Глава 21. Вещие сны

– А где сахар? – первое, что спросил сосед, когда я с побелевшим лицом ввалился в прихожую. Ничего не ответив, я лишь перевел тяжелый взгляд куда-то себе под ноги. У него отвисла челюсть. Под моим ботинком расползалось красное пятно.

– Что произошло?! Ты тоже там был?!

– Где? – замер я.

– В клубе, под которым оползень образовался. По новостям показывали утром. Так ты туда что ли пошел ночью?

– Да, – сознался я, пытаясь нащупать онемелыми пальцами застежку на пальто.

– Так почему ты не поехал в больницу? Ты же выглядишь еле живым!

– Все будет в порядке, – процедил я, осторожно стягивая рукав пальто со сломанного предплечья. Увидев мою буквально выстиранную в крови одежду, он сматерился.

– Я вызываю скорую. Это жесть.

– Не смей, – повысил голос я. Телефон замер на полпути к уху, – я… мне не хотелось бы пользоваться услугами скорой помощи…

– А мне не хотелось бы быть главным подозреваемым в случае, если ты тут издохнешь! – взревел сосед.

– Не издохну, – буркнул я.

– Соизволь тогда уж объясниться, на каких основаниях я должен верить, что все будет хорошо, и я не окажусь втянутым в какую-нибудь чертову передрягу!

– Я сейчас не в том состоянии, чтобы объясняться, – выдавил сквозь зубы я и принялся расшнуровывать ботинок, – все будет хорошо и даже еще лучше, если ты поможешь мне своим временным отсутствием. И прошу тебя, никому не слова.

– Так не пойдет, – уперся он, – давай я хотя бы схожу за медикаментами, бинтами там…

Глянув на его всерьез обеспокоенное лицо, я даже смутно удивился. Откуда столько сантиментов от такого, казалось бы, угрюмого и равнодушного человека…

– Хорошо, я поразмыслю, что стоит купить, – более теплым тоном произнес я, – спасибо.

– Где взял пальто, кстати? – бросил мне он напоследок.

– Один из очевидцев одолжил, – не моргнув, отозвался я.

Оставив соседа роптать над испачканным полом в коридоре, я доковылял до своей неубранной постели, кивком согнал кота и, наконец, рухнул в ее прохладно-утешающие объятия. Пролежав, уткнувшись в нее лицом около пяти минут, я почувствовал себя чуточку бодрее и подготовленнее к тому, что меня ожидало.

Стянув отяжелевшие от крови джинсы, я поудобнее прислонился спиной к стене. Стоило мне только склониться над раной, как сразу же стало дурно. Это моя нога. С зияющим отверстием в бедре. Края уже немного посинели. С большой точностью я чувствовал распустившиеся лепестки экспансивного патрона, застрявшего в глубине четырехглавой мышцы.

Закусив губу, я вытянул ладонь над своей развороченной ногой, и пуля неохотно зашевелилась к ней навстречу. Кот же, обиженно стоявший в стороне, заинтересованно повел носом, глядя на медленно вздувающийся желвак под кожей возле раны. Прорезавшись через нее, пуля прыгнула мне прямо в ладонь.

Поймав пулю, я тут же отшвырнул ее трясущейся рукой своему не в меру любопытному животному, которое уже с маниакальным выражением метнулось в сторону кровати. Шумно посопев над моей подачкой, оно недовольно подняло глаза.

– Да, – угрюмо подтвердил я, – денек у меня выдался не самый лучший.

Снова переведя озадаченный взгляд на пулю, кот принялся с ней играть. От катающегося по полу комка железа в некоторых местах оставались бледно-красные полосы.

Грустно вздохнув, я вернулся вниманием к своей ране. Из нее опять начала сочиться кровь. Перемкнув по новой все сосуды в бедре, я стянул края разорванной фасции друг к другу, следом за ними поджал края самой внешней раны, а затем сильно нагрел границы их соприкосновения. Края фасции снова разошлись, но слои выше, хоть и временно, но все же сплавились в одно кровавое целое. Откинув голову, я позволил себе немного передохнуть.

Теперь рука.

Рукав толстовки сам по себе с треском распоролся, обнажив руку до самого плеча. Для осмотра я инстинктивно поднес её поближе к глазам, хоть это и было совершенно бесполезно.

Диафиз локтевой кости был сломан в области средней трети, нижняя часть обломка сместилась вбок, оттопыривая кожу. Осколков, судя по отголоскам алиеноцептивных сигналов, там не наблюдалось. Необходимо было произвести репозицию обломков, соединив их в ось, а для этого придется на мгновение растянуть свое предплечье.

Прямо на моих глазах рука стала медленно удлиняться. Бугорок на коже разгладился. Обломки, бережно проталкиваясь через сухожилия и мышцы и деликатно обступив хрупкие провода нервов и сосудов, сошлись в единую полосу.

Облегченно выдохнув, я стал неторопливо разогревать их стык до щадящей температуры, пытаясь сынициировать адгезию на клеточном уровне. Так как костная ткань, в силу своих особенностей, не плавится, а превращается в труху, здесь было очень важно не перегнуть палку.

Уже через пару минут они на микроуровне пустили друг в друга целый лес разветвившихся корней из хаотично шмыгающих между собой молекул, обеспечив между обломками сцепление, достаточное, чтобы кость снова не дала трещину под своим же весом. Но прежних нагрузок, само собой, ближайшее время лучше избегать.

Моей радости не было предела. Разглядывая с измученной улыбкой руку с разных сторон, я все никак не мог поверить, что эта целехонькая и с виду невредимая рука еще несколько минут назад подходила разве что для демонстрационных целей на уроках по наглядной травматологии.

За дверью в мою комнату вопросительно шмыгнули носом. Набросив на ноги одеяло, я разрешил войти.

– Ты надумал, что тебе взять? – заглянул в приоткрывшуюся дверь сосед.

– Да. Купи пару килограмм мяса.

– Говядины или курицы? – уточнил он.

– И того, и другого, – уверенно заявил я, – бери прям с костями. Курицу – неразделанную. Также буду рад, если ты заглянешь в аптеку. Витаминно-минеральный комплекс, – покосившись на руку, добавил, – и хондроитин с глюкозамином должен у них быть.

У него округлились глаза.

– И все? А как же бинты, антисептики?

– Само собой, – кивнул я, спохватившись, что сосед явно незнаком с моим обновленным методом борьбы с патогенной микрофлорой. Заражения мне можно было даже не опасаться. Главное, чтобы были силы его предотвращать.

– И банку протеиновой смеси, если несложно, – закончил я, – деньги верну, как встану на ноги.

Справившись с удивлением, он что-то буркнул на прощание и скрылся за дверью.

Дождавшись звучного щелчка дверной задвижки, я встал, снял с себя оставшуюся одежду и забросил все в стиральный автомат, заправив порошком его лоток по максимуму. Сам же пошел в душ.

Еще до того момента, как на меня хлынула обжигающая вода, я обратил внимание на поредевшие пятна крови и грязи на теле. Особенно чистыми казались те участки кожи, которые нас с детства призывали регулярно обмывать.

Легким усилием воли я подавил контроль температуры воды, соприкасаемой с телом, позволив ощутить себе всю ту противоречивую радость, что каждый раз обуревала от горячих струй из лейки.

Когда последняя частичка, указывающая на мое пребывание в том злополучном месте, скрылась в чреве сливного отверстия ванны, я выключил душ, сходил на кухню за металлическим подносом, как единственной пародией на зеркало в нашей квартире. На его блестящей поверхности отразился мой смутный лик. Угрюмое отражение провело пальцем по искривленной спинке своего носа. Пришло время ринопластических вмешательств.

Принеся из кухни табуретку, я уселся напротив сымпровизированного зеркала. Прикрыл глаза, успокоил сердцебиение. Охватил раскрывшийся передо мной масштаб спрятанных от глаз повреждений. Носовая перегородка была сломана, что, впрочем, было заметно даже издалека, несмотря на бесформенный отек, растекшийся вдоль носа. Что ж, это не должно быть сложнее репозиции локтевой кости…

…разве что на сей раз процесс будет сопровождаться нестерпимой болью.

Выставив перед лицом ладони, как бы тем самым встав в боевую стойку по отношению к самому себе, я коротко выдохнул и приступил.

Накренившаяся перегородка шевельнулась. Из глаз непроизвольно брызнули слезы. К верхней губе подкралась капля крови. На какой-то момент боль ослепила, сделав меня чрезвычайно близоруким. Ощущения местоположения обломков хряща стали размытыми, еле угадываемыми.

Дождавшись, когда боль поутихнет, а координаты оперируемых мною обломков обретут прежнюю четкость, я возобновил вправление собственного носа. Не давая себе отвернуться от пальцев, сосредоточенно скрючившихся напротив моего лица, я чуть ли не рывком вправил себе нос. Латеральные хрящи в такт разъехавшимся в стороны большим и указательным пальцами распрямились. Да, да, движения рук и пальцев ничуть не влияли на управление материей, что, однако, совсем не мешало мне с этого каждый раз иметь психологический эффект, что упрощал, а значит, и ускорял весь механизм сознательного воздействия, делая его сродни виртуальному, как в компьютерной игре, интуитивно понятному, сведенному к одному-единственному, подходящему под атмосферу жесту.

Закашлявшись, я склонился над раковиной, излив в нее водопад крови. Промыв нос ледяной водой, я нашел в тумбе под раковиной ватные диски, скрутил их и осторожно внедрил в обе ноздри, зафиксировав пока еще не сросшийся хрящ. Ближайшие три дня придется дышать исключительно ртом.

В момент, когда я менял простыни, во входной двери раздался лязг от непопадающего в замочную скважину ключа. Бегло посмотрев в глазок двери – не той, что закупоривала дверной проем, а той самой, что служила преградой восприятию людей, довольствовавшихся одним лишь слухом и зрением – я открыл своему соседу. Его руки оттягивали увесистые сумки и пакеты с разномастной снедью. Я принял здоровой рукой одну из сумок.

– Как ты вообще на ногах стоишь? – кивнул он в сторону моего бедра.

– Подавляю болевые ощущения, – ответил я, зная, что он все равно воспримет это в более приземленном смысле.

– По-хорошему, тебе лежать надо, – сосед извлек из пакета какую-то странной, вытянутой формы емкость, – не вставая, – он перевел на нее многозначительный взгляд, а затем на меня, – понимаешь, о чем я?

До меня дошло.

– Я вроде не нанимал себе сиделку, – меня сконфузило, – нет, правда, это будет лишним.

– Всё в порядке, друг, – он успокаивающе хлопнул меня по плечу, – это естественно. Сам, помню, лежал дома с компрессионным переломом позвоночника, еще когда в школе учился, так мой брат мне помогал. Так что, не… – его рот расплылся в глупой ухмылке, – хотя наоборот. Справляй нужду смело.

И он ушел, посмеиваясь и гнусно пошмыгивая носом, на кухню, оставив меня с застывшим лицом держать в руках это приспособление. Ему что, заняться нечем? Я чувствовал себя как-то неуютно. Мне не удавалось найти обоснование его безудержной заботе.

– Тебе сварить мясо? – донеслось из кухни.

– Нет, отнеси всё ко мне в комнату.

– В смысле? Ты будешь есть его сырым?

– Что-то вроде того, – отозвался я.

В проеме кухни возникло его донельзя удивленное лицо.

– Ты издеваешься? Все отнести? Оно же пропадет! Да и ты отравишься!

– Не отравлюсь. Не спрашивай почему, все равно ты не поймешь и не поверишь, – опередив его вопрос, бросил я, – посуда не нужна.

Пожав плечами, он стал относить продукты ко мне в комнату и раскладывать их на полу.

– Возьми с собой кота, – попросил я, ложась в постель, – и дверь, будь добр, закрой плотнее.

Не задавая лишних вопросов, он взял под брюхо моего кота и скрылся за дверью. Неожиданно для себя я понял, что до сих пор не знаю его имени. А ведь столько вместе уже живем… Но не так уж мне это и нужно, раз спохватился я только сейчас. Да и ему, раз до сих пор не придал этому значения…

Я откинул голову на подушку. Как ни крути, но раны будут заживать быстрее только при условии, что от них будут поступать в мозг соответствующие сигналы, беспрестанно напоминающие ему о работе, от которой он, по возможности, всегда стремится увильнуть. Болевые импульсы больше нельзя было блокировать.

Единственное, что я мог себе позволить, – это в принципе перестать осознавать боль. Но это уже вмешательство в сложный механизм работы полушарий…

Я подтащил к себе ноутбук, зашел в интернет и ввел в поисковую строку:

«Местоположение болевого центра в головном мозге».

Колесико загрузки с равнодушной медлительностью вращалось. Я терпеливо ждал, но на второй минуте раздраженно схлопнул браузер и сунул руку под кровать, чтобы перезагрузить свой маршрутизатор.

Но результата это не принесло. Интернет, на первый взгляд, не работал. Однако я без проблем зашел в свой подзаброшенный аккаунт социальной сети. И как после этого не верить в закон подлости?!

Недовольно захлопнув свой ноутбук, я уже хотел было окликнуть соседа – кто знает, может, на его компьютер эта проблема не распространялась, – как удрученно вспомнил: еще три месяца назад он продал свой ноутбук и в качестве замены приобрел недавно вышедшую модель навороченного смартфона. Вряд ли он мне его надолго одолжит, ведь вещь эта, как-никак, сугубо личная. А учебную литературу, позаимствованную в библиотеке, я, как и все остальные студенты, жаждущие благополучно перейти на следующий курс, сдал обратно по окончанию семестра. Ну что же, придется потерпеть. Люди без способностей обычно и более тяжелые состояния переносят. Чем я хуже?

Глубоко вздохнув, я разжал все многочисленные пальцы своей воли, что все это время удерживали поводья, наброшенные на шею рвущейся к спинному мозгу нейротрансмиссии. И ослеп от захлестнувшей меня боли.

К той острой, которую я испытывал на первых порах, добавилась ноющая, распирающая, завывающая угрозы боль, которая встала прямо посреди толпы толкающихся между собою мыслей и начала истошно орать, распугивая их, отчего трафик мышления полностью парализовался.

Мои пальцы до скрипа стиснули одеяло. Кажется, это было моей первой и последней вылазкой. Довольно с меня приключений.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я решил посмотреть какой-нибудь фильм. Снова раскрыл ноутбук, зашел в поисковую сеть. Задумался. Какой-нибудь новый, незнакомый фильм или тот, что нравится?

Думать было больно, поэтому я все же выбрал один из любимых, что пересматривал уже раз десять. Заиграла тихая, вкрадчивая мелодия, на экране возникли титры, сменяемые крупными планами дикой природы…

Ляг напротив ноутбука, я медленно выдохнул. Мысли убаюкивались. Глаза прикрылись. Я воображал себя посреди живописного подсолнухового поля, что было на экране…

Но тут подсолнухи начали излучать светодиодные огни, воздух сотрясся от зажигательной музыки. Танцевальная платформа поскрипывала от ерзающих по ней каблуков. На сцене, возле классной доски, как безумный, танцевал Кларет, а ему хлопали все студенты в аудитории. Одна сгорбившаяся фигура ускользала из зала, я проследил за ней и узнал Марту. Та скрылась за дверью, но никто, кроме меня, внимания на это не обратил.

– Самоутверждение – это зуб, – проревел Кларет, поясняюще указав себе пальцем в неухоженный рот и, изобразив им выстрел, снова пустился в пляс под бурные аплодисменты. Над ним, под самым потолком было снайперское гнездо, в котором сидела лектор. Прищурив свой зеленый глаз, она водила им по аудитории, пока зеленая точка не замерла на моей груди. Я не мог сдвинуться с места, потому что по самые корни врос в грядку…

– Кребс! – отрывисто крикнула она, и я дернулся, ухватившись за грудь. В ней болью растекался свет, заполняя собой все легкие. Я не мог дышать! В глазах темнело. Сцена переменилась.

Бодрящий ветер облегал левую сторону моего тела, ласково взъерошивая шевелюру. Многочисленные колосья пшеницы, что окружали меня, колыхались, создавая ритмичную волну, которая расслабляла взгляд, массажировала зрение. Пахло первозданной чистотой и озоновыми парами.

Я стоял посреди девственно чистого поля, которое не имело края… Это что, райские кущи? Неужто они и в самом деле существуют?.. Значит, я… мертв?!

Мимо меня по полю пронеслось пятно. Пронеслось с невообразимой для живого существа скоростью. Мелькнув, оно исчезло из виду, однако, не успев толком озадачиться, я заметил очередную тень, несшуюся с другой стороны со скоростью, ничуть не уступавшей предыдущей. До меня дошло посмотреть вверх. Наверху, в небе, мелькали… люди.

Люди?!

Нет, на сон это не похоже… Все чувства работали в привычном режиме, не было противоестественных казусов в окружающем меня антураже, я видел свои руки, полноценно ощущал тело. Разве что не мог вспомнить, как здесь оказался. Ну, с кем не бывает – задумался, забрел в поле с летающими людьми, ладно…

Людьми ли? – мрачно подумал я, тщетно пытаясь вспомнить, как здесь оказался. – А может, ангелами?

Не отрывая прищуренного взгляда от исчезающих точек в небе, я развел руки в стороны, облокотившись ими на подобравший меня под локти воздух, словно на подлокотники удобнейшего кресла, и позволил ему поднять меня ввысь, вслед за ними. Колосья пшеницы прощально скользнули по моим ногам и стали отдаляться, сливаясь в мягко-желтый, тихо шелестящий океан, внутри которого прогуливался ветер. И за этими непроницаемыми, не преломляющими, но отражающими свет волнами скрывалось дно. Скоропостижное, жесткое дно, скрывающееся на малой глубине этого обезвоженного океана. Внутри меня начало что-то жалко сжиматься, и я быстро оторвал взгляд от удаляющейся земли и уставился прямо перед собой – навстречу мне вальяжно плыли облачные кучи.

Набрав высоту, я резко рванул в сторону, куда умчались другие люди. Не прошло и минуты выворачивающего щеки наизнанку полета, как вдалеке показалась надвигающаяся на меня громадина. Я сбавил темп и присмотрелся. Рот приоткрылся.

Обломок межконтинентальной ракеты или что-то вроде того, неспешно летел навстречу, неуклюже забыв про свой вес, да и вообще про гравитацию.

Поднырнув под него, я чуть не столкнулся с двумя людьми, зависшими в воздухе под ним с распростертыми руками, словно статуи христа-искупителя. Оба, словно спутники, вращались по орбите этой махины. Они даже не заметили меня, полностью поглощенные этим воистину величественным процессом.

Проводив взглядом эту странную эскадрилью, я возобновил свой полет, но уже медленнее, озираясь по сторонам в поисках новых, необычных для меня открытий. Поле сменилось степью, везде было как-то пустынно, я пытался выискать хоть малейший намек на город, деревню, стойбище, да вообще любое сооружение, имеющее отношение к человеку. Покружив над предположительно населенными местами и уже почти потеряв надежду кого-либо найти, я, наконец, увидел вдалеке некое образование, в форме которого определенно угадывалось людское вмешательство.

С каждым километром сооружение росло прямо на глазах, поражая своим масштабом. Башня, размером больше вавилонской, была выложена из кусков скал, которые не то что человек – не всякая машина даже просто сдвинет с места. Камешки размером со скалы были идеально подогнаны друг к другу, почти не оставляя зазоров. Окон почти не было, да и вообще они еле угадывались, растворяясь на фоне огромных плит.

Подлетая все ближе, я с трепетом начал осознавать, что окна вовсе не маленькие, а мошкара, как показалось вначале, оказалась стаей летающих людей, что сновали туда-сюда, суетой уподобляясь вышеупомянутому насекомому.

Вопреки моим предположениям, башня не пестрила лабиринтами внутри, а была просторной, как дюжина соборов. Здесь люди уже не летали, они встречались буквально на каждом шагу. Звуки шагов же терялись в высоченных и темных, как космос, потолках.

Никто не смотрел на меня, спускавшегося с воздуха на землю. Судя по всему, для всех полет был здесь делом обыденным.

Блуждая по залам, я наблюдал за жителями улья. От их поведения и тишины, царящей здесь, отдаленно веяло атмосферой какого-то шаолинского монастыря. Если поначалу мне казалось, что все они совершенно голые, то, приглядевшись повнимательнее, я заметил нечто вроде эффекта преломления света, затуманивающего возле них обзор.

В интимных зонах он был преломлен сильнее, отчего казалось, будто все они подверглись эффекту Гауссовского размытия, наложенному из этических и цензурных соображений.

Мне невольно захотелось и себе примерить эту экстравагантную одежду.

Мой взгляд уже было скользнул вниз, чтобы, прямо не сходя с этого места, соткать эту бесхитростную ткань, как его перехватил один из жителей улья. Перед отрешенным лицом какого-то гладко выбритого парня в воздухе висело что-то непонятное, переливающееся.

Я заворожено приближался, с каждым шагом сомневаясь в том, что видел одним мгновением раньше.

В шаге от него я окончательно впал в ступор, пытаясь понять физику этого явления.

Нечто бесформенное, напоминающее кипящую ртуть, переливалось фрагментами отражений людей и прочей пространной атрибутики, наполняющей зал.

И не было бы в этом ничего из ряда вон выходящего, если бы это были отражения только текущего момента времени, как, в общем-то, и должно быть. Здесь же, на этой тягуче деформирующейся гамме мелькнуло и мое искаженное лицо, что было на том фоне парой секунд раньше…

Я зачарованно протянул руку, желая дотронуться, как в уши, буквально в сам мозг, ворвался резкий оклик:

– Не трогай!

Я обернулся. Парень насквозь буравил меня взглядом, явно не испытывая помех в зрительном контакте со своим творением. Если этим качеством обладают все местные жители, то отпадают всякие сомнения в отсутствии смысла носить непрозрачную одежду. Глянув напоследок на этот сгусток запаздывающих отражений, я двинул дальше. Голова еще слегка побаливала после крика того парня. Каркнул, словно ворон.

Люди невозмутимо блуждали по помещениям, ходили по нескольку, но, несмотря на странность всего происходящего, я ощущал нечто еще более странное, неправильное, нечто тяжело нависающее в воздухе. Один из встречных задержал на мне взгляд, наши глаза встретились, и тут же шум наполнил мои мысли, но длилось это недолго. Встречный прошел мимо, не сбавив ходу, он явно куда-то спешил. Меня осенило.

Они не переговариваются между собой.

Здесь царит молчание, что нарушается какими угодно звуками, за исключением человеческой речи. Наверняка тот парень залез мне прямо в мозг, чтобы окликнуть. Но как? Это же невозможно. Невозможно!.. Я стал внимательней осматриваться вокруг.

Постепенно я забрел в просторный коридор, в котором почти не доносилось звука шлепающих босых пят по полу. Из его глубины доносилось жужжание, немного напомнившее тот белый шум, что возник при столкновении взглядов с тем странным встречным. По мере продвижения вперед гул нарастал. К нему добавился какой-то агрессивный, высокочастотный… шелест? Я невольно ускорил шаг.

Однако, пройдя еще, я ощутил стеснение в телодвижениях, будто плотность воздуха необъяснимо возросла. Затрудненное дыхание лишь подтвердило мои догадки, мышцы завибрировали, с каждым шагом становилось сложнее дышать, идти, сдерживать страх. Но я уже почти преодолел весь коридор.

До угла, ведущего к источнику всего этого жужжания, буквально один шаг… Нечто отталкивало меня назад, тараня буквально каждый атом моего тела в одну секунду по нескольку тысяч раз…

Вытянув руку, чтобы ухватиться за край пилястры, я отметил, что почти не чувствую ее от тряски. Чувствовалась кость, отдаленно мышцы, все же остальное ходило ходуном. Невероятной мощности вибрация глушила половину чувств. Таки ухватившись за угол, я подтянул себя, заглянул за него и увидел… дерево.

Огромный вяз, с густой, раскидистой кроной, массивным и гибким стволом, с пугающей легкостью поджимался к самой земле, как если бы он попадал под порыв катастрофически сильного ветра. Сильного даже не по меркам нашей, в общем-то, уютной и доброжелательной планеты Земля, а, скорее, укладывающегося в нормы более масштабных катаклизмов, что ежедневно разыгрываются на таких газовых гигантах, как Юпитер или тот же Сатурн, где порывы ветра достигают отметки в пятьсот метров в секунду.

Территория же, на которой корчился злосчастный вяз, была ограждена смехотворно низким вольером, который бесстрашно и деловито облепили они – эти странные и невозмутимые жители улья.

Они стояли в шаге от разыгравшегося за вольером урагана и изучающе рассматривали беснующиеся ветви, что рассекали воздух прямо перед их лицом. Одна из наблюдавших была немолодой женщиной с обвисшей грудью и длинными, вольно распущенными волосами. Ни одна из ее прядей за все то время, пока я смотрел, не колыхнулась от ветра…

Внезапно что-то вынудило меня резко обернуться.

Прямо перед моим носом стоял тот самый человек, взглядами с которым мы столкнулись по пути сюда. Мои мысли снова затопил белый шум, я зажмурился и стиснул зубы, подавляя крик, в голове замелькали образы, звуки, запахи, вкусовые ощущения, отдаленно ассоциирующиеся с какими-то словами и действиями…

Параллельно с этим я внезапно осознал, что тот парень в зале мне не говорил «не трогай». Судя по всему, он вызвал мысль, возникающую при стимуляции болевых рецепторов, которая преобразовалась в коррелирующую с этим фразу, интуитивно замаскировавшуюся впоследствии под его возглас. Ярко очерченный, точно соответствующий желаемому эффекту возглас, который никому и никогда не принадлежал…

Образы в голове мелькали с непостижимой скоростью, я не был способен разглядеть даже их трассирующий след, пока, наконец, внезапно один из них не прояснился. В нем отчетливо угадывалась моя фигура, покидающая улей.

Я открыл глаза. Он строго и выжидающе смотрел на меня, белый шум в ушах исчез, и я без лишних слов отправился в сторону выхода.

Вернувшись в зал, наполненный людьми, я пытался вспомнить дорогу к выходу. Я точно помнил, что в этой сплошной стене раньше зиял проход.

Блуждая взглядом по стенам, я заметил быстро идущего человека, походка которого заставила меня напрячься. Вглядевшись в его лицо, я ужаснулся. Оно выражало сильнейшую тревогу, ту самую, которая вносит панику даже в самые психически устойчивые массы.

Его заметили несколько людей. На мгновение замерев, они тут же уподобились ему, изменившись в поведении. Пошла цепная реакция, улей зажужжал от взвившихся в нем в воздух людей. Не зная, что предпринять, я тоже взлетел в воздух и полетел за одной из групп людей, петлявшей по коридорам.

Вскоре мы вылетели из окна, там людей было уже невообразимо много, они вылетали из окон этой громадины и хаотично мотыляли в воздухе, словно скопище надоедливых насекомых под лампой в душную летнюю ночь. Вглядевшись, я заметил стаю людей, отсюда напоминающую мошек, что стремительно неслись к нам, как если бы улепетывали от надвигающейся катастрофы.

Не понимая, отчего все так переполошились, я, наконец, заметил нечто совсем странное. Относительное расстояние между объектами стало нарастать и будто растекаться. Под каждым объектом подразумевались даже глаза, родимые пятна и, скорее всего, молекулы. Звуки стали тускнеть, все невероятным образом теряло краски. Все кругом превращалось в аморфную массу, все перемешивалось и переплеталось, вызывая пугающую аллюзию на пластилин. А затем и цвета, и плотность втекающих и расползающихся друг по другу предметов стали мерно распределяться по всему пространству, делая его мутно-однородным, лишенным движений и какой-либо искры, без всякого намека на даже незначительную химическую реакцию. Спохватившись, я удивился, как я до сих пор способен осознавать то, что вижу, с недоумением глянул на свое тело и увидел…