На улице было раннее утро, кое-где уже надрывно воспевали серенады птицы. Выйдя во двор, я предположил, что нахожусь в загородном поселении. Коттедж за моей спиной был единственной разновидностью построек, которые только можно было здесь найти. Предпочтение главы бандитской группировки жить подальше от чужих глаз в данном случае определенно сыграло мне на руку. Будь это, скажем, в центре города, то наверняка бы уже пришлось отбиваться от целой армии полицейских.
Приближаясь к воротам, я на всякий случай навострил свое демаскирующее чутье. После той засады в подворотне я теперь вообще больше ни шагу не ступлю без предварительного прощупывания территории на предмет угрозы. Вокруг меня копошилась всякая живность – от кольчатых червей в земле до трясущихся, словно в лихорадке, белок на деревьях, но нигде не было и намека на двуногую фигуру. Разве что вот этот странно разросшийся свиль на комле березы… он рыхлее её и неоднороднее… Секундочку!..
– Руки за голову! – выскочил из-за кустов березовый свиль, чудесным образом трансформировавшийся в сотрудника правоохранительных органов с глоком девятимиллиметрового калибра.
Ну как так! – раздосадованно подумал я, послушно заводя руки за голову. – Что же за ворона я такая…
Не сводя с меня дрожащего прицела, ко мне подошло запыхавшееся, веснушчатое лицо, в глазах которого волнения было гораздо больше, чем отваги. Пистолет в его руках ходил ходуном. Модель этого стрелкового оружия не включала в себя предохранитель, отчего я из вполне обоснованных опасений за свою жизнь взял под опеку своей воли его нервный палец, подрагивающий на спусковом крючке. На фоне общей тряски он этого даже не заметил. Он вообще наверняка был удивлен, что его колени до сих пор не подогнулись от перевозбуждения.
– Вы имеете право хранить молчание, – сбивчивым голосом начал он, доставая наручники, – все, что вы скажете, будет использовано против нас. Вас! – поперхнулся он. – Также вы можете рассчитывать на адвоката. В случае если вы не способны его самостоятельно найти, мы готовы его вам предоставить, – закончил он тираду, защелкивая один браслет на моей левой руке, а второй – на своей собственной.
Пока он говорил, я раздумывал над тем, как от него избавиться. Разумеется, я не был готов полагаться на сомнительные услуги адвоката, тем более предоставленного ими же самими. Куда больше доверия у меня вызывало сотрудничество с материей напрямую и без посреднических структур. Но обижать этого парня я все же не хотел. Ведь он всего лишь пытался выполнять свою работу.
– А где твой напарник? – аккуратно спросил я.
Метнув на меня тревожный взгляд, он еще раз проверил надежность замкнутых браслетов, пробежался рукой по моим карманам и только тогда, став, быть может, на одну единицу частоты колебаний невозмутимей, выпалил:
– Я патрулирую здешние окрестности в одиночку. Задача проста – наблюдать издалека за местными. Ни для кого не секрет, что за люди здесь всем заправляют. До меня донесся звук взорвавшегося снаряда. Что здесь произошло?
– Загляни, увидишь, – предложил я, кивнув в сторону дверей главного входа, сквозь притворную планку которых уже просачивался сизый дымок.
– Объясняться будешь не передо мной, – он толкнул меня к воротам, – пошли.
Мы вышли на лесное шоссе. Спустя пару минут я рискнул поинтересоваться:
– А мы так и будем идти до участка?
– Машину я оставил в людном месте, чтобы не привлекать внимание здешних, – пояснил он. Через некоторое время его ходьба стала ровнее, а пистолет он спрятал в кобуру.
Дорога казалась бесконечной, и мне уже даже начало мерещиться, будто в мой левый ботинок затекает струйка жидкой улики, прямо указывающей на мою причастность к бойне в загородном коттедже.
Незаметно для всех, кроме себя, я сконцентрировался на своем поврежденном бедре, углубившись вниманием в его самую толщу. Пуля, оставшаяся в ране, сместилась от ходьбы, изуродовав четырехглавую мышцу еще больше, отчего, собственно, кровотечение возобновилось. Интересно, если прямо сейчас разжать ментальную хватку с хвоста ноцицептивного сигнала – этот молодой и нервничающий коп пристрелит меня от моего истошного крика?
Когда левый ботинок начал хлюпать, и я уже стал украдкой оглядываться по сторонам, мы, наконец, вышли на неожиданно оживленную тропинку загородного парка. Ранние прохожие по-воровски оглядывались на нас. Никогда я еще не был так зол на прохожих. Их вопрошающие взгляды прижигали, словно ватные палочки, смоченные жидким азотом. Расплываясь из-под своих очков улыбкой сливающейся со средой рептилии, я смирно шел рядом с полицейским, стараясь соблюдать синхронность движений наших скованных цепью рук – пытался скрыть позорный статус задержанного.
– Вот мы и пришли, – констатировал полицейский, подойдя к своему автомобилю. Открыв дверцу, он потянулся к рации.
– Дежурный! – воскликнул он, прижав ее к губам. – Как меня слышно? Патруль сто семнадцатый, сектор двести тридцать семь, массовая перестрелка в доме! Повторяю! Перестрелка в доме, есть задержанный! Прием!
Рация зашипела в ответ:
– Ждите подкрепление. Ваше местоположение?
– Парк! – крикнул он. – В зоне отдыха, возле фонтана!
Пока он говорил, я беспомощно осматривался по сторонам. Надо спешить! Но вокруг было так много зевак, что исподтишка посматривали в нашу сторону. Что же такого сделать с этим неуклюжим патрульным, ведь он все-таки успел уже меня как следует разглядеть. Даже если убегу, за мной вернутся по тем показаниям, которые он даст, поскольку он запомнил мое лицо…
Запомнил… Ну точно!..
Меня осенило настолько, что это, судя по подозрительному взгляду полицейского, сильно отразилось на моем лице. Его воспоминания обо мне, да и вообще обо всем произошедшем за эти пятнадцать минут, еще не стали полноценными!.. Они не консолидировались.
Вдалеке послышались отзвуки многочисленных сирен. Я молниеносно сконцентрировался на содержимом черепа полицейского. Проворно опознал его раскинувшийся внутри мозга гиппокамп. По идее, именно в нем сейчас теплились фрагменты недавно пережитых ощущений. Десятки миллионов нейронов запечатлели в себе, собой, своими положениями по отношению друг к другу набор увиденных картин, между которыми прямо сейчас образовывалась закрепляющая логическая связь. Каждый из нейронов замер в характерном танцевальном па, который, словно пиксель на экране, образовывал собой, вместе с мириадами остальных своих собратьев четкое детализированное изображение, расстилающееся перед внутренним взором его Я. А уж в процессе самого просмотра этих смысловых картин решалась их дальнейшая судьба…
Те, которые его сознание сочтет значимыми для жизни – законсервируются, и в их честь высекутся настоящие и прочные скульптуры в долине долгосрочных воспоминаний, а те, что покажутся обыденными, не претендующими на роль кирпичика в пирамиде понимания мироустройства, – безжалостно сотрутся, освободив место в гиппокампе для новых, беспрестанно поступающих от органов чувств впечатлений.
Я не мог даже предположить, что конкретно из нашей встречи с ним уже благополучно отложилось в кладовую его воспоминаний. Но каждая новая секунда промедления могла стоить дополнительного градуса в изумлении от дежавю, которое впоследствии его охватит…
Теоретически решение проблемы стояло за малым – деполяризовать все его нейроны в гиппокампе. Конфигурации нейронных сетей, в которых были запечатлены энграммы о случившемся, вернутся в исходную. Обнулятся. Грубо говоря, кадры нашего с ним приключения в его голове исказятся, если не исчезнут вовсе…
Пробегающий мимо машины спортсмен внезапно очень громко икнул, отчего полицейский нервно обернулся. Тут же в его голове деактивировалась работа гиппокампа, и в то же время, на какую-то долю секунды, исчезла чувствительность в его правой руке, с которой соскользнул неслышно отомкнувшийся браслет наручников.
Бесшумно отплыв от полицейского задом вперед, я уткнулся коленями в лавку и невольно на нее присел. Возле лавки, из урны, очень кстати торчал сверток газеты. Не отводя взгляда с озирающегося полицейского, пока что стоящего ко мне спиной, я плавным движением вытащил из урны газету и раскрыл её перед собой. Болтающийся браслет наручников на левой руке медленно заполз в темный проем рукава моего пальто.
Подъехали другие полицейские машины, окончательно вспугнув оставшихся зевак. Из одной резво выскочил жирный представитель правоохранительного порядка.
– Лейтенант, – отдал честь задержавший меня патрульный.
– Где задержанный? – с ходу бросил тот. К нему подбежал еще один полицейский с овчаркой на поводке, что тут же начала водить носом.
На веснушчатое лицо наползло искреннее недоумение. В заплывших глазах лейтенанта вспыхнуло нескрываемое раздражение.
– Где? – нетерпеливо повторил он.
– Я не понимаю… – прошептал молодой патрульный. Собака перестала принюхиваться и безмятежно высунула язык.
– Ты что же, твою мать, издеваешься? – вскрикнул лейтенант и, покосившись на меня, тихо добавил, – живо садись в машину и вези нас на место происшествия.
Приехавшие копы снова расселись по своим машинам и тронулись в сторону лесного шоссе. Незадачливый полицейский немного потоптался на месте, растерянно оглядываясь по сторонам. Внезапно его взгляд остановился прямо на мне. У меня екнуло сердце. Стараясь не выдать дрожь в руках, я продолжал изображать из себя невозмутимого, законно расслабляющегося в парке гражданина.
– Сто семнадцатый! – донесся нетерпеливый голос из рации. Вздрогнув, сто семнадцатый быстро сел в машину и стал лихорадочно заводить мотор. Включив проблесковый маячок, он, напоследок бросив на меня нейтральный взгляд, рванул вслед за остальными. Когда его машина скрылась из поля зрения, я судорожно выдохнул воздух. Как же я хочу домой! Сняв с себя наручники и выбросив их в урну, я двинул в сторону своего дома.