12. Покрасить волосы

Моя соседка Аня любит слушать автоответчик, сидя в туалете. Раньше я думала, что причиной тому ее занятость. Теперь я подозреваю, что она просто боится оставаться в одиночестве. Аня очень похожа на профессиональную модель. Длинные ноги, длинные волосы, длинные тени от ресниц на щеках.

Ее с удовольствием приглашают на масштабные презентации нашей компании. Минутный спич Аня произносит с улыбкой и без запинки. Она эффектно появляется на сцене после рекламного видео. Когда видишь это впервые, складывается впечатление, что она – приглашенная звезда. На третий раз ты уже отмечаешь, где Аня забалтывает окончания в заученном тексте. Обычно в течение проморолика парфюмированной воды она десять минут спит на стуле в кулисах, пока на экране шумит лес, крупным планом проплывают облака, вздрагивают травинки. Аня спит в лесу. Она прикрыла веки, чуть склонила голову. Каштановые пряди загораживают лучи проектора. Ее глаза – это цветы росянки: они закрыты, значит, она переваривает пищу, они открыты, распахнуты, обведены контурным карандашом – берегитесь!

У меня с Аней договор о ненападении: мы поделили территорию города и площадь квартиры, подбадриваем друг друга милыми шутками. Например, она спрашивает меня:

– Ты собираешься свои мохнатые веки пропалывать?

– А что, ты уже газонокосилку от своих усов почистила? – интересуюсь я.

Также мы практикуем йогу и натуральный обмен. Она делает мне макияж, а я иногда готовлю суп. Она варит кофе, а я открываю ей дверь, если, возвращаясь утром из клуба, Аня обнаруживает, что забыла ключи. Совсем вылетело из головы: она помогает мне красить волосы и честно говорит, идет ли мне цвет. И редко мы совпадаем во вкусах.

Я уживчива, как таракан, но наша с Аней дружба плавно перешла в стадию высокой дипломатии коммунальной квартиры. Первым аккордом «прощания славянки» звучит вопрос по телефону:

– Привет! Мы с девчонками обсуждали планы. Ты же Новый год праздновать будешь с братом?

Я иду через парковку супермаркета, мимо пыхтящих такси, курящих таксистов и навьюченных покупателей. Представляю коридор, и стрелки мелом вдоль плинтуса показывают дорогу к выходу. Я вдыхаю носом холодный воздух и отвечаю:

– Еще не знаю.

Ближайшая перспектива обозначилась довольно ясно. Директор станет чаевничать у Ани регулярно, и мое присутствие в квартире будет мешать. Теперь я знаю, где не буду встречать Новый год. В квартире на улице Пушкинской.

– Я заеду во второй половине дня, – говорю я и мысленно собираю вещи.

– До шести? – уточняет Аня время моего выселения.

– Ага…

Бездомная собака, пробегая мимо, ткнулась носом в мою ногу. От неожиданности я выронила в снег телефон. «Стрелка!» – раздраженно буркнула я, имея в виду и Аню, и собаку, и ситуацию с квартирой, и падение телефона. Собака обернулась и вильнула хвостом – она оказалась выше житейской суеты и гораздо тактичнее человека, с которым я прожила не один год под одним потолком. Наклоняюсь за телефоном. Сумка со шторами больно толкает меня под колено и опрокидывает в снег.

– Да что ж такое! – громко обижаюсь я.

– Верó? – раздается над моей головой.

Я знаю этот голос. Его интонации, оттенки за тридцать лет почти не изменились, добавилась только хрипотца.

– Господи, что случилось? – Рука в тонкой кожаной перчатке тянет меня из сугроба.

– Привет, Сережа! Я шла, никого не трогала – и тут все стало из рук валиться. – Я включила и выключила мокрый телефон.

– Да-да, как раз об этом вчера по радио сообщали!.. Как? Работает? – Мой детсадовский приятель покачивает лакированной головой и кивает в сторону телефона.

– Да. Все хорошо, – отвечаю я.

– Изумительно, – улыбается Сережа. – Ты какими судьбами в этом районе? Несешь свет косметической мысли?

– Вообще-то, я искала человека, который вернет моим волосам человеческий вид.

– Хм! Спеши видеть! Третьего я уже в Турине, – кокетливо усмехается победитель межгалактического чемпионата по оригинальным стрижкам.

– Насовсем? – тихо спрашиваю я.

– Отсюда? Да, – равнодушно сообщает он. – Представляешь, в прошлом году на Рождество перепились с моим новым бывшим, и я решил позвонить маме, поздравить. Она трубку не взяла… Ну, пойдем делать из тебя человека.

Мы идем мимо пышных заснеженных елей к новенькому двухэтажному зданию с синими вывесками.

– В Европе бы уже давно эти елки в гирлянды замотали, а у нас жлобятся. Хозяину предложил, а он говорит: «Местная пацанва растащит». – Сережа поджимает губы и показывает большой палец.

– Черный лайк, – улыбаюсь я.

– Точно! Надо Цукербергу предложить. Когда вроде бы привычно, но так задолбало! Люблю тебя, Веро, за креативность!

Мы поднимаемся на второй этаж и входим в салон. Возле дверей женщина, похожая на Лайзу Минелли, застегивает красный пуховик, у ее ног стоит пакет с мусором.

– Доброе утро! – говорит Сережа.

– Ой, Сережа, привет! Как хорошо, что ты уже приехал. Я побегу к внучке на утренник. Все убрала. Буду к трем. – «Лайза» улыбается и надевает капюшон с опушкой.

– Ты на утреннике за Санту или за Снегурочку?

– Я за маму с папой. – «Лайза» подмигивает моему другу и спешит к лестнице.

Сережа показывает, где гардероб, напутствуя:

– Баулы свои можешь там же оставить. Никто не позарится.

Я возвращаюсь в зал, усаживаюсь в кресло и тяну с головы шапку.

– Не так быстро! – кричит Сережа. – Я еще валерьянку не выпил. Медленнее, пожалуйста!

– Еще музыку включи, – смеюсь я.

Сережа зажмуривается, поочередно открывает глаза, делано хватается за сердце.

– Слушай, как это тебя угораздило? Потолок, что ли, красила?

– Нет. Я рисовала, – гордо заявляю я.

– Так ты еще и художник!.. Ладно, смотри: висок так и так брить. Сзади можно оставить такую длину, а можно поднять. – Сережа обращается к моему отражению и советуется со своим.

– Оставь мне хоть какие-нибудь волосы и покрась в радостный цвет, – говорю я, не глядя на себя в зеркало.

– Господи, ну почему вы, женщины, к себе так? По остаточному принципу? – вздыхает мой друг и включает проигрыватель.

– За всех не отвечу, – улыбаюсь я.

– Нужно себя хоть немножечко любить! – Мой свитер прячется под серебристую пелерину.

– А может, пусть другие? – спрашиваю я, зевая.

– От них дождешься!.. Сладких снов! Я не уверен, что справлюсь до вечера.

– Ой, мне к шести надо домой, – вздрагиваю я.

– Спокойно! Шучу. У меня с двух часов клиенты без перерыва…

– В одном из неснятых фильмов Федерико Феллини… – выплескивается из динамика.

Моя голова уходит в теплую воду, в прохладную, сладко пахнущую пену, в мягкое полотенце. Кружится. Укачивается.

– Чин-Чин! – ножницы стрекочут о пустяках, жуют мокрые спагетти моих волос, выплевывают на пол тяжелые пряди.

– Расскажи, как живешь, – из зазеркалья говорит мне Сережа.

– Зачем тебе чужие тайны? – улыбаюсь я.

– Я лучше, чем священник, ведь я точно никому не расскажу. Я увезу твои печали далеко-далеко за синие горы. Мы пару лет не виделись? Что у тебя нового?

– Мужчина.

– Как я тебя понимаю!

Жужжит машинка. Волосы хлопают меня по плечам и говорят: «Пока. Пока».

– Господи, ну какая ж ты бледная! – говорит мой друг, смахнув все лишнее мягкой кисточкой. А я чувствую себя античной скульптурой, которую выкапывают из песка. Сережа готовит краску и подмигивает мне: – Ну, Мальвина, синих волос, по-моему, не осталось. Поехали! – Прохладная кисточка гладит теперь мои волосы. Резкий запах краски щекочет горло.

Волосы становятся тяжелыми и прилипают к голове. Голова превращается в пластилиновый шарик. Мои веки склеиваются, ресницы врастают в щеки, пальцы рук врастают в колени. Уши – это два пересекающихся тоннеля. Сережин голос теряется в них, отбивается от стен и удаляется:

– Э-эй, ты что? Веро!

В тоннели заливается горячая вода или лава, а по щекам бежит почему-то холодная. Я с большим усилием отрываю ресницы от щек. Размазанное розовое пятно с черным контуром бороды смотрит на меня не мигая:

– Веро, ты как?

– Нормально… – отвечаю я не своим голосом.

– Ты отключилась. С тобой точно все в порядке? – Пятно оформляется в испуганное мужское лицо.

– Плохо спала ночью… – говорит голос, слегка похожий на мой.

– Раньше ты от краски в обмороки не падала. Сходи к врачу, – строго говорит Сережа. Он сидит напротив меня на корточках с пульверизатором в руках. Возвращаются звуки.

– Уууууф-ууууф-уф-уф, – стонет вытяжка.

– I asked the Kings of Medicine… – поет Брайан Молко.

– Не хочу к врачу… и к какому врачу?… – капризничаю я.

– Начни с «тэрапэувта», – дразнится Сережа.

Я бессильно отмахиваюсь и только тут замечаю, что сижу на полу, спиной опираюсь на обтянутый блестящей тканью кубик, и несколько полотенец подсунуты мне под голову. Сережа предостерегающе вскидывает брови и качает головой:

– Стоп-стоп, волосы не трогай, на них же краска. Если ты пришла в себя, давай ее отмывать.

Голова почти не кружится, и я заползаю обратно в парикмахерское кресло.

Полчаса спустя я изучаю новую себя в зеркале: рыжую, свободную от узлов и хвостов. Сережа, наблюдая за изменениями моего лица, говорит:

– Только не плачь, а то нос будет красный и лицо пятнами. Тебе нравится?

Я молча киваю, проглатывая огромные, как попкорн, «спасибо», «невозможно», «очень-очень».

– Я напишу тебе телефон человека, которому доверяю гарантийное обслуживание своих стрижек. Только не экономь на краске, хорошо?

Я снова киваю, выдавливая:

– Обещаю. – И тянусь за кошельком.

– Ты что? – Так обычно оттаскивают от розетки маленьких детей. – Это мой подарок тебе ко дню рождения. Я так хочу.

– Но, Сережа… – начинаю лепетать я, а мой друг проводит рукой горизонтальную черту.

– Это некрасиво, в конце концов! Я пытаюсь сделать приятное подруге детства, а она начинает… Всё. Точка. Не порть момент! Давай обнимемся и пожелаем друг другу счастья в новом году. – Словно раздвигая пальцами невидимый занавес, Сережа делает шаг ко мне и обнимает.

– У тебя все получится. Ты станешь богатым и знаменитым, – уверенно шепчу я, вдыхая цитрусовый запах его дезодоранта.

– И я ни о чем никогда не пожалею, – так же тихо мне в макушку говорит Сережа.

– И ни о чем никогда не пожалеешь, – подтверждаю я и слушаю, как сквозь его сердце проходит поезд.