Глава 23. Мальчик на побегушках

Ближе к вечеру вернулся сосед. Я в это время спал. Занося продукты, он не увидел меня на прежнем месте. Его рука, потянувшаяся было к выключателю, остановилась, а лицо, и без того вытянутое в соответствии с его этнической принадлежностью, вытянулось еще сильнее.

Чувствуя распирающую бодрость, я одним прыжком вскочил с переставленной кровати, с наслаждением напряг и распустил мышцы.

Сосед пристально разглядывал меня расширившимися глазами.

– Непростой ты человек, – пробормотал он, затем, словно бы опомнившись, протянул пакеты со снедью, – я еды тебе принес.

– Благодарю. А что не так?

Он покосился на мою ногу.

– Так не бывает… Видимо, моя помощь тебе больше не нужна? – многозначительно обвел взглядом реорганизованный интерьер.

– Думаю, да, не нужна, – подхватил я, еле сдерживаясь от вздоха облегчения.

– Отлично, – без выражения сказал он, – я, кстати, решил порадовать себя. Купил мощные сабвуферы, о которых всегда мечтал.

Я натянуто улыбнулся.

– Мои поздравления! Очень надеюсь, что наши музыкальные вкусы не разнятся.

Он всхрапнул от смеха, подняв указательный палец, мол, оценил мой предупредительный намек, и тут же трескуче шмыгнул носом.

– Ты не мог бы перестать делать это? – резко спросил я.

Его улыбку слизнуло с лица. Взгляд потерялся.

– Что делать? – спросил он неровным голосом, быстро почесав нос и снова коротко шмыгнув.

– Звуки издавать носом.

– Ты имеешь в виду… А, ты про это, – он вопросительно хлюпнул ноздрями, – извини. Мешает разве?

– Вообще-то да, – на полном серьезе ответил я.

– Все, больше не буду, – пробурчал он и, нервно шмыгнув напоследок, прикрыл за собой дверь.

Я долго и задумчиво смотрел ему вслед, даже когда он уже закрылся у себя и принялся методично отдирать скотч с коробок. Вопросов было меньше, чем я предполагал. Это все упрощало, но, в то же время, напрягало. Его невозмутимость настораживала.

* * *

Сосед, как оказалось, был поклонником дешевой клубной музыки. В клубе, который я разрушил пару дней назад, играла точно такая же.

Разумеется, от этой музыки я отгородился сразу же, как только она начала исторгаться из сабвуферов. Основная гамма звуковых волн сосредоточилась в закрытой комнате соседа, но низкочастотные же просачивались сквозь стену. Материя, наполняющая мою комнату, да что там… сама реальность мелко-мелко дребезжала, тряслась, как…

…в моей памяти всплыл далекий коридор… вспышкой отобразился чей-то ясный, изучающий взгляд, вперившийся в мой удаляющийся вглубь этого коридора затылок…

Комната задребезжала сильнее…

С хмурым недоумением я наблюдал, как его пальцы выкручивают регулятор громкости все дальше и дальше… До моих ушей стал доноситься грохот, как многократно отразившееся эхо раскалывающихся скал…

Я слышал!

Подскочив на локтях, я стал жадно всматриваться, вчитываться в оттенки алиеноцептивных ощущений, силясь обнаружить этот неуловимый инфразвук, которому каким-то образом удалось протиснуться, преодолеть мое абсолютное влияние на окружающую среду, неотъемлемой частью которой он являлся. Неужто сильная вибрация материи в буквальном смысле способна стряхнуть с себя мой, как оказалось, далеко не всеподчиняющий контроль…

Эхо становилось осязаемым. До ушей таки дошел примитивный мотив играющего трека, отчего начало казаться, будто я сам – часть инструмента, что его производил.

Не выдержав, я вскочил с кровати и ворвался в соседскую комнату.

– Это тебе не клуб!

Сосед тут же полностью вырубил звук. Повернулся ко мне. Его лицо мне показалось бледным.

– Я тестировал максимальную мощность, прости, – оправдывающимся тоном отозвался он, – нужно же убедиться, что техника не бракована.

Отнюдь не бракована, – зло подумал я, чувствуя, как внутри меня повеяло сыростью подленького страха, – далеко не брак. Оказывается, я перед чем-то бессилен. Есть нечто такое, чему я не способен противостоять. И это какой-то обыкновенный звук. Глупая музыка, которую я не хочу слышать!

Я шагнул к его сабвуферам. Медленно провел ладонью по панели, ощутив шероховатость древесно-стружечной плитки. На панели отсутствовал бренд производителя. Ни символики, ни знака.

– А кем ты работаешь? – вполголоса спросил я, по-прежнему глядя на сабвуфер.

– Курьером, – мгновенно ответил он.

Я недоверчиво покосился на него.

– В одном очень прибыльном предприятии, – уточнил сосед.

– И как же ты туда попал?

– Благодаря одному своему знакомому, – сощурившись, произнес он.

– А я его знаю?

Он замялся, его взгляд скользнул на мою ногу. Или на стоящий позади меня комод. Не отрывая от его лица глаз, я перенесся в комод, но кроме какой-то стопки бумаг, ничего не нашел. На комоде валялась модная кожаная сумка, а еще на него с некоторых пор был взгроможден мини-холодильник. В общем-то, предназначенный скорее для туризма или транспортировки скоропортящихся вещей, он использовался им в качестве дополнительной превентивной меры, направленной на предотвращение неведомого проклятия, обрушившегося на наш дом. По-крайней мере, последнее время это проклятие я пытался держать в узде, и что точно себе не позволял, так это покушаться на этот мини-холодильник. В самом деле, было даже немного жаль бедолагу соседа. Хранились там, в основном, очертания наполовину заполненных бутылок, всякие напитки, реже – какая-либо еда.

– Знаешь, – странным голосом ответил сосед. – Но не настолько хорошо, как думаешь…

Не успел я уточнить, как меня перебил звонок. Новенький смартфон соседа требовательно вибрировал, грозясь переползти за край стола.

Распрямившись, он с деловой важностью прошествовал к телефону, глянул на экран. Я готов был поклясться, что на какую-то секунду его лицо озарило тревогой…

Но вот он уже снова невозмутим. Бросив на меня красноречивый взгляд, он вышел из комнаты, из квартиры, плотно прикрыв за собой дверь, и принялся расхаживать в полумраке тамбура.

В кругу своих немногочисленных знакомых я всегда слыл человеком подозрительным, глубоко копающим и всюду ищущим подвох. Некоторые из этого круга вообще считали, что того же чувства юмора я был напрочь лишен, так как большинство их шуток я не воспринимал или наоборот, воспринимал чересчур серьезно, если вообще не принимал их за случайно высказанное мнение обо мне. Ведь я логично полагал, что в каждой шутке есть причина, заставившая прийти ее на ум…

Так и сейчас, казалось бы, что подозрительного можно было усмотреть в ужимках моего соседа? Да, возможно, он и впрямь что-то от меня скрывал. Другое дело, в связи с чем? Унаследованная робость? Изъян темперамента? Или же, быть может, вполне справедливое нежелание посвящать других в детали своей частной жизни?

В самом деле, не мог же быть мой сосед тайным агентом, что присматривал за мной… Ведь он такой неуклюжий… Разведчик из него никакой!..

…а может в этом и смысл? Использовать того, на кого нельзя в здравом уме подумать?..

Я ощутил прикосновение к лодыжке. Дернувшись, я перевел затуманившийся было взгляд вниз.

Пара янтарных глаз тут же захватила меня в капкан зрительного контакта. Из приоткрывшегося розового зева вырвался тихий, тонкий, но гипнотически упрямый возглас. Рассеяно взъерошив пальцами массивный лоб кота, я под одобрительное урчание направился в сторону кухни.

В момент, когда я уже тянулся за кошачьим кормом на буфете, что-то заставило меня осечься.

Словно далекий силуэт одиноко бредущего человека на равнине, оно побуждало обернуться. Оно было целым событием, воспринимаемым самой кожей – дискомфортным, как прямой взгляд незнакомца. Оно зияло недоговоренностью. Оно было параллелепипедной формы и скрывалось в холодильнике.

С замирающим сердцем я отворил холодильную камеру. Она была сплошь заставлена контейнерами соседа, и был среди них один, идентифицированный мной алиеноцептивно как не поддающийся деанонимизации предмет, но внешне же, на глаз, он совершенно не отличался от остальных, выстроенных рядом пластиковых емкостей для пищи.

Взяв его в руки, я отщелкнул крышку. Внутри была обыкновенная пища, разве что разложенная как-то… равномерно.

Не с тем изысканным подходом, которым предотвращается развал будоражащей аппетит архитектуры блюда, и не с той сумбурностью, указывающей на неприхотливость едока, а скорее с хладнокровной скрупулезностью, как тщательно возделанный посев на грядке.

Каша была перемешана настолько педантично, что, казалось, подобным не мог заморочиться психически здоровый человек. В этом явно была некая цель.

Но что показалось мне особо любопытным, так это разом улетучившееся чувство помехи в пространстве, только что присутствовавшее прямо передо мной, в моих руках, стоило мне только приоткрыть крышку.

Разве что стенки контейнера напоминали сейчас смальту небесного оттенка, что не просвечивала, но расплывчато отражала отблески аур рядом располагающихся вещей и ее содержимого.

Контейнер выскользнул из моих пальцев. От удара об пол содержимое выплеснулось наполовину, забрызгав ноги. Удовлетворенно виляя задом, кот приблизился к луже и принялся ее лакать.

– Нет, – тихо вырвалось у меня, – нет… Нет…

Метнувшись в соседскую комнату, я начал копаться в его вещах, выворачивать карманы сложенных в стопку джинсов, дергал на себя полки комода, вывернул наизнанку его рюкзак, ворошил документы, всматривался, разбрасывал их по сторонам. Открыв мини-холодильник, я замер с полуоткрытым ртом.

Среди бутылок, баночек и флаконов с каким-то мутным остатком гордо выделялась та самая емкость для аварийного справления нужды, некогда заботливо предоставленная мне соседом.

От резко открытой дверцы камера и стоящая в ней емкость сотряслась, а жидкость в ней – всколыхнулась, замерцав под светом вспыхнувшей лампочки. С ее дна поднялась муть – нерастворившиеся компоненты раствора Люголя…

Осторожно вызволив ее из холодильной камеры, я медленно поднес эту емкость к свету. Именно в этот момент телефонный разговор соседа подошел к концу. Все еще немного возбужденный от решения деловых вопросов, он опешил, застав меня стоящим посреди его разбросанных вещей.

– Ну, – будничным голосом поинтересовался я, – что на этот раз тебе велел Айсберг? Взять щеточкой соскоб из жерла унитаза?

Переведя озадаченный взгляд с меня на емкость, зажатую в руке, в которой поясняюще бултыхнулась светлая жидкость, он отпрянул.

– Это… Это…

– То есть, все это время ты паразитировал… сволочь, – мне становилось трудно дышать, – исподтишка доносил сведения… обо мне… Айсбергу?!

Его лицо заливала восковая желтизна.

– У меня не было выбора…Они просто поставили в известность…Либо я, либо… ведь я единственный, кто тебя знает, кто рядом…и они очень много платят…Прости! Но ты бы ведь поступил так же! – захлебывался он. – Ты бы поступил так же!

– Выходит, ты все про меня знаешь? – переспросил я свистящим голосом. – Стало быть, для тебя не станет новостью вот это…

Я резко протянул в его сторону скрюченные пальцы. Соседа подкинуло и шваркнуло об потолок. Моя ладонь немного развернулась, и его тело вжало в потолок сильнее, он на нем как бы распластался. Лицо предателя мучительно исказилось, изо рта вырвался натужный вопль.

– Ты в самом деле верил, что у такой работы может быть благополучный исход? – вскричал я. – А знаешь ли ты, что они намерены со мною сделать? Интересовался ли ты, когда брал деньги, что станет в итоге со мной, а? – вслед за моим полусогнутым пальцем его тело протащило вплоть до самой люстры. На потолке остался пыльный след.

Еще некоторое время гневно пронаблюдав за его корчами, я соизволил опустить руку. Сосед мешком обрушился на свой письменный стол – громко треснула панель, вдребезги разлетелся стоявший на ней горшок с селагинеллой. Сам он, со стоном ощупывая ребра, скатился на пол. Ублюдок…

Поддавшись еще одной вспышке праведного гнева, я снова подбросил его к люстре и с размаху приложил о стол. И снова. Ножки стола не выдержали. Сосед скулил, лежа в обломках мебели. Его разбитые в кровь локти, затылок и вся спина футболки были вымазаны в потолочной известке. Сматерившись, я вышел из его комнаты и пинком захлопнул дверь.

Почему они за мной следят и зачем продолжают проводить через моего соседа эксперименты? – хаотично размышлял я. – Что они хотят узнать?

Контейнер, должно быть, нужен для того, чтобы выявить порог моих диссимиляционных возможностей, так? Скорее всего.

Биологические жидкости? Ну, тут и так все ясно.

Он бы и крови моей взял, имей он… – тут я вспомнил, как он подмывал после меня пол в прихожей. – Впрочем, он и ее уже наверняка собрал и благополучно отнес им на анализ…

Наверняка не я один догадываюсь, что моя потребность во многих биохимических посредниках отпала.

Стало быть, они хотят убедиться, так ли это. Рассчитать пропорции, взвесить оставшееся количество действующих элементов крови, чтобы индуцировать из этого целую теорию, предвосхитить математически ту шаткую дорожку, которую избрал мой организм…

Но для чего? Им и так известно, что возможности моей надстройки в двигательной коре практически безграничны. К чему им этот индивидуальный расчет? И к чему был нужен этот сабвуфер?

Я вспомнил, как мне кольнуло уши, как я взъярился и подскочил, не зная, куда еще деваться, кроме как обратиться непосредственно к соседу с требованием выключить…

Они изготавливают против меня оружие, – осенило меня, – они готовятся к моему захвату! Да, так и есть!

И контейнеры нужны были вовсе не для защиты питательных веществ. Нет, это было бы слишком поверхностной задумкой!..

Материал, из которого был склепан этот пластиковый контейнер, не только не позволял мне увидеть, что внутри. Он был совершенно невосприимчив к любому моему дистанционному воздействию – ведь посылал я свои сократительные сигналы по алиеноцептивной наводке.

Выходит, все, что будет облачено хотя бы в напыление из этого материала, станет для меня неуязвимым. Хуже того, экранирующим полностью, словно повязка на глазах!..

Мой желудок свело судорогой. Они не отступятся. Они доведут начатое дело до конца. Неожиданный отпор, который я им дал тогда, их не смутил, а лишь отсрочил неминуемое. Все это время они терпеливо выжидали и планомерно готовились к захвату…

Из моей комнаты раздался телефонный звонок. Звук мне показался до омерзительного внезапным, неприятным. Подобным звоном разносится по телу рецидив хронического заболевания. Подобной эмоцией сопровождается постоянно избегаемая мысль о каком-либо неотложном, но все же постоянно откладываемом деле…

– Да? – раздраженно спросил я, поднеся телефон к уху.

– Добрый вечер, – послышался чей-то вкрадчивый, как шаги канатоходца, голос. Чей-то, несомненно, знакомый голос. – О, мне кажется, я выбрал неподходящее время для звонка… мне кажется, я вас отвлекаю, но… Боюсь, я буду вынужден вас отвлечь.

Мое сердце сжалось в дурном предчувствии.

– Кто это?

– А вы меня уже забыли, – с наигранным разочарованием протянул голос, – а я вас – нет. Прошло так много времени, а мне кажется, я думаю о вас чаще, чем тому бы полагалось…

Я вспомнил эту манеру разговора. Это был следователь.

– Равно как и доселе неразрешимое уравнение, мыслями к которому возвращаешься из одного упрямства каждый день, – продолжал он, – и вот вы, его невольный создатель, подбрасываете мне недостающую для ответа величину. И что же вы думаете – не прошло и пары дней, как я уже дышу вашей разгадке в спину. Вы гордитесь мной?

– О чем вы говорите? – спросил я.

– О том самом, при виде чего сейчас принято чесать затылок, – по ту сторону трубки послышалась скрипнувшая, а затем и хлопнувшая дверь, – но это вопрос времени, я вам обещаю…

– Вы все еще расследуете то дело о погибшем парне? – стараясь не растерять самообладания, ровным голосом уточнил я.

– Боюсь, того парня явно недостаточно, чтобы я был уполномочен вам звонить. Но вам, судя по всему, наскучила эта застопорившаяся игра, и вы решили сделать ее справедливей. Например, засветились на нескольких видеорегистраторах в местах, где вам, конкретно вам, вообще не положено быть и к которым, по-хорошему, не стоит даже просто приближаться во избежание нежелательных для вас ассоциаций – ведь происходящая ныне чертовщина автоматически заостряет мое внимание на вас. И как выяснилось, не зря.

– И что вы подразумеваете под чертовщиной? – напряженно выдавил из себя я. – Клуб, под которым образовался оползень?

– Так вы и там успели побывать? Вы не перестаете удивлять. Стало быть, это и объясняет неудавшийся вечер одной из местных бандитских группировок – прежде всего, не удался вечер у вас, с чем вы явно и не намерены были мириться.

Чего уж тут скрывать – видео, где ваше магическое перевоплощение из главного подозреваемого в невинного гражданского, читающего газетку, сумело пустить пыль в глаза представителю закона – несколько смутило и разочаровало весь отдел. Новоиспеченного сотрудника хотели с позором выгнать, но тут-то и вмешался я.

Мне удалось убедить их, что все не так просто, как кажется на первый взгляд, в чем, собственно, они убедились и сами, когда пришли известия о результатах вскрытия погибших.

Никого так не удивил ни труп, чья голова висела на одном лишь лоскуте кожи, ни Мстислав Вениаминович, именуемый в криминальных кругах Кларетом, что выстрелил в самого себя, как судмедэксперт, что с глубочайшим изумлением оповестил нас о механических и, что главное, избирательных повреждениях тканей головного мозга некоторых из жертв.

Все бы ничего, вот только стоявшая на пути к ним кость и остальные окружающие их ткани остались нетронутыми…

И тут я им и говорю – а знаете, однажды мне уже доводилось это наблюдать. А вам? Да-да, вам, уважаемый… Не хотели бы вы заявиться ко мне на чашечку терпкого чая, поговорить об этих странных совпадениях и в целом о чертовщине, происходящей вокруг вас, а?..

– Нет, – не нашелся, что ответить я. Внезапно моя голова рефлекторно дернулась на алиеноцептивно отраженный всполох раздвигающихся дверей лифта на нашем этаже.

– Разумеется, я и так знал, что вы не воспримите как должное мою любезность, – в голосе следователя прозвучали торжественные нотки, – и потому уже направил к вам своих ребят.

Из лифта торопливо выскочили две фигуры, на ремнях которых пронзительно, словно затмившееся луною солнце, отсвечивали кольца металлических браслетов. Кобуры с увесистым и сияющим содержимым часто постукивали об их бедро. Расширившимся глазами я провожал их взглядом через стену, пока они не приблизились к нашей двери и не начали в нее требовательно трезвонить. Опомнившись, я суматошно заметался по квартире.

– Открывайте сейчас же! Это полиция! – грозно прокричали за дверью. – Мы знаем, что вы здесь!

Затравленно оглянувшись на сотрясающуюся дверь, я вдруг четко осознал все хладнокровие ловушки, подстроенной следователем. Конечно, догадываясь о том, на что я был способен, глупо посылать ко мне обычных людей. Нужны были необычные, а именно – знающие меня люди. А знающие меня благоразумно сидят на месте, по крайней мере, до тех пор, пока не до конца не изучат.

Но при всем этом его, следователя, здесь нет. Он знает, на что послал своих людей. Либо они вернутся к нему ни с чем и без всего – и без всего того, что было с ними и внутри них изначально, – и тогда это расчистит его дорогу от иррациональных формальностей, презумпций невиновности и прочих доказательств, сметет все эти бюрократические препятствия на пути к моему законному аресту, либо же я попаду к нему без лишней крови и жертв, под видом подозреваемого, но попаду уже надолго, так как препятствия, стоящие сейчас на пути моего незамедлительного ареста, в этот раз позволят ему изолировать меня на неопределенный срок, что уже будет сопоставимо с неофициальным арестом, исход которого один – вне всякого сомнения, они докопаются до правды, и свободы мне больше не видать.

Что ж, в тюрьму я не хочу. Значит, через каких-то две-три минуты, после того, как рация людей, отправившихся на мое задержание, перестанет отвечать, меня объявят в масштабный розыск. Нарекут врагом народа. Чудовищем, при встрече с которым следует тихо-тихо, а еще лучше, предварительно отдалившись на приличную дистанцию, украдкой достать свой телефон, позвонить в местный отдел полиции и бежать, бежать скорее, прятаться в укрытие. Или же…

Я перевел тяжелый взгляд на приоткрытое на проветривание окно.

Или же был и другой путь, который только я, в силу своих особенностей, могу себе позволить?