16. Съездить к маме

«Женщина, сколько можно идти за мной следом?» – Сейчас я обернусь и рявкну на мадонну с хрусталем. Невыносимо чувствовать ее печальный взгляд у себя за спиной, слышать скрип шагов, сбитое дыхание и стеснительное покашливание. Еще три квартала пройду и обернусь. Как только пройду мимо альпинистов, сразу громко заору на нее, чтобы она присела от испуга. Я останавливаюсь, ввинчиваю подошвы ботинок в податливый сиреневый снег и поворачиваюсь так резко, что содержимое моей сумки ведет себя как пассажиры аварийно тормозящего троллейбуса. За мной никого. Исполинские фигуры цыганских баронов, мраморные плечи скорбящих ангелов, притоптанный снег на главной аллее – все молчит. В левом ухе тикает сердце. Рассвет неуверенно продевает пальцы сквозь холодные ветки деревьев, приподнимает белые простыни и закрывает лицо облаком.

– Тшш, – успокаивает его ветер. – Зима, брат, ничего не попишешь…

– Ладно, – говорю я и делаю шаг с аллеи в глубокий снег. «Девятнадцать», – отсчитываю и останавливаюсь у знакомой ограды. Калитка поддается не сразу: сахарная вата снега и упругая сетка барвинка тянут металлические прутья на себя.

– Мама, папа, привет… – говорю я.

В кино показывают, как герои ночуют в магазине. Кто-то день-два, а кто-то несколько месяцев. Я уверена, что это изящный рекламный ход крупных реселлеров. Возможно, это комфортнее, чем ночь в зале ожидания вокзала или аэропорта. Хотя в аэропорту и на вокзале никого не удивит, если человек заснет. Это объяснимо и нормально. Об этом знают все: охрана, работники, потенциальные попутчики, карманники, супершпионы. А в магазине спать не положено – покупатель должен ехать домой!

– Почему не поехала домой? Ну, сначала я опоздала на последний автобус. Потом подумала, что купила мало мандаринов, потому что быстро съела половину. Потом я сделала тест и выяснила, что жду ребенка. Тогда я еще пару раз медленно обошла супермаркет, пока там оставались хоть какие-то посетители. Потом я устала бродить и выбрала скамейку напротив витрины шляпного магазина. Принципиально не пошла глазеть на игрушки и детские товары. Просто выбрала самую симпатичную витрину. Съела почти все печенье. Выпила воды. Долго думала: рада ли я своей беременности…

Я присаживаюсь на черный пенек ивы напротив калитки и дышу на замерзшие колени. Смотрю на плиту памятника с двумя фотографиями. Мы с Иваном и Андреем сидели целый день, перебирая старые снимки, чтобы найти подходящий для памятника. Свадебное фото нам не нравилось: родители на нем были какие-то испуганные, да и размер был слишком мелкий. Фото, которые я отдала граверу, сделал какой-то наш дальний родственник, бывший у нас проездом много лет назад. Он щелкал всех исподтишка, пока мы пили чай. А потом его родители прислали письмо с черно-белыми фотографиями. Толстенный конверт. Он вечно кочевал с полки на полку, засовывался между книгами, пока не истерся по краям. Маме эти фотографии не нравились, потому что она на них была без завивки и макияжа. Ей это казалось почти неприличным. Папа просто не был сентиментальным и фотографироваться не любил. Андрей на этих фото еще долговязый, худой подросток со смешными усами. А я с тощими косичками, перевязанными капроновыми бантами, сидела на коленях у Ивана и хохотала.

– Я уже смирилась с мыслью, что умру состарившимся ребенком. Мне просто не по себе… Я никак не могу представить себя матерью.

Я встаю, чтобы не примерзнуть к пеньку. Джинсы не греют ни капли, и приходится прыгать на месте.

– Я подумала: пусть Андрей разменивает квартиру. Это самое взрослое мое решение. Приеду домой и сразу с ним поговорю. Я все придумала, пока ждала автобус до кладбища.

Когда я сегодня приехала в метро на Пушкинскую, автобусов, которые едут до кладбища, было три. Но водители курили, искоса на меня поглядывали и ехать не собирались, даже в салон не пускали.

За долгие пятнадцать минут я продумала абсолютно все, в мельчайших деталях распланировала свою жизнь, даже переосмыслила часть мировой истории. А вот как только за мной выстроилась очередь из двух человек, один из водителей запрыгнул в кабину и мигом отвез всю нашу «толпу» по заявленному маршруту. Меня всю дорогу разбирало любопытство: может, везти одного-единственного пассажира первым рейсом на кладбище – это плохая примета?

– Ладно… Честно, я думаю, что все и прямо завтра полетит кувырком. Но почему-то меня это не пугает. Беспокоит, будоражит, но не пугает… – Снова прыгаю по снегу, чтобы согреться.

– Мам, пап, я поеду. Очень холодно. И мне нужно еще подумать, как Олегу сказать…

Я выхожу на аллею, растираю руками в перчатках замерзшие ноги, ругаю себя за легкомыслие и легкое пальто. Обещаю купить себе пуховик до пяток и с большим капюшоном.

Солнце расписалось, что явилось, и отгородилось от всех молочно-белой стеной: «Сами как-нибудь. Не маленькие уже…»

Почти у ворот кладбища за одним из памятников кто-то шевелится. Я чуть не вскрикнула. Пожилая женщина, обмотанная вязаным платком на манер матрешки, выходит из-за мраморного креста с вазой в руках.

– Шо, я тебе налякала? – Все ее лицо покрывается мелкими складками, как пенка на молоке, если подуть.

– Да, – честно отвечаю я.

– Та от додумался ж хтось воды в вазу налить! В мороз! Тьху! Триснула ж и все… – Женщина развела руками с половинками вазы.

– Жаль, – сочувствую я.

– Ага-ага… – вздыхает она. – До своїх приходила?

– Да, – киваю я и спешу к воротам. Я очень хочу домой.

Когда в детстве родители мне что-то запрещали… А когда мне родители что-то запрещали? Запрещали же что-то… Наверняка без шапки ходить было нельзя. Да! Точно – в шапке я ходила с октября по апрель. Эти родительские запреты словно подсвечивали мне фонариком узкую тропинку в лесу. И я шла потихоньку вперед, в шапке, не оглядываясь по сторонам. Сейчас и леса-то никакого нет и я могу идти на все четыре стороны… А может, просто я выросла настолько, что вчерашние деревья кажутся былинками?

За десять лет маминой болезни я совершенно разучилась праздновать дни рождения. Зато научилась вежливо улыбаться в ответ на восхищенное: «Что, правда у тебя день рождения 31 декабря?» Конечно, завидуйте! Я невероятно весело проводила эти дни: кормила маму протертой кашей, потом меняла ей подгузник, потом звонила Люся и мы разговаривали в Skype, пока Андрей не начинал беситься и намекать, что это вообще-то его компьютер, потом звонил Иван, потом мы ели ужин и расползались по своим комнатам, а потом я подбрасывала кубик в надежде, что выпадет «пять», слушала гром фейерверков под окнами и засыпала.

С Аней встречать Новый год было скучно. Комната набивалась под завязку: друзья, друзья друзей, друзья друзей друзей. Я подавалась как основное блюдо:

– Это Вероника. У Вероники сегодня день рождения! – театрально произносила Аня.

– Да ладно! Правда у тебя сегодня день рождения?! – приходили в восторг друзья, друзья друзей, друзья друзей друзей Ани.

– Да, – отвечала я и вежливо улыбалась. А все ожидали, что начну танцевать на столе или по крайней мере пройдусь колесом во время очередного тоста. Когда звонил Иван, я выходила на лестницу, когда звонила Люся, я запиралась в ванной. Когда всем гостям было особенно весело, мне почему-то хотелось уползти в свой угол и заснуть.

– Тебе, наверно, в детстве пришлось несладко, – предположил Олег, узнав дату моего рождения.

– Почему ты так думаешь? – удивилась я.

– Друзья не придут в гости, потому что Новый год… Ну и подарков в два раза меньше, чем у других детей.

Я тогда пожала плечами в ответ и подумала, что никто, кроме него, не задавал мне таких вопросов.