13

– Тринадцята година нуль хвилин, – сообщает справочная точного времени.

А вот интересно, почему корректировку маршрута в навигаторах можно прослушать по выбору в исполнении мужского или женского голоса, а точное время и баланс телефонного счета сообщаются исключительно женским голосом? Так и хочется в ответ затянуть: «Ну мам! Я еще погуляю-поиграю-позвоню-потрачу-посижу в кафе! Ну пожалуйста!..»

«Я посижу в кафе» – мое решение задачи о лишнем времени. Мне нужно спокойно подумать, о чем из важных дел я могла забыть. Что-нибудь обязательно найдется. Для спокойных размышлений нужны декорации: подойдет столик у окна в кофейне. Конечно, прекрасно думается в туалете, иногда дельные мысли влетают в голову на ходу, но я уже представила, как тренькает входная дверь кафе, как я заказываю себе кофе, прикасаясь к волосам на затылке.

Я открываю ежедневник, кладу телефон рядом с блюдцем, размешиваю в чашке сахар, сжимаю пальцами ее фарфоровое брюшко и подношу к губам. «Что это я так расклеилась? Хлопаюсь в обмороки при любом удобном случае», – думаю я, глядя через окно кафе на улицу.

Меня раздражает неспособность думать связным текстом! Вот только что я подумала о своем самочувствии – и вдруг, прицепившись взглядом к грузовику за окном, из кузова которого торчат стеллажи и письменные столы, начинаю интересоваться, кто устраивает офисные переезды в конце года. А затем снова возвращаюсь к осмотру интерьера кофейни. Мысли в моей голове, как зрители в кинотеатре, начинают выскакивать из кресел и подавать реплики невпопад.

– Интересно смотрятся надписи мелом на черном фоне… – В первом ряду сидят эстеты.

– Да сейчас это на каждом шагу! Тренд, – равнодушно отвечают их соседи-скептики.

– Радио включено, похоже… – тихонько отстукиваю такт носком ботинка.

– Просто вчера в автобусе было душно. Вот и все. И краска тоже… воняет… – очень серьезно заявляет дама в крупных темных очках.

– И в квартире душно. Хоть рамы дырявые, а дышать нечем, – ворчит кто-то в углу.

– Значит, хорошо, что переезд! – оптимистично резюмируют эстеты.

– Главное – ничего не забыть! – говорят скептики.

Жаль, что нельзя удаленно собираться. Не люблю складывать вещи в чьем-то присутствии. А когда в квартире одна комната, это неизбежно. Аня сядет под окном и станет красить ногти или обзванивать клиентов, а украдкой наблюдать, что я запихиваю в сумку.

– Часы, электрочайник, спальник, джинсы, босоножки… Там еще целая коробка разных мелочей и три книги, и носки теплые, которые Олег подарил…

– Все равно придется брать такси… – томно вздыхает дама.

– И ехать к брату? – Эстеты разочарованы.

– А какие варианты? – цедят скептики.

– Найти другую квартиру, найти другую соседку… – Дама в темных очках в центре зала подавляет зевоту.

– О боже, какая же непроходимая зануда! Иди к Олегу, скажи, что согласна к нему переехать, согласна выйти за него. Сколько можно бегать от хорошего парня? – голос из угла.

– Снова выходит, что я следую чужим установкам: в сложной ситуации прыгай в руки своего мужчины – и пусть тащит! – Я присматриваюсь к тени, пытаясь разглядеть ворчуна, а вахтерша не понимает, кто пустил меня в кинотеатр.

– Пусть Андрей разменивает квартиру. Поселюсь одна. Где-то ближе к окружной. Заведу кошку, собаку, канарейку… – Дама снимает темные очки и грустно смотрит вдаль. Драматизм усиливается с помощью макияжа в стиле немого кино. Первый ряд тошнит.

Я снова открываю сообщение от Олега: «Ты приедешь вечером?»

В кинозале гаснет свет, и на экране идет дождь. Зрители, щурясь, пытаются разглядеть главных героев, которые куда-то идут в ночной темноте. Проезжающая машина плеснула на них светом фар. Их одежда разбухла от воды. Герой хромает. Героиня вполне может идти быстрее, но нарочно замедляет шаг, чтобы не обгонять своего спутника. Не дойдя немного до светового пятна подъезда, они останавливаются. Камера делает наезд, и видно, как насквозь мокрые драпировки рубашки неопределенного цвета смыкаются и обнимают светлую футболку. Камера снова уходит в темноту. Микрофон ловит отдаленный шум дороги, удары капель по металлической поверхности, шлепки дождя по траве. Затем съемка с плеча. И видны золотые конфетти света в порах асфальта. Слышны шаги. Ее смех. Его шепот. Дверь подъезда открывается. Герои проходят мимо закутка консьержки, где в пластиковых вазонах спят разноцветные бумажные гвоздики. Крупный план. Мурашки на ее руке. Кнопка лифта. «Может, еще в лифте застрянем?» – предлагает героиня и тихонько смеется. «Нет, сегодня по плану только вымокнуть до трусов. Не все удовольствия сразу», – отвечает герой. Склеившись в единый мокрый кокон, герои входят в полированные стены. Лифт поднимается вверх. И внизу живота чуднóе ощущение.

– О-о-о, – разочарованно вздыхают зрители при виде титров.

– Там все было хорошо, – успокаивает зал вахтерша с вязанием. – И в лифте, и в квартире потом.

Я прикасаюсь к своему бритому виску и мысленно снова вхожу в тот лифт.

– Why can’t you stay here awhile, – поет Долорес О’Ри́ордан, и я могу неприлично глубоко вздохнуть.

– Нужно все-таки разобраться с этими обмороками, – советуют скептики.

– Так снова без завтрака ж, наверно? – начинает бесить меня всезнающая вахтерша.

– Наверное, гемоглобин понизился… – говорит дама с черными тенями на веках.

– «Свято наближається, свято наближається…» – Как во всех приличных кинотеатрах между сеансами, на экране рекламный блок.

– Всегда после месячных так, – провожая красный паровоз, заявляет кто-то из последнего ряда.

– Стоп! – расплескивая газировку, орет первый ряд. – Каких месячных?

И начинается!.. Шум, гам, крики, свист, попкорн летает вперемешку с бумажными самолетами. Самолеты пикируют, пилоты просят «кофейку». Делаю еще глоток. Зал на короткое время утихает.

Обычно накануне этих дней мне снится черно-белый сон с какой-то яркой деталью, например с красным флагом на «Потемкине» или с красной шапочкой Кусто. Однажды мне приснилось, что я хожу по какому-то пыльному городу. Время суток неопределенное: то ли перед рассветом, то ли после захода солнца. Брожу-брожу. Сейчас даже приблизительно не помню, что или кого я искала. Вдруг из ниоткуда вылетает красная «феррари». И я еще во сне поняла, что нужно идти в аптеку за прокладками…

– Мы требуем теста! – хором кричат мысли в моей голове.

– Ты беременна! – вопит первый ряд.

– А я считаю, что это какая-то страшная, неизлечимая болезнь, – флегматично произносит зритель, опоздавший к началу сеанса.

– Надо сказать Олегу, – резонно замечает кто-то в последнем ряду.

– А как же Дым? – всхлипывают «смоки-айз».

– Он ушел тогда и сейчас уйдет, тем более что это не его ребенок. – Вахтерши всегда все знают.

– А я считаю, что это какая-то страшная, неизлечимая болезнь, – повторяет опоздавший, удобно устраиваясь в кресле.

– Тогда за борт его! Зачем он нужен? – говорит кто-то в последнем ряду.

– В жизни должно быть место романтике! – восклицает «смоки-айз».

– И мазохизму, да? Для разнообразия! – поворачивает голову скептик из первого ряда.

– Я хотела понять, смогу ли я подойти к нему близко, заговорить с ним… – признается дама, чуть не плача.

– Подошла? Заговорила? – смеются скептики.

– Я не должна была идти за Дымом, и мне стыдно, что я так сглупила!.. – «Смоки-айз».

– О боже, она сейчас опять начнет это свое «бу-бу-бу-бу»! – орут все.

– Тихо! – придавливая руками две половинки моей головы, шепчу я.

Бариста испуганно уменьшает звук приемника. В эту секунду мой телефон начинает жужжать и двигаться к краю стола. Он явно хочет покинуть этот кинотеатр.

– Незнакомый номер, – отмечает замешкавшийся зритель, тот самый, что прогнозировал мне смерть в мучениях.

– Да, – говорю я, нажав «ответить».

– С наступающим Новым годом! Вы звонили в компанию «Фривинд». Меня зовут Дмитрий. Чем я могу вам помочь? – В конце каждого предложения Дым говорит чуть нараспев. Конечно, он не сохранил вчера мой номер в телефонной книге и сегодня резонно подумал, что пропустил звонок клиента.

Весь зрительный зал в моей голове встает и задерживает дыхание. Я вижу их подсвеченные экраном лица. Никто не подсказывает, что мне говорить. Бариста молча трет чашки. Чувствую вкус полотенца во рту. Сердце подпирает гланды и выталкивает вместе с кровяным потоком слова:

– Дым, привет! Это Ронька. Мне срочно нужны двадцать тысяч баксов. Можешь одолжить? – Трехсекундное молчание в ответ и гудки.

– И в телефонной трубке эти много лет спустя одни гудки… – поет Васильев из динамиков приемника.

– Привет! «Мы будем счастливы теперь и навсегда…» – тихо подпеваю я. Бариста не удивляется чужим заскокам, просто делает радио громче. На большом экране в моей голове под прекрасные минорные переборы уходит вдаль и превращается в точку мой личный Летучий Голландец. Можно вставать и выходить из зала. Сеанс окончен. Зрители аплодируют. Включаю режим «в самолете».