-то новое. Потом возвращается назад и включает новое знание в прежнее, добавляет его к тому, что ему уже известно. Потом снова следует вылазка за новым знанием, за которой следует новое возвращение, и так далее – вперед-назад, вперед-назад, снова и снова. Огл предупреждает, что слишком частое возвращение может привести к бессмысленному бегу по порочному кругу. Но если обучающийся пренебрегает возвращениями и все время ищет что-то новое, то он теряет уже приобретенные знания и обучение становится бесплодным. Таким образом, мисс Тейлор хотела, чтобы Гарольд выбрал верный ритм вылазок и возвращений.
Гарольд громко застонал, когда мисс Тейлор предложила ему заново перечитать уже знакомые ему книги. Он думал, что это будет невероятно скучно – снова читать то, что он уже знает. Он был поражен, обнаружив, что читает эти книги словно впервые. Казалось, это были совершенно другие книги. Теперь он обнаруживал в них совершенно новые мысли и аргументы. Ранее подчеркнутые им предложения казались теперь малозначительными, а то, что он пролистал при первом чтении, было, как выяснилось, очень важным. Комментарии, которые он делал для себя, представлялись теперь упрощенными и поверхностными. Или он стал другим, или книги.
Конечно, дело было в том, что он уже много прочитал по этой теме, и усвоенные знания подсознательно по-новому выстроились в его мозге. Благодаря многочисленным внутренним связям теперь важными казались новые аспекты, а старые выглядели плоскими и тривиальными. Теперь Гарольд по-иному владел знанием, по-другому смотрел на него. Он начал становиться компетентным.
Конечно, Гарольд не стал пока специалистом по Древней Греции и даже не был готов к вступительным экзаменам в Оксфорд. Но он перестал быть новичком, он сменил белый пояс на желтый. Он понял, что обучение – процесс нелинейный. По ходу обучения случаются прорывы, в результате которых начинаешь по-другому видеть и понимать предмет.
Самый простой способ понять, что представляет собой процесс обучения, – это присмотреться к опыту шахматных гроссмейстеров. В одном исследовании опытным шахматистам и любителям предъявляли доски с расставленными на них фигурами. На каждой доске было 20-25 фигур, расставленных как в настоящей игре. Испытуемые рассматривали доски по 5-10 секунд. Через некоторое время их просили вспомнить позиции на шахматных досках. Гроссмейстеры помнили положение каждой фигуры, а средние игроки могли припомнить лишь положение 4-5 фигур.
Дело здесь не в том, что гроссмейстер намного умнее любителя. Как это ни странно, высокий IQ отнюдь не гарантирует больших успехов в шахматной игре. Не соответствует действительности и расхожее мнение о том, что гроссмейстеры обладают феноменальной памятью. Если то же самое испытание повторить, расставив фигуры хаотически, как никогда не бывает в ходе настоящей игры, то гроссмейстеры запомнят их расположение не лучше средних любителей.
Все дело в том, что после многих лет обучения и практики гроссмейстеры приобретают иной взгляд на шахматную доску и расположенные на ней фигуры. Там, где неопытный любитель видит лишь набор клеток и фигур, гроссмейстер видит позицию, осмысленную структуру. Образно говоря, он видит не беспорядочную совокупность букв на странице, а слова, абзацы и связный сюжет. Запомнить историю легче, чем бессмысленный набор букв. Опыт заключается в умении быстро выявлять осмысленные связи, превращать отрывочные кусочки информации в упорядоченные сети связанных между собой более крупных фрагментов информации. Обучение, таким образом, не ограничивается накоплением фактов. Обучение – это выработка умения понимать связи между кусками информации.
Каждая сфера человеческой деятельности имеет свою особую структуру, свою схему соединения больших идей, свои организационные принципы и повторяющиеся паттерны – короче говоря, свою уникальную парадигму. Специалист в той или иной сфере – этот тот, кто впитал в себя эту структуру и свободно в ней ориентируется. Экономисты мыслят как экономисты. Адвокаты мыслят как адвокаты. В начале обучения будущий специалист решает, в какую профессию ему погрузиться, но потом эта профессия погружается в него самого. Кость черепной коробки, этот мнимый барьер между изучающим и изучаемым, фигурально выражаясь, постепенно растворяется и исчезает.
В результате специалист не думает о предмете больше и больше. Напротив, он думает о нем все меньше и меньше; ему не надо просчитывать возможные результаты всего диапазона возможностей. Поскольку он уже овладел всей структурой предмета, он интуитивно может представить себе весь процесс целиком.
Третий шаг
Третьим шагом мисс Тейлор стало ее решение помочь Гарольду извлечь его подспудное знание о греческой жизни на поверхность. После того как Гарольд прочитал, а затем перечитал книги, она попросила его завести дневник. В этом дневнике Гарольд должен был записывать свои мысли о жизни греков, а также мысли о жизни в школе. Мисс Тейлор сказала Гарольду, что он не должен ограничивать свои мысли, втискивать их в какие-то рамки. Пусть мысли свободно всплывают из подсознания, и не стоит беспокоиться о потраченном на их записывание времени или о том, удачны они или не очень.
Главное правило, в справедливости которого мисс Тейлор была твердо убеждена, заключалось в том, что курсовая работа, прежде чем ученик примется за ее написание, уже должна на 75% сложиться в его голове. Написанию работы должен предшествовать длительный период вынашивания, во время которого ученик неоднократно просматривает материал – под разными углами зрения и с разным настроением. Ученик должен дать своему разуму время, чтобы сложить фрагменты знаний воедино. При этом он должен успевать думать и о других вещах, позволяя возникать внезапным озарениям. Мозг не нужно сознательным усилием принуждать к этой работе. Мозг – это предвосхищающая машина, которая автоматически пытается упорядочить имеющиеся данные. Телефон передает лишь одну десятую тоновых характеристик человеческого голоса, и тем не менее любой ребенок по звукам, раздающимся из трубки, может домыслить образ человека на другом конце линии. Именно такую работу мозг выполняет легко и качественно.
Мисс Тейлор попросила Гарольда вести дневник для того, чтобы он смог без труда извлечь из подсознания покоящиеся там сведения. Она хотела, чтобы он прекратил грезить и конвертировал свои интуитивные догадки в осмысленную речь. Мисс Тейлор твердо верила в афоризм Джоны Лерера: «Ты знаешь больше того, что знаешь». Она хотела дать Гарольду упражнение, которое позволило бы ему оценить проблему, рассмотреть ее с разных сторон, пусть, на первый взгляд, бессистемно и без всякой пользы – мисс Тейлор знала, что ум наиболее продуктивен тогда, когда он беззаботен.
Гарольд хранил этот дневник до самой смерти, хотя всегда подавлял искушение сжечь его, ибо не хотел, чтобы потомки случайно прочли эти измышления напыщенного юнца. Обычно он сначала записывал в центре страницы какое-то слово, а потом располагал вокруг него мысли, приходившие ему в голову по поводу этого слова. Иногда записанная на краю листа фраза становилась центром, вокруг которого возникало новое созвездие мыслей.
Он много писал о страстях греческих героев. Он сравнивал гнев Ахилла с собственным гневом, который возникал в разных ситуациях, и оказывалось, что у него самого даже чуть-чуть более героический характер, чем у древнегреческого полубога. Гарольд много писал о мужестве и даже выписал пассаж об Эсхиле из книги Эдит Гамильтон: «Для него жизнь была приключением, приключением поистине опасным, но люди не рождены для жизни в уютных гаванях».
Писал Гарольд и о гордости, цитируя уже самого Эсхила:
Карает за гордыню карой грозною
Судья крутого нрава, беспощадный Зевс.
Гарольд становился героем написанных им историй; он стал более чутким и зорким, чем его одноклассники. Но самое главное и самое лучшее заключалось в том, что отрывки из речей великих греков внушали ему ощущение глубинной связи с давно минувшими временами, с давно умершими мужчинами и женщинами. «Я делаю так, что славные деяния становятся приятны детям», – хвалился один спартанский учитель, и это общение с высоким совершенством воодушевляло Гарольда. Однажды вечером он ощутил нечто вроде экстаза историка, когда читал «Надгробную речь» Перикла и делал выписки в свой дневник.
Гарольд начал разделять представления греков о достоинстве, ценности и смысле жизни. Он начал – особенно в конце дневника – выносить суждения и устанавливать связи. В одном месте он писал о различиях между воинственным Ахиллом и хитроумным Одиссеем. Гарольд начал также подмечать черты, отличавшие его от древних греков. В некоторых записях сквозит откровенная антипатия. Греки были хороши в соревновательной доблести – например, в поиске славы, но были далеко не так сильны и привлекательны, когда речь шла о добродетели сострадания – им и в голову не приходило протянуть руку помощи тому, кто оказался в беде или трудном положении. У них начисто отсутствовало чувство милосердия, они не ведали христианской любви – любви даже к тому, кто ее совершенно не заслуживает.
Спустя несколько недель мисс Тейлор попросила Гарольда дать ей почитать его дневник. Гарольд согласился очень неохотно, так как в дневнике было много личного. Учителю-мужчине он никогда не позволил бы увидеть, как он чувствителен, но мисс Тейлор он доверял и разрешил ей взять дневник домой.
Она была поражена его содержанием – почти шизофреническим. Иногда Гарольд подражал напыщенному стилю Гиббона, иногда лепетал, как сущее дитя. Иногда он выражался цинично, иногда – книжно, иногда – наукообразно, Роберт Орнштейн писал:
Наш ум движется по кругу. Он движется от условия к условию, от волнения к спокойствию, от счастья к озабоченности. Проходя разные состояния, он выбирает из имеющихся в его распоряжении инструментов подходящие для каждой ситуации.
Было такое впечатление, что Гарольд распался на дюжину разных личностей, каждая из которых оставила в дневнике свой след. Мисс Тейлор не знала, какого именно из Гарольдов она обнаружит, перевернув страницу. Педагогический колледж не подготовил ее к тому, что личность ученика может быть так многогранна. «Как можно учить класс, полный Сибилл, – думала мисс Тейлор, – которые распадаются на части и вновь воссоединяются прямо у тебя на глазах?» Тем не менее дневник приятно ее взволновал. Такое случается лишь раз в несколько лет – ученик принял ее предложение и так далеко продвинулся.
Четвертый шаг
Прошло еще несколько недель. Мисс Тейлор решила, что Гарольд созрел для четвертого, последнего этапа своей работы. Даже лучшим ученикам требуется время, чтобы их мозг закодировал и сохранил информацию, прежде чем они смогут приступить к написанию работы. Гарольд потратил уже несколько месяцев на кодирование, повторение и новое кодирование все больших массивов усвоенной информации. Настало время сделать вывод и обосновать его.
В начале дневника Гарольд нарисовал картинку «Перикл на выпускном вечере». На ней был изображен человек в хламиде, окруженный юношами и девушками в смокингах и длинных платьях. Мисс Тейлор предложила, чтобы он использовал этот рисунок в качестве названия сочинения. Она обратила внимание на то, что в дневнике Гарольда записи о греках чередуются с записями о школьной жизни. Но творчество именно в том и заключается, чтобы соединить в сети знаний несоединимые, казалось бы, вещи. Мисс Тейлор хотелось, чтобы Гарольд соединил свои мысли о Греции с размышлениями о самом себе.
Гарольд сидел дома, разложив книги и свои записи на полу и на кровати. Как превратить все это в сочинение объемом 12 страниц? Не без некоторого смущения он прочитал несколько своих ранних дневниковых записей. Потом заглянул в книги. Тема не складывалась. Он перебросился парой эсэмэсок с друзьями, разложил пасьянс на компьютере. Немного подумал. Залез в «Фейсбук». Вылез, снова перелистал несколько книжек. Он то и дело прерывался и начинал все сначала. Человек, прерывающийся во время выполнения задания, выполняет его вдвое медленнее и делает вдвое больше ошибок. Мозг не умеет решать несколько задач одновременно. Задачи должны быть выстроены в логический последовательный ряд; граница одной сети должна плавно возбуждать соседнюю сеть и так далее.
Проблема заключалась в том, что Гарольд не владел в совершенстве собственными данными. Они владели им. Он перескакивал с одного факта на другой, не имея надежной ремы для их организации в единое целое. В этот момент Гарольд был как бы уменьшенной копией Соломона Шерешевского, русского журналиста, родившегося в 1886 году и обладавшего феноменальной памятью. В одном из экспериментов исследователи показали Шерешевскому сложнейшую формулу, состоявшую из 30 букв и цифр. Потом листок с формулой положили в коробку и запечатали на 15 лет. По Прошествии этого срока ящик вскрыли, достали листок с формулой, и Шерешевский по памяти, не глядя на бумажку, точно воспроизвел формулу.
Однако Шерешевский превосходно запоминал факты, но не умел сортировать и упорядочивать их. Он жил в причудливом хаосе фактов, но не мог сложить их в систему. Со временем это нарушение прогрессировало, и он потерял способность понимать метафоры, сравнения, стихотворения и даже обычные сложносочиненные предложения.
В мягкой форме Гарольд страдал тем же недугом и находился в приблизительно таком же тупике. У него была определенная парадигма, в которую он укладывал мысли о школе. Была у него и другая парадигма, которой он пользовался, когда думал о греках. Но две эти парадигмы не желали сочетаться друг с другом. Сочинению не хватало основной идеи. Будучи нормальным 17-летним парнем, Гарольд отложил решение трудной задачи на завтра.
На следующий вечер он отключил телефон и вышел из браузера, решив сосредоточиться, не отвлекаться на мельтешение ненужной информации в Интернете и что-то сделать уже наконец с сочинением.
Вместо того чтобы снова просматривать свои записи, он перечитал «Надгробную речь» Перикла, пересказанную в «Истории Пелопонесской войны». Ценность чтения классических авторов заключается в том, что они оживляют и возбуждают ум. Из всего, что Гарольд читал в своей жизни, эта речь в наибольшей степени воспламеняла его воображение. В одном абзаце, например, Перикл прославляет и возвеличивает афинскую культуру:
Мы любим красоту, состоящую в простоте, и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у нас не постыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом.
Эта речь всегда трогала Гарольда и возвышала его дух. Его восхищало даже не столько содержание, сколько ритмика речи, ее героическая тональность. Он задумался о героизме, о мужчинах и женщинах, доблестью своей стяжавших бессмертную славу, посвятивших жизнь служению своему народу. Перикл прославлял храбрейших и призывал подражать им.
Гарольд стал думать о различиях в характерах греческих героев, о которых он читал: Ахилл – свирепый воин; Одиссей – мудрый вождь, больше всего на свете желающий вернуться к жене и сыну; спартанский царь Леонид, пожертвовавший жизнью у Фермопил; афинский стратег Фемистокл, спасший свой город военной хитростью; философ Сократ, отдавший жизнь за истину; Перикл – благородный муж и великий государственный деятель.
Следующие несколько часов Гарольд напряженно размышлял о разных оттенках величия. Интуитивно он чувствовал, что ключ к началу сочинения – в сравнении стилей героизма; главное – нащупать нить, которая их связывает. Подсознание подсказывало Гарольду, что он на верном пути. Это было то же чувство, которое испытываешь, когда нужное слово буквально вертится на языке.
В первый раз с тех пор, как он приступил к сочинению, его внимание было действительно приковано исключительно к задаче, которую надо было решить здесь и сейчас. Он снова заглянул в книги и дневниковые записи, чтобы найти там примеры разных типов героизма. Гарольд был охвачен чувством, которое Стивен Джонсон называет «медленным предчувствием». У мальчика было смутное, труднообъяснимое чувство, что он движется в верном направлении, но потребуется еще много подходов, пока мысль окончательно не оформится в нужные слова.
Мы всегда окружены источниками ненужной информации, посягающей на наше внимание. Но в том возбужденном состоянии, в каком сейчас находился Гарольд, он мог думать только о греческих идеях героизма. Музыка, которая в иных ситуациях могла бы его отвлечь, просто перестала доходить до его сознания. Звуки и цвета исчезли. Ученые называют это состояние «подготовительной фазой». Когда мозг занят интенсивными поисками решения задачи, все другие области – в том числе визуальная и слуховая кора – погружаются во мрак.
В течение следующих двух часов Гарольд изо всех сил старался найти слова, чтобы написать о героизме – в Греции и в современном мире. Поле поиска сузилось, но он все еще блуждал в поисках нужных доводов и доказательств. Он снова перелистал книги и дневник, посмотреть, нет ли там нужных аргументов.
Это была тяжелая, изнурительная работа – все равно что ломиться сразу в несколько дверей, надеясь на то, что хоть одна из них окажется открытой. Но ни одна мысль из теснившихся у него в голове не подходила для того, чтобы связать воедино факты и рассуждения. Он начал делать на бумаге торопливые пометки. Потом он обратил внимание на лежавший рядом лист бумаги и понял, что уже было набрел на эту идею несколько часов назад, но успел забыть о ней. Чтобы справиться с недостаточностью кратковременной памяти, он начал складывать в аккуратные стопки свои дневниковые записи и пометки, надеясь, что это упорядочение записей позволит ему случайно натолкнуться на удачную связующую мысль. Записи о мужестве он сложил в одну стопку, а записи о мудрости – в другую. Но потом ему показалось, что отбор в эти стопки был слишком произвольным. Воображение начало отказывать. Иногда Гарольду чудилось, что до успеха осталось всего ничего – протяни руку и схватишь. Он следовал за едва заметными намеками, повинуясь тихим сигналам подсознания. Но общей концепции все равно не было, она не складывалась, ускользала от Гарольда. Отклика не было. Страшно уставший Гарольд убедился, что находится в тупике.
Он решил, что на сегодня хватит, и отправился спать. Это было самое умное, что он мог сделать. Среди ученых существуют определенные разногласия относительно функций сна, но многие исследователи считают, что во время сна в мозге происходит консолидация памяти, упорядочение знаний, усвоенных накануне, а также стабилизируются изменения, происшедшие в мозге за время попыток решить трудную задачу. Немецкий ученый Ян Борн предъявил группе испытуемых ряд математических задач и предложил сформулировать правила их решения. Люди, спавшие в промежутках между поисками решения не меньше восьми часов, имели вдвое больше шансов решить поставленную задачу, чем люди, работавшие непрерывно. Исследования, проведенные Робертом Сикголдом, показывают, что у выспавшегося человека память улучшается по меньшей мере на 15%.
Проснувшись, Гарольд продолжал лежать в кровати, глядя на блеск солнечных лучей в листве деревьев за окном. Мысли его блуждали. Он думал о вчерашнем дне, о незадавшемся сочинении, о друзьях и о массе разных случайных вещей. В такие ранние утренние часы у людей особенно активно работает правое полушарие головного мозга. Это означало, что мысли его блуждали где-то в эмпиреях, ни на чем особо не задерживаясь. Мышление было хаотичным и случайным. И тут кое-что случилось.
Если бы в этот момент Гарольду сняли электроэнцефалограмму, то она показала бы всплеск активности альфа-ритма, исходящий из правого полушария. Джой Бхаттачарья, профессор Лондонского университета, обнаружила, что такой всплеск активности возникает приблизительно за восемь секунд до того, как человеку придет в голову мысль, помогающая решить трудную головоломку. За секунду до озарения, как показывают исследования Марка Юнга-Бемана и Джона Куниоса, происходит ослабление активности в зрительной коре, что исключает отвлечение на посторонние зрительные стимулы. За 300 миллисекунд до озарения происходит всплеск гамма-ритма – ритма электрической активности мозга, обладающего самой высокой частотой. Этот взрыв активности происходит в правой височной доле, прямо над правым ухом. Именно в этой области, считают Юнг-Беман и Куниос, происходит синтез информации, стекающейся из самых разных областей головного мозга.
Гарольда внезапно осенило. В этот момент он мог бы воскликнуть: «Эврика!» В мозгу, действительно, словно что-то взорвалось. Гарольд широко распахнул глаза, испытав мгновение высочайшего экстаза. Да, вот оно! Мозг сумел преодолеть зиявшую перед ним пустоту, перепрыгнуть через нее и заново соединить разрозненные фрагменты мышления. В этот момент он твердо знал, что задача решена: тема сочинения готова! Он понял это еще до того, как смог словесно сформулировать решение. Отдельные кусочки мозаики вдруг, безо всяких усилий со стороны Гарольда, сложились в цельную картину. Это была не мысль, а скорее ощущение, сродни религиозному откровению. Как писал в своей книге «О конкретности» Роберт Бертон, «чувства знания, правильности, убежденности и определенности не являются результатом целенаправленного вывода или осознанного выбора. Это ментальные ощущения, которые случаются сами по себе».
Суть озарения была в том, что Гарольд понял, как объяснить мотивацию. Почему Ахилл рисковал жизнью? Почему пожертвовали своими жизнями воины у Фермопил? Чего искал Перикл для себя и для Афин? Чего хочет сам Гарольд добиться в школе? Почему он хочет, чтобы его команда выиграла чемпионат штата?
Ответ на все эти вопросы содержался в одном греческом слове, которое не раз встречалось Гарольду в книгах о Греции. Это слово тимос. Всю жизнь Гарольда окружали люди с набором одобряемых социумом мотиваций: зарабатывать деньги, получать хорошие оценки, поступить в престижный колледж. Но ни одна из этих мотиваций по-настоящему не объясняла Гарольду, почему и для чего он делает то, что делает, почему греческие герои делали то, что они делали.
У древних греков мотивации были построены иначе, чем в современную эпоху. Тимос – это стремление к признанию, желание, чтобы люди обратили внимание на твое существование, причем не только земное, но и загробное. Тимос – это стремление к вечной славе, стремление вызывать восхищение, причем во много раз более глубокое и возвышенное восхищение, чем то, какое современные люди испытывают в отношении сегодняшних «звезд». В обществе, где жил Гарольд, не было слова, обозначающего такое стремление, но греческое слово позволило Гарольду объяснить все хотя бы самому себе.
Всю жизнь он играл в воображаемые игры. Он воображал себя победителем в Мировой серии по бейсболу, игроком, подавшим безупречный пас. Или человеком, спасающим от смертельной опасности любимых учителей. В каждой такой «фантазии его прославляли и восхваляли члены семьи, друзья и весь мир вокруг. Эти фантазии, при всей их детскости, были проявлением тимоса, стремления к признанию и единению, лежащего в основе стремлений к деньгам и успеху.
Тимотический мир греков был гораздо более героическим, чем буржуазный современный мир карьеристов, великое множество которых Гарольд видел вокруг себя. В современном мире, в котором он жил, общим местом было убеждение в том, что людей объединяют древние, примитивные инстинкты. Все люди произошли от общих предков, и поэтому у всех у них есть определенные примитивные черты. Но греки были убеждены в обратном: они считали, что единение людей происходит в высочайших сферах. Есть определенные идеальные сущности, и чем ближе подходит человек к обретению вечного совершенства, тем ближе подходит он к единению со всем человечеством. Тимос – это порыв, помогающий взлететь на эту высоту. Тимос – это мечта о совершенном успехе, когда все, что есть в человеке лучшего, сливается с вечной Вселенной в великое, непреходящее и гармоничное единство.
Озарение Гарольда заключалось в следующем: он решил воспользоваться словарем греческих мотиваций – тимос, арете, эрос – и попробовать приложить их к собственной жизни. Гарольду и в самом деле удалось соединить два идейных пространства, сделав греческий мир более понятным, а свой мир – более героическим.
Он начал лихорадочно набрасывать черновик, описывая, как тимотический порыв, стремление к признанию, объясняет все типы поведения учеников средней школы. Он логически безупречно соединял неведомые ему прежде понятия, по-новому использовал старую информацию. Иногда ему казалось, что слова сами, без его участия, ложатся на бумагу. Они просто лились из него. Он растворился в строчках, ему казалось, что он вообще перестал существовать. Существовала только задача, и не он нашел решение – оно пришло к нему само, возникнув словно ниоткуда.
Отредактировать и отшлифовать сочинение было нелегко, но Гарольд справился и с этим. Мисс Тейлор была в полном восторге. Повествование местами было слишком страстным, а местами – невыносимо серьезным. Но восторженность Гарольда сквозила в каждом абзаце. Процесс написания сочинения научил его мыслить. Озарение дало ему новый способ познать себя и свой мир.
Дары Греции
Мисс Тейлор познакомила Гарольда с методом, который позволил ему погружаться в подсознание и вновь подниматься к сознанию, научил сознательные и подсознательные процессы работать в единстве и согласии, – сначала овладеть базовым знанием, потом позволить этому знанию перебродить, затем попытаться навести в нем осознанный порядок. А после этого дать разуму в ходе непрерывных повторений объединять данные, пока не случилось внезапное озарение, которое позволило Гарольду успешно завершить работу. Процесс этот не был легким, но каждая секунда усилий, каждый момент отчаяния и борьбы продвигал дело еще на дюйм вперед. В конце концов Гарольд смог увидеть знакомый ему, казалось бы, мир в совершенно ином свете. Французский математик Анри Пуанкаре описывал это открытие как «неожиданное родство… между фактами, давно известными, но ложно представлявшимися чуждыми друг другу». Гарольду отныне не надо было напрягать силы для того, чтобы приложить такие понятия, как тимос, к окружающему миру; они стали автоматическими категориями его разума, способом восприятия новой ситуации.
Когда Гарольд еще ходил в детский сад и в первый класс, он с трудом учился читать, но затем этот навык стал естественным. Чтение вдруг перестало быть мучительным процессом складывания слов из букв; теперь можно было обратить все внимание на смысл. Став старшеклассником, Гарольд так же глубоко усвоил греческое мышление и теперь мог автоматически примерять его к своей жизни в любой момент, когда ему это было нужно.
Ему предстояло поступить в колледж и снова сесть за парту, но он понимал, что это будет лишь очередной ступенью на тернистом пути учения. Он будет тратить массу времени, записывая в дневник пришедшие ему в голову случайные мысли. Он будет организовывать мышление, раскладывая на полу записи. Он будет пережевывать и мучительно повторять мысли, решая какую-то очередную задачу, пока, наконец, в ком-нибудь неожиданном месте, например в душе или в супермаркете, его не посетит озарение – и мир сразу станет другим. Этот метод навсегда спасет Гарольда от убогой пассивной зубрежки. Этим способом он настроит свой разум так, чтобы тот не буксовал в наезженной колее, но свободно перелетал с одной выигрышной позиции на другую, чтобы он был в состоянии прикладывать разные паттерны к разным ситуациям, что посмотреть, что работает, а что нет, какие вещи можно сочетать, а какие – нет; чтобы он научился видеть, что может родиться из хаоса реальности, а что не может. Это и будет путь Гарольда к мудрости и успеху.
